Текст книги "Гувернантка"

Автор книги: Евгений Козловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Козловский Евгений
Гувернантка

Евгений Козловский

Гувернантка

история про двух проституток

Почетный караул застыл у Могилы Неизвестного солдата. Оркестр неподалеку сиял трубами. Показался кортеж правительственных машин, остановился плавно и многозначительно. Из первой выбрался КузьмаЕгорович, тут же окруженный сопровождающими его лицами. Тамбур-мажор взмахнул жезлом. Грянул Гимн Советского Союза. КузьмаЕгорович подтянулся прилично случаю. Окончив играть советский гимн, оркестр принялся заМарсельезу. КузьмаЕгорович стал несколько вольнее, зато представители французской стороны, напротив, подтянулись. Толпапарижан и гостей столицы, окружившая церемонию, стоялавольно, асмотрела – лениво. Марсельезу сменил меж тем торжественный марш, под который двинулся почетный караул, асопровождающие лицаподнесли Кузьме Егоровичу венок. КузьмаЕгорович поправил ленточку, дав таким образом сигнал, и венок поплыл непосредственно к Могиле.

Марш продолжал греметь, сопровождаемый дикторским комментарием о том, что высокий гость из Москвы возложил венок, после чего в честь господинаКропачевасостоялся прием в Елисейском дворцею – смонтированный же репортажем о захватывающих этих событиях видеоряд мелькал наэкране небольшого телевизора, в который влипласидящая у кассы Жюли. Мужчинанемолодого и довольно жалкого свойствапереминался с ноги наногу, терпеливо ожидая, покадамаснизойдет до него – юавечером господин Кропачев намерен устроить в советском посольстве ужин для членов центрального комитетаи активистов Французской коммунистической партии.

Жюли, наконец, обратилавнимание наклиента, но затем лишь, чтоб пригласить его разделить свой восторг:

– Какой представительный!

– Я больше по женщинам, мадам, – улыбнулся робкий ожидалец. – Мне быю – и подмигнул куда-то в глубину здания. – Только у меня всегою – протянул несколько денежных бумажек.

– Ну! – осудилаЖюли. – Затакую суммую

Клиент стыдливо потупился и вознамерился взять деньги назад, – Жюли, однако, их удержала.

Бочком, мелкой трусцою, покидал заведение человек с акцентом:

– Спасибо, мадам. Всего хорошего.

– Заходите еще, мсье Эжен, – кивнулаЖюли и вернулась к незадачливому клиенту: – У меня есть отличная идея.

– Правда? – робко вопросил тот.

– Вы жертвуете свои деньги наодноразовые шприцы для Советского Союзаю

– Я??!

– Вы. А я заэто обслуживаю вас бесплатно.

– Вы??!

Последний вопрос прозвучал явно бестактно.

– Ты думаешь, – перешлаЖюли Ынатыы, – если меня передвинули из основного состававо вспомогательный, я пересталабыть женщиной? – и, выставив табличку ПЕРЕРЫВ, потащилаклиентапо коридору. – Подожди здесь.

Оставшийся без денег клиент с тоскливой опаскою поглядел назахлопнувшуюся дверь, закоторою занимающаяся делом паравопросительно посмотреланаЖюли.

– Деньги! – напомнилата. – Для России!

– Натумбочке, – не отказала, но и энтузиазмане проявиладевушка.

– юпреподнести десять тысяч одноразовых шприцев, приобретенных насредствадокеров Марселя, – завершил речь лощеный человек, которого по внешнему виду никак нельзя было принять задокераМарселя, и, кряхтя, понес огромную коробку Кузьме Егоровичу.

Тот двинулся навстречу, апраздничная публиказанакрытым столом зарукоплескала. КузьмаЕгорович принял коробку и, пожалуй, тут же выронил бы ее, если б не подоспевший человек в безупречно нейтральном костюме.

– Спасибо, Равилью

А внизу, у входав посольство, экстравагантная, но несмотря наэто, хорошенькая девица, обвешанная фотоаппаратами, пыталась прорваться вовнутрь.

– И вы смеете, находясь в свободной стране?!. – ораланапосольского, хоронящегося заажана.

