Текст книги "Выход из лабиринта"

Автор книги: Евгений Гнедин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

ПРИЛОЖЕНИЕ

… Мне пришлось в течение двух лет ежедневно подписывать секретную информационную сводку для Сталина и членов Политбюро. Я утверждаю, что источником информации для моих читателей являлось именно то, что отмечалось как сомнительное и недостоверное, потому что достоверная информация шла в обычном русле. А информация, которую мы оценивали как сомнительную с точки зрения той работы, которую мы делали, которую нам поручали, вот эта информация и вызывала интерес.

Учитывая этот свой опыт, я решительно отвожу утверждение, будто указание на сомнительный характер информации равносильно попытке ее скрыть… Помню, что если наступал такой период, когда можно было ожидать появления в моих сводках информации, условно называемой сомнительной, то ограничивался круг читателей. И был такой период, когда даже не все члены Политбюро получали этот довольно безобидный документ, потому что в нем содержались интересные «пресекавшиеся» сведения. Я главным образом и выступил с этой трибуны, чтобы подчеркнуть необоснованность всяких разговоров о том, что раз информация разбивалась по различным категориям, то Сталин якобы поэтому не был в ряде случаев правильно информирован. (…) Вместе с тем… не надо ставить вопрос только о личности Сталина… Если т. Деборин приглашает обсудить не только ошибки Сталина, но и систему управления государством, такая дискуссия возможна…, и я согласен, что ошибки Сталина и его пороки вытекали из предыдущего развития. Возьмем ноябрьские переговоры 1940 года. Если даже считать, что мы отвергли предложения Гитлера, если даже считать, что эти предложения были маскировкой со стороны Гитлера, то все же каков был характер отношений, раз Гитлер мог предложить нам присоединение к антикоминтерновскому пакту! Каков же был характер политики, если это можно было нам предложить? А ведь переговоры продолжались, контакт остался в силе.

Коснусь внутриполитической стороны дела… В этой связи упомяну только… вопрос об информации. Ведь самая большая беда и, пожалуй, центральная проблема, связанная с недостаточной подготовленностью нашей страны к войне в 1941 году, это отсутствие свободной информации, хотя бы в рамках госаппарата, невозможность свободно высказать свою точку зрения даже в рамках секретного заседания.».

(Из стенограммы выступления Е.А.Гнедина в ИМЭЛ 16 февраля 1966 года)

Когда я был привлечен к партийной ответственности за свое выступление на дискуссии в Институте марксизма-ленинизма, то должен был дать объяснения [октябрь 1967 г.]. Важнейшая мысль моего выступления как раз заключалась в том, что плодотворный анализ трагедии страны, связанной с началом войны в 1941 году, невозможен без анализа самой системы управления страной, а тем самым пороков государственного и партийного аппарата и всей политики Сталина….Такая постановка проблемы была связана с попыткой указать на подлинные намерения Сталина в 1941 году… Некоторые авторы высказывают мнение, что Сталин и в июне 41-го просто ошибся в расчетах; он думал, что война на Западе затянется и за это время удастся подготовить СССР, армию прежде всего, к конфликту с Германией. Это не точно. Ни заключение пакта в 1939 году, ни усилия расширить соглашение с Гитлером в 1940-41 годах не были только плодом ошибочной оценки конъюнктуры.

…В обеих ситуациях решающую роль (наряду с просчетами) играла сама ориентация на сотрудничество с фашистской Германией как сильнейшей державой, с которой можно было поделить Мир.

…Завершая комментарии, необходимо уточнить постановку вопроса об информации…Суть дела выражена известной формулой: если в государстве отсутствует «обратная связь», то невозможно эффективно управлять жизнью страны. Но, разумеется, проблема имеет гораздо более широкое, принципиальное значение…. Непреложным условием здорового развития общества является широкая свобода разносторонней информации, обеспечение ее правдивости, широкой гласности. И, конечно, я имел в виду именно эту проблему, когда завершил свою речь в 1966 году словами: «Вопрос о точности и правдивости информации злободневен и сегодня».

