Текст книги "Мертвец – это только начало"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 2

Шевцов редко обращался за помощью к Афоне Карельскому, но уж если подобное случалось, значит, по-другому поступить было невозможно.

Афоню Карельского многие причисляли к «прошлякам». После последней отсидки, лет шесть тому назад, от воровского дела он отошел и, открыв сапожную мастерскую, промышлял тем, что подбивал набойки на стоптанные каблуки да ставил заплатки на прохудившуюся обувь. Его изредка можно было встретить в дорогих казино и шикарных ресторанах, но и там он вел себя странновато, – выпив рюмку-другую, заведение покидал. Казалось, что он не обращал внимания на свой упавший статус и больше думал о заколачивании копейки, чем о нуждах тех, кто парился на нарах. Но мало кто знал о том, что в его сапожной мастерской, под дубовыми досками, всегда хранилась зеленая наличность – часть районного общака. А неразговорчивые мальчики, невесело подбивающие подошвы придирчивым клиентам, – очень надежная охрана. Подчинялись они смотрящему района, имели привычку никому не доверять и на всякий случай вполглаза наблюдали за Афоней Карельским. Общак – дело святое.

Частенько к Афоне забегали прежние подельники – вспомнить боевые деньки и просто потравить тюремные байки. Случалось, заглядывала заматеревшая молодежь. Эти больше из любопытства – им трудно было поверить, что в иные времена остро заточенным пятаком добывалось денег куда больше, чем тяжеленным фомичом. Разглядывали Афоню без всякого стеснения, как это делают туристы, созерцая разрушенные дворцы Римской империи, пусть ушедшей в небытие, но все же великой. Холеные, с мобильными телефонами в руках, с жизнеутверждающим громким смехом, они ничем не напоминали былую уголовную элиту, стремившуюся не выделяться из уличной толпы.

По-своему Афоня Карельский любил всех и никому не отказывал в приеме, и, возможно, благодаря своему легкому характеру и умению ладить со всеми, он был посвящен в самые сложные взаимоотношения между воровскими семьями.

Шевцов уверенно распахнул дверь и оказался в небольшом помещении, пропахшем отсыревшей кожей. В самом углу, нацепив черные очки на нос, Афоня огромными ножницами кромсал тонкий войлок, мимоходом сбрасывая неровные лоскуты на пол.

– Я к тебе, Афоня, – оторвал майор сапожника от дела.

Афоня Карельский приподнял очки и в упор посмотрел на Шевцова. В темно-карих глазах вора радости Вадим не увидел. Не было в них и беспокойства.

– Не Афоня, а Степан Григорьевич. Это я в «чалкиной деревне» был Афоня Карельский, а здесь я уважаемый человек, клиентуру имею, достаток, так что, будь добр, начальник, величай как положено.

Шевцов улыбнулся.

– Хорошо, Степан Григорьевич, не буду, если не велишь. А только хочу тебя спросить, какой это бес тебя попутал три дня назад?

– А что такое? – насторожился Афоня.

– Сцапал тебя наш опер, когда ты в метро одному фирмачу в карман залез. Было или нет?

Голос Афони Карельского заметно потеплел:

– Было, начальник, чего скрывать. Думал, что по новой срок мотать начну, да опер понимающий попался, сжалился.

– Да не сжалился, Степан Григорьевич. – Улыбка Шевцова сделалась еще шире. – Это я тебя отмазал. Попадешь ты на зону, и вся твоя ценность теряется. Ты мне на свободе нужен.

– А я-то думаю, что это опера такие жалостливые попались? Не похоже на них.

– С чего это тебя на кошелек потянуло? Я слышал, ты в завязке.

Афоня отложил ножницы в сторону и, догадываясь, что разговор будет долгим, закурил папиросу.

