Текст книги "Я украл Мону Лизу"
Автор книги: Евгений Сухов
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Цель достигнута, ничего такого я делать с ней не собираюсь, – равнодушно пожал плечами баловень судьбы. – Просто брошу ее в печь! Люди недостойны того, чтобы созерцать столь совершенную красоту.
Неужели аргентинец из того племени людей, что хотят прославиться, уничтожая гениальные творения? Интересно, кто же перед ним: безумец или человек, одержимый какой-то навязчивой идеей? На какой-то момент Голицын даже позабыл, что это всего лишь копия.
Видно, на его лице отобразились какие-то существенные перемены, потому что уже в следующую секунду Алонсо Фернандо жизнерадостно рассмеялся, произнес:
– Вижу, что вы побледнели. Это хорошо. Значит, я приобрел то, что так долго искал. А если говорить серьезно, так я повешу ее в своем кабинете на ранчо. Вряд ли среди моих слуг отыщутся искусствоведы, способные оценить настоящую стоимость картины. Говорят, что у французского короля Франциска Первого «Мона Лиза» висела в его бане в Фонтенбло. Мои породистые лошади ничем не хуже тех фрейлин, с которыми он купался. Так что у «Джоконды» будет вполне подходящее окружение. Ей ничего не угрожает. А вот вам я желаю не надорваться, – показал он на объемную сумку с деньгами. – Сейчас это очень тяжелая ноша.
– Я учту ваши пожелания, господин Фернандо. С вами приятно было иметь дело.
– У меня тоже от нашего общения останутся только благоприятные воспоминания… Если не считать того, что вы забрали у меня полтора миллиона франков. Ха-ха-ха! Жалко, что наша встреча последняя и у вас нет второй такой картины, – вновь расхохотался мультимиллионер.
Сумка и в самом деле была тяжела. Однако хозяин не сделал и шага, чтобы проводить гостя и приоткрыть дверь – стоял подле стола, покуривая гнутую громоздкую трубку. Сейчас он напоминал охотника, караулящего зверя, который вот-вот должен выбраться из норы. За пределами логова его ожидала хорошо организованная облава, и важно, чтобы зверь сам вышел на охотников.
Не выпуская из рук сумку, Михаил Голицын свободной рукой открыл замок и, сухо кивнув на прощание, вышел из номера.
В дальнем конце коридора обломалась о стену чья-то зловещая тень и скользнула в угол – его дожидались. Коридор на первый взгляд безлюдный, как будто бы совершенно неопасный. Вряд ли его планируют убить в отеле. Подобное попахивает безрассудством, а аргентинский миллионер человек расчетливый и не подвержен безумствам. Убийство должно произойти куда более изощренно, подальше от посторонних глаз.
Обернувшись, Голицын увидел еще двоих мужчин, разговаривающих между собой. Ни один из них даже не посмотрел в его сторону, что само по себе необычно: ни случайно брошенного взгляда, ни откровенного интереса. Случайные люди так себя не ведут.
Сгибаясь под тяжестью сумки, Михаил прошел в туалет, запер изнутри задвижку и, быстро сняв с себя темно-синий сюртук, переоделся в другой, полосатый, какой обычно предпочитают франты; вытащил черные атласные брюки и быстро переоделся. Натянул на голову высокий цилиндр с небольшими полями, столь же щеголеватый, достал из сумки складную слоновую трость: на подбородок наклеил рыжую ухоженную бородку. От прежнего князя Воронцова остались лишь ботинки. Скомкав старую одежду, он сунул ее в пакет и швырнул в одну из кабинок. Посмотрев через окно вниз, увидел, что Перуджи уже прошел во внутренний дворик и зашагал в его сторону.
– Готов? – негромко спросил князь, когда Перуджи остановился подле стены.
– Да, спускайте.
Привязав к ручке веревку, он быстро спустил сумку прямо в руки Перуджи, после чего захлопнул оконную раму, открыл входную дверь и вышел из туалета размеренной господской походкой. Коротышка с крупным носом, стоявший в конце коридора, лишь скользнул по вышедшему франту безразличным взглядом, не узнавая, а потом вновь повернулся к своему собеседнику и продолжал прерванный разговор. Выпрямив спину, как и подобает значительному господину, Голицын прошел на лестницу и, постукивая металлическим наконечником, спустился на первый этаж.