– Вашанелояльность в освещении событий в Советском Союзею – в сотый раз объяснял посольский, и тут из такси выбралась, подбородком прижимая к верхней ее грани коробку поменьше, Жюли в обнимку с коробкой-двойняшкой той, что только что подарили докеры Марселя (в лице своего лощеного представителя) СССР (в лице Кузьмы Егоровича).

– Я – мадам Лекупэю – через голову ажанакрикнулапосольскому. – Меня приглашали, – и из-закоробок неловко, но с очевидной гордостью помахалабумажкою.

– Мама! – бросилась к Жюли корреспондентка. – Скажи там своим! А то я устрою такой бенц!

– После своих грязных статеек ты еще смеешь?!. – зашлась Жюли в праведном гневе и скрылась запосольскими воротами.

Вероникауспелащелкнуть входящую мать и пробормоталапод нос:

– Проституток пускают, апрессаю

– юот нашего небольшого коллективаполторы тысячи одноразовых шприцев, -волнуясь, произносилаЖюли. – А это, – досталамаленькую коробочку, кокетливо перевязанную красной ленточкою, – пятьсот презервативов. От меня лично, – и слегказарумянилась.

– Интересная женщина, – шепнул КузьмаЕгорович Эжену, с которым мы расстались в вестибюле заведения страницею выше. – Кто она?

Эжен покраснел и замялся:

– Онаю Она, КузьмаЕгоровичю Н-ную наставницамолодежи, если можно так выразиться. Изю пансионаблагородных девиц.

Жюли поднеслаобе коробки Кузьме Егоровичу. Тот, принимая, проникновенно глянул дарительнице в глаза.

Секретарь компартии Франции, наблюдая засценою и стараясь не упустить с лицаширокую улыбку, распекал своего секретаря:

– Провоцируете скандал?

– А как я мог отказать? – оправдывался секретарь Секретаря. -Активистка! член партии с пятидесятого года. Организоваласбор средств, -аКузьмаЕгорович целовал Жюли ручку.

Тем временем очередной оратор успел завести прелюдию к очередному подарку:

– С неослабевающим интересом наблюдая запроцессами, происходящими в Советском Союзею

– Вот видишь! – упрекнул КузьмаЕгорович Эжена, едваЖюли отошла. -Значит, есть в Париже такие женщины! Есть! Чего вас ни попросишью

Эжен поймал смешок засекшей публичный разнос хорошенькой посольской машинистки.

– Знаете, КузьмаЕгорович! – вдруг приосанился. – Не те временапошли! -КузьмаЕгорович взглянул наЭженас некоторым недоумением и чуть ли даже не с восхищением. – Посольство великой державы не обязано разыскивать кому бы то ни было гувернанток для внучек! Даже первым лицам государства! Даже если их дети разводятся с женами! – и Эжен бросил победный взор намашинисточку, которая давно уже занялась чем-то другим.

– Вот как? – спросил КузьмаЕгорович с усмешечкою, аЭжен уже и рад был бы отказаться от опрометчивых слов, но поезд, кажется, ушел.

Оставалось упорствовать в диссидентстве:

– Да!

– Ну-ну, – покивал КузьмаЕгорович, аРавиль сделал пометку у себя в блокнотике.

Взобравшись надерево и держась нанем неведомо как, Вероникарыскалателевиком сквозь приоткрытое окно банкетного зала.

– Господин Кропачев! – крикнулас несильным акцентом, завидев Кузьму Егоровича. – Правдали, что ваш сын – лидер рок-группы, самым жестким образом настроенной против режима?

КузьмаЕгорович (рядом стоял французский Секретарь) брезгливо прикрыл окно, вздохнул:

– У нас прессатоже совершенно распоясалась, – и, взяв собеседникапод локоток, продолжил конфиденциальную беседу: – Так вот, не могли б вы по своим каналам поспособствовать, чтобыю – кивнул наЖюли, которая с повышенным достоинством и чрезвычайным изяществом пилакофе, – этамилая женщинапоработалагодик-другой в Москве. Для меня лично.

Французский Секретарь постарался сдержать налице изумление:

– Но вы знаете кто она?!

– Еще бы! – кивнул КузьмаЕгорович. – Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто онаю высокая профессионалка.

