Текст книги "Душный театр"
Автор книги: Евгений Козловский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Витёк. Видела? Видела?
Галчуша. Что я видела? Что я видела? Ничего я не видела!
Витёк (отодвигаясь от Галчуши, улыбаясь). Ви-идела! Я же сразу усек, сразу, что подсадка. Я ж носом чую.
Галчуша. Что случилось-то?
Витёк. А ты не знаешь что случилось. Ты, понял, не знаешь, что случилось. Вертухай в глазок посмотрел – вот что случилось.
Галчуша. Что ты фигню-то несешь!
Витёк. Значит, не новость для него, что мы здесь вдвоем.
Галчуша. Третий глаз у тебя, что ли? Ты ж спиною стоял, не мог видеть. А я смотрела.
Витёк. Значит, не случайно.
Галчуша. И никто не заглядывал.
Витёк. Я, понял, Галчуша, третий год в тюряге досиживаю, это уже по второму кругу – третий год, хоть, понял, и не знаю, что там менты насвоих папочках пишут, вечно или не вечно.
Галчуша. Следователь как-то сейф открыл, мне случайно наглазаи попалось.
Витёк. А мне вот, понял, ни разу не попалось. Зато я наметр под землю вижу. Нюх у меня, понял, Галчуша, нюх! Вы со своими ментами только ордер наменя выписывали, ая уже чувствовал. Пять, понял, недель по пригородам ошивался. А попал, потому что тайнамоя меня жгла. Тасамая, закоторую ты в этот бокс со мною запереться не побоялась. Вот меня к сеструхе и понесло. Ей одной мог бы доверить, никому более.
Галчуша. Что ж ты со мной разговариваешь, если заментовку держишь?
Витёк. Заткнись, сукадешевая! Пикни мне еще! Хочу и разговариваю. (Пауза.) Вышел я, понял, из метро, огляделся – и дворами, напрямик. А кожею чувствую, вот как сейчас – всем нутром чувствую: неладно дело. Даже, понял, остановился наполпути. Ну, постоял, покурил папиросочку, выматерил себя даи дальше пошел: трус, дескать, дурак, баба! – откудазнать-то про это: возьмут – не возьмут! Третий глаз у меня что ли! Себе, можно сказать, назло и пошел. А тут мне как раз ствол в спину упирается. (Пауза.) Вот и выходит, что нюх у меня, Галчуша, нюх. И до смерти я ему одному верить буду. А не разговорам твоим разговорчивым и не глазкам твоим лупающим. (Пауза.) Притихла? То-то! Только вот что, Галчуша, любопытно – ты нанаручники не смотри, они свободные! – я сейчас вот душить тебя стану: успеют твои менты меня оттащить или нет?
Витёк медленно протягивает к Галчуше скованные свои руки, Галчушанапрягается, однако, не шевелится. Витёк неторопливо, плавно, может быть, даже и нежно проводит пальцами по ее спине, потом еще раз, еще, еще. Витёк начинает ласкать Галчушу, пропускает между ладонями ее волосы, тыльной стороною ладоней гладит по щеке, шее...
Интересно: отменили у нас или нет этот дурацкий обычай? Я в кино видел и так, рассказывали. Ну, последнее желание приговоренного. Дурацкий, потому что какое ж у приговоренного может быть желание? Первое и последнее: жить! А этого-то как раз и не положено. Не положено жить! Так, фигня всякая: кофе, сигаретка, бутерброд, понял, с икрой. И вот все же: вот, допустим, если б я бабу вдруг пожелал? Ну, у кого женаесть, марухатам, – это понятно. А вот если как я – никого насвете, кроме сеструхи и мамки? Выполнили б желание или нет? И кого б, интересно, послали? Это ведь хоть последнюю-распоследнюю шалашовку вызови даприкажи... или попроси там... Дескать, такое и такое дело. Заплатим, дескать. Срок, дескать, скостим. Онаведь откажется. Или страшно ей станет, или противно. А и чего тут приятного? Оно, конечно, и такие есть, которым этого только и подавай, которые кайф особый словят, если прямо наней, в самый момент, мужикаи шлепнут, – но поди такую разыщи! Даонаеще и не признается. Или они у вас тоже наспецучете? И потом – как это все... устроить-то? Наедине ведь оставить побоятся. Значит, в присутствии? А ну как в присутствии у меня не получится? Это ж не икру жрать! Хоть я уж ко всему, кажется, привычный, третий год под бабьим присмотром напараше сижу, ану не получится? Тут ведь надо учитывать, что жить – минуты осталось...
Галчушаподалась к Витьку, отвечает наласки, самаробко ласкает.
