Текст книги "Восточный рубеж
(ОКДВА против японской армии)"

Автор книги: Евгений Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Через полчаса после «разрушения» пути около Мукдена командир японского гарнизона в Чаньчуне, втором по величине городе Маньчжурии, «почувствовал» угрозу своим войскам со стороны китайского гарнизона города, мирно спавшего в своих казармах. Он приказал начать выступление японских частей в три часа ночи 19 сентября. Однако на этот раз японские расчёты не оправдались. Китайские солдаты по собственной инициативе, не дожидаясь приказов командиров, оказали японским войскам упорное сопротивление и заставили их отступить на исходные позиции. Вскоре под прикрытием артиллерийского огня японские части вновь перешли в наступление, и лишь к середине дня город был ими захвачен. Потери японских войск в Чанчуне составили около 400 человек убитыми и ранеными (11).

К вечеру 20 сентября все крупные города к северу от Мукдена до реки Сунгари были захвачены японскими войсками. Китайские части в беспорядке отступали на северный берег реки. Операция была проведена молниеносно, и это ещё раз указывало на то, что план агрессии был разработан заранее и во всех деталях. После войны, когда стали известны многие документы, выяснилось, что по плану, разработанному в генштабе, завершением первого этапа боевых действий являлся выход японских войск на рубеж Сунгари. Дальнейшие операции в Северной Маньчжурии планировалось провести позднее, когда будет ясна реакция китайского правительства, а также Англии, Франции, США и Германии по поводу захвата Японией Южной Маньчжурии (12).

Что же произошло в это время в столице островной империи? Узнав о начале агрессии, премьер-министр Японии Вакацуки, занимавший более сдержанную позицию во внешней политике страны, почтительно испросив аудиенцию у «сына неба», изложил ему позицию правительства. Премьер-министр предлагал прекратить агрессию и вернуть войска на Ляодунский полуостров. Вразумительного ответа от императора не последовало. Тогда Вакацуки пришлось обратиться к военному министру генералу Минами, которому подчинялись генштаб и командующий Квантунской армией и который имел право дать приказ о прекращении наступления и отводе войск. Но генерал ответил премьеру, что «отступление не в традициях японских воинов». Приказ об отводе войск может оказать отрицательное моральное воздействие на японских солдат, и поэтому речь может идти только о продолжении наступательных операций в Северной Маньчжурии. Чтобы успокоить премьера, генерал заявил, что «операции в Маньчжурии предприняты не только в целях защиты жизни и интересов японских граждан и их собственности в этом районе, но и в целях создания барьера на пути распространения коммунизма в целях предотвращения советской угрозы интересам Японии и других великих держав в Китае» (13). Пугалом антисоветской угрозы размахивали в Токио ещё в 1931 г., когда для такой угрозы ещё не было серьёзных оснований.

Первые сообщения о событиях в Маньчжурии поступили в Москву из Шанхая, Токио и других городов днём 19 сентября. Сообщения были тревожные: боевые действия частей Квантунской армии начались вблизи от КВЖД. Всё это не могло не беспокоить руководство Наркомата иностранных дел, и в тот же день в девять часов вечера японский посол Хирота был приглашён к заместителю наркома Карахану.

Карахан сообщил послу о занятии японскими войсками Мукдена и боях в Маньчжурии и поинтересовался, имеется ли у него какая-либо информация на этот счёт. Никакой серьёзной информации у японского дипломата не оказалось. Он лишь сказал, что в единственной телеграмме, полученной посольством, сообщалось, что в Мукдене никакого сражения не было и там «всё благополучно». Заместитель наркома ответил послу, что эта информация значительно более скудна, чем та, которой уже располагают в Москве. Хироте было заявлено, что событиям в Мукдене советской стороной придаётся самое серьёзное значение, и от имени правительства СССР его попросили дать разъяснения в связи с тревожными событиями в Маньчжурии (14).

Но никаких разъяснений со стороны японского посольства не последовало. 22 сентября Хирота был приглашён уже к наркому иностранных дел Литвинову, но и на этой встрече он утверждал, что никакого ответа из Токио якобы до сих пор не получил. И лишь 25 сентября, во время новой встречи с Литвиновым, о которой попросил наркома сам посол, Хирота сообщил, что получил от своего правительства информацию о положении в Маньчжурии.