Взгляды постояльцев, обращенные в его сторону, выражали одно – экая птица залетела! Голицын знал, что из одежды запомнится полосатый модный сюртук да вот еще рыжая борода, обхватившая острые скулы огненным пламенем. Беззаботно помахивая тростью, Михаил Голицын вышел на улицу, тотчас отметив двух мужчин, стоявших у самого входа. У обоих были слишком заинтересованные взгляды, чтобы считать их заурядными прохожими. Не узнав в нем гостя Алонсо Фернандо, они с интересом посмотрели вслед двум девушкам. А один из них, с широкими русыми усами, молодцевато загнутыми кверху, весело присвистнул, заставив их опасливо обернуться. Возможно, при других обстоятельствах они просто увязались бы следом, но сейчас лишь с тоской посмотрели на входную дверь, откуда должен был выйти человек с сумкой.
Интересно, кто из них должен его убить: этот красавец с русыми пышными усами или горбоносый курчавый крепыш? Наверняка все-таки крепыш. Его правый карман выглядел оттопыренным, а сюртук под тяжестью оружия обвис на левую сторону. Потопают следом, а потом выберут местечко побезлюднее, да и пальнут в затылок. Останется только подобрать сумку и скрыться на лихаче.
Обогнув дом, Голицын подошел к воротам внутреннего дворика в тот самый момент, когда Перуджи с сумкой в руках вышел из калитки. Обменявшись короткими взглядами, они сели в крытую карету.
– Пошел! – распорядился князь Голицын, подгоняя извозчика.
Карета, скрипнув рессорами, энергично тронулась с места, оставляя позади запыленный фасад гостиницы.
– Взгляните! Потрясающее зрелище. Ничего прекраснее я не видел. Даже не верится, что мы это сделали, – произнес Перуджи, передавая сумку с деньгами Голицыну.
Развязав сумку, Михаил осмотрел пачки денег, перевязанные шпагатом, и строго напомнил:
– Еще не сделали. Нам надо как можно скорее выбираться из города, через какой-то час нас будут искать в каждой гостинице, в каждом доме. Фернандо не из тех людей, что любит оставаться в дураках.
– Так вы собираетесь съехать из своей квартиры?
– На несколько дней, пока все здесь не успокоится.
– И собираетесь взять с собой «Мону Лизу»? – Голос Перуджи прозвучал напряженно, Голицын сделал вид, что не заметил состояния компаньона. – Это рискованно.
– Картину я оставлю. Возить с собой «Мону Лизу», когда ее ищет вся полиция Франции, будет большим безрассудством. Вот когда все устроится, тогда я ее заберу.
– Но оставлять ее также рискованно.
– Не переживай, Винченцио, у меня хорошие замки, вряд ли они по зубам какому-нибудь домушнику.
Лошадки, весело цокая подковками, вносили в душу умиротворение. Алонсо Фернандо вместе со своими людьми все дальше отдалялся в прошлое.
– Возможно, вы и правы, – согласился Перуджи.
– Что вы будете делать со своими деньгами? – спросил Голицын.
– Буду торговать красками, – неожиданно просияв, отвечал Перуджи. – Сейчас в Париже столько художников, что работой я буду обеспечен надолго. Может, еще открою галерею, буду выставлять художников. Может, открою второго Леонардо да Винчи. А вы что?
– Ничего, – с легкостью отвечал князь Голицын. – Положу деньги в банк и буду поживать на проценты как добропорядочный среднестатистический французский рантье. – Счастливо улыбнувшись, добавил: – Знаете, в этом что-то есть… Не все время же мне воровать! Давайте сделаем вот что, деньги разделим сейчас.
– Мы поедем к вам?
– Подниматься ко мне ни к чему. – Отсчитав сто тысяч франков, Голицын переложил их в объемный пакет и передал его Перуджи. – Здесь ваша доля. Смотрите, не просыпьте.
– Не просыплю, – крепко ухватил Перуджи объемный пакет с деньгами.
– Извозчик! – громко крикнул Голицын в крошечное окошко кареты. – Останови!
