Текст книги "Государственный преступник"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 17
ВОЯЖ В НИЖНИЙ НОВГОРОД

По приезде в Нижний Новгород Артемий Платонович первым делом отправился в полицейское управление.

– Ну, как ваши успехи? – поздоровавшись, спросил его странный приятель Лаппо-Сторожевский.

– Найдены похищенные вещи господина Макарова, вернее, часть их, представлявшая наибольший интерес для преступников, – ответил отставной штабс-ротмистр. – Именно из-за них он и был убит. Надо полагать, это политическое преступление.

– Значит, все-таки убит?

– Убит, господин полицмейстер. Сомневаться не приходится. Думаю, в скором времени у нас будут находиться все нити этого дела и можно будет арестовать виновных.

Густые брови Лаппо-Сторожевского удивленно поползли вверх.

– Вот как? Не ожидал!

– Они нам известны и в данный момент находятся под наблюдением пристава Обличайло, – оживленно продолжал Аристов. – Оба злоумышленника весьма хитры и осторожны, и до недавнего времени у нас не имелось даже косвенных улик против них. Однако, смею вам признаться, разработанный нами план уже вступил в стадию завершения, и через несколько дней, надо полагать, у нас на руках будут все улики, позволяющие изобличить преступников.

– Прекрасно. Кстати, как там мой пристав Максим Станиславович? Не оплошал?

– Весьма толковый малый, – заверил Аристов. – Без него у меня ничего бы не получилось.

– Весьма лестно слышать, – благожелательно отозвался полицмейстер, – благодарю вас.

– У меня к вам просьба, господин полицмейстер, – заявил Артемий Платонович.

Лицо полицмейстера приняло деловитое выражение.

– Все, что от меня зависит.

– Как вам, верно, известно от господина пристава, фигурантами в этом деле являются госпожа Петровская, а также ее слуга Прохор. – Лаппо-Сторожевский слегка кивнул. – Однако в Нижний Новгород они приехали из Средневолжска втроем: с Петровской была ее компаньонка – некая Маслова. Мне бы хотелось, чтобы вы дали поручение какому-нибудь толковому сотруднику разыскать либо ее саму, либо ее следы после того, как она вместе с Петровской останавливалась в вашей гостинице «Париж».

– Думаю, что с этим проблем не будет, господин Аристов, – ответил Лаппо-Сторожевский. – Еще что-нибудь?

– Да, – ответил Артемий Платонович. – Мне нужен лучший фотограф в городе. Вы знаете такого?

– Знаю, – ответил полицмейстер. – Буквально на днях мы с женой и дочкой делали у него фотографические снимки. Качество, прямо скажу, отменное.

– Где я могу его найти?

– Нет ничего проще, – сказал Лаппо-Сторожевский. – Его зовут Борис Арнольдович Кашнер, и его ателье находится прямо против Рождественской церкви в доме генеральши Попковой. Скажу вам так, серебра и туши на фотографии не жалеет.

– Благодарю вас.

– Вам дать провожатого? – спросил полицмейстер.

– Нет, – ответил Аристов. – Я немного знаю ваш город.

Дом генеральши Попковой был двухэтажным, с кованым ажурным балкончиком на втором этаже и большой вывеской на первом:

ФОТОГРАФИЯ

Б.А.Кашнер

Артемий Платонович открыл дверь, и колокольчик над ней известил о прибытии нового клиента.

– Чем могу служить? – вышел в приемную небольшого росточка человек в бархатном жилете и белом шелковом галстухе.

– Вы господин Кашнер? – спросил отставной штабс-ротмистр.

– Вы абсолютно правы, – улыбнулся человек в бархатном жилете. – Я господин Кашнер. И вы совершенно правильно сделали, что зашли именно ко мне. Мое фотографическое заведение – лучшее в городе, это вам все скажут. Я – мастер, профессионал. А братья Гринберги, Самюэль Яковлев и эта дамочка Вероника Рангони, настоящее имя которой Клавдия Бучинска, – просто любители и не более того. Позвольте-ка. – Он отступил от Аристова на два шага, разглядывая его. – О! У вас очень фотогеничная внешность. Вы пришли заказать свой портрет. Ведь так?