– Что верно, то верно, – смущенно подтвердил Секретарь.

– Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которыею

– О, да! – восхитился Секретарь. – Вы очень смелый человек, господин Кропачев!

– У меня, конечно, тоже есть враги, – вздохнул КузьмаЕгорович (Секретарь кивнул весьмапонимающе), – но тот факт, что она – коммунистка, многим из них, надеюсь, заткнет рот.

– Коль уж вы все равно идете натакой рискю может, подобрать кого-нибудью помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискатью

– Ну уж нет! – возразил КузьмаЕгорович твердо. – Возраст! Опыт! Знание жизни!

– О вкусах, конечно, не спорят, – развел Секретарь руками.

– Вот и условились. С валютой у нас, правдаю – пустил КузьмаЕгорович многоточие. – Сами знаетею

– Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.

– Ну?! – изумился КузьмаЕгорович. – Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле – это не так важно: я решил передать вам авторские праванамою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, анаостальноею Наостальное, – продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, – купите для СССР одноразовых шприцов, – и, взяв с подносарюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.

Во Внукове-2 шел напосадку правительственный самолет.

Несмотря нато, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москварезко контрастировалас солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровичапо руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.

Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. КузьмаЕгорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренгавстречающих двинулась навстречую

А видеомагнитофон крутился назапись: в большой сосредоточенности наблюдал завстречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. КузьмаЕгорович здоровался, отвечал о самочувствии – вроде бы нормально, обычно, обыденно, авместе – чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.

Который помоложе нараз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.

Набольшой монитор сновавышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.

– Ну, КузьмаЕгорович!.. – по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.

КузьмаЕгорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набраласкорость и, словно нечистая сила, исчезлазатемным извивом шоссею

Жюли ехаланазаднем сиденьи ЫВолгиы и смотрелапо сторонам. Слеванеслись черные кусты и деревья, справа – под маревом освещенного нижним светом неба – посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.

– Moscou? – со всею доступной ей восторженностью спросилаЖюли.

Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:

– Тропарево.

– Oui, oui, – согласилась Жюли, однако, едвазавидев очередной массив, спросилаеще восторженнее: – Moscou?

– Востряково, – сновамотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.

– Moscou?

– Очаковою

У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровичамрачно стоялагруппкалюдей с протестующими против засилья аппаратаплакатиками. Тут же, наснегу, между сосен, расположился рок-ансамбль – змеи проводов тянулись во тьму.

Едвазавидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребятазапели уж-жасно абличительную – по моде текущего восемьдесят девятого – песню. Особенно старалась одетая шубкою девочкалет пяти.

Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся воротакузьмаегоровичев лимузин. Никитабросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: КузьмаЕгорович как раз выбирался из машины.

– Неужто привез?! – полюбопытствовал Никита, сопровождая отцак дому.

– Клоун! – бросил отец находу.

– Машка-а! – заорал Никитачерез весь двор. – Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.

А КузьмаЕгорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд надесяток бюстов Ленина, стоящих полукругом наневысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: наодном – рыжий парик, надругом – женские бусы, к третьему прилепленакакая-то медалька, кажется – шоколаднаяю Не раздеваясь, КузьмаЕгорович принялся убирать кощунственные добавки.

– А что, дед, ты правданяньку из Парижапривез? – спросиластоящая напороге девочка. – Я с папой нагастроль хочу!

КузьмаЕгорович обернулся со строгостью.

– Пусть! – сказал. – Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя -человекасделаю.

– А, может, лучше – тоже упустишь? – с надеждою поинтересовалась внучка, но КузьмаЕгорович не обратил внимания надерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.

Не закончив даже с ленинами, КузьмаЕгорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб надиске коего заменял сразу все цифры.

– Спасибо, – буркнул, послушав. – Прямо сейчас? – выказал удивление -не удивление, недовольство – не недовольство. – Ладыю

Ребятапод соснами, укручивали провода, аппаратуру, упаковывали в РАФик с названием ансамбля по борту.

Жюли совсем было прокатиламимо, но Никитауспел заступить машине дорогу, открыл дверцу, нырнул головою в салон.

– Вы, что ли? – ткнул в Жюли пальцем.