(Из комментариев и дополнений, написанных в 1976 г.)

· При сложившихся [в 1939 г.] обстоятельствах избегнуть необходимости сделать попытку договориться с Германией ради того, чтобы предотвратить ее нападение на СССР, – было трудно. Еще труднее было не использовать возможность, открывшуюся, когда гитлеровская дипломатия сформулировала свои предложения. Эта констатация вовсе не исключает того, что создавшаяся ситуация и согласие Гитлера на сговор со Сталиным были подготовлены не только внутренней политикой Сталина, но и тайными предыдущими прогерманскими маневрами Сталина [1933-38 гг.], характер и существо которых еще не раскрыты. (…)

· Таким образом, признание возможной необходимости или неизбежности в 1939 году маневра, предотвращающего немедленное нападение Германии на СССР, отнюдь не означает положительной оценки того конкретного маневра, какой был произведен Сталиным, того пакта, который был фактически заключен. Сталинский сговор с Гитлером, политика союза с фашистской Германией, которую проводили Сталин и Молотов после 1939 года, фактический отказ от антифашизма и поддержки антифашистских сил в мире – весь этот политический курс и мероприятия с ним связанные можно оценить только отрицательно и заклеймить как с точки зрения государственной целесообразности, так и с принципиальных позиций…

· Как очевидец событий я могу говорить о периоде до лета 1939 года. Вплоть до моего ареста в мае 1939 года, я, не зная, конечно, подлинных намерений Сталина или Молотова, имел представление о том, какой информацией располагает правительство, по крайней мере в рамках дипломатической информации и информации, основанной на критическом анализе сообщений печати. Хотя я был активным, можно сказать эмоциональным, проводником и организатором кампании в печати по разоблачению западной политики капитуляции перед гитлеровской Германией, все же я считал и имел основания думать, что правительство (не только М.М.Литвинов) считает, что возможность оказать коллективный отпор германской агрессии вовсе не отпала… Так, однажды я имел возможность получить представление о точке зрения Сталина. 23 октября 1938 года я опубликовал в «Известиях» согласованную с М.М.Литвиновым статью «Мюнхенский баланс»…, где автор указывал, что «Мюнхен – не договор о мире, а договор о войне…, начало нового периода активности агрессоров, прямо направленной против Англии и Франции». Я объяснял мюнхенский сговор тем, что европейская реакция боится победы над Гитлером, потому что для этого необходимо участие в борьбе СССР, а победа поведет к его усилению. На другой день редактор мне сообщил, что звонил Ворошилов и хвалил статью…давая понять, что передал отзыв о статье лично Сталина…В этих условиях такая редкая реакция Сталина позволяет сказать, что тогда Сталин – поскольку условия для реализации его тайных планов еще не созрели – считал уместным и правильным такое понимание сложившейся в Европе ситуации, из которого вытекало, что готовится война не против СССР, а по-прежнему против Западной Европы, и что существуют силы («европейская демократия»), естественным союзником которых является СССР. Такова была оценка положения к концу 1938 года….В этом отношении март-апрель 1939 года стали знаменательными месяцами…. Я готов высказать предположение, что именно потому, что Сталин понимал значение назревшей эволюции на Западе в пользу отпора Германии, он поторопился удалить Литвинова… и арестовать его ближайших сотрудников. Так подготовлялся ранее намеченный отказ от участия в отпоре гитлеровской Германии, подготовлялось сотрудничество с нею.

Предыстория и история пакта от 1939 года могут служить одним из объяснений трагедии июня 1941 года. Я приблизился к пониманию этой стороны дела в речи, произнесенной при обсуждении книги А.М.Некрича.

В ПРЕЗИДИУМ IV СЪЕЗДА СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ СССР

Мне стало известно содержание письма А.И.Солженицына в Президиум съезда писателей. Считаю своим гражданским и партийным долгом заявить о своем согласии с мыслями, высказанными тов. Солженицыным.