Согласно его словам, японское правительство приняло первоначальное решение о нерасширении военных действий, и японские войска в настоящее время оттянуты в зону ЮМЖД. Их численность составляет 14 400 человек. Японские части первоначально были двинуты в маньчжурскую провинцию Гирин, но позднее большая часть их была оттянута в Чанчун, в район ЮМЖД. Японский посол заявил, что в Мукдене и других местах нет военной оккупации и в них функционирует старое управление. Что касается слухов о посылке Японией войск в Харбин, то такие слухи вздорны. Посол заверил наркома, что у советского правительства не должно быть поводов для беспокойства, так как положение постепенно смягчается (15).

Эта информация явно не соответствовала действительности, и японского дипломата можно было бы уличить во лжи. Но поскольку это было официальное заявление, то оно было принято советской стороной к сведению.

13 октября правителю Маньчжурии Чжан Сюэляну командованием Квантунской армии был предъявлен ультиматум, совершенно неприемлемый для китайской стороны. Япония требовала организации в Маньчжурии и Внутренней Монголии «независимого» правительства, перехода всех китайских железных дорог в Маньчжурии под полный контроль концерна ЮМЖД, передачи в полное распоряжение Японии крупнейших городов Маньчжурии, запрещение китайским войскам находиться в Мукдене и Гирине. Японские войска, получив подкрепления из Кореи, стремились продвинуться к северу, ведя наступление вдоль трассы ЮМЖД. После первоначальных успехов штаб Квантунской армии спланировал Цицикарскую операцию. Цицикар был крупным экономическим центром Северной Маньчжурии и находился на стыке важнейших операционных направлений. Его захват давал возможность японским войскам перерезать трассу КВЖД и продвигаться вдоль железной дороги к советским границам в северо-западном и юго-восточном направлениях.

К концу октября почти вся Южная Маньчжурия была захвачена японскими войсками. К этому времени уже стало ясно, что никакого вмешательства в японо-китайские дела со стороны других стран не предвидится и Япония могла действовать совершенно свободно, не опасаясь никаких последствий. На заседании Лиги Наций велись бесконечные дискуссии, навязанные Японией, о её праве вести карательные операции для «безопасности японских граждан», и конца этим дискуссиям не было видно. США, видя, что их экономическим интересам в Китае ничего не угрожает и что остриё японской агрессии направлено на север против советских дальневосточных границ, также не вмешивалось в маньчжурские события. В Вашингтоне ничего не имели против того, чтобы войска Квантунской армии продвигались на север подальше от сфер влияния США в Центральном Китае.

Для того чтобы начать наступление на Цицикар, нужен был предлог, который выглядел бы солидно в глазах мирового общественного мнения. Поступили просто. Купили за юани или иены «генерала» Чжан Хайпина, обосновавшегося в городе Таонань. Организовав на японские деньги «армию» в шесть тысяч человек, он двинул её на Цицикар, который обороняли китайские части под командованием генерала Ма. В коротком бою воинство «генерала» было разбито и отброшено от города, но во время боёв было взорвано три моста на железной дороге Таонань – Цицикар. Дорога принадлежала японцам, и повод для нового наступления был весьма подходящим. Если из-за одного взрыва на железной дороге захватили всю Южную Маньчжурию, то из-за трёх взорванных мостов можно было, по мнению японского командования, захватить такой город как Цицикар. Тем более что части генерала Ма вели оборонительные работы вокруг этого города, а это «угрожало безопасности японской армии». Задача уничтожения китайских частей не ставилась, чтобы иметь в дальнейшем предлог для их преследования и движения японских войск на север к советским границам.

В состав группировки по захвату Цицикара входило около 10 тысяч солдат и офицеров, лёгкие и тяжёлые орудия, бронемашины, танки, бронепоезда и самолёты. И хотя её численный состав уступал армии генерала Ма, она значительно превосходила её в боевой технике. Наступление на Цицикар началось 2 ноября и закончилось 19 ноября вступлением японских войск в город. В результате японские передовые отряды вышли на КВЖД, получив возможность продвигаться вдоль этой железнодорожной магистрали.