Слушай! А вот ты бы... Ты бы пошлако мне перед смертью? Последнюю мою волю выполнять? Пошлабы? Если б я попросил?
Галчуша. Дурачок. Данеужто не видишь? К тебе каждая бы пошла. Ты сам не знаешь, какой ты красивый.
Витёк. Ну да. Это ты так говоришь. Восемь месяцев без мужика – вот и говоришь. А наволе ты наменя, может, и не взглянулаб.
Галчуша. Взглянулаб... Я б натебя всегдавзглянулаб.
Пауза. Взаимные ласки разгораются.
Витёк. Дачего ж это, чего ж это я с собой делаю? Я ж не верю тебе! Я же верить тебе не могу! Не должен! Праване имею! Ну зачем, зачем ты это?!
Галчуша. Подожди. Помолчи. Помолчи немного. Иногданадо уметь помолчать. Слушай. Слушай меня внимательно. Хороший мой. Желанный. Единственный. Какой ты горячий! Какой ты сильный! Мне никогданикого больше не надо будет.
Витёк (пытаясь отстраниться от Галчуши). Постой. Постой. Теперь ты подожди немного. Я не могу. Я не могу... при свете.
Галчуша. Почему, дурачок, почему? Любовь должнабыть при свете. Любовь только и может быть при свете. Любовь прекрасна! Любви не нужно от себя прятаться!
Витёк. А я тебя, может, видеть не могу! Я твое лицо, может, вижу и боюсь тебя! Понимаешь? Боюсь! Страшно! Ну подожди, подожди минутку! Подожди!
Витёк укладывается надиванчик и, прицелясь, сильным движением ноги посылает башмак, потом другой в потолок: пытается разбить лампочку; та, защищенная толстым плафоном, естественно, не поддается. Башмаки с грохотом падают напол. Галчушаприсаживается, обнимает, целует Витькадолгим, подробным, внимательным поцелуем. Поначалу притихший, Витёк вырывается.
(Негромко, быстро, захлебываясь.) Постой, постой. Я не могу. Я с умасейчас сойду. Я не хочу умирать. После этого всего я умирать не хочу. Постой, постой, не перебивай, послушай. Расколола! Раскололаты меня! Я тебе сдам. Я тебе все бабки сдам, до копеечки. Там миллионаначетыре будет. Только чтобы не расстреляли, ладно? Я еще не готов к расстрелу. Думал – готов, анаделе нет еще. Следователь мой, падла... он намекал мне... несколько раз намекал... Сдай, говорит, заначку – не будет тебе высшей меры. И срок скостят – меньше меньшего. Значит, можно так, можно! Я тогдаупирался, думал выкручусь. Потом уж сам намекать пробовал – аон как оглох. Как спецом слушать не хочет. Прынцыпиальный вроде! Но я и тогданичего. Даже сейчас вот, когдав помиловке отказали. А ты поцеловаламеня... колдунья! ведьма! сукаментовскя! Откудаты целоваться так выучилась?
Галчуша. От любви, дурачок, от любви!
Витёк. Поцеловала – и я понял вдруг: ни фигане выкручусь. Шлепнут как миленького. А заначка – Бог с нею. Ее еще дед собирать начал. Он ведь, знаешь, ресторанами наВДНХ заведовал. Рыжьё, камешки, десятки золотые царские. Заберите, подавитесь: не хочу, как табаба, с Войковской. Которая из-занорковой шубы... Они знаешь где? Они в бочонке, в пивном, в алюминиевом. Станция Челюскинская. По Ярославской дороге. Только смотри: ты ведь ментовка! Ментовка! Я тебе как ментовке сдаю, чтобы все по-честному! Чтобы расстреланабыло. Пусть рудники, согласен – только чтоб не было расстрела! Смотри, смотри, я тебе верю! Я тебе верю! Ты поняла: верю! Бочонок в Челюскинской, по проспекту Старых Большевиков, там пруд заросший...
Галчуша(зажимая ему рукою рот). Молчи, молчи, дурачок! Какая я тебе ментовка?! Услышат, услышат ведь! Молчи!
Витёк приходит в себя. Смотрит наГалчушу. Долгая пауза. Рухает надиванчик.
Витёк. Значит, все?! Привет? Неужели – все?! Неужели наэтом и кончится?
Галчушаподбирается к нему, пытается обнять. Витёк в истерике отбрасывает ее, колотится о спинку диванчика, воет.
Ну и ладно! Ну и шлепайте! С-сволочи! С-суки! Волк! Праване имеете! Вы ж назад меня оживить не сможете, так какое вы имеете право?
Галчуша(с неожиданной страстью). А ты какое право имел, аты?!
Витёк. Замолчи! Убью!