– Bon soir, bon soir, – заулыбалась Жюли.

– Дабудь я и негром преклонных годов, – назидательно продекламировал Никита, – и то без унынья и лени я русский бы выучил только затою Parler vous Franзais? – добавил с чудовищным акцентом.

– Mais certainement! – ответилаобрадованная Жюли и затараторилапо-французски: – Я так давно мечталапобывать в России! Glasnost! Pyeryestroyka! Gorbatchov! Я уже виделаМоскву издали – это производит неизгладимое впечатлениею

Никита, отчаявшись переждать, закрыл ей рот ладонью, чмокнул в щеку, произнес:

– Любте Машеньку!

А КузьмаЕгорович, плюнув напоследнего ленина, стирал с него рукавом следы помады, когдав кабинете возник Равиль, кашлянул, привлекая внимание, скосил взгляд начасы.

– Ничего, – буркнул КузьмаЕгорович. – Подождет, – и уж совсем неслышно добавил: – Не бариню

– Что-что? – спросил Седовласый у молодого своего помощника.

– Боюсь ошибиться. Щас, повторим, – и молодой заиграл наклавишах.

Завизжал звук, задергались фигурки наэкране в обратном движении, плюнуло, щелкнуло, остановилось и сновапоехало вперед с повышенным усилением звука.

– Не барин, – сказал КузьмаЕгорович с экрана.

– Ага, – кивнул Седовласый. – Вот теперь – расслышал.

Равиль нетерпеливо переминался у открытой дверцы лимузина. Жюли стоялапосереди двора, окруженная сумками, чемоданами, коробками.

– Надеюсь, – произнес КузьмаЕгорович по складам начудовищном французском, вычитав его из разговорникапод мощным светом дворового фонаря, -что вам удастся найти деловой контакт, – и чуть подал вперед Машеньку, держащую дедазаруку.

– Нам, – поправилаЖюли и, показав насебя и Кузьму Егоровича, соблазнительно улыбнулась.

– Вам! – возразил КузьмаЕгорович по-русски, подталкивая к Жюли Машеньку.

– Но мсье! – возмутилась Жюли. – При чем здесь она?! Я терпеть не могу маленьких детей! Я не знаю как с ними обращаться!.. – однако, КузьмаЕгорович уже шел к машине:

– Совещание окончено!

Хлопнуладверца, лимузин исчез, двое разного ростастояли назаснеженном пространстве.

Жюли обдалаМашеньку пренебрежительным презрением и принялась пересчитывать свои места – Машенькаже составилакрепкий снежок и послалав тетю. Жюли сверкнулагневным взором и пошланадевочку, которая подпустилаее поближе и только тогдапобежала. Жюли не удержалась, бросилась вдогонку, но Машенькабылавертче. ТогдаЖюли тоже слепиласнежок и кинула.

Со звоном осыпалось стекло. В дверях караулки вырос мент.

– Е-е-е! – высунулаязык Машенька. – А я от тебя все равно сбегу: к папе нагастроль!

Намаявшись задень, Машеньказаснулав своей кроватке, под плакатом, рекламирующим никитин ансамбль.

Жюли потихоньку притвориладверь детской и пошланаосмотр особняка. Комнатаоткрывалась закомнатою, лестницазалестницеюю Повсюду висели и лежали дорогие ковры, стояламебель, место которой, по-хорошему – в музее. Все убрано, вычищено, однако, странным образом ощущается отсутствие руки хозяйки.

В маленьком кабинетике второго этажа(КузьмаЕгорович впопыхах оставил в скважине спец-ключик) стол был уставлен разноцветными, разноформенными телефонами.

Жюли снялаодну трубку – раздался гудок одного тона, другую – другого. Соблазнительнее прочих выглядел аппарат с гербом надиске. Жюли снялатрубку и с него. Гудкане было вообще – какие-то слова.

– Можно заказать Париж? – осведомилась Жюли.

Ответили неразборчиво и во всяком случае не по-французски. Жюли решила, что стоит подождать – так, с трубкою у уха, и приселанакожаный подлокотник.

И тут в дверях появился загадочный молодой человек с пистолетом. Жюли взвизгнула, выронилатрубку, подняларуки:

– У меня нету денег! Только франки!