Реакция Москвы

Начало оккупации Маньчжурии в Москве встретили довольно спокойно. Возможно, что причиной этого было то, что события начали развиваться достаточно далеко от дальневосточных границ страны. Было ещё не ясно, куда повернёт остриё японской агрессии – к Северу против СССР или к Западу. В самом начале оккупации в Разведупре считали, что после захвата Мукдена японская агрессия на континенте повернёт в западном направлении в сторону Великой Китайской стены и Пекина. Уже к 20 октября 1931 г., после получения первой информации из Маньчжурии и из других источников, в Управлении была составлена краткая справка о японской интервенции в Китае и оккупации Южной и Центральной Маньчжурии.

В документе отмечалось, что японская интервенция в Китае является не только попыткой расширения японских позиций в Китае, но и подготовкой к войне против СССР. И здесь опять, как и в 1931 г., в Управлении вспомнили Францию, которую даже осенью 32-го продолжали считать вдохновительницей антисоветской коалиции. В этом документе, подписанном Берзиным, говорилось: «3) расширение влияния Японии в Центральной Маньчжурии (распространение этого влияния на КВЖД) позволяет Франции надеяться на долю участия в подготовке стратегического плацдарма в Северной Маньчжурии для будущей интервенции против СССР…» (16). Итак, опять интервенция, но уже на Дальнем Востоке. Очевидно, очень это слово нравилось аналитикам военной разведки.

Что же касается дальнейшего расширения японской агрессии, то здесь выводы аналитиков были достаточно оптимистичны: «По последним сведениям японские части, группирующиеся в районе Мукдена, начинают продвижение к югу по Пекин-Мукденской железной дороге в сторону Цзинчжоу, где в настоящее время концентрируются войска Чжан Сюэляна. Эти сведения указывают на расширение японской оккупации к югу. Активность японцев в направлении Северной Маньчжурии пока ограничивается формированием провинциальных и областных правительств японской ориентации…» (17). В общем, пока ничего серьёзного – быстрый выход частей Квантунской армии к нашим дальневосточным границам пока не планируется. Интересна рассылка этого документа. Справку отправили: Ворошилову, Гамарнику, Егорову, Постышеву, Молотову и в ИККИ Мифу.

В Кремле (в кабинете Сталина) первая реакция на события в дальневосточном регионе была зафиксирована, по рассекреченным документам, только в декабре.

* * *

Цицикар был захвачен 19 ноября. Станция, расположенная на трассе КВЖД, захвачена, китайские части отошли от города в северо-восточном направлении, и путь к забайкальским границам Союза был открыт. Возможно, что эти события и послужили основанием для беспокойства Сталина. 27 ноября он писал Ворошилову, который находился в отпуске: «Дела с Японией сложные, серьёзные. Япония задумала захватить не только Маньчжурию, но, видимо, и Пекин с прилегающими районами через Фыновско-Чжалоновских людей, из которых попытается потом образовать правительство Китая в противовес нанкинцам. Более того, не исключено и даже вероятно, что она протянет руку к нашему Дальвосту и, возможно, к Монголии, чтобы приращением новых земель пощекотать самолюбие своих китайских ставленников и возместить за счёт СССР потери китайцев. Возможно, что этой зимой Япония не попытается тронуть СССР. Но в будущем году она может сделать такую попытку…» Сталин сообщил Ворошилову об успешном дипломатическом маневрировании, позволившем СССР сохранить «нормальные» отношения с Токио, и закончил письмо: «Всё это, конечно, неплохо. Но не это теперь главное. Главное теперь – в подготовке обороны на Дальнем Востоке» (18). Усиление ОКДВА и укрепление границ дальневосточного региона выдвигалось на первый план уже в конце 1931 г.

Сейчас историкам ещё трудно представить весь объём разведывательной информации, которую получал Сталин после оккупации Маньчжурии. В сталинском фонде (РГАСПИ, фонд 558) рассекречены пока ещё только четыре дела с информацией ИНО ОГПУ и информацией Особого отдела ОГПУ за период с 1932 по 1935 г. Если верить некоторым достаточно хвастливым публикациям историков Службы внешней разведки о том, что Сталину клали на стол сотни листов полученных разведкой документов каждый месяц, то тогда то, что сейчас рассекречено – капля в море разведывательной информации получаемой генсеком. К тому же среди рассекреченных папок разведывательной информации нет ни одной папки с информацией Разведупра. Трудно поверить, что такая мощная разведывательная организация не представляла ему обзорные и политические доклады и имеющиеся в Управлении документы. Если бы у Берзина было чем похвастаться, то он, конечно, не упустил бы возможности и положил бы на стол «хозяина» всё наиболее ценное, что у него было. Так что информация Разведупра была у Сталина, но пока она не рассекречена и недоступна историкам и исследователям.

