Текст книги "По законам Дикого поля"

Автор книги: Евгений Бажанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

20

Темир кивнул своим женам, и из юрты вынесли новую кошму и коврик, на которые пригласили садиться гостей. Гостеприимные корсаки первым делом накормили приехавших. Женщины из рук потчевали гостей самым изысканным блюдом кочевников. Они порезали тонкими дольками вареную печень и соленое сало. На кусок печени клали кусок сала и так подавали. Запивали съестное очень крепким чаем. По желанию чай еще забеливали молоком.

– Тот ли это охотник, который ловит беркутов? – спросил Темир и, получив утвердительный ответ, сказал: – Слышал о Беркуте. Чего привезли? Чего хотите?

Вожа выпустил из мешка орленка. Среди обступивших кочевников прошел довольный шепот. Вожа выложил на кошму большие гладкие и вышитые платки, женские украшения, мех куницы, изделия ремесленников, купленные в лавке в крепости. В довершение всего, после паузы и с некоторым сожалением, зверолов выложил, редкую и красивую шкуру юлбарса. Провел ладонью по ворсу.

– Юлбарс, юлбарс, – прошелестело среди кочевников.

– Ты и вправду знатный охотник, – сказал Темир. – Бери в обмен моих лошадей.

– Меняю на юзюрень.

– Забирай любого.

– Мне нужны три беленькие девицы.

– Три? – Темир поднял три смуглых корявых пальца. – Ой-ей. Один.

Вожа взглянул на Ерали и понял, что нужно торговаться:

– Три бабы, три мужика, три детенка. Всего девять. Шелк, иглы, бусы, беркут, шкуры… Много товара.

– Девять? – Темир вскочил, изображая изумление и загибая поочередно пальцы на руках. – Девять?! Два и твое ружье.

– Друг, – Вожа похлопал по прикладу ружья, – не продается. Восемь полонников – и в расчете.

Пошел азартный торг, за которым следили десятки глаз. Прислушивались и невольники, сидевшие в отдалении. В конце торга Темир согласился обменять трех невольниц на предложенный товар.

Довольный Вожа пошел среди сидящих невольников отыскивать трех сестер. Но чем больше он ходил, тем сумрачнее становилось его лицо. В кочевье среди сотни невольников разных племен находились калмыки, славяне, туркмен, ногайцы, много синеглазой мордвы, кланяющийся кукольный китаец и даже горбоносый сын кавказских ущелий. Но трех белокурых сестер явно не было.

– Где три девицы? – спросил Вожа рыжую молодку. – Тут были три сестры. Беленькие такие…

– Выбирай любых, – сказал толмач, сопровождавший Темира и Вожу.

– Мне нужны три девицы.

Невольник с тонкими чертами лица и остатками барской одежды неожиданно сказал:

– Их купили и увели сарты. Возьми меня. Я ученый, путешественник. Исследователь из Петербурга. Щедро отблагодарю тебя.

Вожа приостановился:

– Видел их? Сейчас не могу тебя забрать. Обет дал вызволить трех сестер. После видно будет. – Зверолов повернулся к хану. – Темир, где три девицы, за которыми я приехал?

– Бери других. Хорошо, бери четырех любых. Самых сильных. У тебя будут хорошие юзюрень.

– Мне не нужны рабы. Отродясь у нас их не водилось.

– Чего хочешь? – спросил Темир.

Вожа принялся собирать свой товар в кожаные мешки:

– Наших отдай нам, а если не можешь, то буду вести мен с сартами.

Разгоряченный длительным торгом ордынец схватил зверолова за руку:

– У нас договор.

– У тебя нет того, что мне надо. Почему не сказал, что беленьких молодиц продал сартам?

– Тогда и ты будешь среди невольников, – вспыхнул ордынец. – Твое ружье станет моим за так.

– Если бы ты взял меня на баранте, то ты хозяин, а я невольник. Но я пришел как гость. Ты не можешь пленить гостя и нарушить закон Дикого поля. Гость неприкосновенен.

– Кто увидит? – смеялся Темир.

– Солнце, ветер, орлы. В поле ничто не остается без следа. Движения рук зверолова оставались спокойными, расслабленными, убаюкивающими. А лицо как всегда в минуты смертельной опасности закаменело. Крайние уголки бровей опустились. От почерневших зрачков повеяло таким могильным холодом, что Темир заерзал. Тяжелый вскрывающий взгляд у звероловов-промышленников появлялся через несколько лет непрерывной работы. Будто в глазах уже отражалась пораженная цель…

– Пусть будет по закону, – сказал Темир. – Мы отпустим тебя на десять бросков камня, а потом наши охотники пойдут за тобой.