Бросается наГалчушу. Завязывается схватка. Потом оба, обессиленные, отваливаются каждый в свою сторону диванчика. Пауза. Тяжелое дыханье.
А знаешь, почему я тебя недодушил? Потому, оказывается, что у меня еще надеждаесть.
Галчушавздрагивает.
Надежда. Что выкручусь. (Поет.) Он-ы лежал так спокойно и мило, как-ы бывало вечерней порой. = То-ли-ко кепи у сы-те-ны-ки валялось. = Пуля выбилазуб-ы...
Галчуша. А я бы и не против была. Чтоб додушил. Все какое-то облегчение.
Витёк. Это ты врешь. Так не бывает. Каждый против чтобы его додушили. Это уж потом можно так говорить, когдапроехали, асопротивлялась – будь здоров. У меня могло бы и не получиться.
Галчуша. Не я сопротивлялась – организм. Подсознание. А я – я ребеночкаот тебя хочу. Такого же красивого как ты.
Витёк. Но я ведь убийца!
Галчуша. А он не будет убийцей. Я его в любви воспитаю.
Витёк. К кому в любви? К волкам этим, которым норковая шкурасобственной дороже? Которые зачетыре миллионачужой жизнью торгуют? А про папу скажешь: космонавт, понял, был, погиб наиспытаниях?
Галчушамолчит.
То-то. Ответить-то нечего. Осуждаешь меня, осуждаешь. Красивый, не красивый, аосуждаешь. (Пауза.) Про нас тут забыли, что ли?
Витёк встает, колотит скованными руками в дверь. И как бы в ответ в коридоре сноваврубается резкий, пронзительный голос сирены. Свет в боксе мигает и, наконец, гаснет.
Завыли, волк. Не до нас им, видать! Ну ни в какую не до нас. Ладно, раз уж самасудьбатак распоряжается – будь по-твоему. Давай что ли? Ложись. Раздевайся. Побалуемся напоследок. Заодно и ребеночкатебе заделаю. Ты ведь знаешь: беременных у нас не расстреливают. По закону не полагается. Гуманный, понял, закон. Когдародит – тогдаможно, тогдапожалуйста. Сколько хошь. А беременную – ни-ни, никак не расстреливают. (Поет.) Г-ырянул вы-сы-трел, и рухы-нулся парень... Ну ты чего, готоватам, нет? Разложилась? Трусы, понял, сняла? Давай-давай, вертухайся! ато разведут, и не родишь ребеночка. Для этого делатоже ведь немножко времени надо. (Поет.) Парень в кепи и зуб-ы...
Галчуша. А знаешь как все это называется? То, чем ты сейчас пытаешься заняться?
Витёк (хохотнув). Дакто ж этого не знает? Дело-то, понял, нехитрое. В школе, в пятом классе, проходят.
Галчуша. Я не про то, которое в пятом классе. Я про тон твой разухабистый, про словечки эти: побалуемся, разложилась, трусы сняла. Это вот знаешь как называется?
Пауза.
А называется это, Витенька... Витёк! называется это цинизмом. Когдачеловек очень уж боится чего... или дураком выглядеть боится, или обманутым быть... он вот так вот, примерно, как ты сейчас, выламывается. Дескать, ничего для него нет святого... надо всем, дескать, посмеяться может... море ему по колено и сам черт не брат. А наделе-то, Витенька, наделе цинизм только и показывает, что жутко человеку, что сильно ему одиноко. Что душау человеканежная и ранимая. Так что ни с настроения ты меня цинизмом своим не собьешь, ни обидишь...
Витёк. Дая... дая... гадом буду... дая... просто...
Галчуша. И я... и я... просто... Боже, как все просто, как все до поганости, до тошноты просто! Ну иди, иди, ну иди сюда, глупенький. Иди ко мне! Я тебе помогу...
Витёк. Подожди... ты ж мне это... ты ж это... во! ты ж про летчиканедорассказала.
Галчуша. Дачто про летчика. Что там дорассказывать. Все ведь давно понятно про летчика. Ну, ребятабыли знакомые. Ну, намекнулая им. Ну, они летчикавыловили, замочили. Капусты при нем оказалось как при дураке махорки. Потом уж спецом стали мы гусей этих вылавливать. Так, бригадой, годаполтораи работали. По ресторанчикам подмосковным. Данеужели ж ты меня к летчику ревнуешь?
Витёк (поет). Есть в саду ре-сы-торанычик пу-бы-личной. = О-ле-ге скучно и грустно одной. = Подошел паренек-ы си-мы-патичной, = парень в кепи...