Информация политической разведки поступала из двух источников. Первый – информация агентуры ИНО, включая и документальную информацию. Второй источник – информация Особого отдела. Этот отдел имел свою агентуру в иностранных посольствах в Москве. Имел и свою службу по вскрытию и фотографированию дипломатических вализ. Особенно это касалось японской дипломатической почты, которая отправлялась экспрессом Москва – Владивосток. Отлично работали и сотрудники Специального отдела, руководимого Глебом Бокием, который занимался перехватом и дешифровкой иностранных дипломатических телеграмм и радиограмм. Эти разнообразные источники информации позволяли ОГПУ докладывать высшему политическому, военному и дипломатическому руководству страны подробную информацию о замыслах и действиях основных противников: Германии и Японии, а также правительств Англии, Франции, Италии и США. Источников информации у этой организации было гораздо больше, чем у военной разведки, и в начале 30-х в извечном соперничестве двух разведок ОГПУ явно переигрывало Разведупр.

В июле 1931 г. в японском посольстве в Москве произошла знаменательная встреча, которой суждено было войти в историю и японской разведки, и японо-советских отношений. В кабинете посла встретились посол Хирота, военный атташе подполковник Касахара и генерал-майор Харада. Генерал был командирован в Европу японским генштабом с особыми заданиями, связанными с подготовкой к выступлению в Маньчжурии, и ехал сухопутным путём транссибирским экспрессом Владивосток – Москва. Беседа была откровенной, и все присутствовавшие высказывались без всяких недомолвок называя вещи своими именами. После беседы Касахара составил два документа. Он написал памятную записку о мнении японского посла Хирота и отправил её начальнику генштаба. Вторым документом был конспект доклада, представленный генерал-майору Харада, в котором военный атташе высказал своё мнение о положении в Советском Союзе, о вооружённых силах и о перспективах возможной войны между Японией и СССР.

Сотрудник японского военного атташата, завербованный ОГПУ, сфотографировал документы, и фотокопии попали в Особый отдел. Там сделали перевод, который и пролежал в отделе до 31 декабря. В конце года, когда стало ясно, что японская агрессия в Маньчжурии продолжает расширяться, продвигаясь на Север, Сталин, очевидно, затребовал информацию от своих разведок о дальнейших планах Японии и её действиях на азиатском континенте. И руководство ОГПУ 19 декабря 1931 г. представило ему имевшуюся в Особом отделе информацию. Сопроводительное письмо за № 4183, подписанное зампредом ОГПУ Балицким, начиналось фразой: «Просьба лично ознакомиться с чрезвычайно важными подлинными японскими материалами, касающимися войны с СССР». Документы были представлены с грифами «Совершенно секретно, документально, перевод с японского» (19).

Очевидно, для генсека это был первый серьёзный и обстоятельный материал о планах Японии и о возможной войне империи против Советского Союза. И изучал он его, если судить по многочисленным пометкам, очень внимательно. Затем материалы, как особо важные, попали в его личный архив, где и пролежали до 1998 г., когда были рассекречены и стали доступны исследователям.

Первым документом было резюме беседы посла Хирота с генерал-майором Харада от 1 июля 1931 г. Этот короткий документ стоит привести полностью: «Посол Хирота просит передать его мнение начальнику Генштаба Японии по вопросу о том, следует ли Японии начать войну с Советским Союзом или нет, считаю необходимым, чтобы Япония стала на путь твёрдой политики в отношении Советского Союза, будучи готовой начать войну в любой момент. Кардинальная цель этой войны должна заключаться не столько в предохранении Японии от коммунизма, сколько в завладении Советским Дальним Востоком и Восточной Сибирью».

Мнение посла, к тому же высказанное начальнику генштаба о необходимости войны с государством, в котором он был аккредитован и с которым поддерживались нормальные дипломатические отношения, заслуживало внимания, и Сталин отчеркнул весь абзац, поставив против него цифру «один».