Думаю, что никогда вообще не существовало такой, как сейчас в нашей стране, предварительной цензуры, осуществляемой лицами, часто мало компетентными, и во всяком случае, как общее правило, менее компетентными, чем редактор или автор. Кроме того, цензура над художественными и публицистическими произведениями осуществляется учреждением, по положению созданным и предназначенным для охраны государственной тайны и для предотвращения антигосударственных выступлений. Таким образом, Главлит формально превышает данные ему полномочия, а самая деятельность цензуры оказывается незаконной и как бы нелегальной или неофициальной. Такое положение не может не развращать и писателей, и цензоров, какими бы они субъективно хорошими побуждениями не руководились.

У меня нет сомнений, что существующий порядок цензуры и ее практики полностью противоречит духу и достоинству передового социалистического государства.

В качестве моего «вклада» в бесспорно обильный материал, иллюстрирующий критику положения дел с цензурой, сообщаю, что в моей статье «Хорошие европейцы», опубликованной в апрельском номере журнала «Волга», саратовское Лито выбросило абзац, в котором я цитировал слова генерального секретаря ЦК КПСС Л.И.Брежнева о том, что деятельность китайских раскольников вызывает «суровое осуждение и горькое сожаление».

24 мая 1967 г.

Член Союза журналистов

Гнедин Е.А.

ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА

1968-й

Конец июля – начало августа

…Весь запад нашей страны был охвачен мобилизацией, оформленной как всеобъемлющие «учения тыла». В пяти областях были призваны резервисты, и люди были сняты с сельскохозяйственных работ (во время уборки урожая!).

В партийных и, конечно, военных и полицейских органах были отменены отпуска; в учреждениях организованы круглосуточные дежурства.

Это то, что я могу присовокупить к газетной информации о военных маневрах у границ Чехословакии со стороны СССР, Польши и ГДР. Говорю об этом, потому что есть различия между военной демонстрацией и чем-то большим: приведением в мобилизационную готовность большой части страны и всех тыловых служб.

…В день отъезда советских руководителей в Чиерне-на-Тисе я встретил человека, тесно и постоянно связанного с международным отделом ЦК [КПСС]. Не будучи моим близким знакомым, он панически и настойчиво утверждал, что советские руководители подготовили ультиматум, в котором содержится, в частности, требование о восстановлении цензуры и об изменениях в составе руководства КПЧ… В случае непринятия этих требований – интервенция.(…)

…Твердость позиции руководства КПЧ и народный подъем в Чехословакии – это такие факторы, которые говорят о том, что в случае интервенции будет дан отпор и, каковы бы ни были преимущества интервентов, последствия необозримы и катастрофичны.

…Угроза возможных потрясающих разоблачений сталинской политики может ускорить решение вмешаться в чехословацкие дела.

11 августа

…Несомненно, правительству было ясно, что Чехословакия не меняет своей внешнеполитической ориентации и далека от той линии, которую уже проводит Румыния. Между тем против Румынии репрессий не предпринимали. Следовательно, нажим, травля, угроза вмешательства и готовность перейти к военным действиям – все это обусловлено не опасением, что ЧССР будет потеряна с внешнеполитической или военно-стратегической точки зрения; все сводится к страху перед внутриполитическим курсом на демократизацию.

В кругах пониже правительственных, среди секретарей обкомов, в среде министерской и партийной бюрократии, вероятно, есть люди, которые поверили газетным сообщениям о возможности выхода ЧССР из социалистической системы и о реальной опасности «контрреволюции» в Чехословакии. Но в основном на всех ступенях правительственного аппарата преобладают чувства, охватившие всю касту: недовольство, вплоть до возмущения, стремлением к демократии и личной свободе, опасения, вплоть до страха, что ослабление диктаторского режима, особенно отмена цензуры, подрывает позиции и власть аппарата, создает угрозу его привилегиям. Мне рассказывал человек, проведший дни кризиса в редакции «Правды», что он был поражен тем, с какой откровенной злобой там говорили о необходимости подавить танками «антисоциалистические силы» в ЧССР. Мне рассказал и собеседник замминистра промышленного министерства, что тот в частной беседе высказывался за применение танков против Чехословакии. Как заметил один ответственный работник Совета Министров, рассуждения о необходимости применить танки считаются «в верхах» признаком «партийного подхода» к событиям.