Молодой человек пошел наЖюли, не сводя с нее ни взгляда, ни дула. Одной рукою осторожненько положил трубку нааппарат, потом крадучись приблизился к Жюли со спины и снизу доверху ощупал.

Жюли, хоть и перепуганная, профессионально заигралателом под его пальцами:

– Пожалуйста, мсье. Сколько хотите. Если вам это приятно.

Молодой человек кивнул стволом пистолетанадверь.

Жюли улыбнулась:

– С удовольствием. И можете убратью это.

Выведя Жюли из комнаты, молодой человек погасил свет, щелкнул спецключиком, аккуратненько положил его в карман и растворился во тьме.

– Мсье! Мсье! – тщетно взывалафранцуженка. – Конечно, господин Кропачев может сделаться недоволен, но если мы сохраним в тайне наше с вами свиданиею

Над темной парижской улочкою сеялся дождь. Вероникавыбралась из малолитражки и направилась к маленькому кафе: там, в полутемном, полупустом зальчике зачашкою кофе устроился Эжен и украдкой поглядывал из-заразвернутой маскировочной газеты. Увидев Веронику, привысунулся, подмигнул. Онаселазастолик.

– Ну, – сказала, – слушаю.

– Кропачев, – таинственно прошипел Эжен, – вывез в Москву проститутку.

Это не было новостью для Вероники, поэтому онаподогнала:

– Дальше!

Изумленный посольский повторил громче и членораздельнее:

– Кропачев вывез в Москву проститутку.

– Знаю: мою мать, – несколько раздражилась Вероника. – Дальше!

– Нич-че-го не понимают! – развел посольский руками.

КузьмаЕгорович выбрался из лимузинаво дворе резиденции и, взглянув начасы, плюнул в сердцах.

Вошел в темный, спящий дом. Снял пальто, шляпу, переобулся в тапочки, тихонько, нацыпочках, двинулся по коридору, заглянул в детскую, в спальню. Разделся до трусов и направился в ванную, где шумно умылся, плеснул холодной воды под мышки. Щелкнув резинкою натрусах, вернулся в полумрак спальни, забрался в постель.

– Милый! – жарко прошепталаЖюли в самое его ухо. – Наконец-то! – и страстно обняла.

КузьмаЕгорович вскочил как ужаленный и зажег свет: Жюли сиделав прелестном nиgligи и с растерянным выражением; осознав, что посторонняя женщинавидит его в одних трусах, КузьмаЕгорович тут же свет вырубил.

– Но это же я, Кузьма! – нежно пропелаЖюли, проясняя недоразумение, и профессионально соблазнительно раскинулась напостели, похлопалаладошкою рядом. (КузьмаЕгорович меж тем неслышно, нацыпочках, крался к выходу). – Пусть вы не понимаете по-французски, но язык любви вы не можете не понять. – И, поскольку КузьмаЕгорович себя не проявлял, выложилаглавный козырь: – Kra-syi-vy.

Скрипнуладверь. Жюли подождаламинутку и щелкнулавыключателем. Вся изумление, осмотрелапустую спальню.

А КузьмаЕгорович, живой баррикадою привалясь к двери снаружи, бурчал под нос:

– Говорили же мне, что француженки – сплошь бляди!

Жюли подошлак зеркалу, придирчиво себя осмотрела:

– Чего ему еще надо?!

Заокном стояло утро и уже не раннее. КузьмаЕгорович, укрытый пальто, скрючившийся накожаном диване, под ленинами, неволею разлепил глазаот пушечного громазахлопнутой где-то неподалеку двери. Подчеркнуто громко, как бы специально усиленно, низверглась в унитаз вода. Хлопнулаеще однадверь, еще -все ближе и ближе. Основательные басы дверных ударов связывало стаккато звонких каблучков. Когда, наконец, распахнулась дверь кабинета, КузьмаЕгорович пугливо прижмурил глазаи изо всех сил притворился спящим.

ВошлаЖюли, великолепная в праведном негодовании, и, презрительно оглядев Кузьму Егоровича, бросилананего исписанный лист бумаги, повернулась, простучалакаблучками, вышлаи так хлопнулазасобою, что посыпалась штукатурка.

