Текст книги "Мертвец – это только начало"

Автор книги: Евгений Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 6

Майор Шевцов выключил видеомагнитофон, изображение, мгновенно смявшись, потухло. Некоторое время в комнате была тишина. Затем полковник Крылов начал нервно стучать пальцами по столу. Сейчас он напоминал фельдмаршала, принимающего генеральное решение.

Дробь раздражала многих, но высказаться по этому поводу не отваживался никто, и все присутствующие с умными физиономиями слушали музыкальную композицию полковника.

– Та-ак, очень интересно, – наконец страдальчески произнес Геннадий Васильевич. – Награды получили, от премий тоже не отказались, а он, стало быть, живехонький по кладбищу разгуливает. Веселенькое получается дельце, нечего сказать.

– Так точно, товарищ полковник, – ввернул майор, собирая со стола разложенные снимки.

– А может быть, все-таки это не он? – не сдавался Крылов. – Мало ли на свете похожих людей?

– Очень сомнительно, товарищ полковник, – упрямо возражал Шевцов, – вы же сами видели его на пленке. А потом, вот эти снимки, – взял он в руки пачку фотографий. – На них он тоже запечатлен. Все сходится один к одному.

Дробь прекратилась, и в кабинете установилась зловещая тишина.

– Забавная ситуация, – вновь выдавил из себя полковник. – Он, стало быть, живее всех живых? Так получается, майор?

– Точно так, товарищ полковник. Так, может, мы все-таки заведем дело?

– Признаюсь, господа офицеры, не приходилось мне сталкиваться с подобными случаями, а тем более заводить дело только по подозрению, что наш покойничек неожиданно воскрес.

– Но вы же сами видите, все сходится в точности, товарищ полковник, – не унимался Шевцов. – Его лицо! Это точно! Второго такого быть не может!

– Вадим, хочу тебе сказать, я специально просмотрел наши оперативные съемки, где был заснят Куликов. Так вот, у человека, который записан на пленке, не только лицо, но даже точно такая же походка, как у Куликова. Дело будем заводить, – слегка хлопнул по столу полковник, – а как доложить об этом начальству, уже моя забота. Все свободны.

Шевцов радостно улыбнулся.

– Спасибо, товарищ полковник.

– А чего ты радуешься-то? – укорил Геннадий Васильевич. – Хорошего в этом мало, тебе только хлопот прибавится. Его ведь еще и ловить нужно.

Шевцов с Васильчиковым поднялись почти одновременно.

– За этим дело не станет, товарищ полковник. Разрешите идти?

– Идите. И без Куликова не возвращайтесь, – напутствовал Геннадий Васильевич.

Глава 7

Шевцов посмотрел на часы. Пора уходить. Через полчаса у него встреча с Афоней Карельским. Сказав дежурному, что появится часа через полтора, майор забрался в свою машину и, повернув ключ стартера, лихо отъехал со служебной стоянки.

Афоня ждал майора неподалеку от Центрального рынка, во дворе пятиэтажного дома. Он явно скучал и лениво, как человек, пресыщенный удовольствиями, пил баночное пиво маленькими глотками. Несмотря на близость автострады и огромного рынка, который гудел озабоченно и сердито, как потревоженный улей, место здесь было спокойное. За гаражами, плотной стеной вставшими возле дороги, собеседников не увидать, а со стороны дома их скрывала мощная крона дерева, нагло заглядывающая корявыми сучьями в окна третьего этажа.

Шевцов едва кивнул и опустился рядом на скамейку, примяв расстеленную газету.

– О Куликове что-нибудь узнал?

– Нет. Как в воду канул, – честно ответил Афоня. – Пришлось выходить на нужных людей, но даже они ничего не знают. Если он и живой, то вращается в собственном кругу, а эти люди его не выдадут. Слишком многое их связывает.

У самой скамьи с надеждой прыгал взъерошенный воробей, явно выпрашивая подношения. Афоня выгреб из кармана какой-то темный сор и щедро швырнул его под ноги. С радостным чириканьем попрошайка ухватил что-то и, отлетев в сторону, принялся усердно поклевывать.