Надо раз и навсегда отдать себе отчет в том, что готовность пойти на изоляцию от [международного] рабочего движения, подготовка военной авантюры, игра с возможностью европейского пожара – все это в основном обусловлено стремлением сохранить внутриполитический режим, привилегированное положение бюрократической касты.

Наряду с этим играют роль опасения перед перспективой сепаратизма в самом Советском Союзе и страх перед возможностью внутриполитических беспорядков.

28 августа

…Отныне мы будем снимать шапки, проходя мимо Лобного места на Красной площади.

4 сентября

Вторая половина августа была столь горестной и волнующей, что невозможно было делать записи в дневнике…

Сопоставляя сведения о планах вооруженного вмешательства и о подготовленном ультиматуме с тем, что фактически произошло, констатирую, что планы и график интервенции, совершенной во второй половине августа, были полностью разработаны в июле (если не ранее), и их предполагали реализовать в конце июля. Выражаясь юридически: имеются налицо отягчающие обстоятельства – убийство с заранее обдуманными намерениями.

Реакция коммунистических партий Югославии, Румынии и народа Чехословакии была такой, какую можно было предвидеть. Вместе с тем цинизм и самоуправство интервентов, пожалуй, превзошли ожидания. То, что дело не дошло до обстрела городов и подавления народных выступлений танками, объясняется не великодушием интервентов, а тем, что чехи и словаки избрали и сумели осуществить довольно эффективное пассивное сопротивление. Это, может быть, главная «новинка» в произошедших событиях. Этим пассивным сопротивлением народа и личным мужеством чешских руководителей – всем этим и объясняю то, что оккупантам, по крайней мере сейчас, пришлось примериться с пребыванием у власти прежнего руководства и даже ошельмованного 22 августа так называемого правооппортунистического меньшинства во главе с Дубчеком.

…В целом, иллюзий быть не может: Чехословакия оккупирована; цензура введена, зачатки демократии ликвидированы; европейское коммунистическое движение обречено на длительный, вернее постоянный, кризис; Россия опорочена в глазах друзей и врагов; политика мирного сосуществования скомпрометирована; если мир не скатится к третьей мировой войне, то только по той причине, что это – глобальная катастрофа. Поэтому будут изыскиваться суррогаты мирного сосуществования, но тень событий августа 1968 года на многие годы омрачит международное положение.

Реакция правительств крупных держав Европы была, пожалуй, растерянной, практически неэффективной и напомнила мне позицию держав в связи с захватом Чехословакии Гитлером в 1938 году.

…Зависимость действий правительства СССР от реакции правительства США обнаруживается также в том, что в разгар нажима на Румынию и концентрации войск у ее границ эта авантюра была заторможена после заявления Джонсона в защиту Румынии – более твердого, чем его декларация в пользу Чехословакии.

Мрачная страница – реакция советского общества. Полная дезинформированность большинства и политическое невежество привели к тому, что либо люди верят, будто Чехословакия действительно хотела выйти из Варшавского пакта или будто ФРГ (при вице-канцлере Брандте) действительно была готова напасть на ЧССР, либо люди верят, что в Чехословакии готовился контрреволюционный переворот. По этой версии получается, что сопротивление интервенции (40 000 в подполье и десятки радиостанций) организовали всесильные «контрреволюционеры». Из обеих предпосылок обыватели делают выводы, проникнутые национализмом, даже великодержавным шовинизмом; они делают выводы, исходящие из представления, что отход от социализма, как его понимает официальная пропаганда, есть нечто дурное, во всяком случае вредное.

…Я не потерял веры в то, что в конечном счете истина пробьет себе путь в общественном сознании, но сейчас у меня такое мрачное настроение, какое бывало в худшие сталинские времена.