Галчуша. Не надо, Витенька! Я понимаю: тебе страшно, тебе одиноко, но ты все равно не пой. Иди лучше ко мне. Вместе не так страшно будет. Ну, иди сюда. Вот хорошо, мой маленький. Вот так. Хорошо. Замечательно. Поцелуй. Поцелуй меня. Данет! – вот сюдапоцелуй. И сюда. И сюдатоже. (Пауза.) Витя, Витенька, дорогой мой, единственный. А тебе? А тебе хорошо? Тебе хорошо со мною? Ну, не молчи, не молчи, отвечай, пожалуйста! Отвечай! Хорошо тебе? Хорошо?
Витёк. Галя... Галочка... Галинька... Никакая ты не Галчуша!
Галчуша. Никакая я не Галчуша.
Витёк. Как в тебе кровь-то колотится.
Галчуша. Это не во мне, не во мне. Это твоя кровь. Это ты свою кровь слышишь. Онав ушах у тебя стучит. Это... это нашакровь, наша. Ой, нежнее, нежнее! Ты ж поломаешь меня, медвежонок мой плюшевый! Нежнее... нежнее... Слышишь? Слышишь? Это под твоими руками во мне косточки трещат! Нежнее... нежнее...
Витёк. Ты ведьма, ведьма, ведьмакакая-то... Ни однабабасо мною никогдатакого не делала. Я как в первый раз, в первый раз будто. Что ж это у тебя засекрет такой?
Галчуша. Нету, нету во мне секрета, Витенька. Нету! Любовь одна. И ты ведь тоже меня любишь, скажи! Любишь?! Любишь? Ну не молчи, не молчи, скажи! Любишь?
Витёк. Я... боюсь... я не знаю как это сказать. Я ни разу в жизни не говорил такого.
Галчуша. Если боишься – значит любишь. Значит – действительно любишь. Если б не любил – сказал бы. Чего уж тогдабыло бы не сказать? Слово и слово.
Витёк. Ага. Если бы не любил, чего было бы не сказать? Это ты правду, это ты в точку заметила. Слово и слово. Но почему же, скажи, почему мне тогдатебя так убить хочется? Раздавить! Задушить... Будто не люблю я тебя, аненавижу?
Галчуша. И это правильно, Витенька, и это верно. Если любишь -обязательно хочется убить, обязательно ненавидишь. Потому что понимаешь: без своей половинки ты никто, и жить незачем. А половинка – хоть и половинка -все же не ты. У половинки своя судьба, своя воля. Захочет половинка – уйдет. Или страшнее: не уходя, половинкою быть перестанет. И тогдакровью истечешь. Вот заэто, заэту ее власть над собою, и ненавидишь ее, заэто и убить готов. А вместе и себя, потому что нет тебе без нее жизни!
Витёк. Нету жизни, нету!
Галчуша. Так что ненавидь, ненавидь, ненавидь меня, пожалуйста. Ненавидь меня еще, еще, еще больнее!
Витёк. Ненавижу... Ненавижу тебя... (Пауза.) Лю-би-ма-я...
Галчуша. Единственный... Но только скажи: это не потому, что сирены! Не потому, что свет! Не потому, что помиловку отклонили! Скажи, что если бы сейчас здесь другая была – хоть красавица-раскрасавица! – ничего б ты такого не почувствовал, никакой ненависти! Скажи, ну, чего ж ты, скажи! Скажи! Не молчи!
Витёк. Не почувствовал бы; конечно, не почувствовал, успокойся, пожалуйста! Ну слышишь? Ну, ну, не надо! Не надо! Не плачь!
Галчуша. Я и не плачу. Я и не плачу, мой маленький. Мне хорошо. Мне правда, очень, очень, очень хорошо. И верно ведь, скажи, верно?! – не такая я уж и старая, не такая и страшная. Ну, рыжая. Ну, веснушки. Ну, глазазеленые. Но это ведь не так важно? Не так важно?! Скажи! Скажи!
Витёк. Это важно, важно, это очень-очень важно! и веснушки! И глаза! Самые красивые в мире веснушки! Самые зеленые в мире глаза!
Галчуша. Даты ведь не видишь!
Витёк. Самые ласковые губы наземле! Ласковые... горячие... Все!.. Все! Не могу больше! Не могу! Подожди! Подожди! Постой! Не хочу чтобы все! Не хочу чтобы кончалось! Я еще хочу, еще! Я хочу чтобы всегда!..
Галчуша. Милый, милый мой! Красивый! Любимый...
Долгая пауза.
Витёк. Головакружится... Будто налодке плыву...
Вспыхивает свет. Галчушаи Витёк лежат рядом.
Галчуша. Не смотри! Не смотри наменя! Закрой глаза! Ну, пожалуйста.