– Н-не совсем, – ответил Артемий Платонович.

– Что значит – не совсем? С вашей колоритной наружностью и моим умением получится превосходный фотографический портрет, который будет висеть в гостиной, и ваши правнуки уже не будут приставать к своим родителям с вопросом: «А каким был наш прадедушка?» Я думаю, надо сделать два портрета: по грудь и в полный рост. Вам это обойдется в восемь рублей. Что скажете?

– Кхм… – сдержанно кашлянул в кулак Аристов. – Мои портреты мы сделаем позже. Уверяю вас, что с этой просьбой я обращусь именно к вам. А пока у меня к вам просьба другого рода.

– Вас понял. Вам нужны визитные карточки, – воодушевляясь, продолжал фотограф. – Три рубля десяток. Эта сущая безделица. За соседним углом Альтшулер берет вдвое дороже моего!

– Мне не нужны визитные карточки, господин Кашнер. Мне нужно сделать копии с писем.

Казалось, что фотограф озадачен.

– Вот как… Покажите письма.

– Вот они, – достал письма из кармана сюртука Аристов.

– Угу, понимаю… Здесь предстоит повозиться. Как скоро вам нужны снимки? – спросил Кашнер.

– Дело в том, что я через два дня уезжаю, так что… Может, сегодня к вечеру?

– Можно и к вечеру, – закивал фотограф, продолжая рассматривать письма. – Но все-таки я бы советовал вам не торопиться. Снимки выйдут лучше, если ночь они пролежат в серебряной ванне.

– Вы убедительны! – согласился Аристов. – Когда я смогу получить оригиналы?

– Скажем… через полчаса вас устроит? – спросил Кашнер.

– У меня есть немного времени.

– Вы можете присесть на диван, – показал фотограф кивком в угол, где стоял кожаный черный диван. – Если желаете, у меня есть фотографии с дамами, – произнес он заговорщицким тоном.

– Право, не стоит, у меня есть чем заняться, – улыбнулся Аристов, доставая свежий номер «Вестника Нижнего Новгорода».

Ровно через тридцать минут Артемий Платонович вышел из ателье, о чем опять известил тонким треньканьем крохотный колокольчик.

Ближе к вечеру отставной штабс-ротмистр снова отправился в полицейское управление.

– А у нас для вас имеются новости, – вышел к нему из-за стола полицмейстер. – Компаньонка вашей фигурантки Петровской – Анастасия Маслова в настоящее время находится в лечебнице для умалишенных.

– Как? – опешил Аристов. Он полагал, что с Масловой могло что-то произойти, но не до такой же степени!

– Да, дорогой Артемий Платонович, она сошла с ума, и ее поместили в дом скорби, – развел руками полицмейстер. – Боюсь, в вашем деле она уже не помощница.

Аристов даже и не пытался скрывать своего огорчения.

– А где находится эта лечебница?

– На южной окраине города.

– А улица, дом?

– Улица Кирпичная. Ну а дом… Его вы узнаете сразу. Желтый такой, с небольшими окнами.

– Скажите, а… Как бы это поудачнее выразиться… Трудно туда попасть?

– Право, вы меня удивляете! – рассмеялся Лаппо-Сторожевский. – Попасть в это заведение легко, вот выйти из него трудновато. А ежели серьезно, то вас даже и на порог могут не пустить. Впрочем, как и нас. Медицинская этика.

– Я все же попробую, – сказал Аристов.

– Попробуйте, – иронически отозвался полицмейстер и лучисто улыбнулся. – Желаю удачи.

Весь вечер Артемий Платонович курил свою трубку в одноместном нумере гостиницы «Париж», что означало пребывание его в глубоких раздумьях. Уже за полночь он полез в свой дорожный саквояж и не без труда отыскал на самом его дне именной жетон Императорского общества вспомоществования больным и страждущим на розовой ленте. Сей знак – в форме щита с императорской короной – он положил на самое видное место, чтобы утром не сомневаться, с чего начинать день.

Глава 18
ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ

Как только Петровская дошла до конца аллеи, из-за широкого дуба, как и вчера, появилась фигура оборванца.