Октябрь

В день начала процесса над демонстрантами на Лобном месте я был у здания суда и чуть не попал в самое помещение суда. Информацию о ходе заседания люди, стоявшие у суда, получили к концу дня. Не буду записывать пережитое. Общее впечатление от обстановки перед зданием суда: собравшиеся интеллигенты (человек 100–150), хотя и собирались группами и сходились то в одном, то в другом месте, в общем держались спокойно и никаких «экстремистских» намерений не имели. Власти явно нервничали и создали атмосферу психоза и провокаций. Невдалеке стояли явные громилы, подготовленные для того, чтобы устроить побоище. Мне указали на одетого в штатское генерала КГБ; он окидывал «орлиным взором поле битвы» и производил довольно жалкое впечатление.

А.Д.САХАРОВУ – автору «Размышлений о мирном сосуществовании, прогрессе и интеллектуальной свободе»

Многоуважаемый товарищ Сахаров!

Мне показали рукопись Вашей брошюры и сказали, что Вы желали бы знать мнение Ваших первых читателей. Поэтому я позволяю себе в письме, не будучи с Вами лично знаком, изложить некоторые соображения, по необходимости самого общего характера; я лишь один раз быстро прочел Вашу глубокую и важную работу, побуждающую к размышлениям.

Важнейшая проблема – возможность конвергенции, сближения двух основных систем, существующих в современном мире. Это одновременно проблема и внутренней и международной политики (понимая слово политика в возможно более широком смысле). Несмотря на тесную связь обеих сторон развития, приходится все же, анализируя ход Ваших мыслей, отделить внутриполитическую проблематику от международной. Сформулированные Вами оценки и предположения в области внутриполитической в целом неоспоримы и реализуемы при определенном соотношении общественных сил. Предположения по международной политике не всегда точно сформулированы, во многом абстрактны. Возникают вопросы терминологические и методологические, то есть касающиеся самой постановки вопроса.

Мне думается, что обе мировые системы надо рассматривать в развитии: тогда перспектива ликвидации «разобщенности» (термин неточный) становится реальной; следовательно, я возражаю против предположения о подлинном сближении, а тем более слиянии (неверная терминология) существующих систем, таких, каковы они сейчас, но считаю, что историческое развитие приведет их к сближению (если не к общей гибели). Обе системы стремятся к одному и тому же пределу. Будет ли это катастрофа или «система Х» – об этом идет разговор. Пишу «система Х», чтобы было ясно, что речь идет не о подчинении одной системы другой, не об их механическом слиянии. Лично я уверен, что «система Х», к которой может прийти человечество в целом, если выживет, будет социалистической.

Итак, сама предпосылка прогноза на будущее и планирования развития в настоящем таит в себе возможность конвергенции, трансформации к социализму. В этой перспективе – спасение человечества. Стимулировать этот процесс надо уже сегодня, в этом я с Вами согласен. Но, формулируя на этой основе задачи в области международных и межгосударственных отношений, нецелесообразно излагать «благие пожелания», по самой природе своей уязвимые.

Правда, провозглашение некоторых общих принципов – важное дело. В настоящий момент необходимо предложить миру «пацифистскую программу», как назвал Ленин советские предложения в Генуе в 1922 году. Основы такой современной «пацифистской программы» содержатся в Вашей работе. Но, как и в 1922 году, общие положения, являющиеся порой мощным средством воздействия на общественное мнение, должны сочетаться с предложениями, хотя и универсальными, но реальными, и во всяком случае согласованными с реальными государственными интересами, которые не противоречат делу мира и спасения человечества. Тогда такие предложения не сможет оспаривать ни та, ни другая сторона. Желательно отделить предпосылки от следствий, вернее, первичные мероприятия от вторичных. В качестве примера, который мне запомнился, укажу на проект налога в 20 % для поддержки слаборазвитых стран. Такое мероприятие может быть лишь следствием новой политики во взаимоотношениях прежде всего обеих «супердержав» и изменения политической обстановки в западных странах; иначе произойдет то, что уже происходит: либо фарисейство, либо использование кредитов для антинародных целей.