КузьмаЕгорович приоткрыл глазанапол-миллиметрика, потом шире, ширею Убедясь, что Жюли нету, опасливо взял лист:

– Бусурманка! Написать даже не может по-русски!

Поскольку был час пик, народу в метро набилось под завязку. Входя настанцию, поезд буквально продирался сквозь людскую толпу. Поэтому особенно странным казалось, что средний вагон практически пуст: усталый женский силуэт рисовался зазанавескою, дачеловек с пышными буденовскими усами, одетый в метроформу, расхаживал по проходу, заглядывал под сиденья. Прочие вагоны, не успев выплюнуть-выдавить очередные человеческие порции, подвергались небезуспешным атакам перронных масс, двери же среднего были как чугунные, окна – как стальные. Так, с пустотою посередине, оставив по себе вой, скрежет и полплатформы народу, поезд и скрылся во тьмею

Накакой-то другой станции работали все четыре эскалатора, но публикою было забито только три: четвертый двигался вниз налегке, неся Кузьму Егоровичас Машенькою заручку, дадвоих в штатском пятью ступенями ниже и двоих – пятью выше. Штатские усиленно читали газеты, КузьмаЕгорович тоже просматривал ЫПравдуы.

– Гляди-ка! – ткнул локтем один из публики другого и весь вывернулся.

– Ну?! – сказал изумленный другой.

– Точно! – утвердил первый.

И только когдачастокол фонарей скрыл Кузьму Егоровичаокончательно, повернулся лицом вперед и добавил озадаченно, чуть не в затылке почесав:

– Де-мо-кра-ти-за-ци-яю

Метропоезд притормозил прямо посреди тоннеля. Из боковой дверцы вошли в пустой вагон КузьмаЕгорович и Машенька. Поезд понесся дальше. Машинист в кабине включил микрофон:

– Через следующие станциию

– юпоезд по техническим причинам проследует без остановок, – услышали машинистов голос битком набитые в вагон пассажиры, и лицаих исказились ужасом, но грохот колес заглушил визги отчаянья и возмущенияю

Бешеный состав пронесся через переполненную народом станциюю

Машенькастоялав торце вагона, упрямо уставясь в занавешенное стекло. Очень по-русски красивая женщиналет двадцати восьми пряталав сумку скомканный платочек.

– Подойди к матери, Маша! – жестко приказал КузьмаЕгорович, но в ответ получил только передерг плечиками.

– Оставьте ее, – сказалаАглая сквозь всхлип.

– Онаот любви, – пояснил КузьмаЕгорович. – От обиды.

– Бумагу вашу давайте, – сухо оборвалаАглая.

– Я предупреждал, когдаты собиралась заНикиту. И все сделал, чтоб не случилось развода.

– Или вы сейчас же дадите вашу бумагу, илию

– Или что? – осведомился КузьмаЕгорович.

Человек в метроформе и усах насторожился, явив тождество с Равилем.

– Или, спрашиваю, что? – повторил КузьмаЕгорович, но не стал мучить Аглаю дальше сознанием полной ее беспомощности, апротянул полученный утром от Жюли лист.

Аглая наделаочки. Машенькаукрадкою посмотреланамаму.

– Меморандум, – прочлаАглая. – Ну, этою – взялась было пояснить, но КузьмаЕгорович перебил:

– Не дурак! Читай дальше.

– Я как честная проституткаю – перевелаАглая первую фразу меморандумаи, глазам не поверя, перечитала: – Ну да: как честная проститутка. Вы ей проститутку в няньки подсунули?

Поезд вынесло из тоннеля под тяжелое пасмурное небо. Приоткрыв занавеску, Машенькаувидела: по шоссе, рядом с поездом, плавно покачивается серый лимузин Кузьмы Егоровича.

– Как проститутка?! – переспросил КузьмаЕгорович, отобрал у Аглаи лист, словно имел возможность убедиться сам, и добавил едвали не с восхищением: -Подлови-и-илию

По-королевски: небрежно и гордо, – раскинулась Машеньканапереднем сиденьи ЫЗИЛаы и снисходительно инспектировалаМоскву. Сзади сидели КузьмаЕгорович и переодевшийся в штатское Равиль: у каждого в руках – по бумажке.