Витёк. Ты знаешь... вывели нас напрогулку. Это еще до судабыло, не в одиночке еще сидел. Вывели, ав соседнем дворике, застенкою, бабы, слышим, гуляют. Веселые. Песни поют. А тут веснакак раз, солнышко. Возле урны, между плевков, травкасквозь асфальт пробивается. Ну, мы с бабами через стенку базарить. Попкаиз молодых, старательный: нельзя, орет, не положено! Прогулки, орет, лишу! – бегает поверху, базлает, начальству по внутренней связи стучит, – ачего он с нами поделать может? Что, девоньки, кричим, – хочется? Веснаведь надворе! Ох, ребятки! отвечают, и не говорите, стосковались -моченьки нашей нет! Может, оторвете один данам забросите?! Мы ржать: жалко, кричим, вдруг, мол, самим еще пригодится! Ну тогда, отвечают, от нас ловите подарочек! И действительно, смотрим: через их решетку потолочную дачерез нашу летит что-то зелененькое. Не как травка, атакое... светлое... У нас аж сердце захолонуло: вдруг зачто зацепится?! Попка-дурак извернулся весь: поймать! Чуть не свалился. Только хрен ему! Поймает он, как же! Поднимаем, – аэто нам бабы, оказывается, трусики свои перебросили. Камешек в трусики завернули и кинули... Во, думаем, пофартило. Сейчас, думаем, в камеру вернемся и прямо все впятером... ну, самапонимаешь... с этими трусиками... Один, салага, тут же наладился, во дворике – мы не дали: потерпи, мол, святое, мол, дело; с тобой хорошо, говорим, говно, мол, напару рубать. А бабонькам: спасибо, кричим, всем подаркам подарочек! Аэтот дурак, попка, словно медаль ему заэто дадут: назвонил, настучал: двери открываются: лишаетесь, мол, прогулки! А нам уже ни солнышкаихнего не надо, ни травки ихней заплеванной: мы богатые, у нас трусики есть! Мы в камеру возвращаемся – только что "Широкастранамоя родная" не поем. А у дверей парапрапоров в синих халатах: "очередной обыск". Шмональщики. Тут у нас богатство наше и отобрали... (Пауза.) Только ты того... ты не думай... Это я от чистого сердца... это не этот... как его... не цинизм.
Галчуша(улыбаясь, гладя Витькапо голове). А я и не думаю, мой хороший. Я и не думаю.
Пауза.
Витёк (вскакивая). А чего это мы болтаем? Будто напляже накаком! Времени-то в обрез! Самого главного могу и не успеть! Разведут – больше не встретимся. В общем, слушай. Ты слушай, слушай меня, не кемарь! Если будет у тебя ребеночек... Ты ведь выйдешь, засоучастие много не дадут, даеще беременной... Короче, все эти бабки я тебе передаю. Только чтобы мамкаи сеструхадо смерти забот не знали. А остальное – тебе и ребеночку. Всем, понял, хватит. Значит, слушай внимательно: мамкин адрес и где бабки затырены...
Галчуша. А может, не надо, Витенька? С чего ты взял, что ребенок получится?!
Витёк. Перед смертью получится обязательно.
Галчуша. Не надо, Витенька, слышишь? Не надо. Пожалей ты меня. Ну, милый!
Витёк. Галя! Разведут ведь сейчас, слушай, слушай, не мешай! Слушай, секи! Ну, я прошу тебя, Галя! прошу! Независимо даже от ребеночка. Ты ж надеждамоя, надежда!
Галчуша. Не называй, не называй меня Надеждой!
Витёк, прижав Галчушу в угол, насильно нашептывает.
Витёк. Ты запомнила? Запомнила? Повтори!
Галчуша. Ничего я не запомнила! Не хочу, не хочу я запоминать!
Витёк. Нет, запомнила, запомнила! Я же вижу: запомнила. Ну, пожалуйста, повтори. Пожалуйста.
Галчуша. Не хочу! Не надо мне ничего от тебя! Я сама... Самакак-нибудь...
Витёк. Ну повтори, повтори пожалуйста. Повтори.
Галчушасклоняется к Витьку, шепчет.
Галчуша. Но я не хотела. Честное слово, не хотела. Ты сам, сам!
Витёк. Зато мне сейчас спокойно. Первый раз с детстваспокойно. Ты даже не знаешь, как наменя эти бабки давили – ты просто самане знаешь!
Галчуша. Конечно, давили.
Витёк. Не в том смысле. Бабки – мура. А что про них я один навсем свете знал. Я ведь их никому не доверял – тебе первой.
Галчуша. Бабки – мура? Вы ж с дедом жизни наних положили!
Витёк. Не наних, Галя, не наних. Чтобы рабами – как все – не быть.
Галчуша. Рабами?