– Может, ты плохо интересовался?

– Ты бы меня, майор, не учил, как спрашивать надо. В нашем деле следует проявлять такт, а то за лишние вопросы можно и без головы остаться. Но меня другое удивляет, гражданин начальник: все его точки работают как часы. Абсолютно никакого сбоя. Мне приходилось наблюдать, как после смерти хозяина точки мирно, безо всякой стрельбы уходили под нового владельца. А тут они работают, как и раньше, и за все это время не было никакого наезда.

– И что это значит?

Воробей доклевал соринки, слетал по каким-то своим делам и уже через минуту вернулся с целой стаей приятелей. Они весело прыгали под ногами, крикливо щебетали, требуя угощения, и, казалось, старались делать все, чтобы на них обратили внимание.

Афоня, порывшись, достал из другого кармана полгорсти семечек, ссыпал их на головы воробьям. На каждый взмах птицы реагировали бурно, мигом отлетая в сторону, словно подозревали, что их хотят ухватить за лапы. Удостоверившись в добрых намерениях людей, озорники вновь собирались к небогатой поживе.

– А то! Никто не верит в смерть Куликова! Слишком уж все это неубедительно. Все-таки Кулик – величина, и таких молчком не хоронят. В пользу моего предположения и еще один примерчик имеется. Тут трое молодых попытались на магазин винный наехать, что под крышей Кулика находится, так их изуродованные тела потом в каком-то овраге отыскали.

– А может, у него в бригаде вырос какой-то лидер, вот и держит всех в кулаке? – предположил Шевцов.

Афоня Карельский ответил не сразу.

– Команда у него сильная, спору нет. Чтобы такие точки удерживать, да еще в центре Москвы, так сказать, в самом хлебном месте, одной наглости будет маловато. Поверь! Но явных лидеров нет. Если бы такой появился, его свои бы заклевали. Никто из них даже близко не стоит со Стасем Куликовым, а он был настоящей фигурой. Всех держал во! – сомкнул пальцы в кулак Афоня. – И попробуй рыпнись. Голову оторвет махом!

– Понятно, – качнул головой Шевцов. – А если попытаться у бригадиров поспрашивать? Ведь кому-то они деньги все-таки отдают?

– Тоже верно, – лениво согласился Афоня Карельский. – Возможно, его братки чего-то и знают, но у них ничего не вытащить и клещами. Это народ тертый.

– И все-таки попробуй к следующему разу узнать, где находятся близкие кореша Куликова. Если он живой, так, может, он у них и отлеживается?

– Попробую, начальник, хотя я тебе уже сказал, что за подобное любопытство и голову могут отвернуть.

Однако расставаться Афоня не собирался. Такое поведение было не в его характере, чаще после подобных встреч он бежал от майора, как черт от ладана. А сейчас, уподобившись красной девице, упер глаза в землю и поднять не хочет.

– Что у тебя там еще стряслось, колись! – в раздражении произнес Шевцов.

– У меня к тебе просьба имеется, начальник, не знаю даже, как и начать.

– Говори без вступлений, в чем проблема?

Афоня обладал талантом влипать во всевозможные истории, и Шевцову приходилось постоянно подключать людей, чтобы выдернуть его из очередного дела. Интересно, что же приключилось в этот раз?

– Понимаешь, начальник, – наконец осмелился поднять бледно-голубые глаза Афоня, – у нас тут компашка была. Ну, девочек вызвали, все как положено. Посидели, выпили, мне одна телка досталась, вот с такими буферами, – выставил вперед обе ладони вор, – сговорились за сотню баксов. Ну, я ее зажал в уголке и отодрал от души, – глаза его сделались озороватыми. – А потом сунул руку в карман, а у меня там всего двадцать долларов. Я ей их протягиваю. А она возьми и прошипи мне в лицо: если я остальные не отдам ей сейчас же, то заявление на меня в ментовку напишет, что я ее изнасиловал. Хотел я ей по роже звездануть, но, слава богу, удержался. Не мое это дело, с бабами воевать. Расстались как будто бы по-мирному, а потом оказалось, что она на меня, сучка, и в самом деле написала. Еще ее сутенер ко мне приходил, женишком представился, сказал, что процентики накопились. Хотел его по стене размазать, а из-за двери еще три рыла высунулись. Короче, майор, на счетчик меня посадили. И сам понимаешь, если к своим обращаться, тоже объяснять им трудновато будет: раз бабой попользовался, будь добр плати, а если денег нет, так и в дыру нечего было залезать. И расплатись, даже если на счетчик поставили. И потом, майор, пойми меня правильно, какой позор будет, если меня не за дело закроют, а за мохнатый сейф! Меня-то все человеком считают, а тут такое!