Вожа молча пошел к своему коню. Но не все в кочевье согласились с Темиром. Его сын выпустил стрелу в зверолова, когда тот садился на коня, и попал в плечо. Наконечник пробил мягкую ткань плеча, но хвостовое оперенье застряло и не дало стреле пройти навылет.

Вгорячах Вожа не почувствовал острой боли, разрядил пистолет. Грохнул оглушительный выстрел. За ним другой.

На кочевье поднялся переполох. И это спасло зверолова. Испуганные выстрелами женщины, дети, невольники, лошади бежали, натыкались друг на друга, спотыкались, мешали стрелять воинам.

Вслед уходящему зверолову захлопали выстрелы. Кочевье окуталось пороховой гарью. Ерали бегал, расталкивал стреляющих, крича о госте…

До того в кочевье Вожа отвязал от Тополя заводного вороного коня с товаром. Сейчас он его потерял, зато успел на скаку ухватить уздечку оседланной ордынской лошади с небольшим кожаным мешком у седла.

Тополь не скакал, а летел над степью, унося всадника, прижавшегося к его шее. Свободная от седока выносливая маленькая азиатская лошадка на заводи едва поспевала за ним.

21

Вслед за беглецом в сотне – трех сотнях саженей с интервалами, растянувшись, скакало полтора десятка всадников. Горячая скачка. Показавший спину часто становился легкой добычей, тем более раненый. Известный закон. Мысль о том спутала намерения кочевников и поманила вдогон за звероловом. Уважительное опасение грозного Беркута застил вид бегущего и азарт охоты.

Однако ни Воже оторваться от ордынцев, ни ордынцам достать зверолова не удавалось. Несколько верст пронеслись всадники по степи, сохраняя дистанцию.

Вожа на всем скаку подтянул ближе заводную лошадь и одним махом перескочил на нее. Так, меняя скакунов, он привычно ушел бы от корсаков, которые пошли в погоню налегке, имея под собой одного коня. Разрыв между беглецом и преследователями начал расти. Но сидящая в плече стрела и усиливающаяся боль давали знать о себе все острее.

Зверолов изменил направление движения и поскакал к кургану-могильнику, единственной возвышенности во всей округе. Взлетев на курган, он остановился.

Курган представлял собой плоский округлый холм высотой две сажени и два десятка саженей в диаметре. Без единого кусточка курган порос невысокой травой, пожухлой во второй половине лета, как и сама типчаковая степь.

Вожа быстро изготовился к бою. Тополь приученно лег перед звероловом вместо бруствера, прикрывая его своим телом и сам спасаясь от пуль и стрел. Со второго скакуна Вожа срезал маленький кожаный мешок с кумысом и накинул на шею аркан.

В считанные мгновенья зверолов оказался лежащим на вершине кургана. В руках длинноствольное ружье, а рядом лежит многозарядные пистолет. Первым же выстрелом зверолов завалил ближайшего всадника. Через несколько секунд второго.

Преследователи стали обходить курган с боков. Но только подставили бока под пули и удлинили путь… Еще два корсака вылетели из седел после выстрелов.

Погоня рассеялась, отступила.

Вожа перезарядил каналы ружейного барабана. Потом с мучительным стоном сломал стрелу и выдернул обломок. Оторвал рукав рубахи и как мог завязал рану.

Он встал. Перед глазами раненого поле качнулось, горизонт поплыл. Но он превозмог боль и слабость. Потянулся к кожаному мешку. Мешок оказался сделан из шкуры, содранной с лошадиной головы. В месте, где была шея, вставлено дно – круглый кусок кожи, пришитый конским волосом. Рот служил устьем грушеобразного сосуда, а уши рукоятками. Корсаки и башкиры часто шили такие мешки из шкур сдохших животных, и потому они смердели.

Вожа принюхался и сморщился:

– Из падали мешки шьют.

Он пил кумыс глоток за глотком, не в силах остановиться. Сытная живительная, слегка пьянящая жидкость придала ему сил. Он забрался на коня и рысью пошел на запад, к Яику.