– Давай-давай, ничего! – подмигнул КузьмаЕгорович и просуфлировал: -Ввиду недоразумения, произошедшего как не по вашей, так и не по нашей винею ну!

Равиль, усиливаясь всем лицом, принялся произносить по-французски написанную русскими буквами фразу:

– Ввиду нею недоразуменияю произошедшего как не по вашейю

– Видишь! – подбодрил КузьмаЕгорович и вдруг переменил ход разговора: -Послушай, Равиль. А ты наменя не стучишь? Как надуху, а?

Равиль глянул нашефачистыми, ясными глазами младенца.

– Ладно! – махнул КузьмаЕгорович рукою. – Давай дальше, – и уткнулся в русский оригинал: – Считаю наш договор расторгнутым.

– Считаю наш договор расторгнутым, – наломаном французском вымучил Равилью

– юи предлагаю покинуть пределы страны в двадцать четыре часа, -продолжил с чуть большей беглостью, только не в ЫЗИЛеы уже, ав мчащейся по вечерней Москве ЫВолгеы.

Назаднем сиденьи, стиснутая с обеих сторон ребятками в штатском, выслушалаответный меморандум Жюли. Погляделаналево. Направо. Сказала:

– Хочу в туалет.

– Что? – не понял Равиль.

– Пи-пи! – агрессивно прикрикнулаЖюли и попыталась продемонстрировать.

Равиль обдумал непростую ситуацию, решился:

– Подвези ее к сортиру!

Черная ЫВолгаы включилавдруг красно-синюю мигалку, душераздирающе взвыласиреною и, развернувшись наместе, резко ушлав переулокю

Первая дверца, возле которой они остановились, оказалась заколоченной крест-накрест, апо доске надпись мелом: РЕМОНТ. Водитель круто сдал назад, скрипнул шинами и двинул дальше, распугивая прохожих и проезжих сиреноюю

У следующей точки слово ТУАЛЕТ, рельефом выложенное некогданафронтоне, было сбито, оттеняя табличку: МАГАЗИН ЫМЕРКЮРИЙы. Мелкая фарцабросилась к автомобилю:

– Сдаете чё?

– Тьфу ты! – выругался водитель.

– Хочу в туалет! – капризно повизгивалаЖюли. – Хочу пи-пи!!

У следующей дверцы даже не остановились, заметив намалой скорости надпись над висящим замком: НЕТ ВОДЫ.

– Хочу пи-пи!!!

Длинный хвост дам тянулся из дверей туалетаследующего, наконец -действующего.

– Тормози, – приказал Равиль, кивнул Жюли и пошел, ведя ее заруку, мимо очереди – туда, в дверцу.

Мгновенье спустя и Жюли, и Равиль вылетели наружу, сопровождаемые диким скандальным ором и чуть ли не колотушками возмущенных совженщин, так что едвауспели скрыться в машине.

– Хочу в туалет! – требовалаЖюли.

– Даслышу я, слышу! – заорал выведенный из себя Равиль и приказал водителю: – Давай под кирпич, наСтолешников!

Вечерняя толпапешеходной улицы едвауспевалас визгом разлетаться перед лакированным капотом. Над входом сияланеоновая вывеска: КООПЕРАТИВ ЫУЮТы.

– Иди, – кивнул Равиль.

Жюли вылезла, сопровождаемая двумя мальчиками, скрылась задверцею. Мальчики замерли по сторонам, как накартине Верещагина.

Жюли показалась через секунду.

– Что еще?! – взревел Равиль.

– L'argent, – требовательно потерлаЖюли большой палец о средний и указательный.

– Ларжан-ларжан! – передразнил Равиль и сунул Жюли красное удостоверение с золотым гербом державы наобложке. – Покажешь – пропустят.

Жюли, гордо покачивая бедрами, направилась в туалетю

Тут же, неподалеку, в густой вечерней толпе Вероникаостановиламолодого бородатого парня и сунулаему под нос диктофон:

– ГазетаЫFigarotы. Как вы относитесь к господину Кропачеву?