Афоня Карельский был расстроен искренне, даже голос его как-то изменился и перешел на страдальческий сип. Ситуация и вправду была нелепой: имея три судимости за грабеж, попасть за решетку по заявлению проститутки об изнасиловании.

– В каком районе заявление?

– В Краснопресненском.

– Ладно, придумаем что-нибудь, – пообещал Шевцов, скрывая улыбку. – У меня в этом районе кое-какие связи имеются, так что, думаю, сработает. С заявлением, правда, придется повозиться, бумага – вещь серьезная.

– То есть? – непонимающе заморгал Карельский.

– Подход к женщине надо будет найти, чтобы она переписала его, что ли. А может, ты женишься на ней, Афоня? Девушка, видишь, честная, не прощает бесчинства. Из вас очень хорошая пара получится. Да и хватит тебе ходить в холостяках, детишки пойдут, семьянином примерным заделаешься, – подмигнул Шевцов.

– Будет тебе, начальник, изгаляться, – в отчаянии бросил Афоня, явно не расположенный к шуткам. – Да мне допрос братва уже в КПЗ учинит, как это я такие уважаемые статьи поменял. И было бы на что! – в сердцах воскликнул он. – И вообще, как это можно за мохнушку садиться, когда с бабой за стакан вина можно договориться!

– Ну, это смотря какая баба! – возразил Шевцов. – Иная так может раскрутить, что без штанов останешься.

– Знавал я таких, – неожиданно сладко заулыбался Афоня Карельский, вспоминая о чем-то своем, а потом, добавив в голос жалости, продолжил: – Очень тебя прошу, начальник, уважь.

– Попробую помочь. У нас такие бабенки, как правило, на особом учете. Как она себя называла, не припомнишь?

– Марией назвалась… Фамилию ведь не спрашиваешь перед тем, как трахнуть.

– Это верно, – согласился Шевцов.

– Постой, кажется, ее одна из девиц Росомахой назвала. Я тогда сразу подумал, что очень на кликуху похоже, и сама она была такая, с огромной копной, крепенькая, злющая. Когда я ее насадил на хрящ любви, она меня за плечо цапнула, как зверек какой-то.

Я тогда даже и не понял, с чего это она, со страха или от удовольствия. Так ты поможешь, майор, обещаешь?

– Сказал же! – чуть раздраженно отозвался Шевцов.

– Только не затягивал бы с этим делом, а то ведь закроют!

Шевцов уже поднялся с лавки и, не ответив более на мольбу Афони, заторопился восвояси.

Глава 8

Майор Шевцов не врал, когда сказал, что в Юго-Западной префектуре у него имеется прихват. Этот человек занимал немалый пост и обладал огромными возможностями, одного его слова было достаточно, чтобы застопорить любое дело. Но обращаться к нему следовало только в крайнем случае, когда иные возможности уже исчерпаны. Такой момент еще не настал, а потому нужно попробовать другие пути и действовать надо тонко, чтобы не засветить полезного информатора.

В районном отделе у Шевцова работал приятель, учились на одном курсе, не сказать, что были в особо дружеских отношениях, но пиво после экзамена пили частенько. Поздоровавшись с дежурным, Шевцов уверенно направился в кабинет розыска.

Майор Губаев никак не отреагировал на открывшуюся дверь – что-то быстро писал на листе бумаги, при этом его лицо выглядело настолько суровым, словно он черкал предсмертную записку. От этого занятия он оторвался только тогда, когда Шевцов несколько раз кашлянул в кулак.