– Ну что, узнал, где он спрятал письма? – спросила она нетерпеливо.

– Да, барыня, – ответил оборванец, зачарованно глядя, как она достает из своего ридикюля ассигнацию в двадцать пять рублей.

– И где же?

Оборванец не мог оторвать взгляда от двадцатипятирублевки.

– В роще.

– Где в роще, назови точное место, – строго допытывалась Петровская. – И тогда получишь свои деньги, – помахала она четвертной прямо перед носом оборванца.

Босяк выглядел сконфуженным.

– Дак, это, не сказал он.

– Болван, – раздраженно произнесла Петровская и спрятала деньги.

– Да я его и так, и сяк упрашивал – не сказывает, подлюга, – оправдывался оборванец. – Говорит, кто меня из-под аресту выручит, тому и отдам письма.

– Где его держат? – раздумчиво спросила Петровская.

– Его в баньке березовского старосты покуда заперли. Потом в арестантский дом повезут, в Нижний.

– С чего ты это взял?

– Это уж будьте уверены, – преданно заглядывая в глаза барыни, протараторил оборванец. – Всех отвозят. А потом надолго в каталажке запрут! Вот в прошлом году Миколку заперли в…

– А где живет этот староста? – перебила его Петровская.

– Дак в Березовке и сидит. – Оборванец поскреб затылок. – Только староста Сеньку не отдаст. Не он его заарестовывал, не ему и отпускать.

– А кто может отпустить его?

– Барыня, денежку бы, – взмолился оборванец.

Петровская раздраженно сунула рубль в загребущую ладонь.

– Держи.

– Благодарствуйте… – повеселел оборванец. – Тот, кто, стало быть, и заарестовывал.

– И кто же его заарестовывал?– стараясь сохранять терпение, спросила Валентина Дмитриевна.

– Пристав один полицейский.

– Как зовут его, где он живет?

– Дак, это, барышня, – оборванец снова поскреб затылок, – запамятовал я, кажись.

Петровская открыла ридикюль и достала трехрублевую ассигнацию.

– Это освежит твою память?

– Вспомнил! – оживился оборванец. – Обличайло его зовут. А остановился он на постоялом дворе в Ротозееве. Это, – парень шмыгнул носом, – рублишком еще не пожалуете?

– Обойдешься, – твердо ответила Петровская и пошла по аллее обратно.

А оборванец, проводив ее взглядом, покуда она не скрылась из виду, сиганул в близлежащие кусты, развязал припрятанную в них котомку и принялся совершать над собой действия, которые не показались бы странными разве что только актерам, цирковым клоунам да еще отставному штабс-ротмистру Аристову. Парень стал дергать себя за нос, в результате чего нос значительно уменьшился, а в руках оборванца осталась гипсовая нашлепка. Затем он лишил себя хилой бороденки, усов, тщательно причесал волосы, стер с лица сажу, умылся из фляжки и как две капли воды стал похож на пристава Обличайло, коего в прежней личине не узнал бы и сам Артемий Платонович.

Скинув латаную одежонку и сложив все в котомку, пристав облачился в цивильное платье и скорым шагом направился в Березовку, где взял подводу и отправился в Ротозеево. Когда он прибыл на постоялый двор, то увидел в прихожей красивую даму с античными чертами лица, немного резковатыми, чтобы назвать ее лицо безупречным. Он уже хотел подняться к себе в нумер, как его остановил хозяин двора.

– Господин Обличайло, вас ожидает во-он та дама, – указал он на Петровскую, скромно сидящую на продавленном диване.

– Да? – выразил крайнее удивление Максим Станиславович и обернулся. – Прошу прощения, сударыня, у вас ко мне какое-то дело?

– Вы пристав Обличайло? – поднялась с дивана Петровская.

– Он самый, – по-военному подтянувшись, кивнул головой Обличайло. – Чем могу служить?

– Меня зовут Валентина Дмитриевна Петровская, – подошла она к нему. – И я хотела бы с вами поговорить.