– Так-то оно так, конечно, а только и квалификацию терять не хочется. Кровушка хотя бы раз в полгода должна по жилам быстрее бежать, а то ведь я совсем захирею. Я как арабский жеребец, в стойле стоять ему противопоказано, иначе он сдохнет, ему простор нужен. Значит, это я тебе своим освобождением обязан? – Афоня затянулся глубоко.

– Мне, Степан Григорьевич, если бы не я, так ты бы уже пару дней в Бутырке парился.

– Чего же ты хочешь, майор? Я привык долг отдавать вовремя. Спрашивай, чай не из любопытства явился.

– А ты проницательный. – Шевцов присел рядом.

– Станешь проницательным, когда опера тебе в затылок дышат, – обиженно протянул Карельский.

– С чего ты взял? – усмехнулся майор Шевцов.

– Думаешь, я не отличу обыкновенного топтуна от опера? Я на скамейку подсаживаюсь к какому-нибудь фраеру, и он рядышком со мной. Я в толпу иду, чтобы затеряться, и он следом. Все ждет, гаденыш, когда я в карман лоху залезу, чтобы с поличным меня сграбастать.

– Трудная у тебя работа, – сочувственно сказал Шевцов.

– А ты как думал! Прежде чем в чужой карман два пальца засунешь, семь потов с тебя сойдет. И если б ты знал, как неохота на старости лет в «чалкину деревню» отправляться. Это не тридцать лет назад, когда я был молодой и зеленый, когда в жизни-то ни хрена не понимал и когда стариков уважали. Сейчас в тюрьмах в почете не понятия, а сила, вот поэтому «бакланы» и правят. И сейчас там всем тяжело, что мужику, что блатному. Так что ты хотел?

– Ты здесь один? – поинтересовался Шевцов, подняв подшитый ботинок.

Обувка была старая, прожившая не один сезон, но было похоже, что хозяин расставаться с ней не спешил, по наивности принимая ее за редкостную реликвию. Подшитая и подклеенная в нескольких местах, давно отжившая выделенный судьбой срок, она была буквально вытащена сапожником с того света. Мастера совершили настоящий подвиг, что подтверждает истину – настоящему таланту подвластно любое ремесло.

– Один, мои помощники в другой комнате, – махнул указательным пальцем за спину Афоня Карельский. – Но пока здесь у меня посетитель, они не сунутся, таков порядок.

– Воспитанные.

– Верно, отмороженным у меня делать нечего.

Шевцов аккуратно поставил ботинок на место, проследив за ревнивым взглядом Афони, и сказал:

– Мне бы хотелось знать побольше о Стасе Куликове.

– Ах, вот ты о чем. – Шевцову послышалось в голосе сапожника облегчение. Тот даже слегка повеселел. – Очень серьезная фигура.

– У меня есть данные, что его нет в живых.

– Я тоже наслышан. На твоем месте я бы не очень верил всем этим разговорам. Он дерзкий, этого у него не отнять, но его нахальство всегда сочеталось с большим умом. Даже если бы я увидел его могилу, то не стал бы верить в его кончину.

– Отчего же?

– Причин здесь несколько. Во-первых, он обидел многих уважаемых людей своей заносчивостью. Так себя не ведут, это не по понятиям! Во-вторых, он влезает не в свои дела, а за это очень строго спрашивают. Из того, что я знаю, он давно готовил себе пути отхода, окружил себя телохранителями, похожими на него фигурой, лицом. И я не исключаю того, что труп, который вы нашли в обгорелом автобусе, принадлежит его двойнику. Такой расклад в духе Стася Куликова. – Карельский на минуту призадумался. – Хотя, если уж быть откровенным до конца, я не исключаю того, что это мог быть и он. Его давно уже следовало убить. Ты знаешь, с чего он начал свою карьеру?

Афоня Карельский поднял с пола женский сапог. Осмотрев его со всех сторон, уверенно проколол шилом кожу в нескольких местах.

– Напомни, – заинтересовался Шевцов.