Губаев не выразил особого удивления. Он повел себя так, будто они расстались всего пять минут назад, словно не было пропасти длиною в несколько лет. Кивнув головой, он показал на стул и поинтересовался:

– Дело есть или как?

Шевцов слегка смутился. Конечно, он не надеялся, что бывший сокурсник кинется ему на шею, но он вправе был рассчитывать на более радушный прием, все-таки их связывала не только совместная учеба, но и вояжи по женским общежитиям, когда они менялись подружками.

– Я слышал, ты идешь на повышение? – поинтересовался Шевцов, желая проверить свое предположение.

И не ошибся. Губаев засветился весенним солнцем, не в силах скрывать распиравшую его радость.

– Уже и до вас дошло! Однако быстро летят слухи, не ожидал.

– МУР, что поделаешь! И куда ты идешь, если это, конечно, не составляет государственной тайны?

– В аппарат. Только тихо об этом. Наши, похоже, не знают, опасаюсь, что козни начнут чинить. Если прорвусь, можешь не сомневаться, попробую что-нибудь и для тебя придумать.

Губаев надулся мыльным пузырем, и создавалось впечатление, что достаточно дотронуться до него пальцем, как он разлетится на мелкие брызги.

– Я к тебе по делу, Илья. У тебя среди проституток не значится случайно такая Росомаха?

– Томка, что ли? – мгновенно отреагировал Губаев. – Сивкова?

Несмотря на прорезавшуюся спесь, Илья был настоящим профессионалом, этого у него не отнять, и в своей голове, словно в компьютере, держал мельчайшие подробности десятков дел, сотни кличек и еще множество всего, что может пригодиться в оперативной работе.

– Фамилию я не знаю. Известно, что баба очень видная, с большой копной волос.

Губаев махнул рукой.

– Можешь не сомневаться, Сивкова. Только от ее красоты мало что осталось.

– Что так?

Шевцов никак не мог предположить, что Сивкова и Росомаха одно и то же лицо, ведь Томка Сивкова была еще той дамочкой, и в сейфах милиции на нее имелось немало документов.

– А вот сейчас увидишь, она, кстати, здесь, дает показания. Так что ты можешь сам у нее расспросить, что хочешь. Пойдем, я тебя провожу. – Губаев поднялся и, не оборачиваясь, вышел из кабинета. Шевцов послушно заторопился за бывшим приятелем. В самом конце коридора Илья остановился перед дверью без таблички, вместо нее цифра 4.

– Заходи, – распахнул Илья дверь, приглашая Шевцова вовнутрь.

За небольшим столом, расположенным у самого окна, сидел худощавый скуластый парень лет двадцати семи. Он водил заточенным карандашом по серому листу бумаги и что-то спрашивал у женщины в синей шапочке, сидящей спиной к двери.

– Павлик, это наш человек, майор Шевцов, поработаете с ним вдвоем, у него есть кое-какие вопросы к этой барышне.

– Хорошо, Илья Владимирович, – охотно согласился скуластый и улыбнулся Шевцову как старинному знакомому. – Присаживайтесь.

– Если будут проблемы, дай знать, – сказал Илья и, махнув на прощанье рукой, вышел из комнаты.

Вот так все просто. Илья молодец, избавил его от ненужных объяснений и, возможно, заполнения разного рода бумаг.

Шевцов пододвинулся поближе, стараясь рассмотреть женщину, но она, будто нарочно, не глядела в его сторону. И только тут Вадим заметил, что из-под шапочки вылезает краешек бинта – голова у проститутки была перевязана.

– Ну что вы на меня все смотрите? – не выдержав, обернулась женщина. – Ведь затылком чувствую.

Шевцов неожиданно смутился.

– Извините, – произнес он, уткнувшись взглядом в кипу книг, возвышающихся на столе.

Закрывая левую щеку, широкой полосой голову женщины перетягивал бинт. Под самым глазом из-под тампона просачивалась свежая кровь.

– Насмотрелись? Теперь у меня от лица ничего не осталось. – Голос ее был совсем не плаксивый, наоборот, она будто злорадствовала над собой.