Корсаки двинулись за ним, но на более почтительном расстоянии. Они приметили смятую, обагренную кровью траву на кургане и ждали своего часа.

Вскоре зверолов залег на другом кургане-маре, на вершине которого стояла, точнее, сидела, каменная баба. Идол вырезан в камне в рост человека. Очертания бабы различались только до пояса. Простоволосая, обнаженные висячие груди, руки на уровне живота держат чашку. Идолище смотрело строго и скорбно.

Вожа залег за каменным идолом. Ордынцы не пошли на него в лобовую атаку, но, лежа в траве, обстреляли из своих фитильных ружей. Одна пуля попала в каменного идола древних народов, чьи оружие и украшения из бронзы находили редкие рисковые гробокопатели. Почудилось, идол гневно сверкнул глазами.

Несмотря на обстрел мары и воинственные крики, корсаки отступили и в этот раз. Высота всего лишь в две сажени давала преимущество. Ощутимое преимущество. Зверолов хорошо видел ордынцев, залегших в траве на расстоянии трехсот-трехсот пятидесяти шагов. Он выиграл очередную дуэль. Во время перестрелки с лежащими кочевниками не все его выстрелы достигали цели. Зато спешить некуда. Залегшие ордынцы представляли малую цель, но оставались неподвижными. Зверолов размеренными движениями перезаряжал один из каналов ружейного барабана и палил, палил. Он выбил из схватки еще двух преследователей. Остальные отползли в дождевую промоину.

Вожа снова забрался на коня и поскакал в сторону Яика. Казалось, он уже ушел от погони. Если бы не жаркое солнце да иссушающий юго-восточный ветер и кровоточащая рана. Во время перестрелки кровотечение почти прекращалось, но от скачки и сильной тряски кровотечение усиливалось. Повязка не просыхала, и силы постепенно покинули зверолова. Поводья ослабли. Тополь перешел на шаг… остановился. Вожа в полубессознательном состоянии заметил остановку, только когда свалился с коня и ударился о землю.

Падение привело Вожу в чувство. Он понял, что нужно остановиться и зализывать раны.

– Эк как меня растрясло, – забравшись на коня, Вожа едва дотянул до ближайшего кургана.

Ордынцы почти отказались от погони. Они остановились и уныло провожали взглядом зверолова, который неспешным шагом ехал по равнине. Его неожиданное падение с лошади их воодушевило.

На кургане Вожа помочился в ладонь и ожег мочой раны. Собственная моча считалась в Диком поле лучшим обеззараживающим средством. Другого и не было. Вожа подержал открытые раны на солнце, приложил заживляющие травы и прикрыл их тряпицей. Когда кровотечение прекратилось, Вожа снял узду с Тополя и отпустил коня:

– Уходи. Пропадешь без воды. Ну. Если не помру, приходи ночью.

Вожа тихонько посвистел коню какую-то знакомую обоим мелодию и резко стеганул по крупу. – Пошел.

Лежать на горячей прокаленной земле, едва прикрытой сухой травой, и смотреть за округой оказалось трудно. Вожа отбросил пустой мешок из-под кумыса и впал в полусон, в полузабытье. Он слышал пение ветерка, чирикание стрепетов, потом погрузился в видения…

Ордынцы не сразу подошли к кургану. Они долго прислушивались, присматривались, потом обтекали курган со всех сторон и стали медленно, тихо приближаться к возвышенности. Приблизятся и остановятся, боязливо прислушиваются. Приблизятся и опять остановятся.

Вороны тоже важно похаживали на почтительном отдалении и шаг за шагом приближались к неподвижно лежащему человеку. Это расположило ордынцев к более быстрому продвижению.

Прошел над курганом орел-стервятник. Запах пороховой гари отпугивал его, но внизу было так тихо… Стервятник снизился и пошел над курганом еще раз. Совсем низко. Тень стервятника пала на лицо зверолова и пробудила того.

Два точных оглушительных выстрела встретили уже бегущих в полный рост ордынцев. Чуявшие легкую добычу корсаки всполошились:

– Хитрая лиса!

– Обманул!

Двое спешились и залегли в малой низине всего в полусотне саженей от кургана. Остальные в панике отступили. Из низины, не высовываясь, кричали:

– Беркут, скоро сдохнешь! Твоя шкура – наша шкура! Твое ружье – наше ружье! Твоя голова нашим собакам достанется!