Карета, скрипнув рессорами, остановилась.
– Все, выходите! Теперь у нас с вами больше нет никаких дел. Если пойдет что-то не так, мы с вами не знакомы.
– Надеюсь, что мы не встретимся, – отвечал Перуджи.
Когда Перуджи ступил на дорогу, Голицын крикнул извозчику:
– Ну чего стоишь? Погоняй давай!
Рассерженный кнут, рассекая воздух, лег на спину лошади. Дернувшись, тяжелая повозка покатилась, оставив Перуджи на дороге, обхватившего пакет с деньгами.
– Вот что, любезный, – сказал Михаил Голицын, когда экипаж отъехал на значительное расстояние. – Знаешь, где ресторан «Огни Парижа».
– Знаю, месье, – охотно отозвался извозчик, повернувшись вполоборота. – Там, говорят, подают превосходные устрицы.
– Давай туда!
– Слушаюсь, месье, – отозвался извозчик. Повернув экипаж на левую сторону улицы, шаркнул резиновым колесом о фонарный столб и устремился кратчайшим путем по узенькой темной улочке.
Остановившись у ресторана с огромной вывеской, подсвеченной электрическими лампами, кучер произнес:
– Доехали, месье. А еще здесь великолепные бифштексы. Они лучшие во всем Париже, – отвечал он со знанием дела. – Рекомендую.
– Я непременно последую твоему совету, – охотно отозвался Голицын, высаживаясь.
– А если вы хотите развлечься, – подмигнув, продолжал возчик, не желая расставаться со щедрым клиентом, – так обратитесь к гарсону Фердинанду, он предложит вам самую лучшую из своих затейниц.
– Буду иметь в виду, – пообещал князь, крепко сжимая в руках сумку с деньгами.
Дождавшись, когда пролетка свернет за угол, Михаил Голицын уверенной походкой направился к соседнему дому. Убедившись, что за ним никто не следует, шмыгнул в ближайший подъезд, быстро поднялся по чугунной гулкой лестнице в бельэтаж и негромко постучал в массивную дверь.
Дверь тотчас открылась, и в проеме он увидел взволнованное личико Жаклин.
– Как все прошло?
– Лучше не придумаешь. Теперь мы богаты, – поставил он у порога сумку с деньгами. – Все это наше!
– Знаешь, я так волновалась!
– Мне приятно слышать, что я тебе не безразличен.
– Куда ты меня повезешь?
– В Монте-Карло. – Посмотрев на часы, добавил: – Наш поезд отходит только через два часа, у нас имеется еще время, чтобы скрасить оставшиеся минуты. Ты составишь мне компанию?
– Какой ты ненасытный. Разве тебе не надоело?
– Разве любимая женщина может надоесть? – искренне удивился Голицын.
Жаклин отрицательно качнула хорошенькой головкой:
– Давай не будем торопиться. Наверстаем все в следующий раз. А сейчас мне нужно собраться в дорогу, если мы и в самом деле куда-то уезжаем.
– Хорошо, пусть будет так. Только не бери много. Все самое лучшее мы купим тебе в Италии.
Сборы и в самом деле были недолгими. Открыв шкаф, Жаклин извлекала из него полтора десятка вечерних платьев; несколько коробок со шляпками; ворох кофточек, панталонов и чулок, а еще массу всяких вещей с завязками и без них, чем так примечателен женский гардероб. Голицыну оставалось лишь стоять в сторонке и наблюдать за быстрыми приготовлениями любимой женщины, совершенно искренне сожалея, что почему-то самое интересное они оставили на потом. Иногда его сердце сладостно замирало, когда Жаклин, склонившись над чемоданами, раскладывала платья покомпактнее, – отчетливо определялась линия бедер, а выше туфель на высоком каблуке виднелись тонкие лодыжки; грудь, спрятанная под ткань платья, взволнованно колыхалась.
Князь Голицын не был готов к подобному испытанию и, приблизившись, приподнял расклешенный подол платья. Жаклин тотчас развернулась, и его глаза встретились с рассерженным девичьим взглядом, как если бы напоролись на штык.
– Князь Голицын, о чем вы думаете? – серьезно спросила девушка.