– А вы не могли бы рассказать, что произошло? – как можно мягче попросил Шевцов.

– Я возвращалась с работы. – Она сделала небольшую паузу и со значением посмотрела на скуластого парня в штатском. Тот ободряюще кивнул, дескать, продолжай, тут все свои. – И у самого подъезда ко мне подскочили двое. Один зажал рот и приставил к животу нож, а другой просто стоял рядом и улыбался. Мне сначала показалось, что это обыкновенные грабители или насильники. Второй, который с улыбкой, сказал первому: «Пускай она говорит, если будет орать, прирежь». Тот отпустил меня, и я стала умолять, чтобы не убивали, начала давать им деньги. В сумке у меня было немного, тысяча долларов. Но они даже не взглянули на них, а потом второй, с улыбочкой, спросил, все ли я свои грехи помню. Я ему стала говорить, что стараюсь жить не греша. А тут он меня как спросит: «Помнишь ли такую Ольгу Крачковскую?» – Росомаха на мгновение запнулась, а затем продолжала: – Я сказала, что помню, она моя подруга, тогда он вытащил из кармана нож и полоснул им два раза по щеке крестом. А потом сказал: «Это привет тебе от твоей подруги». И еще добавил: если я кому-нибудь скажу, они непременно меня убьют. Вы уж не выдавайте меня, товарищи следователи, – всхлипнула Росомаха. Лицо ее при этом приобрело еще большую выразительность, и выглядела она теперь куда моложе, чем это показалось в самом начале разговора.

– Вы успели их рассмотреть? – очень вежливо спросил Шевцов.

– Тот, что резал, все время стоял в тени. К тому же, сами понимаете, в моем положении было не до запоминания. Но когда он шагнул в сторону подъезда, где меня держал другой, мне показалось его лицо знакомым. Но я все-таки не уверена… Дело в том, что одно время я частенько бывала у гостиницы «Россия»… там работала моя подруга, – быстро поправилась она, – и мне показалось, что именно там я видела этого человека, и, похоже, он там за главного. К нему очень уважительно относился персонал, администраторы. А вел он себя по-хозяйски. Может, он из «крыши»? – робко предположила Тамара, бросив на Шевцова быстрый прицельный взгляд.

Даже сейчас, растеряв половину своей красоты, Росомаха оставалась женщиной эффектной. Густые темно-каштановые волосы тяжелыми прядями спадали на плечи. Нос прямой, тонкий. Глаза темно-коричневые, слегка раскосые, что придавало ее облику восточную загадочность. Наверняка в ее жилах было намешано много кровей, но доминировала одна, доставшаяся ей от далеких предков половцев. Каждый, кто познает такую женщину, непременно чувствует себя бесстрашным завоевателем, ворвавшимся в стан врагов и заполучившим самую желанную добычу – жену побежденного царя.

Неожиданно Шевцова ослепила догадка. Она явилась к нему, подобно вспышке молнии в летний погожий день, когда, казалось бы, ничто не предвещает грозу, но что-то подсказывает – быть непогоде! Скорее всего это была интуиция профессионала, выработанная многими годами напряженной работы. И теперь он понял, что эта встреча была далеко не случайной. Уподобившись опытной ищейке, Шевцов продолжал рыскать по тропе, на которой отчетливо отпечатались следы убегающего врага.

Стараясь не выдать волнения, он сглотнул сухой комок и как можно спокойнее, пряча дрожь в пальцах, извлек из внутреннего кармана пиджака пачку фотографий и положил перед Росомахой.

– Посмотрите, пожалуйста, внимательнее на эти снимки, может быть, вы кого-нибудь узнаете?

В глазах Тамары не вспыхнуло ни малейшего интереса. Вяло, как если бы ей предлагали оценить на предмет искусства какое-нибудь непотребство, она взяла стопку фотографий и принялась лениво изучать, откладывая каждый просмотренный снимок на край стола. Всем своим видом она давала понять, что процедура эта ей неинтересна и выполняет она ее только из уважения к майору.