– Солнце убьет тебя! Не мучайся! Отдай ружье! Тогда отпустим тебя.

К вечеру от потери крови у Вожи начались галлюцинации. Он иногда палил, расстреливая чудища-наваждения…

Жажда мучила зверолова и отнимала силы. Однако ночью он почувствовал себя лучше. Кровотечение прекратилось еще днем. Железный организм и сухой климат тому способствовали. Нет худа без добра. Зной выбил зверолова из седла, но на знойном воздухе раны затягивались быстро.

При свете луны, которую иногда застилали бегущие облака, Вожа следил за каждой тенью. Он трижды за ночь стрелял в сторону сомнительных шорохов.

К утру силы Вожу оставили. Он чутко задремал, привалившись к каменной бабе. Малиновая заря занималась на востоке. Все светлее вокруг. На небе ни облачка. День предстоял убийственно жаркий.

– Воды, воды, – в забытьи прошептал зверолов сухими потрескавшимися губами.

Пребывая точно в густой дымке, Вожа провел рукой по траве. Влага захолодила руку, выпала роса… Вожа очнулся. Он провел рукой по траве еще раз и попробовал пососать кисть, но на коже мало чего осталось. Сорвал былинку, но крошечные жемчужинки живительной влаги упали на землю.

Вожа в недоумении посмотрел на росную траву. Но вот мысль промелькнула в его красных от напряжения и бессонницы глазах. Он полез в нагрудный карман и извлек оттуда единственную вещь, доставшуюся ему в наследство от матери. Белый льняной платочек с надписью «Никита Старков», вышитый заботливой рукой матери. Вожа всегда носил его с собой, не подозревая, что когда-нибудь это его здорово выручит…

– Мама как в воду глядела, – пробормотал Вожа. – Будто знала, что мне больше всего в жизни пригодится.

Вожа промокал платком траву с росой; затем ложился на спину и, сжимая платок в кулаке, отжимал в рот несколько капель. Он ползал по кургану и собирал росу:

– Еще поживем. Еще постреляем…

Вожа утолил жажду и даже отжал несколько глотков росной влаги в пустой кожаный мешок. Мизер, которого достаточно, чтобы поддержать силы и не впасть в предательское забытье.

Ближе к вечеру Вожа почувствовал прилив сил. Рана ныла, но на ее месте огрубелый палец нащупал нежную сухую корочку. Корочка ветрилась с каждым часом и с каждым часом силы прибывали.

Зверолов даже решился на вылазку. Превозмогая боль, он стал приплясывать на кургане и задирать кочевников:

– Корсаки! Слышите меня! Не дождетесь, что подохну! На мне все заживает, как на собаке. Выходи, покалякаем. Корсаки! Кривоногие! Выходи!

Вызывая на бой, табунщики и звероловы Дикого поля случалось, поддразнивали кочевников за часто встречающуюся среди них кризизну ног, вызванную долгим сидением на корточках у костра, длительной верховой ездой и больше всего устройством детских люлек с наклонным дном.

В низине произошло шевеление, но никто не выглянул. Раззадорить кочевников не удалось, но получилось посеять сомнение в скорой кончине зверолова.

Вожа встал, скрючившись, на согнутые ноги и изобразил кочевника: – Кривоногие, выходи!

Остальное свершилось мгновенно. Из низины приподнялись двое. Один выпустил стрелу, другой ордынец целился из ружья. Вожа тут же упал и в падении выстрелил. Ответом стал вскрик и брань.

– Одного зацепил, – с удовлетворением сказал себе зверолов. Спустя время округа притихла, и стайка ворон и воронов вернулась к месту боя. Зверолов не выдержал и пальнул из пистолета в одну из самых крикливых птиц. Тяжелая пуля так разнесла летающее пугало, что на курган просыпался дождь черных перьев.

Поразмыслив, Вожа сложил руки у рта и закричал:

– Корсаки! Если в вашем ауле есть дюжина джигитов, готовых умереть за одну мою шкуру, то поднимайте головы. Скоро ваши жены будут ласкать других джигитов!! Выходи на бой!

Ночью, неслышно ступая, на курган пришел Тополь. Днем Вожа видел, как корсаки гонялись за ним в степи, но конь не подпустил их. Мягкие губы четвероногого друга ткнулись в ладонь зверолова.