Конспект доклада Касахара, представленный генералу, также был тщательно прочитан и изучен, если судить по многочисленным пометкам Сталина. В первом разделе доклада даётся оценка общего положения в Советском Союзе и отмечается: «СССР в настоящий момент энергично проводит пятилетний план строительства социализма. Этот план ляжет в основу грядущего развития Советского государства. Центральное место в этом плане занимает тяжёлая индустрия, в особенности те отрасли промышленности, которые связаны с увеличением обороноспособности страны…» Во втором разделе, где анализируется состояние вооружённых сил страны, военный атташе даёт оценку военной политике СССР, отмечая при этом: «В принципе СССР вовсе не агрессивен. Вооружённые силы организуются исходя из принципа самозащиты. Советский Союз питает страх перед интервенцией. Рассуждения о том, что постоянное прокламирование внешней угрозы является одной из мер внутренней политики, имеющей целью отвлечь внимание населения, вполне резонны, но всё же основным стимулом в деле развития вооружённых сил СССР является страх перед интервенцией».

Касахара правильно подметил основные положения в развитии вооружённых сил страны. После первой военной тревоги 1926–1927 гг., когда стало ясно, что воевать нечем (современной авиации и современных танковых войск не было), основные усилия в пятилетием плане были направлены на то, чтобы создать техническую базу для отпора возможной агрессии.

После анализа развития военно-воздушных сил и бронетанковых войск СССР Касахара приходит к выводу: «Не подлежит никакому сомнению, что Советский Союз в дальнейшем, по мере развития экономической мощи и роста вооружённых сил, начнёт переходить от принципа пассивной обороны к агрессивной политике». Вывод, надо признать, если подходить объективно к истории страны, был правильным. В 1939–1940 гг., когда военная мощь многократно возросла но сравнению с 1931 г, внешняя политика стала жёсткой и агрессивной. Судьба Прибалтики, Польши, Финляндии и Бессарабии – наглядный пример такой политики. Но это в будущем, а в 1931 г. обстановка была другой.

Японский разведчик с дипломатическим паспортом даёт свою оценку обстановки в дальневосточном регионе: «Настоящий момент является исключительно благоприятным для того, чтобы наша Империя приступила к разрешению проблемы Дальнего Востока. Западные государства, граничащие с СССР (Польша, Румыния), имеют сейчас возможность выступить согласованно с нами, но эта возможность постепенно будет ослабевать с каждым годом». Именно этот абзац был подчёркнут Сталиным, когда он внимательно читал доклад. Касахара предлагал воспользоваться подходящим моментом и попробовать добиться своих целей мирным путём. Очевидно, он имел в виду покупку в первую очередь Приморья за умеренную плату: «Если мы сейчас, проникнутые готовностью воевать, приступим к разрешению проблемы Дальнего Востока, то мы сможем добиться поставленных целей не открывая войны. Если же возникнет война, то она не представит для нас затруднений». И в будущем подобные предложения о покупке чужих земель появлялись на страницах японской прессы, когда предлагали купить у Советского Союза северную часть Сахалина также по умеренной цене. Конечно, текст доклада не предназначался для Сталина, и автору в страшном сне не могло присниться то, что он с ним ознакомится. Поэтому можно только представлять, что чувствовал руководитель, а к тому времени и диктатор огромной страны, читая эти строки. На полях против них появилось его замечание: «Значит мы до того запуганы интервенцией, что сглотнём всякое издевательство?» Предложение Касахара о «покупке», подкреплённое штыками армии и орудийными стволами флота, сильно задело Сталина. Автор просмотрел в архиве несколько сот страниц информации, которые легли на стол Сталина, но больше нигде не встретил такой эмоциональной оценки.