Шевцов напряженно наблюдал за ладонями женщины. Сейчас она держала в руках фотографию Куликова, копию того кадра, который был сделан недавно на кладбище. Фотографы удачно заретушировали покосившиеся кресты. С трехдневной щетиной на лице, с поднятым воротником и втянутой в плечи шеей, Куликов напоминал политика перед решающими выборами, с грустными глазами, в которых просматривалась забота о благополучии и процветании нации.

Сивкова бесстрастно откинула фотографию к остальным, не выказав волнения даже дрожью пальцев, и принялась за изучение очередного снимка.

Майор Шевцов едва сдержал разочарование. Нестерпимо захотелось закурить и отвести душу несколькими глубокими затяжками крепчайшего табака. Вот так всю жизнь – разгребаешь тонны навоза, прежде чем доберешься до чего-нибудь стоящего. Думаешь, подобрался к разгадке вплотную, а она вдруг делает тебе ручкой и удаляется в неизвестность семимильными шагами.

– Постойте, – неожиданно произнесла Росомаха и, потеряв интерес к остальным фотографиям, взяла в руки предыдущий снимок. На лбу появилась глубокая морщина, лицо приобрело осмысленность. – Вот этот как будто похож.

В голосе слышалось сомнение, но Шевцов уже знал, что Тамара не ошибается, таких совпадений не бывает.

– Посмотрите повнимательнее, – мягко настаивал он, – может, вам только показалось, мало ли похожих людей.

Но теперь голос ее прозвучал куда увереннее. Росомаха уже не сомневалась.

– Это он! Теперь я не сомневаюсь! – проговорила она голосом прокурора, читающего обвинительное заключение. – Только здесь он более серьезен.

– Прояснилось? – с улыбкой спросил парень, вертя в руках шариковую ручку.

– Кое-что, – скупо ответил майор Шевцов, стараясь скрыть ликование.

Выходит, Стась Куликов никуда не исчезал. Неосторожно он себя ведет, ой как неосторожно. Так ведь и погореть можно по-крупному.

– Вы его поймаете? – с надеждой спросила Тамара.

– Попробуем, хотя это будет непросто, – признался Шевцов, собирая снимки в аккуратную стопочку.

– Только, ради бога, не называйте ему меня. Вы не видели, какие у него глаза! Он просто меня убьет.

– А второго вы не запомнили?

– Другой был пониже ростом. Крепенький такой.

– Может, какие-то особые приметы вспомните?

На лбу вновь обозначилась тоненькая морщинка, что свидетельствовало об интенсивном умственном процессе.

– Нос у него перебит. И красный шрам… вроде на правой щеке.

Описанное подходило под облик Ковыля, ближайшего друга Куликова. В подобную удачу трудно было поверить.

– У меня к вам еще один маленький вопрос: вы кем работаете?

В глазах Росомахи вспыхнули настороженные огоньки – напрасно расслабилась, с этими ментами всегда следует держать ухо востро.

– Я временно неработающая, – слегка растягивая слова, произнесла Росомаха.

Получилось несколько жеманно, примерно так кинодивы рассказывают о своих многочисленных захватывающих романах на золотых пляжах Лос-Анджелеса приставучим журналистам.

Перехватив взгляд майора Шевцова, скуластый опер скучноватым голосом внес некоторую ясность:

– Тамара у нас человек свободной профессии, я правильно трактую? – чуть улыбнулся парень.

– Именно так, – слегка прикрыв глаза, отозвалась Росомаха.

– Это что-то вроде художницы? – невинно продолжал Шевцов.

– Что-то вроде нее, – охотно согласилась женщина.

«После порезов на лице заниматься „творчеством“ ей станет значительно труднее», – не без жалости подумал Вадим.

– А вы случайно не знакомы со Степаном Григорьевичем Горевым?

Глаза Тамары недоуменно расширились – чего уж она никогда не будет делать, так это спрашивать фамилии своих клиентов.

– Что-то не припоминаю.

– Вот как, – искренне удивился Шевцов. – А мне он рассказывал, что вы с ним были довольно… как это сказать… в близких отношениях. Дело в том, что вы написали на него заявление об изнасиловании. Он очень близко принял это к сердцу и даже немного заболел, оттого просил переговорить с вами, чтобы вы забрали свое заявление обратно.