– Простите, сударыня, – столь же серьезно отвечал Голицын. – О том, о чем думают в подобные минуты все мужчины без исключения. При этом совершенно неважно, есть у них титул или его нет.
– Я готова, – наконец произнесла девушка, указав на два громоздких чемодана. Михаил обратил внимание на то, что нежные щеки Жаклин алели от возбуждения.
– Пойдем, – ухватился Голицын за чемоданы, – у нас мало времени. И не забудь закрыть дверь на два замка, здесь ты появишься не скоро.
Закрыв дверь, Жаклин спустилась за Голицыным на улицу, прямо в свет электрических ламп.
– Извозчик! – махнул князь тростью проезжавшему экипажу.
– Куда прикажете, месье? – натянул поводья возчик.
– На бульвар Монпарнас. Только побыстрее. – Распахнув дверь перед подошедшей Жаклин, скомандовал: – Прошу, дорогая. Уверяю тебя, это будет лучшее путешествие в твоей жизни.
– Мне воспринимать его как свадебное?
– Во всяком случае, я тебя не разочарую.
Поставив на пол кареты тяжелую сумку, он устроился в кресле, слегка коснувшись ее бедра.
Карета тронулась, а сгустившаяся ночь спрятала пассажиров от любопытных взглядов прохожих. Оставался лишь извозчик, сосредоточенно всматривавшийся в полуночный сумрак улиц, но он не в счет.
Голицын притянул девушку к себе и уверенно положил ладонь на горячее бедро.
– Нас могут увидеть, – с придыханием проговорила Жаклин, отстраняя ладонь. – В этом районе у меня масса знакомых.
Ладонь, скользнув по колену, опустилась ниже, а пальцы беззастенчиво потянули вверх платье, обнажая упругие икры. Губы Жаклин приоткрылись, чтобы выразить неудовольствие, но князь впился в них. Ладонь, забывая про приличия, юркнула под ткань и медленно скользила вверх по бедру, спрятанному в черные ажурные чулки, к самому паху. Некоторое время Жаклин пыталась противиться, отталкивая его ладонями, но вскоре сдалась и ответила страстным поцелуем. Платье, собранное у самого паха, обнажило длинные ноги, а ненасытные мужские пальцы продолжали свое путешествие дальше к розовым рейтузам с застежками и, приподняв резинку, проникли под материю, нащупав на животе складку.
– Ты сошел с ума, – произнесла Жаклин, – нас могут заметить.
Ноги слегка раздвинулись, давая ему возможность поглаживать внутреннюю часть бедер.
– Сейчас ночь, нас никто не видит, – возразил Голицын, разглядев в глазах девушки желание.
– Но не здесь же! – решительно отстранилась Жаклин, поправляя платье.
– Извини… Ты просто сводишь меня с ума, – честно признался князь Голицын.
– Это все парфюм, – улыбнулась Жаклин, превращаясь в холодную недоступную красавицу, какой он повстречал ее впервые. – В следующий раз я надушусь чем-нибудь менее возбуждающим.
– Месье, – повернулся кучер, – какой именно дом вам нужен?
– Крайний, голубчик, тот, что со скульптурами, – отвечал Голицын. – Подождешь нас. Мы скоро подойдем.
– Слушаюсь, месье.
Жаклин с холодной надменностью посматривала по сторонам. Сейчас она выглядела немного чужой. В ней не было ничего от прежней девушки, таявшей в его объятиях всего-то несколько минут назад. Трудно было понять, какая же она настоящая: пылкая, жаркая или вот эта, с горделиво вскинутым подбородком. Первая ему нравилась значительно больше. Каким-то невообразимым образом в ней органически уживались две противоположные сути, это как монета с двумя сторонами. И попробуй разберись, какая из сторон главная.
Сбросив подножку, Голицын помог девушке сойти на землю. Взял сумку, невольно склонившись под тяжестью.
– Вам помочь, месье? – предложил извозчик.
– Ничего, братец, – хмыкнул Михаил Голицын, – своя ноша не тянет.
Поднявшись в квартиру, осмотрел комнаты. «Мона Лиза» висела на прежнем месте в позолоченной раме шестнадцатого века из орехового дерева и невольно притягивала к себе взгляды.