– Ну что ж, пройдемте ко мне, Валентина Дмитриевна, – испытующе глянул на нее пристав, ожидая, что Петровская смутится и предложит поговорить где-либо в другом месте, дабы избежать двусмысленности своего положения. Ведь пройти прилюдно одной в нумер мужчины значило не избежать известных толков и пересудов. Однако Петровская только кивнула и спокойно поднялась с Обличайло в его нумер, так что ежели кто и смутился, так это был сам пристав Максим Станиславович.

Он даже не удержался и спросил:

– И вы вот так вот ходите одна, без компаньонки, горничной и даже слуги?

Обличайло почувствовал, как напряглась при слове «компаньонка» его гостья. Она даже бросила на него быстрый взгляд, но, не увидев в его лице и тени какого-либо намека, успокоилась.

– Я пришла со своим слугой, господин пристав, – произнесла она чарующим голосом. – Кроме того, вести себя подобным образом меня вынуждают особые обстоятельства, значение которых для меня много больше правил соблюдения принятых норм и приличий. Дело в том, что чиновник особых поручений Макаров, гибель и похищение вещей которого вы расследуете, был моим женихом. И я хочу свести счеты с его убийцами и найти похищенные им вещи. В частности, письма, которые могли бы пролить свет на личность убийцы или убийц. Впрочем, вы все это знаете от господина Аристова.

– А вы, я вижу, прекрасно осведомлены, – заметил Обличайло.

– Конечно, – пожала плечами Петровская. – Ведь я остановилась в усадьбе барона Дагера, где последние дни также проживает расследующий вместе с вами это дело господин Аристов. Он сам мне многое рассказал. К тому же вы тоже посещали усадьбу Дагера.

– Откуда же вам это известно, сударыня? Я вас совершенно не припоминаю. Хотя женщины с такой внешностью запоминаются.

– Вас видел мой слуга Прохор.

– Да, от вас ничего не утаить, – улыбнулся Обличайло. – Впрочем, – он сделался серьезным, и в его глазах появилось должное участие, – вы имеете полное право знать все о ходе нашего расследования. Говорите о вашем деле – я весь внимание. Если это в моих силах, буду рад вам помочь. Присаживайтесь.

– Господин пристав. – Петровская села на канапе и слегка отодвинулась, давая место присесть Обличайло. Пристав сел рядом. – Самым важным в похищенных преступником вещах моего жениха были письма. Пачка писем на польском языке, которым, кстати, я превосходно владею. Он вез их в Средневолжск, и из-за них, я теперь уже не сомневаюсь, он и был убит. И в этих письмах – разгадка личности убийцы или убийц. Мне надо прочитать их все. Часть писем найдена и в данный момент находится у меня. По поручению господина Аристова я делаю для него их подробный перевод. Но еще часть писем, и, надо полагать, наиболее важная, находится на руках некоего крестьянского сына Сеньки, спрятавшего их в роще. А вы его арестовали. За что, позвольте узнать?

Обличайло распрямился:

– За то, сударыня, что он ставил силки и западни в роще господина барона.

Женщина выглядела взволнованной.

– Я понимаю, но это же не из разряда тяжких преступлений?

– Нет, но ему грозит статья за браконьерство, – ответил безучастно Обличайло.

– Да ведь он мальчишка еще! – воскликнула Петровская. – Он просто не понимает, чего стоят его шалости!

– Все он понимает, – усмехнулся Максим Станиславович. – Говорят, молодой барон уже таскал его за вихры за такие вот шалости, предупреждал… Да и барон Андрей Андреевич только спасибо скажет, когда мы из его рощи этого Сеньку изымем.

– Неужели вы посадите его в тюрьму? – изумилась Петровская.

– Не я, – ответил Обличайло. – Суд.

– А если я вас очень попрошу, – заглянула ему в глаза Петровская, и ее рука легла на руку пристава, – вы его отпустите?

На какое-то мгновение взгляды их встретились. Затянувшаяся пауза перерастала в вечность. Такая женщина, как Петровская, ради своих убеждений способна на многое.

– Не могу, – поднялся с канапе пристав. В его голосе звучало самое настоящее сожаление. – Поверьте, сударыня, дело парня уже получило официальный ход… Бумаги, знаете ли…

– А господин Аристов может? – с надеждой спросила Петровская.