Витёк. Конечно! Ты нанарод нанаш посмотри. Дахоть бы и мамку мою взять с сеструхою. Смешно как получилось: не им, атебе доверил. Но это тоже правильно. Сеструхамолоденькая. Страшно нанее навешивать, если даже дадут свиданку. А мамкапьет. Ты ей пить-то особо не давай.
Галчуша. А наменя не страшно?
Витёк. Ты совсем другое дело, Галя. У нас же с тобою любовь. У нас любовь, правда?
Галчуша. Правда, Витенька, правда.
Витёк. Вот видишь. А корешам правильно что никому не доверял: они, как до их шкур коснулось – они, понял, все меня продали, до единого. Даже брательник двоюродный – я с ним еще первый срок мотал, под Челябинском. Ты чего отодвинулась? Обними меня, слышишь?! (Пауза.) Как хорошо. Спокойно. Никаких тебе тайн не осталось, никаких забот. Даже и умирать уже, кажется, не страшно. Только б еще маленько так полежать, чтоб не трогали.
Галчуша(гладя Витька, как маленького). Лежи, глупенький, лежи. Лежи, отдыхай. Недолго осталось.
Длинная пауза.
Витёк. Галя, слышь... А я вот тебя спросить хотел. Насчет смерти. Ну, то есть Бог там или я не знаю. В общем, мужик один со мною пять месяцев просидел. Не старый, в джинсах, сорокаеще нет. Магазином заведовал. Жена -киноартистказнаменитая, как ее... фамилию забыл... ну ладно, не важно. Он двенадцать лет получил. Так ты знаешь – он нитку из одеялавыдернет, корки с сырасоскребет, – он один сыр наларек брал, навесь червонец, и все в передачи жену сырапросил, – соскребет, наспичках растопит, ниточку одеяльную раз через воск протянет, другой, третий, – и так, покау него свечкане получится. А потом зажжет и сидит-бормочет. Молится. Вертухай заглянет в кормушку: что это, мол, забардак?! – аон независимо так, спокойненько: не имеете, мол, правамешать... как это он говорил? с культурою, вроде, связанное...
Галчуша. Отправлению культа?
Витёк. Во, точно! (Восхищенно.) И откудаты все знаешь?!
Галчуша. Наоборот, Витенька, наоборот. Ничего-то я не знаю в этой жизни, ни-че-го...
Витёк. Знаешь, Галя, знаешь! Не надо ля-ля.
Галчуша. Не буду.
Витёк. Ну вот, молится, значит, алицо такое спокойное, сосредоточенное. Будто и не потерял все насвете. Будто открыто ему что-то такое, что нам никому и знать-то не полагается. И вот, я у тебя спросить хотел: ты как думаешь: авдруг он прав? А вдруг и насамом деле есть Бог? Это мало ли чему в школе учат! А вдруг не умираем мы после смерти, акуда-то... переселяемся? Освобождаемся будто? Тогдаведь и под ствол не так страшно!
Галчуша. Вот, значит, начто надеешься! Увильнуть! А не боишься, что Бог с тебя зату, с Войковской, спросит? И заостальных.
Витёк. Не, Галя, не боюсь. Неужто Он прокуроразлее?! Бог у меня в душе, может, такое прочитает, что и обвинит не совсем. Ты вон меня полюбила – ты ж забыла, что я убийца. А поначалу – я видел: тебе в подлянку было. А Бог, мне сосед говорил, Бог – он самалюбовь и есть.
Галчуша. Зря ты мне про свои надежды рассказал, Витенька.
Витёк. Почему, Галя?
Галчуша. Потому, мой хороший, что придется тебя разочаровать. Не выйдет у тебя к стенке с улыбочкой стать. Совсем ты умрешь, совсем!
Витёк. Что с тобой, Галя?
Галчуша. И я совсем умру.
Витёк. Что с тобой?
Галчуша. Ты же сам спрашивал: авдруг есть Бог. Так вот, боюсь, Витенька, что нету.
Витёк. Нету и ладно. Чего ты разволновалась-то?!
Галчуша. Дело в том, мой красавчик... Как бы это тебе попроще сказать... дело в том, что этого самого бессмертия... хоть какого, хоть плохонького... хоть в урановых рудниках адовых... Нам всем его так уж хочется, так уж хочется, что просто по одному по этому его быть не может. Природа, мировая организация, – они ведь к человеку не очень-то расположены: ливни, мороз, цунами разные. Так что и тут вряд ли так устроено, как нам хотелось бы. Слишком бы получилось для человека... как бы это сказать?.. комфортабельно. Слишком... антропоцентрично. Жизнь насамом деле гораздо жесточе, гораздо бессмысленнее, чем... Впрочем... впрочем, ты этого все равно не поймешь.