– Ты уверен, что произойдет именно так, как ты надумал? – с сомнением спросила Жаклин, внимательно посмотрев на князя.
– Вне всякого сомнения, – твердо отвечал Михаил, – я знаю такой тип людей. – Открыв дверцу шкафа, он вытащил объемную сумку из серой холщовой материи и распахнул ее. На дне лежали пачки денег. – Хочешь посмотреть? – обратился он к Жаклин, продолжавшей стоять у «Джоконды». – Уверяю тебя, более прекрасного зрелища, чем два миллиона франков, видеть мне не приходилось.
Брови девушки, будто бы две очерченные запятые, негодующе взмыли вверх.
– Здесь «Мона Лиза», – напомнила Жаклин.
– Прошу прощения, – тотчас поправился Голицын. – После «Моны Лизы», разумеется. Так, что я еще забыл? Ах да, холсты! – поднял он упакованные рамки. – Должен же я чем-то заниматься все это время. Буду рисовать портреты скучающих буржуа. Иначе в этом Монако просто сойду с ума.
– Ты забываешь, что мы едем вдвоем, так что я не дам тебе скучать.
– Я об этом не забываю ни на секунду, – задержал взгляд князь Голицын на больших глазах девушки, теперь, при ярком электрическом свете, выглядевших темно-зелеными.
«Какая же она настоящая, черт возьми!»
Пересыпав в пузатый саквояж деньги из двух сумок, князь довольно хмыкнул – получалось немногим более двух миллионов франков. Вполне подходящая сумма, чтобы прожить безбедно до глубокой старости.
– Все, уходим! Попридержи дверь, я выйду.
Жаклин, приоткрыв дверь, выпустила Голицына и вышла следом, несильно щелкнув замками. Взобравшись в экипаж, Михаил аккуратно поставил рядом с собой сумку с деньгами. Жаклин сидела рядом, прижавшись головой к его плечу. Теплота девушки расходилась по всему телу и была ему приятна – так бы и просидел в таком положении целый день. Да что там день! Целую вечность!
– Куда едем, месье? – спросил возчик.
– Поехали на вокзал, голубчик, – устало отвечал Голицын.
*
Расставшись с Воронцовым, Винченцио Перуджи вернулся домой. Прошел в крохотную кухоньку и, выдвинув ящик стола, извлек из него небольшой металлический ящик с отмычками. Отцепив из связки подходящие – три длинные отмычки с боковыми бороздками и одну короткую с уплощенным концом, он скрепил их медной проволокой и сунул в карман.
Неожиданно его охватило волнение, какое случается перед большим и важным делом. Нечто подобное он испытывал в Лувре, когда шагнул впервые в «Квадратный салон». «Мону Лизу» он не отдаст! Она принадлежит ему, всецело! Так что если хотите ею владеть, придется похищать ее во второй раз. Закрыв квартиру на два замка, Перуджи вышел из подъезда и зашагал к дому Воронцова. Улицы безмолвствовали, а полыхающие газовые фонари, склонив свои головы, лишь только подчеркивали пустынность улиц. В этой части города в вечернее время суток жизнь замирает, а отдельные прохожие, порой встречающиеся, только подчеркивают пустынность улиц. Ночная жизнь понемногу перемещается на Монмартр, в квартал художников и писателей. Вот где по-настоящему шумно! Вот где раздолье! До самого утра там не затихает жизнь. Богема, истосковавшаяся за день по веселью, не даст спать всему кварталу, а драки и пистолетная стрельба воспринимаются в их среде как невинное баловство. Им только дай волю, набедокурят!
Сокращая расстояние, Перуджи прошел через дворы и вышел точно к дому графа Воронцова. Некоторое время он наблюдал за подъездом. В какой-то момент ему показалось, что из дома вышел человек, напоминавший графа. Убедившись, что тот не вернется, он уверенно вошел в подъезд и поднялся на нужный этаж.
Некоторое время Винченцио прислушивался, опасаясь, что в квартире кто-то остался, и, убедившись, что она необитаема, достал из кармана отмычки. Их металлический звон в пустынном подъезде показался ему громоподобным. Однако никто не проявлял любопытства, двери оставались закрытыми. Ночь крепко накрыла город своим темным покрывалом, через которое просвечивали звезды.