– Нет, – твердо ответил Обличайло. – Господин Аристов тем более не сможет освободить его.

– А как же письма, которые он спрятал? – В голосе Валентины Дмитриевны прозвучало самое настоящее отчаяние.

– Да не переживайте вы так сильно, сударыня. Мы отыщем способы, чтобы узнать, где он их спрятал, – заверил ее Обличайло.

– А мне, – с мольбой во взоре обратилась Петровская к приставу, – что делать мне? Как жить дальше, зная, что я могла наказать злодеев, убивших моего жениха, но не сделала этого по причине, не стоящей и выеденного яйца. Ну, отпустите его хотя бы для виду. Он отдаст мне письма, и вы его опять засадите. Это возможно?

– Нет, – ответил Обличайло. – Правда…

– Что, что значит это ваше правда? – взволновалась Валентина Дмитриевна. – Ну, говорите же!

– Хотя нет, это, скорее всего, не произойдет.

– О чем вы?! Говорите, не томите меня! – в отчаянии воскликнула Валентина Дмитриевна.

– Ну, если барон Дагер заявит вдруг ходатайство о непривлечении к суду этого парня, – нерешительно промолвил пристав, – то, возможно, его и удастся освободить. Однако, насколько мне известно, и Андрей Андреевич, и Михаил Андреевич настроены весьма отрицательно против этого Сеньки. А тут такой повод! Так что вряд ли они откажутся приструнить его.

– Есть еще племянница барона Вера, – заметила Петровская. – Она имеет на Сеньку, как я успела заметить, большое влияние. Барон души в ней не чает и, верно, не откажет ей, если она попросит его простить этого шалопая и написать о нем ходатайство. К тому же Вера патронирует как мать этого Сеньки, так и его самого. Она освободит его, и он отдаст ей письма. Вам с господином Аристовым потребуется узнать их содержание, и письма попадут ко мне для их перевода. Переведя их, я, возможно, помогу вам и себе узнать имя убийцы или убийц моего жениха. А более мне ничего и не надобно, – с жаром закончила Петровская.

– Что ж, попробуйте, – задумчиво ответил Обличайло. – Если все будет по закону, я ничего не имею против и буду только рад за вас.

– Тогда, – заметно повеселела Валентина Дмитриевна, – ждите еще одну визитершу. На этом разрешите откланяться, дорогой пристав, и отбыть в имение господ Дагеров.

Она решительно направилась к двери, оглянулась.

– Благодарю вас за помощь, Максим Станиславович, – тихо произнесла она. – Надеюсь, впечатление обо мне у вас составилось не слишком превратное?

– Да что вы, Валентина… – начал было Обличайло, но Петровская не дала ему договорить.

Сейчас Петровская смотрелась воплощенным в плоть очарованием.

– Потому что если это так, то вы решительно не правы.

Она любезно кивнула приставу на прощанье и прикрыла за собой дверь, оставив его в состоянии как бы крайней растерянности. Но когда смолк стук каблуков ее атласных туфелек, растерянность с лица пристава тотчас улетучилась.

– Все идет по плану, Артемий Платонович, – сказал вслух Максим Станиславович, и его губы сложились в довольную улыбку.

А все-таки в этой бестии что-то есть!

Глава 19
ЖЕЛТЫЙ ДОМ

Лечебница для умалишенных была действительно желтого цвета – Желтый дом. Оба ее этажа были забраны решетками, отчего сей дом скорби напоминал скорее тюрьму, чем клиническую больницу. Перед домом был небольшой дворик с клумбочками цветов и тропинками между ними, позади располагался фруктовый сад с лавочками, на которых отдыхали после уколов и принятия лекарств больные из числа не буйных. Двор лечебницы был окружен высоким забором с наглухо запертыми воротами, затворенной калиткой и небольшим оконцем в ней, также закрытым. Словом, крепость, да и только. Когда Артемий Платонович постучал в ворота, оконце открылось не сразу, а когда все же отворилось, появившийся в нем глаз довольно долго изучал утреннего посетителя. Затем за воротами глухо и неприветливо поинтересовались:

– Вам чего?