– Он набрал таких же отмороженных, как и он, и они начали потихоньку оттеснять воров с площади трех вокзалов. Сам понимаешь, деньги там крутятся немалые, это базарчики, небольшие магазины, гостиничный комплекс и так далее. Правда, он потерял несколько человек, но тем не менее бой выиграл. Ты ведь не думаешь, что он остановился на достигнутом? – Афоня ловко вдел суровую нить в сапожную иглу и, просунув ее в проколотое место, сделал первый стежок. – Ничего подобного! Ему этого показалось мало. Он начал оттеснять братву со всех столичных рынков. Коммерсантам стал давать свою «крышу», окружил себя беспредельщиками и отморозками, зажил не по понятиям, деньги в общак отстегивал не всегда. Старался все подгрести под себя. Даже со своих драл три шкуры. За то время, пока находился в Москве, он столько успел нахапать, что ему на десяток жизней хватит. Так что ему просто необходимо было исчезнуть. Стежки ложились ровно, образовывая сплошную линию. Работа, судя по всему, доставляла Афоне Карельскому немалое удовольствие, от усердия он даже высунул кончик языка, а когда наконец кожа была подшита, он чиркнул кривым ножом нитку и аккуратно подвязал обрезанный конец.

– А с вашей стороны его никто не ищет? – равнодушно спросил Шевцов.

– Однако ты много хочешь знать, начальник. Ладно, скажу тебе как на духу. Его ищут, и очень старательно, и если найдут, то живым ему уже не уйти. Уж слишком много он путаницы принес. А потом, если ты нашел богатого лоха и стрижешь с него «капусту», так будь добр, поделись и с остальными. Ведь братва на зоне парится и порой даже куска мяса к столу не имеет. А он хавает в три горла и начихал на остальных.

Афоня неторопливо поставил подшитый сапог на место. Он радовался каждой своей починке так же, как некогда удачно вытянутому кошельку. Но самое удивительное, карманник не боялся проколоть пальцы иглой, что могло привести к длительной нетрудоспособности, а следовательно, окончательно перековался. Майор Шевцов подумал, что нужно дать команду топтунам оставить Афоню в покое.

– У меня к тебе есть еще одна просьба.

– Надеюсь, не слишком обременительная, – насторожился бывший карманник, выискивая глазами очередную обувку, требующую неотложной помощи.

– Ты же знаешь, я просто так не нагружаю.

Был найден ботинок и победоносно водружен на низком обшарпанном столе. Вадим невольно улыбнулся при мысли, какое смятение поселилось бы в душах дам, если бы они узнали, чьи руки подшивали им туфельки.

– Так… И в чем дело?

– К тебе народ заходит самый разный. Разговоры ведутся всякие. Насколько я знаю, тебя не очень-то стесняются. Ты умеешь ладить со всеми.

– Есть такое дело, – согласился Афоня, польщенный похвалой.

– Если будут вестись разговоры о Куликове, ты мне сообщи. Может, его кто-то узнает в случайном прохожем или сам где-то неожиданно объявится. Я бы хотел с ним встретиться раньше, чем те люди, которые его разыскивают.

Карельский призадумался крепко.

– Нелегкая просьба, гражданин начальник. Ну да ладно, обещаю, он все равно от нас никуда не денется, даже если вы его в одиночку запрячете.

– Значит, договорились, – поднялся майор Шевцов.

– У меня тоже к тебе просьба есть, начальник.

– Слушаю тебя, – уже у самого порога спросил Шевцов.

– Ты бы тоже не говорил никому, что меня сцапали в метро… Неудобно как-то получается. Все же знают, что я в завязке.

– Обещаю, – согласился Шевцов.

Афоня заметно расслабился.

– Я тебе вот что еще хотел сказать, начальник. Ты бы похлопотал, чтобы Корикова из Бутырки перевели. Иначе ему не выжить. Тюремное радио быстрое, так вот, люди уже знают, что Максим Кориков – корефан Куликова. А за такое дело с него спросят строго.