Дверь графа стерегли немецкие современные замки с дополнительной защитой. Они и в самом деле были хороши, во всяком случае, так было до недавнего времени. Неделю назад Винченцио купил точно такой же замок и, переломав немало отмычек, сумел разгадать секрет, состоявший в чередующихся бороздках, усиливающих эффект защелкивания. Важно было отыскать момент, способствующий давлению одновременно на все бороздки. При этом вторую отмычку, тонкую, как игла, он должен просунуть в нижнее отверстие замка. Так что последующие замки из этой же серии он открывал с той же легкостью, с которой белка грызет свои орешки.
Сунув отмычку с бороздками в замочную скважину, Винченцио Перуджи слегка ее провернул, отыскивая нужные пазы. Затем ввел другую – длинную и тонкую, почувствовав пальцами, как она, царапая металл, выискивает себе место. Мысленно поймал себя на том, что невольно начинает считать: сумеет ли он открыть замок раньше чем за две минуты, что составляло рекорд. «…Шестьдесят три… Восемьдесят четыре… – Пазы были нащупаны, следовало проявить некоторую деликатность, проворачивая, нажимать, отыскивая некоторую золотую середину. – Девяносто два… – Конец иглы уверенно отыскал нужную выемку. Никаких резких движений, все должно быть плавно и нежно, как при обращении с женщиной. – Сто один…» Замок, приветливо щелкнув, открылся. Винченцио Перуджи невольно улыбнулся. Рекорд установлен. В следующий раз на подобный замок уйдет еще меньше времени.
Распахнув дверь, Винченцио прошел в комнату. Пахло терпким мужским одеколоном. Комнату господин Воронцов покинул совершенно недавно. Чиркнув зажигалкой, вспыхнувшей в темноте будто бы пламя костра, Перуджи прошел в глубину квартиры. Пламя, беснуясь от легкого дыхания Перуджи, осветило стены, оклеенные в синие обои; стол со стульями, стоявшие в центре гостиной; кресла с диваном, занимавшие угол около окна. Затем свет от легкого пламени воровато лег на картину, висевшую в зале, и Перуджи невольно сглотнул, увидев сложенные ладони с длинными красивыми пальцами. Некоторое время он стоял подле «Моны Лизы», любуясь идеальными пропорциями, – в ночи нарисованная женщина выглядела совершенно иначе, чем при дневном свете, таинственнее и загадочнее. Насмотревшись, он установил зажигалку на тумбочку, аккуратно снял со стены картину, обернул ее красной материей, лежавшей на диване, и крепко перевязал со всех сторон.
Потушив зажигалку, Перуджи сунул ее в карман и, взяв картину под мышку, немедленно вышел из квартиры. Довольно улыбнувшись, подумал: «Можно представить удивление господина Воронцова, когда он не увидит картину на прежнем месте».
Спустившись на улицу, Винченцио Перуджи тотчас поймал проезжавшего лихача.
– Куда, месье? – охотно поинтересовался извозчик, пристально разглядывая полуночного пассажира.
– Знаешь что, милейший, погоняй как можно дальше отсюда… Давай на Монмартр! – произнес он после некоторого колебания. «Сейчас там отдыхают художники, уж очень не хотелось бы пропустить веселья», – улыбнулся своим мыслям Перуджи.
– Как скажете, месье, – отозвался возчик. – Там как раз господин Пикассо угощает супом бедных художников, – обратил он внимание на картину, что Перуджи держал на коленях.
– Что же у него за праздник такой? – подивился Перуджи.
– По Парижу ходил слух, что именно господин Пикассо украл «Мону Лизу», но сейчас с него официально сняли обвинение. А господин Лепен даже публично извинился перед ним за причиненные неудобства. Вот он и отмечает!
– Этому Пикассо всегда невероятно везло, – уныло отозвался Винченцио Перуджи.