Вы употребили выражение – «мировые идеологии», очевидно, имея в виду, что они заняли место мировых религий. Я бы не стал употреблять такую терминологию. Дело не только в том, что идеологии ещ не вытеснили религию. Вопрос об определении понятия «идеология» сейчас предмет глубоких исследований. К тому же современные идеологии зачастую лишены монолитности и цельности, и самый термин стал расплывчатым и переменчивым. Конечно, это – проблема далеко не только терминологическая. Парадоксальным образом, как раз догматики, оберегающие чистоту «идеологических риз», забыли, что идеология – производное от общественного развития; вредное или полезное «воздействие» на идеологию имеет те или иные результаты в зависимости от сложившейся в определенных условиях психологии людей и социально-экономических предпосылок. Ходячая формула: «невозможность мирного сосуществования противоположных идеологий» – сильное пропагандистское орудие, но по существу бессодержательная фраза. Когда мы говорим о мирном сосуществовании государств (или систем государств) с противоположным социально-экономическим укладом, то имеем в виду совершенно реальное и содержательное предположение, что противоречия между такими государствами не должны разрешаться силой оружия, военной силой. Но спор идеологий вообще, по природе, не разрешим силой оружия, да и вообще насилием. Более того, насилие ради осуществления идеи как таковой порочит эту идею (как идею). Идеи могут быть непримиримы, несовместимы, но они неизбежно сосуществуют в общественном сознании, в обществе да и в рамках всего человечества. Эту мысль я включил бы в современную «пацифистскую программу», причем, по-моему мнению, это не только не ослабило бы силы наших идей, а, наоборот, их укрепило бы.

Сформулированная мною мысль согласуется с ходом Ваших рассуждений и может служить аргументом против догматического ожесточения и бюрократического произвола в области культурной жизни.

Поскольку я считаю проблему преодоления бюрократизма и борьбы против бюрократизации государственной, экономической и общественной жизни – проблемой века (ей посвящена моя статья в «Новом мире» – «Бюрократия XX века»), я, конечно, склонен был бы усилить этот аспект в освещении внутриполитических вопросов, за самую постановку которых позвольте Вас поблагодарить.

Несколько терминологических замечаний, сложившихся при чтении.

При сопоставлении развития обеих систем модель «новая лыжня» не вполне правомерна в одностороннем толковании. Так, например, планирование народного хозяйства – это новая лыжня, которую мы пробивали ценой больших трудностей, частично объясняющих временную «потерю темпа».

Усиление классовой борьбы нельзя просто назвать мифом. Такая мысль возникает лишь потому, что слишком часто догматики, вульгаризаторы и просто безыдейные авторы переносят на современные социальные противоречия устарелые представления, критерии, либо подгоняют действительность под удобные для них схемы: наконец, существует жупел обострения классовой борьбы, используемый ради бюрократических интересов. По этому вопросу достаточно сформулировать мысль о необходимости свободного и творческого анализа современных форм классовых противоречий, а также иных социальных противоречий.

«Мировые демократические силы» – понятие расплывчатое; следовательно, их единство – ещ более неопределенное понятие.

Я запомнил выражение: «в маоистском смысле хозяева компартий». Такая обобщенная формула неверна и даже вредна. Тут необходима дифференциация и анализ конкретных условий.

«Временная победа правых тенденций», – несколько поспешная и неточная формулировка с самых разных сторон.

Точно так же мне представляются неточными термины: «левые коммунисты» и «левые западники», особенно в том контексте, в каком Вы их употребили.

«Многопартийная система» – вероятнее всего архаизм в современных условиях. Современному обществу жизненно необходима свобода обсуждения, дискуссий, сопоставления мнений и интересов различных социальных групп, демократический эффективный контроль над бюрократией (а то и технократией), но приходится усомниться в том, что такая цель в современном обществе может быть достигнута посредством устаревшей модели «многопартийности».

Итак, я написал обо всем, что запомнил и что думаю. Надеюсь, Вы воспримете мо письмо как выражение глубочайшего к Вам уважения и доверия.

Был бы рад, если бы Вы сочли возможным тем или иным способом подтвердить получение моего письма.

Гнедин Евгений Александрович, тел. К4-53-79