– Хорошо. Ну, будь, – прикрыл за собой дверь майор Шевцов.

Предупреждения, сказанные на прощанье Афоней, царапнули Шевцова. Разумеется, карманник знал больше, чем говорил, но остальное он не скажет, даже если вытягивать из него слова клещами. Эту породу людей майор знал хорошо.

В нескольких шагах от сапожной мастерской находилась телефонная будка. Шевцов набрал номер полковника Крылова:

– Товарищ полковник, это майор Шевцов говорит.

– Так, слушаю тебя, герой, – почти обрадованно отозвался Крылов.

По довольному голосу полковника можно было понять, что день тот провел не на ковре у начальства.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Завтра, как обычно, встречаемся все у меня в кабинете, – радушно сообщил полковник.

– В нашем деле появились кое-какие новые моменты, и мне бы хотелось обсудить их с вами сейчас.

На несколько секунд в трубке установилась пауза.

– Где ты находишься? – наконец спросил полковник.

– В пятнадцати минутах от управления.

– Хорошо, я тебя жду.

Полковника Крылова Шевцов встретил в коридоре. Заметив майора еще издалека, тот раздраженно постучал пальцем по циферблату:

– Только быстро. У меня нет времени. Я вспомнил, что у меня срочная встреча с моим осведомителем. Не приводить же его сюда, в управление? – почти в отчаянии произнес полковник.

Майор изобразил на лице понимание и живо отозвался:

– Разумеется.

У полковника была уютная двухкомнатная квартира, где он обычно встречался со своими тайными агентами. Но тихий район, небольшой домик, стоящий в глубине темного двора, с выходом в тенистый палисадник, ему нужен был и для более конфиденциальных бесед. Об этом в управлении судачили многие. Наслышан был и майор Шевцов. Теперь он желал только одного – сохранить серьезность и не рассмеяться, когда полковник будет рассказывать о тактике предстоящего допроса.

– По дороге расскажешь, время не терпит, – вновь многозначительно посмотрел Крылов на часы и заторопился по коридору.

В этот период Крылов имел романтические отношения с двадцатилетней манекенщицей, подругой одного из московских влиятельных авторитетов, который даже не подозревал о том, что является молочным братом полковника милиции. В жизни все так переплетено…

– Тут такое дело, – заспешил следом Шевцов. – Не исключено, что от Корикова могут избавиться. Нельзя ли его перевести из Бутырки в какое-нибудь другое место?

Полковник Крылов приостановился и внимательно посмотрел на Шевцова.

– А ты ведь опаздываешь, майор.

– Не понял, товарищ полковник.

– Я к тому, что слаб оказался твой Кориков, сегодня утром повесился.

– Его убили, товарищ полковник.

– Ну, знаешь ли, не нам решать. Там и без нас люди имеются, разберутся. А мы свое дело сделали, задержали его, препроводили куда следует. У тебя есть еще что-нибудь ко мне?

– Товарищ полковник, Кориков с Куликовым были большие друзья, знали друг друга с детства. И его убийство – это скорее всего предупреждение самому Куликову, а значит, он жив.

Полковник явно торопился. Даже не дослушав майора, он быстро затопал дальше. Не иначе как в двухкомнатной квартире его ожидала уже расправленная постель, где он надумал учинить дознание.

– Опять ты воду мутишь. Повторяю: чтобы возобновить дело, нужны веские основания. Оно закрыто! Ну какой у тебя серьезный мотив, ты можешь мне его предоставить?

– Пока нет.

– Ну вот как будет, тогда и поговорим.

Полковник распахнул дверь и торопливо зашагал к служебной машине, где в ожидании начальства томился молоденький сержант, тоскливо положив русую голову на черный руль.

Подождав, пока машина полковника, сердито резанув сиреной, затеряется в потоке транспорта, Шевцов направился к своей старенькой «Волге».

Через полчаса он подкатил к воротам загородного кладбища. Место было пустынное, если не считать небольшой часовенки у самого входа.