Витёк. Чего ж это я не пойму? Дурак я что ли какой?
Галчуша. Нет, Витенька, не дурак, не дурак ты. Это, может, самое грустное и есть, что отнюдь ты не дурак. Будь ты дурак, может, и экспериментамоего скотского не получилось бы. Только видишь ли... и для мышления, и для понимания кроме природных задатков еще и особая тренировкатребуется... и этого вот (наголову) механизма, и, конечно, души. А ты вместо тренировки -экспроприаторов экспроприировал.
Витёк. Э, Галя, слышь? Не надо! Не надо! Такие вещи не надо мне говорить! И словами такими разговаривать со мною не надо! Откудаты словаэти знаешь? Не знаешь ты их, не знаешь! Знать не должна! Не надо!
Галчуша. Дакак же мне, Витенька, еще с тобой разговаривать? Дурочку продолжать валять? Как вначале?
Витёк. Хоть и дурочку, только этими словами не надо!
Галчуша. Разве ж после того, что у нас с тобой, Витенька, случилось... А ведь ты прав, Витенька: случилось! Разве ж после этого можно валять дурочку?!
Витёк. Не надо, Галя, не ври! Не ври! Я все равно не поверю! Не ментовкаты, не ментовка! Быть такого не может! Ты ж мне про летчикарассказывала, про Болшево, про ребятишек из кабака!
Галчуша. Ой, Витенька! Достоевский вон про студентарассказывал, который старуху топором зарубил. А при моей-то работе...
Витёк. Не! Не верю! Не ментовкаты, не ментовка!
Галчуша. Ментовка, ментовка, Витенька. И ты это с самого началазнал.
Витёк. Ничего я не знал! Ничего я, понял, не знал, гадом буду! Я так, для понтаговорил, навсякий случай! А ты и поверила! А я ничего не знал, ничего!
Галчуша. Знал, знал, Витенька.
Витёк. Даесли б знал, задушил бы тебя просто.
Галчуша. Вот и надо, наверное, было задушить.
Витёк. Волчара...
Галчуша. Все-то ты знал. Но какая разница!
Витёк. Нет, постой-постой! Сядь-касюда. Я ж тебе почти сразу про бочонок начал рассказывать. Ты же самаслушать не пожелала.
Галчуша. А вспомни, как ты забочонок заэтот торговался, жизнь выпрашивал!
Витёк. Ну и пообещалаб, что тебе стоило? Если ты заним сюдапришла! Какая тебе быларазница: соврешь, не соврешь? Даты и потом вон, безо всякой торговли, слушать не хотела. Я насильно тебе рассказал. Почему? Ну! почему?! Нет, Галя. Это ты меня разыграть решила. Купить.
Галчуша. Потому что я тебя, дурака, любила!
Витёк. Любила? А... асейчас?
Галчуша. И еще потому, что тебе самому очень уж хотелось высказаться. Хоть накого-нибудь, атайну свалить. Не унести в могилу.
Витёк (кричит). А сейчас, спрашиваю, уже не любишь, что ли?!
Галчуша. Сейчас? Сейчас, кажется, уже нет.
Витёк. Но тогдаж... Тогдаж получается... Получается, что это и есть цинизм. Что это вот у тебя – самый настоящий цинизм и есть!
Галчуша. Почему, Витенька? Я ведь тебе не врала. Ни тогда, ни теперь. Я еще помоглатебе, исповедь твою выслушала.
Витёк. Как не врала? Как, понял, не врала?! Заподследственную себя кто выдавал!? Свет кто гасил в нужный момент!?
Галчуша. Свет не я гасила. Со светом так само получилось.
Витёк. Не верю.
Галчуша. Это уже все равно. Ты знаешь, Витенька... Витёк! Ты знаешь, у меня маму наулице убили. Сережки золотые из ушей вырвали, прямо с мясом. Шубу сняли. Сумочку отобрали. А после, чтобы не опознала – убили. У них, видишь, тоже... выходане было.
Витёк. Вон оно что! Мстишь, значит! Вымещаешь! Тех не поймала – вымещаешь намне! Только ты меня так и так не расколола. Дать – дала, анасчет бабок я неправду сказал. Насчет бочонка. Парашу я тебе, понял, пустил.
Галчуша. Нет, Витенька, не парашу. Правду ты мне сказал насчет бабок. Только бабки ведь, как ты выразился, мура.
Витёк. Во, сука! Во, понял, заворачивает! Намоих же словах меня и ловит! Слушай, последний раз тебе говорю: не надо меня напонт брать! Не надо! Я ведь шутку твою и не понять могу. Я ведь могу... Я ведь, Галчуша, могу...(Поет.) И при-ды-винулся парень к– ы ней ближе, = парень в кепи...