– Я бы хотел поговорить с вашим главным врачом, – твердо ответил отставной штабс-ротмистр.

– Зачем? – осведомились за воротами.

– А это я намерен сказать только ему, – с нотками раздражения в голосе сказал Артемий Платонович.

Оконце закрылось, и Аристову минут десять пришлось гадать, пошел ли сторож звать главного врача или просто отправился в свою будку пить чай. Наконец за воротами послышался говор, и калитка распахнулась.

– Войдите, – сказал человек в пенсне и бородке клинышком, пропуская отставного штабс-ротмистра во двор. – Я – главный врач клиники. Вы хотели меня видеть?

– Да, – уверенно ответил Артемий Платонович, поправив висевший на груди жетон Императорского общества вспомоществования. – Разрешите представиться: Артемий Платонович Аристов, действительный и непременный член Совета Императорского общества вспомоществования больным и страждущим. То есть страждущим и больным… – Он снова потрогал свой жетон. – Вам должны были телеграфировать обо мне из Петербурга.

– Вот как? Мы не получали никакой телеграммы, – немного растерянно ответил главный врач.

– Значит, еще получите, – безапелляционно заявил Аристов и шагнул по направлению к клинике, слегка потеснив врача плечом. – Собственно, моя визитация к вам не носит характера какой-то инспекторской проверки. Скорее, это просто ознакомительное посещение вашей клиники и не более.

– Но, позвольте…

– Простите, дорогой доктор, не позволю, – жестко сказал Артемий Платонович. – В телеграмме, которую вы вот-вот получите, будет предписано не чинить мне никаких препятствий и оказывать всяческое содействие. – Он строго посмотрел на врача. – Или вы хотите вызвать неудовольствие к своей персоне вашего губернатора, дядя коего, как известно, входит в попечительский совет нашего общества? А может, самой государыни императрицы, под покровительством и патронажем которой находится наше общество?

– Н-нет, – робко ответил доктор.

– Тогда прошу вас ознакомить меня с условиями содержания ваших пациентов. Надеюсь, они соответствуют инструкциям министерства?

– Конечно, – охотно заверил его главврач.

– Тогда вам не о чем беспокоиться, – примирительно улыбнулся отставной штабс-ротмистр.

Пройдя несколько помещений и познакомившись с историями больных, содержащих много поучительного и в ином случае давших бы Артемию Платоновичу много пищи для ума, он с главным врачом и его помощником дошли наконец до четырнадцатой палаты, где помещалась Анастасия Маслова.

– Откройте, – попросил Аристов.

Палата, где находилась одна Маслова, была небольшой, ежели, конечно, не сказать крохотной. Половину ее занимала кушетка, на которой, уткнувшись лицом в стену, лежала молодая особа в больничном полосатом халате.

– Мадемуазель Маслова, – позвал ее доктор.

– Прочь! – одним рывком вскочила она с дивана. – Вы прекрасно знаете, что я не Маслова! Я Петровская!

– Я хочу с ней побеседовать, – сказал Артемий Платонович, посмотрев на сопровождающих. – Наедине.

– Будьте осторожны, – предупредил его врач, выпустив из палаты помощника и прикрывая за собой дверь. – На госпожу Маслову иногда находит буйство, и тогда она может исцарапать вам лицо, а то и покусать вас в кровь.

– Я думаю, до этого дело вряд ли дойдет, – мягко улыбнулся отставной штабс-ротмистр и обернулся к больной. – Значит, вы утверждаете, что вы – Петровская?

– Да, – заявила, вскинув всклокоченную голову, девушка. – Я Валентина Дмитриевна Петровская. И заперли меня здесь с умыслом. О, я это прекрасно понимаю. Да!

– А с каким умыслом, позвольте узнать? – вежливо поинтересовался Аристов.

– Чтобы я не смогла найти злодеев, убивших моего суженого. – Она перешла на горячий шепот: – Я попала в руки целой шайки мошенников. А все потому, что я очень доверчивая. Это они упрятали меня сюда. Надо полагать, что и главный доктор с ними заодно.