Монмартр с белым Секре-Кером на самой вершине, напоминавшим ледниковую шапку, был великолепен в отблеске полыхающих уличных фонарей. Именно там сейчас происходило основное городское веселье. В такие минуты девицы из «веселого» дома, располагавшегося напротив общежития художников, пользуются невероятным спросом. А когда свободных девочек не остается, то в дело подключается и сама мадам – не заставлять же дожидаться уважаемых гостей! В молодости она была невероятно хороша собой. Впрочем, даже в свои сорок с небольшим лет она выглядела весьма привлекательной. И у Перуджи в этот вечер были на нее определенные виды.
– А как вы думаете, где сейчас может быть «Мона Лиза»?
– Хм… Она может находиться ближе, чем ты думаешь, братец, – съязвил Перуджи, прижав к себе покрепче картину.
Что делать с картиной, он уже знал. В голове выработался определенный план. Расставаться с ней он не собирался… Ну, разве что за очень большие деньги.
– И вот что, давай погоняй! Сегодня у меня знаменательный день. Я бы хотел отметить его как-то по-особенному.
Почему-то вспомнилось лицо мадам из публичного дома. Ее плавные жесты, с некоторой скрытой заявкой на аристократизм. Интересно, а без платья она столь же сахарная? Винченцио Перуджи дал себе слово узнать об этом в ближайшую ночь.
Глава 8
Передай, что я мертв
1503 ГОД. ГЕРЦОГСТВО УРБИНСКОЕ
Посольство герцога Чезаре Борджиа, включавшее два десятка экипажей и полсотни кондотьеров, прибыло с первыми ударами соборного колокола, известившего католиков об утренней молитве. Растянувшись вдоль гранитной стены, посольство терпеливо дожидалось разрешения герцога Гвидобальдо Урбинского на въезд в город. Наконец согласие было получено: вороток, подчиняясь мускульной силе, скрипнул, приподнял зубчатые ворота, и головная карета Леонардо да Винчи, едва не задевая крышей заостренных концов поднятой решетки, неспешно въехала в город.
Разместившись в отведенных покоях, Леонардо прошелся по городу и был весьма удивлен его устройством – город поражал строгой планировкой и чистотой улиц. Но более всего его поразили герцогские голубятни, буквально взмывавшие над крепостными стенами. Присев неподалеку, он сделал небольшой рисунок. Мелкий дождик заставил его вернуться в гостиницу. Едва Леонардо скинул промокшую одежду, как пришел посыльный от герцога Урбинского.
– Герцог ждет вас, синьор Леонардо.
– Хорошо, я подойду без промедления, – заверил Леонардо да Винчи, поднимая со стула плащ.
Захватив небольшую клетку с голубями, укрытую черной непрозрачной тканью, Леонардо направился во дворец.
Прием состоялся в светлом тронном зале с высокими, едва ли не под самый потолок, узкими окнами. Герцог сидел на высоком дубовом троне, одетый в длинную черную мантию, украшенную вплетенными серебряными нитями. Был он молод, хорош собой, с тонкими аристократическими чертами лица и очень напоминал повзрослевшего ребенка. Однако щетина, редко пробивавшаяся на его скулах, свидетельствовала о том, что он давно перешагнул юношеский возраст. Оставалось только удивляться капризу судьбы, взметнувшей его на вершину власти. Крупные глаза, взиравшие на Леонардо с интересом, светились добродушием – весьма редкое качество для людей, облеченных властью. Властитель с лицом восторженного ребенка так и просился на холст – в его облике было что-то от стареющего ангела.
– Вот вы, оказывается, какой, Леонардо, – проговорил герцог Урбинский, доброжелательно улыбнувшись. – О вас сейчас говорят повсюду. Будто бы нет на свете проблем, которые вы не сумели бы разрешить: будь то строительство собора или конструирование военных машин. В любом своем начинании вы достигаете самых вершин. Уверен, что назначение вас в посольство тоже было не случайно. Так о чем пойдет речь, дорогой мой Леонардо?
– Мне бы хотелось сделать комплимент вашему городу, светлейший государь. Особенно меня поразила ваша крепость. Вряд ли кто-то осмелится штурмовать такую твердыню.