– Боюсь, – улыбнулся парень, – что у меня получится непереводимая играсловю

– К самолету не опоздаем? – осведомился водитель у стоящего наулице, об ЫВолгуы облокотившегося Равиля. – Мне, конечно, все равною

Равиль глянул начасы и решительно ринулся в туалет. Прошел мимо опешившей кассирши, распихал подкрашивающих лицадам, дернул дверь одной кабинки -раздался визг, другой – мат, третьейю

Узкая потолочная форточка, дорогапобега, былаоткрытанастежь, и из нее, перечеркивая черноту московского неба, сеялся снежок.

– У-до-сто-ве-ре-ни-е! – простонал Равиль, вылетел вон и, явно имея в виду не честную профессию Жюли, но привычное ругательство, добавил сквозь зубы: – Пр-р-роституткафранцузская!

В ЫИнтуристеы шлаобычная вечерняя тусовка: подъезжали-отъезжали собственно интуристы, туда-сюдатаскали багаж носильщики, вилась фарца, похаживали менты с демократизаторами, лениво презирали всех вокруг путаны, бдительный швейцар отделял агнцев от козлищю

Жюли подошлак администраторше, кивнуланателефон:

– Можно в Париж?

– Только из номера, – глядя куда-то заЖюли, улыбнулась администраторшаи протянулачерез ее голову грушу с ключиком, которую небрежно принял низкорослый человек, насельник Востока. – Вы в каком номере живете? – скользнулапо Жюли взглядом. – Давайте визитку!

Жюли как бы не расслышалавопрос, отошлавслед завосточным гостем, который направлялся в бар, ускорилашаг и успелакак раз к моменту, когдадве девицы: обе в полтораего роста, но однабеленькая, адругая – черненькая, обступили насельника.

Тот ткнул пальцем в черненькую, потом в циферблат часов, аот беленькой отмахнулся и даже чуть ли не прикрикнул, когдаонапопробовалапроявить назойливость. Слов было не разобрать, даЖюли по-русски и не понимала, однако смысл сцены читался легче, чем в ЫComйdie-Franзaiseы.

Насельник Востокадвинулся к выходу, черненькая, нагло качнув бедрами перед беленькою и презрительно улыбнувшись наее – сквозь зубы – смачное ругательство, прошламимо Жюли куда-то в вестибюль. Беленькая проводилачерненькую взглядом-лезвием и вернулась к стойке, взобралась натабурет, ухватилагубами соломинку недопитого коктейля.

Жюли подсела.

– Проститутка? – поинтересовалась.

– А что? – агрессивно ответилата.

Жюли радостно и открыто улыбнулась:

– Я тоже – проститутка!

– Ты? – с некоторым недоверием, однако, уже без злобы, спросилабеленькая.

– Ага, – ответилаЖюли. – Я. – И добавилапоясняюще: – Из Парижаю

А восточный гость подошел к дверям своего номера, отпер, зашел, по привычке заперся, но, вспомнив про черненькую, отвернул ключик обратно и даже оставил щелку между дверью и коридоромю

Беленькая склонилась к администраторше:

– Наташа, будь другом: закажи Париж натринадцать-восемнадцатый. Со справкой. Цекакомпартии.

– А он оплатит? – недоверчиво спросилаадминистраторшаи вдруг прыснула. – Как ты сказала? Цека?! Ну, он дает!

Низкорослый насельник Востокапотер ручки, оглядел накрытый стол: коньячок, рыбка, что-то там еще вкусненькое, чуть поправил тарелочку, сбросил, насвистывая, пиджак, стянул батник и, оставшись в майке, подошел к зеркалу. Взял дезодорант с шариком наконце и, не без удовольствия глядя наотражение, стал освежать подмышки.

В дверь постучали.

– Ага, – промурлыкал восточный гость. – Захады, дарагая. Гостьей будышь.

ВошлаЖюли.

– Звать как? – не обернулся насельник.

– У меня, славаБогу, есть профессия, – выдалаЖюли по-французски. – Так что ты не думай, что я – побираться.

Насельник Востокаудивленно оглядел совсем не ту, которую ждал, потом все-таки догадался:

– А-аю Арыгыналы привэзла? – сказал по-русски, но с неимоверным акцентом.