Как оценить подобный доклад с точки зрения истории? Любой военный атташе – разведчик и сотрудник генштаба. И его предложение в данном случае воспользоваться благоприятной обстановкой и начать войну в какой-то мере выражало точку зрения руководства генштаба. Японский офицерский корпус всегда был агрессивно настроен по отношению к северному соседу. А после неудачной интервенции, когда пришлось, ничего не добившись, с позором возвращаться на острова и подсчитывать потери и убытки, эта агрессивность вспыхнула с новой силой. Интервенция на советском Дальнем Востоке была первым поражением японской армии с момента её создания. И офицеры армии, и в первую очередь офицеры генштаба и Квантунской армии, горели желанием взять реванш, выбрав удобный момент. Военному атташе казалось, что удобный момент наступил, и он откровенно высказал своё мнение в докладе. Высказывать мнение о положении в стране пребывания было его прямой обязанностью. Подобные оценки давали военные атташе многих стран. И если исследователи когда-нибудь доберутся до докладов советских военных атташе начальнику Генштаба или наркому, то там тоже можно будет найти много весьма откровенных высказываний. Так что Касахара был не одинок, и нельзя судить его слишком строго за высказанные пожелания. Тем более что в 1931-м это были только пожелания, а до их практического осуществления должны были пройти годы и годы тяжёлого труда по увеличению и усилению японской армии. Выражаясь современным языком, доклад был чем-то вроде протокола о намерениях – не более. Но это теперешние оценки, а тогда подобные высказывания оценивались по-другому.

История с двумя документами, добытыми разведкой, имела и продолжение. В январе 1932-го во влиятельной японской газете «Ници-ници» появилась серия статей под общей шапкой: «Оборона японской империи». Автором был генерал-лейтенант Хата, советник военного министерства империи. Зимой 1931-го начались первые мероприятия по усилению ОКДВА. На Дальний Восток потянулись воинские эшелоны, и это сразу же было замечено агентурой японской разведки. Поэтому в статьях Хата появились фразы о том, что «СССР обладает достаточной мощью, чтобы протянуть руку на Восток», и произойдёт «усиление военной активности» СССР после выполнения первой пятилетки. Основной вывод генерал-лейтенанта: «Совершенно бесспорно то обстоятельство, что СССР является крупной угрозой для Японии с точки зрения национальной обороны». Информация об этих статьях поступила в Москву от корреспондента ТАСС в Токио в начале января 1932 г.

Прогноз в этих статьях был определён правильно. Начиная с 1932 г., дальневосточная группировка советских войск усиливалась значительно быстрее, чем группировка Квантунской армии. В результате выполнения первой и особенно второй пятилетки Советский Союз стал обладать достаточной мощью, чтобы протянуть руку на Восток. В соревновании «кто кого» империя проигрывала. В итоге к 1937 г. советские войска на Дальнем Востоке превосходили Квантунскую армию в полтора раза при абсолютном превосходстве в средствах подавления: артиллерии, авиации и танках. Поэтому вывод статьи о том, что СССР является крупной угрозой для Маньчжурии, но не для японских островов, был правильным. Но в 1931-м статьи вызвали недовольство в Москве. Конечно, Хата был не одинок в своих выступлениях. В Японии хватало и других авторов, которые на страницах газет и журналов выступали с тех же позиций.

* * *

Следующей целью японской агрессии в Маньчжурии был захват Харбина, которому командование Квантунской армии придавало исключительное значение. Этот крупнейший политический и экономический центр Северной Маньчжурии насчитывал в то время около 400 тысяч жителей. Он был расположен на берегу судоходной Сунгари и являлся крупным речным портом и железнодорожным центром на стыке КВЖД и Хухайской железной дороги, идущей к Благовещенску.

При разработке плана захвата Харбина японское командование полностью использовало опыт захвата Цицикара. Осуществить этот план должна была всё та же 2-я пехотная дивизия и приданные ей для усиления технические части, которые овладели Цицикаром. К 3 февраля 1932 г., переброшенные на автомобилях из Чанчуна, они вышли на исходные позиции южнее Харбина. А утром 4 февраля 74 японских орудия, сосредоточенные не трёхкилометровом участке прорыва передовых позиций противника, открыли огонь по китайским войскам. Их поддерживали два бронепоезда, а с воздуха бомбардировку проводили 36 самолётов. Под прикрытием артиллерийского огня 26 танков и бронемашин перешли в атаку вместе с японской пехотой. На следующий день началась артиллерийская подготовка, бомбардировка и штурм главной линии обороны Харбина. Днём 5 февраля японские части полностью овладели городом.