Свою кличку Росомаха получила не зря. Во всем ее облике ощущалось нечто диковатое. Таким женщинам недостаточно простора следственных камер, даже обыкновенный прогулочный тюремный двор для них мал. Они рождены для свободы, а в скученных затхлых помещениях быстро дряхлеют, превращаясь в неопрятных старух.

С минуту она хлопала ресницами, соображая, оставаться ли в роли целомудренной и обиженной дамы или по полной программе выдать весь красноречивый запас валютной проститутки. Благоразумие взяло верх – ссориться с милицией было не с руки. Росомаха презрительно фыркнула и сказала сквозь зубы:

– Я вижу, милицию совсем не интересует моя поруганная честь.

Шевцов стойко выдержал ее ненавидящий взгляд.

– Послушай, Тамара, ты не такое невинное дитя, каким хочешь выглядеть. Сама пойми, зачем портить карьеру Афоне Карельскому? Право, некрасиво, ему ли идти за насилие на старости лет, когда остальные статьи у него за грабеж да разбой. И не совестно ли тебе на такого серьезного человека наговаривать?

Росомаха покачала ногой и, понимая, что играть роль светской оскорбленной дамы уже не имеет смысла, жестко произнесла:

– Я не из тех баб, что отдаются мужикам ради собственного удовольствия. Я женщина деловая и очень ценю свое время. А потому время, проведенное в моем обществе, должно быть хорошо оплачиваемо. Если он этого не понимает, поверьте, я найду способ вернуть свои кровные.

Дама была настроена решительно. А из ее поведения следовало только одно – у нее очень серьезные покровители, то бишь сутенеры.

Шевцов улыбнулся: именно из таких, как она, со временем получаются строгие мадам, которых побаиваются девочки и уважают клиенты. Чьи притоны являются местом досуга самых влиятельных людей.

– А ведь я с тобой уже знаком – заочно. Я даже знаю многие твои привычки.

– Вот как, интересно послушать, – усмехнулась Тамара.

Несколько лет назад Шевцов занимался делом о тройном убийстве «ночных бабочек», и Тамара Сивкова проходила в нем как свидетельница. Хотя у следствия имелись немалые основания надолго запереть ее в Бутырку. Ведь кто-то навел преступников на квартиру проституток именно тогда, когда у них скопилась значительная наличность. Таким человеком могла быть только близкая подруга. Информация о ней лежала в отдельной папочке на его рабочем столе.

Росомаха вовсе не была похожа на смертельно раненного зверя, верилось, что даже в таком виде ее общество стоило немалых денег.

– Ну хотя бы то, что ты любишь отдыхать на Средиземном море и проводишь на пляжах Кипра по три месяца в году. Теплая вода, солнце, воздух – все там располагает к любви. – Шевцов невольно посмотрел на ее длинные ноги. – И всякий раз ты возвращаешься оттуда состоятельным человеком. Тебя там знают и очень ценят, насколько мне известно, там у тебя есть постоянные партнеры… по бизнесу. Я также знаю, что у тебя на руках уже имеется билет в Грецию. Так вот, я могу пообещать, что визу тебе не дадут, если мы не договоримся. Или пусть даже ты приедешь туда, но станешь объектом интереса местной полиции и тем самым подставишь и своих замечательных клиентов.

– Билет я уже сдала, – раздраженно ответила Тамара, – мне нужно сделать пластическую операцию.

– Кое-что я знаю и о твоем сутенере, – с любезной улыбкой продолжал майор Шевцов.

Тамара едко отреагировала:

– Меня не интересует его сексуальная ориентация.

Шевцов расхохотался:

– Меня тоже. – После чего заговорил жестко, выделяя каждое слово: – Меня беспокоит нечто большее, что может очень сильно осложнить тебе жизнь, если, конечно, об этом узнает твой сутенер.

Майор заметил, как по лицу Росомахи, словно рябь по воде, пробежала мелкая дрожь, и она болезненно поморщилась. У женщины богатая биография, и наверняка в ее жизни найдется немало эпизодов, какие она хотела бы скрыть от сурового милицейского ока.