– О да! – легко согласился герцог, по его довольному лицу было понятно, что крепость была главным предметом его гордости и в короне герцогства занимает место бриллианта. – Признаюсь, что крепость досталась мне в весьма запущенном состоянии, пришлось вложить в нее немало средств, чтобы она предстала в том виде, в котором вы видите ее сейчас. Но мы живем в весьма неспокойное время, а потому не следует скупиться ни на укрепление собственных стен, ни на вооружение.
– Я всецело с вами согласен, светлейший государь, – с воодушевлением подхватил Леонардо. – Но признаюсь вам откровенно, что куда более меня поразили ваши голубятни с тысячами птиц. Я бы назвал их раем для пернатых, а сами голуби находятся в идеальном порядке.
Гвидобальдо довольно улыбнулся. Сходство с повзрослевшим мальчишкой еще более усилилось. Обычно так улыбаются дети на похвалу строгого учителя за правильно решенный пример.
– Да, голуби моя слабость, которую я себе позволяю. В моей дворовой голубятне имеются весьма редкие породы птиц, которых вы не встретите даже во всей Италии. Некоторые породы голубей я заказывал во Франции и в Германии.
– Среди них я увидел голубя с длинным, как у страуса, хвостом…
– Это хвостатый белый голубь, – быстро ответил герцог, – мне его подарил император во время своего последнего визита в Италию. Эта пара просто великолепна! Но самое занятное, что они дали потомство, чего не наблюдалось даже в императорских голубятнях. – Было видно, что голубиные дела его занимают куда больше государственных и о своих любимцах он может рассказывать часами. – Надеюсь, что вы отыщете время, и я сам проведу вас досвоей голубятни. Неделю назад испанский король передал мне большого хохлатого голубя. Когда его слегка поглаживаешь по крыльям, то перья на его голове образуют высокий гребень. Весьма занятная птица! Своими птицами я могу гордиться.
– У Чезаре Борджиа тоже имеется голубятня, но у него породы птиц не столь представительны, как у вас.
– О да! Мне это известно, хотя он тоже очень любит голубей. – Леонардо показалось, что грудь герцога подалась вперед от распираемой гордости. – Но в голубятне Чезаре имеется несколько пар вислоухих красавцев. В Италии они только у него, а мне бы хотелось получить у Чезаре такую породу. Вот только не знаю, как подступить к нему с этой деликатной просьбой.
Сдернув с клетки черную ткань, Леонардо торжественно произнес:
– А вот и пара вислоухих красавцев, ваше высочество! Надеюсь, что она очень украсит вашу голубятню.
– Вы настоящий волшебник, Леонардо! Не успел я подумать… Боже мой, какая прелесть! А вы, Леонардо, искусный дипломат, ведете речь о каких-то пустяках, а об истинной причине приезда в мой город не говорите. Я подозреваю, что друг мой Чезаре Борджиа собирается попросить нечто существенное, если отправил ко мне столь уважаемого человека. – Открыв клетку, герцог вытащил голубя и принялся его рассматривать.
– Мой государь Чезаре Борджиа сейчас воюет с Романьи, – решился Леонардо заговорить о главном. – Ему не хватает пушек, и он просит вас, светлейший государь, как своего старинного друга, одолжить ему их на время своей военной кампании.
– Однако! – невольно выдохнул герцог Гвидобальдо. Такого поворота в разговоре он не ожидал. Вряд ли пара голубей стоит хотя бы одной мортиры. – Просьба и в самом деле весьма необычная. В наше неспокойное время порох нужно держать сухим, а оружие всегда должно быть под рукой. Зна чит, война с Романьи продвигается не лучшим образом, если Чезаре решил обратиться за помощью.
– Это не совсем так, – попытался возразить Леонардо, – просто войну можно закончить в куда более сжатые сроки. Чего же подвергать опасности своих людей?
– Тоже верно. Такая артиллерия, как у меня, способна решить исход любого сражения в сжатые сроки. Вы знаете о том, что самые большие мортиры мне отливал знаменитый Мортиньяни?
– Да, мне доводилось слышать, – признался Леонардо, вспомнив крепкого веселого толстяка, с которым когда-то был весьма дружен.
– Мортиры уже успели показать свою боевую мощь во время конфликта с Амбруцци. Не будь моих красавиц, так еще неизвестно, состоялся бы этот разговор.