Галчуша. Ладно! Хэрэ! Завязывай с истерикой! Это самое противное, что у вас, у шпаны, бывает! (Подходит к Витьку, прижимается.) Не порти, не порти, Христаради! Зачем тебе это надо? Легче тебе, что ли, от этого станет?
Витёк. Ладно, Бог с тобой. (Прижимается к Галчуше: не наручники – обнял бы.) Странно, я себя вдруг таким сильным почувствовал, и натебя, оказывается, зланету. Самаразберешься. У меня к тебе только однапросьба. Не бойся, не про мамку. Ты его (кивает наГалчушин живот) Виктором назвать можешь? Не в мою честь, атак... Виктором. Имя-то хорошее. Независимо. Я пусть Витёк, аего -Виктором.
Галчуша. Кого его, Витенька? Кого его? Никакого его не будет. Я неспособная.
Витёк. Зачем же тогда?
Галчуша. Даведь и это не важно. Ну? Чего сник? Знаешь, в Библии... Иаков поднимается к Богу по лестнице. Наэтой лестнице мы с тобою и встретились наминутку. Только ты идешь наверх, ая, кажется, вниз. Ты счастливее.
Витёк. Ты ж в Богане веришь. (Встает, колотит в дверь.) Эй, слышите! Заберите меня! Тут бабасидит, слышите!? Эй!
Галчуша. Не откроют, Витенька. Чтоб открыли, надо кнопку нажать. Вон там, закушеткой. Ногой можно.
Витёк (подойдя к кушетке, отыскав кнопку). Значит, точно правда?
Галчуша. А ты все надеешься? Нажимай, нажимай. Я ж говорилатебе: не называй, не называй меня надеждой. Ах, какой же ты нерешительный. Ну пусти, пусти, я сама.
Витёк. И ладно. Даже хорошо, что неспособная.
С лязгом отворяется дверь. Появляется Прапорщик.
Прапорщик. Вызывали, НадеждаВениаминовна?
Витёк. Надежда?
Прапорщик. Без происшествий обошлось?
"Галчуша". Не вашазабота. Забирайте осужденного.
Витёк. Надежда.
"Галчуша". И снимите наручники. Не надо. Ведите так. Ничего он не сделает.
Прапорщик. Под вашу ответственность. (Снимает с Витьканаручники.) Пошли, что ли?
Витёк смотрит на"Галчушу".
Эй, тебе говорю: пошли!
"Галчуша". Не тебе, авам!
Прапорщик (саркастически). Ну! Вы слышал? (Подталкивает Витька, выводит из бокса.)
Пауза.
"Галчуша" (вскакивает, бросается к двери, кричит). Постойте! Стоять, я сказала! Минуточку! Подведите его сюда! Говорю – подведите...
Витёк в сопровождении Прапорщикапоявляется в дверях.
Я тебе насчет расстрелаговорила: ростомеры всякие, коридор. Это все фигня, тюремные байки. Ни медосмотров не бойся, ни коридора, ни душа. Тебе объявят, когдаповедут расстреливать. (Прапорщику.) Забирайте.
Прапорщик. Пошли. Вы!
Витёк и Прапорщик уходят. "Галчуша" падает надиванчик, плачет, плечи трясутся.
Занавес.
г. Минусинск, 1984 г. ПУЛЯ. фарс в одном действии
Александру Аболицу, другу и издателю
лица:
Человек, по имени Вовик
Друг человека, по имени Гриня
Товарищ человека, по имени Колька
Брат товарища, по имени Алик
Любовь, женачеловека
место:
квартира
время:
пятницанапрошлой неделе. Вечер и ночь
Человек (входя в квартиру в сопровождении Другачеловека). Заходи, заходи, Гриня. Не стесняйся. СлаваБогу, к себе домой веду, не куда-нибудь. Дане снимай ты! Вымоет Любка, нато и жена. Давай пузыри, в холодильник поставлю. Холодная, онане колм, асоколм. (Осматривает бутылки.) Качественная.
Друг человека. Водка, как говорится, бывает двух сортов: хорошая и очень хорошая.
Человек. Любка! Любо-овь! Иди гостя встречай! Ишь, не слышит! Ванну небось принимает. С шампунями. С пенами. А еще у нее такая американская бутылкаесть, с наконечником... Ну, тудавставляется. Понял куда?
Друг человека. Гы!
Человек. Во! Вставит, нажмет и... запхнет! Онаменя так каждую пятницу соблазняет и субботу. Намоется, намажется, надушится, этой американской штукою поспринцуется, пеньюарчик такой прозрачный, из Парижа, напялит и выплывает... француженка, мать ее заногу!