У скромного двухэтажного строения, неряшливо побеленного, сидело четверо мужичков. Наверняка кладбищенские рабочие. Они неторопливо курили и, кисло улыбаясь, рассказывали друг другу похабные байки. Глядя на этих мрачноватых и безликих могильщиков, невольно чувствуешь смятение, замешенное на суеверном страхе: для них ежедневная смерть такая же обыкновенная работа, как для булочника выпечка хлеба.

Вокруг кладбища деньги крутятся немалые, но Шевцова всегда удивлял омерзительно неряшливый облик служителей смерти: в глиноземе, с перемазанными лицами, они напоминали обычных бомжей, проживших половину своей жизни на городских свалках. А церквушка, стоявшая недалеко от входа с небольшим флигельком, больше походила на богадельню, и всякого, кто видел эту картину, подмывало достать припрятанный рубль и с жалостливой физиономией бросить к ногам рабочих.

Единственное, что удерживало от щедрого жеста, так это глаза могильщиков – холодные и очень спокойные, каких не бывает даже у самых заносчивых бродяг. На каждого посетителя кладбища они смотрели как на потенциального покойника, при этом профессионально рыскали взглядом по фигуре, будто уже намеревались брать мерку для будущей ямы.

– Послушайте, ребята, где здесь могила Стася Куликова? – подошел Шевцов ближе.

– Кулика, что ли? – спросил один из них, высохший и черный, как астраханская вобла, так и бросался в глаза мартовский загар.

– Его самого, – ответил Шевцов. – Вместе когда-то парились под Воркутой, хотел могилке его поклониться.

– А-а, – изобразил на лице нечто похожее на сочувствие загорелый и уже бодро, явно принимая Вадима за своего, заговорил: – Пройдешь прямо по этой аллее метров пятьдесят, а там, у бетонного столба, повернешь направо и держись левой стороны. Могила у самой тропы, там увидишь.

– Спасибо, братцы, – с чувством отозвался Шевцов и, не дожидаясь ответного слова, затопал по тропе.

Кладбище было убогим, и такая знаменитость, как Стась Куликов, упокоенная в местном красноземе, значительно поднимала его статус. Таким личностям, как Кулик, пристало быть захороненными не где-то на окраине Москвы, а на Ваганьковском кладбище, вблизи собора, в окружении прочих почивших знаменитостей, а он лежал среди рядовых граждан, ничем особым не проявивших себя при жизни.

Могилу Стася Куликова майор Шевцов увидел сразу. Точнее, каким-то шестым чувством он выделил ее еще издалека среди множества однотипных, густо натыканных крестов. А когда подошел поближе, даже не удивился своему предвидению.

Как ни странно, все очень простенько, без затей. Обыкновенно. Грустный глинистый холмик с дешевеньким, небрежно сваренным крестом, грубоватая пайка выпирала некрасивыми узлами. Если бы не знать, что на глубине двух метров покоится человек, бывший при жизни теневым префектом Юго-Западного округа, чьи возможности распространялись куда шире, чем у его официального коллеги, то можно было бы подумать, что это могила самого заурядного человека, самое большое геройство которого заключалось в том, чтобы не поздороваться со сварливой соседкой на лестничной площадке.

Обычно таких авторитетов, как Стась Куликов, хоронят с большой помпой. На площади перед кладбищем бывает тесно от дорогущих автомобилей, народ на могилу приходит сентиментальный, чувствительный. И никто из присутствующих не осудит, если иной и поморщится плаксиво. Речи на могиле, как правило, всегда короткие, но очень емкие и больше напоминают клятвы, чем слова прощания. Памятники на могилах высокие и капитальные, какие не часто встретишь даже у политических вождей. Иначе нельзя, братва не поймет. Никакая религия не обходится без святых мест, а уголовная и подавно. Ведь должна же куда-то приходить подрастающая молодежь, чтобы совершить обряд причащения и дать клятву на верность братству.