– Вы так думаете? – серьезно посмотрел на нее Артемий Платонович.

– А почему он меня здесь держит? – заволновалась девушка. – Он что, не видит, что я нормальная? И если я не Петровская, то где она? Покажите мне ее!

Когда Аристов вышел из палаты, лицо его было задумчивым. Он не сомневался, что только что видел и разговаривал с настоящей Петровской, а та, которая осталась в имении Дагера, есть не кто иная, как Анастасия Маслова, ее компаньонка. Впрочем, вероятнее всего, настоящее ее имя было совершенно иным, как, очевидно, и имя ее слуги. Вообще, эти две фигуры обретали все более зловещие очертания и, по-видимому, являлись функционерами какой-то мощной тайной организации, выполняющими ее задание.

«Потерпите еще несколько дней, – сказал он, прощаясь с бедной девушкой. – Обещаю вам, что вы скоро выйдете отсюда».

А сдержит ли он свое обещание? Может, Лжепетровская уже уехала из замка, разгадав его план? Нет, вряд ли. Уж очень нужны ей эти письма. Интересно, что в них такого, за что одного человека лишили жизни, а другого – свободы?

– Скажите, а как эта больная Маслова попала к вам? – спросил врача Аристов.

– Как и многие иные, – со вздохом ответил тот. – Она впала в пароксизм, перебила всю посуду в номере гостиницы, порвала на себе платье и едва не выбросилась из окна. Мадемуазель Петровская со своим слугой были вынуждены связать ее и дать ей снотворное. А когда она уснула – привезли ее сюда. Вот и вся история.

– Это все вам рассказала мадемуазель Петровская? – осторожно спросил Артемий Платонович.

– Да, – удивился доктор. – А откуда вам это известно?

– Я немного знаком с госпожой Петровской, – неопределенно ответил Аристов, отметая свои подозрения относительно участия доктора в заточении настоящей Петровской.

– Вы бы видели, как она вела себя в первый день! – почему-то оправдывающимся тоном сообщил доктор. – Бросалась на дверь, требовала немедленно выпустить ее, кидалась с кулаками на санитаров. А сколько в ней было силы! Признаюсь, я едва ли не впервые сталкиваюсь с подобным буйством со стороны женщины.

– Ну, это как раз неудивительно, – посмотрел на врача Артемий Платонович. – Я бы тоже пришел в исступление, проснувшись и вдруг обнаружив себя запертым в стенах лечебницы для умалишенных. У меня к вам просьба, доктор.

Слегка наклонив голову, доктор показал заинтересованность.

– Слушаю вас.

– Я хотел бы, чтобы вы два-три дня не донимали Маслову своим лечением.

– Неожиданная просьба. А как же лекарства? Успокоительное? А потом она проходит курс!

– Забудьте о лекарствах на несколько дней. Уверяю вас, она будет вести себя хорошо.

Доктор обескураженно развел руками.

– Ну, если вы можете поручиться.

– Могу, дорогой доктор, и не смею вас больше задерживать, – улыбнулся Артемий Платонович. – И заверяю вас: мой рапорт попечительскому совету нашего общества будет весьма лестным для вас и вашего заведения.

* * *

Фотографические копии писем были просто великолепны.

– Вы большой мастер, – искренне похвалил Кашнера отставной штабс-ротмистр, доставая портмоне. – Действительно, эти братья Гринберги вам и в подметки не годятся.

– А я что вам говорил? – заулыбался тот, принимая деньги. – Значит, будем заказывать портрет? У вас такая внешность!

– Немного позже, – заверил его Аристов, сдержанно улыбаясь. – Сегодня мне надо уезжать, а вот через несколько дней, надо полагать, я вас непременно навещу.

– Как скажете, – поклонился Кашнер, весьма довольный тем, что сумма врученных ему денег весьма ощутимо превышала оговоренную. – С нетерпением буду вас ожидать.

Перекусив в трактире, Артемий Платонович отправился в обратный путь. План его уже вошел в завершающую стадию, и завтрашний день должен был поставить в его осуществлении, дай бог, большую жирную точку.