– О чем вы?

Ресницы Росомахи наивно запрыгали. Теперь она напоминала Мальвину, которой лестны ухаживания хулигана Буратино, и она не прочь бы потискаться с ним в темных уголках кукольного театра, только как на такое поведение отреагирует сеньор Карабас?

– Прежде чем встретиться с тобой, я немного покопался в архивах и натолкнулся на массу прелюбопытных фактов. – Шевцов сделал небольшую паузу, как бы настраивая собеседницу на деловой лад, и, не сбавляя серьезной тональности, продолжал: – Я не буду говорить о том, что в свое ремесло ты пришла в пятнадцать лет. Тяжелое детство, многодетная семья, искуситель-отчим. Все это происходило не только с тобой. Грех говорить, но не ты первая и не ты последняя. Давай остановимся на более позднем твоем периоде. Тебя подкладывали, детка, под очень уважаемых людей, и один твой поцелуй стоит столько, сколько заслуженный профессор не получает за год работы. Это очень серьезный бизнес! Некоторые твои знакомые, например двадцатилетний Костик, он так и считает, что ты деловая женщина с солидной репутацией. Кажется, вас с ним связывает не только постель, но и взаимные чувства. Верно?

Взгляд у Росомахи потемнел.

– Верно. И что дальше?

– А ты не боишься потерять своего мальчика, когда он узнает о тебе всю правду? Понимаю, это жестоко, но таковы правила игры, Тамара, и их нужно принимать.

Вот уже и нет сильного нагловатого зверька с ощетинившейся рыжеватой шерстью, а есть обычная баба, мечтающая на излете короткого девичьего века заполучить для себя пусть крохотный, но выстраданный кусок счастья.

– Вы хотите, чтобы я забрала заявление. Что для этого нужно?

– Самую малость – подписать разрешение на изъятие заявления.

– И у кого, разрешите вас спросить? – подняла она глаза. Странно, но Шевцову показалось, что он вновь увидел задиристого зверька, готового царапнуть когтистой лапой своего обидчика.

– У начальника отделения, – спокойно ответил майор, подавая Сивковой чистый лист и авторучку.

Ручка быстро заскользила по бумаге.

– Число и подпись не забудьте, – ненавязчиво подсказал Шевцов.

Заявление было написано ровным крупным почерком, несмотря на торопливость, очень аккуратно. Шевцов с интересом посмотрел на Росомаху: если она делает так же качественно и другую работу, то завязавшееся знакомство можно бы и углубить.

– Ведь знала же, что выйдет как-нибудь так. – В гневе она подтолкнула лист бумаги, который, совершив нехитрый финт, успокоился под рукой Шевцова. – И дернуло меня у ментов защиты просить! Пользуйтесь!

Шевцов взял листок, быстро прочел и, одобрительно хмыкнув, сложил и сунул его в карман пиджака.

– Лети, птичка, только не особенно увлекайся полетами, а то там, куда ты воспаришь, слишком жарко, можно и крылышки опалить по неосторожности.

Росомаха поднялась и направилась к выходу.

– Послушай, Росомаха, советую тебе крепко подумать, прежде чем сделать очередную глупость. Твои хозяева, кажется, не догадываются, что у тебя есть клиенты на стороне. Насколько я знаю, это не одобряется. Хотя чисто по-человечески я понимаю твое желание иметь хорошо обеспеченную жизнь. Но ведь денежки текут мимо кассы. Так что предупреждаю тебя: если выкинешь что-нибудь, то о твоем… частном предпринимательстве сутенеры узнают в первую очередь. И еще вот что: если кому-нибудь станет известен наш разговор, то я тебя сдам Стасю Куликову. Да, это тот самый человек, которого ты узнала на фотографии.

Страха в глазах Росомахи Шевцов не увидел, скорее это был взгляд, полный самого настоящего презрения – как вы смеете сомневаться в честности порядочной девушки.

Не ответив на прощальное пожелание майора, она с силой распахнула дверь, и еще с минуту в длинном коридоре отделения раздавался удаляющийся стук каблучков.