Теперь у Вадима Шевцова не оставалось никаких сомнений по поводу воскрешения Стася Куликова. Не тот он человек, чтобы вот так бездарно сложить буйную головушку и быть упрятанным в сырой осиновый гроб. На кресте даты рождения и кончины. Фотография отсутствовала, что само по себе было очень знаменательно.

Постояв еще немного, майор затопал в обратную сторону. У самого входа ему повстречался все тот же высохший мужичок с несмываемым загаром на впалых щеках.

– Ну как, навестил кореша? – На лице дежурное участие. В умных, слегка прищуренных глазах трудно скрываемый интерес. О нежданном госте он хотел бы узнать побольше.

– Главное наше с ним свидание впереди, – очень серьезно ответил майор Шевцов.

– Это верно, – легко согласился могильщик. – Все мы под богом ходим, кому знать, если не мне. – Ответ майора он принял за глубокую мысль.

По его озадаченному лицу было заметно, что он хотел спросить что-то еще. Но в той среде, где он находился, задавать вопросы было не принято.

Махнув на прощание рукой, Шевцов вышел за ворота кладбища.

Глава 3

– Одна беда: там совершенно невозможно следить. Абсолютно ровное поле с торчащими крестами. Нет ни кустов, ни деревьев, ничего такого, за чем можно было бы укрыться. Я уже думал об этом, – мелко барабанил по столу карандашом майор Шевцов, – так что идея выставить там пост наблюдателей очень неудачная. Если Куликов и в самом деле жив, то сейчас он предельно осторожен, он даже близко не подойдет, едва почувствует для себя какую-то опасность. К тому же я не исключаю, что могильщики могут быть связаны с Куликовым и шепнут ему мгновенно, как только заподозрят что-нибудь неладное. Здесь нужно придумать что-то похитрее. Но вот что?

Вадим в раздражении швырнул карандаш в сторону, и тот зарылся в ворох исписанных бумаг. Тяжело откинувшись на высокую спинку стула, он заложил ладони за голову и устало поинтересовался:

– Может быть, у кого-то есть другие предложения?

– А если устроить на кладбище нашего человека? – предложил капитан Васильчиков.

– Исключается, – после некоторого раздумья ответил майор. – Могильщики – это каста, они хорошо знают друг друга, связаны многолетней дружбой, общими знакомыми, работа там хотя и пыльная, но весьма прибыльная, и поэтому к себе они берут исключительно своих. И если мы будем навязывать им нашего человека, пусть даже через подставных лиц и с хорошими рекомендациями, это может вызвать кривотолки. И это еще не самое худшее! – Поднял палец вверх Шевцов. – Например, на него случайно может обрушиться стенка свежевырытой могилы, а он, будучи пьяным, не сумеет выбраться со дна и задохнется. Кстати, у нас бывали подобные случаи. Или еще пример с края ямы скатится ломик и стукнет его по темечку. Но даже если трагедии никакой не случится, могильщики все равно не допустят его в свой круг. А если Куликов и в самом деле жив, то он в первую очередь узнает о подозрительном пополнении. Нет, здесь необходимо действовать как-то поювелирнее.

И вновь карандаш, оказавшись в его руках, забил беспокойную дробь.

Четыре дня назад майор Шевцов бросил курить. В очередной раз. Для начала он подарил пачку «Бонда» своему водителю и, оставшись без сигарет, сильно страдал. Он мучился даже не от того, что не может закурить, а просто как бывший курильщик не имел права запретить своим коллегам дымить в этой комнате. И сейчас был вынужден испытывать огромные неудобства. Но хуже всего было то, что Шевцов не мог ни о чем думать, кроме как о паре крепких затяжек. Обязательно глубоких, чтобы горячий дым раздирал бронхи и в броуновском движении гулял по лабиринтам легких. Мысль в таком состоянии напоминала хиленького карлика и не желала расти. А следовало придумать что-нибудь нестандартное, отчего даже у хронического скептика полковника Крылова зачесался бы затылок.