После захвата Харбина и в Москве, и в Хабаровске с тревогой ждали дальнейшего развития событий в Маньчжурии. Очевидно, считали, что японские войска быстро оккупируют всю Северную Маньчжурию, выйдут к советским дальневосточным границам, и весной 32-го может начаться вооружённый конфликт между Японией и Советским Союзом, к которому войска ОКДВА в то время ещё не были готовы. Подобное предположение высказывало и руководство военной разведки в своих регулярных разведывательных сводках, которые докладывались высшему военному руководству страны.

Так, в сводке № 14 от 5 марта 1932 г. сообщалось, что последние агентурные сведения с Запада и Востока указывают на готовящееся якобы весной 1932 г. выступление Японии против СССР. Сообщались и различные варианты выступления. По одним данным, выступление выразится в нападении Японии на Приморье, по другим, одновременно с выступлением Японии должны выступить Польша, Румыния и лимитрофы. По тем же данным, якобы намечается соглашение между Японией, США, Англией, Францией и Китаем. При этом Японии поручается нападение на СССР. Сводку подписали руководители военной разведки Берзин и Никонов (20).

В очередной сводке № 16 от 14 марта отмечалось, что, по агентурным данным, за последнее время среди японских военных и правительственных кругов заметно большое оживление и ожидается в ближайшее время принятие решения в отношении выступления против СССР. Это сообщение подтверждалось и дополнительной информацией. По агентурным данным от 4 марта, Токио считает, что война с СССР неизбежна. Тревожная информация поступала и из Маньчжурии. По полученным сведениям от белых, японская миссия в Харбине заявляет, что выступление Японии против СССР намечается на апрель – май текущего года. Основным направлением считается Приморье с одновременными диверсиями из Трёхречья против Забайкалья. На этот раз сводку подписал заместитель Берзина и начальник агентурного отдела Мельников (21).

Тревожная информация продолжала поступать в Москву от агентуры и от зарубежной прессы, мнение которой также учитывалось в Разведупре. Сводка № 17 от 17 марта начиналась с сообщения о мобилизации в Японии 6 пехотных дивизий, из которых 4, возможно, будут направлены в Китай. Иностранная пресса также сообщала о призыве на военную службу запасных второй очереди. По тем же агентурным данным, 16-я пехотная дивизия доведена до штатов военного времени и готова к выступлению. Также по агентурным данным, генерал Араки заявил на конференции командиров дивизий, что реформа армии в связи с исключительным положением несвоевременна, и поэтому император дал отсрочку. Такая реакция высшей власти была вполне естественной – нельзя одновременно готовиться к войне и заниматься реорганизацией армии (22).

Также по сообщениям агентуры японское командование решило предложить маньчжурскому правительству потребовать от СССР выполнения советско-китайского соглашения от 31 марта 1924 г. в отношении Монголии.

В этой же сводке говорилось о новом плане интервенции против СССР, но уже при помощи Лиги Наций. По агентурным данным, этот план представлялся в следующем виде: Япония обращается в Лигу Наций с просьбой воздействовать на СССР в смысле отвода частей Красной Армии от границ Маньчжурии. Лига Наций обращается к СССР с предложением отвести свои войска от маньчжурской границы, чтобы избежать военного конфликта. И если Советский Союз откажется выполнить это предложение, то Япония получит санкцию на оккупацию Приморья с Владивостоком. В этом случае она могла бы рассчитывать на политическую и материальную поддержку остальных держав в конфликте с СССР который якобы может возникнуть летом 32-го (23).

27 марта 1932 г. Берзин и Никонов подписали очередную разведывательную сводку № 20, которая была отправлена начальнику Штаба РККА Егорову. Характерным для этого документа было то, что он был составлен «по агд» – то есть по агентурным данным без использования других источников информации. По этим данным, в связи с достигнутым соглашением между Китаем и Японией об эвакуации японских войск из Шанхая, центр внимания правительственных кругов Японии переносится в Маньчжурию, при этом в Токио активно обсуждаются полученные сведения о сосредоточении частей Красной Армии на границах Маньчжурии. «Военные круги убеждены, сообщается в сводке, что для усиления развития Японии необходимо присоединение Маньчжурии и Монголии. Маньчжурия является первой линией обороны, должна быть обеспечена занятием всей территории вплоть до Байкала – только при этом условии Япония может быть спокойна за свой ближайший тыл» (24). Но в японском генштабе считали, что если СССР выполнит первую пятилетку и приступит ко второй, то судьба империи, как первоклассной державы, будет решена Красной Армией.