Вадим Дмитриевич молча наблюдал за капитаном Васильчиковым. Умеет дымить красиво, стервец! Впрочем, Олег все делает изящно. Этого у него не отнять. Даже если он в присутствии третьих лиц похлопывал хорошенькую секретаршу ниже талии, то это не расценивалось как вульгарное поведение, а больше смахивало на нестандартное ухаживание.

Внимание Вадима привлекла пачка сигарет. Мятая. Некрасивая. Из нее вызывающе торчали три сигареты и словно проверяли майора на прочность. Остальные в комнате, не подозревая о муках майора, вытаскивали из пачки сигарету за сигаретой и лихо, как это делают пацаны в пору взросления, раскуривали и дымили под самый потолок.

Все, хватит самоистязания! Вадим торопливо выудил из пачки сигарету и сунул ее в рот. Зажигалки на столе не оказалось. Майор приподнял газету. Исчезла, зараза! Не было ее и среди вороха бумаг. Понятное дело, он с куревом завязал, но с зажигалкой, купленной в Париже, расставаться не собирался. Память, знаете ли. Сержант Сергей Белов, с выражением блаженного, только что заполучившего в качестве пожертвования золотой червонец, беззаботно поигрывал именной зажигалкой.

– Дай сюда! – выхватил ее Шевцов у сержанта. – Прикурил, положи на место. Не пацан ведь, чтобы баловаться. Опять о бабах думаешь?

– Да так, – чуть покраснел сержант и виновато отвел глаза в сторону.

Пламя выскочило из сопла махоньким дьяволом и мгновенно обожгло конец сигареты, слегка примятой. Майор с наслаждением затянулся. Легкие, позабыв о едва начавшемся посте, с удовольствием приняли в себя табачный дар. Боже, какое счастье, и стоило ли себя так пытать? Вадим даже закрыл глаза, прислушиваясь к собственному организму, который буквально орал от блаженства.

– Ты же, кажется, бросил, – произнес Васильчиков, пытаясь смотреть на майора с сочувствием. Но вместо сопереживания в черных зрачках прыгали бесенята – и ты не удержался!

– Бросишь тут с вами, – аккуратно поставил он зажигалку на стол.

– Так мне как, товарищ майор, пачку сигарет вам возвращать? – безрадостно поинтересовался Алексей.

– Ладно, – отмахнулся Шевцов, – считай это моим подарком. Когда у тебя день рождения?

– Через полгода.

– Считай, это тебе на день рождения от меня.

– Спасибо, товарищ майор, – улыбнулся сержант.

– Пришла кому-нибудь дельная мысль? Ну? – Майор посмотрел на стажера, парня лет двадцати, круглого и холеного, похожего скорее на кондитера, чем на будущего опера.

– Может, завербовать? – предложил тот, неопределенно пожав плечами.

– Словечек-то каких нахватался, – хмыкнул майор. – Мы тебе не абвер… Хотя в твоих словах есть здоровая мысль, – задумчиво

протянул он. И уже решительно, видно, отыскав какой-то выход, заговорил: – Нет, не годится. Здесь есть риск. Вдруг этот человек захочет поиграть в двойную игру, тогда мы в провале. А потом, подобная разработка требует всегда очень много времени, а у нас его просто нет. У меня есть другое предложение. Установить на кладбище, в пределах видимости, машину, в ней будет видеокамера, которая станет записывать каждого, кто подойдет к могиле. Установим дежурство, кассету будем менять. Камера должна работать бесперебойно день и ночь. Понаблюдаем с недельку, а там посмотрим, что будет дальше. – Майор неожиданно улыбнулся. – У меня такое ощущение, что нас ждут впереди очень интересные сюрпризы. – И, раздавив окурок о блюдечко, произнес: – Надымили. Надо бы хоть форточку открыть.