Вожа сел на коня и осторожно тронулся в черноту ночи, готовый пойти вскачь. Но никто его не преследовал и не охотился за ним. Ордынцы неслышно ушли ночью, унося убитых.

Днем преследователи могли вернуться с подкреплением, и потому Вожа неожиданно направился на восток в пустыню. Весь день он провел в седле. Тополь уносил его в маловодные безлюдные места, где даже кочевники не появлялись годами. Здесь территория горьких трав: дикого укропа, клоповника, лебеды, каменного чая, полынки. Да еще заросли ковыля и вездесущего типчака. Но и эти травы не густо пробивались из потрескавшейся почвы и среди сыпучих песчаников.

На другой день занялся легкий ветерок с азиатской стороны. Он поднял и принес мельчайшую песчаную пыль. Воздух сделался сухим и горячим. Диск солнца обозначился резко, но не слепил. На него можно смотреть как при закате.

– Мгла, – Вожа успокаивающе потрепал Тополя рукой по холке. – Это нам на руку. Лишь бы шурган[56]56
  Шурган – песчаная буря.


[Закрыть] не начался.

Постепенно мгла усилилась. Солнца не стало видно совсем. Вместо солнца светлое пятно… Мгла могла висеть день-два, а могла висеть и три недели кряду. Вожа ехал неспешным шагом и в каком-то странном желтоватом знойном сумраке. Видимость сократилась до сотни саженей. Ориентироваться в степи стало трудно даже для опытного зверолова. Поводья отпущены. Конь шел произвольно.

Путник наткнулся на родничок, слабо выбивающийся из земли. В небольшой воронке подземный источник перекатывал песчинки и крошечные камешки. Вожа спешился и зачерпнул войлочной шляпой воды из родниковой воронки.

– Солона, горчит маленько, но пить можно, – сказал Вожа сам себе.

Вожа пошел вслед за родником. Он вспугнул одичавшего драмодера[57]57
  Драмодер – одногорбый верблюд.


[Закрыть], обнаружил следы сайгаков, больших охотников до соленой воды. Через полторы сотни саженей ручеек растворился в песчаной земле без остатка.

За Волгой, южнее Иргиза и восточнее Яика не только ручьи, но и многие реки растворялись в почве с большим количеством песка, не дойдя до моря или другой реки. Иные из них прерывали свое течение после весеннего паводка, образуя цепочку не связанных между собой озер. У некоторых ниже по сухому руслу течение воды снова появлялось и постепенно увеличивалось. Такие разорванные реки для звероловов не в диковинку. Но места исчезающих рек были еще пустынны и оседлыми людьми совсем не заселены.

Вожа вернулся к истоку родникового ручейка. Тополь щипал траву вокруг родниковой чаши.

– Назовем родник твоим именем, Тополь. Мне здесь нравится. Посплю, а ты посторожи.

Конь, не поднимая головы, посмотрел большим умным глазом на хозяина и продолжал щипать низкую траву, потряхивая большой головой.

Вожа проспал сутки. Проснулся, пожевал сушеной гусятины и заснул еще на сутки. Рана еще ныла, но не тяготила как раньше и даже при движении рукой не кровоточила. Спустя еще день и ночь зверолов почти оправился. Остальное заживет по дороге, решил он.

По законам Дикого поля за обман на мене полагалось отомстить с оружием в руках. В необходимости того житель поля не усомнился ни на одно мгновение. Первопроходцы поля особой сентиментальностью не страдали. Такими их сделала суровая жизнь.

Вожа взнуздал Тополя и направился к аулу Темира. Мгла начала рассеиваться. Солнце прояснилось, но на него еще можно смотреть не щурясь. Четкая видимость верста. Надо спешить…

22

К утру Мотя выбилась из сил. Но не то самое страшное. Светлевший рассвет раздвигал темноту, расширял видимое пространство. На склонившихся стебельках и листьях засветились капли прошедшего ночного ливня. Еще четверть часа и степная равнина откроет свои горизонты для внимательного наблюдателя.

Следовало затаиться, где-то спрятаться, но насколько хватало глаз, вокруг плоская равнина, ни лесочка, ни оврага. Мотя решила вырыть яму. Ножом взрезала дерн, рыхлила почву и выгребала ладонями. Грунт разбрасывала так, чтобы не было кучи.

– Может, могилку себе копаю, – Мотя шмыгнула носом, но не позволила появиться слезам. Рассвет подгонял.

Мотя вырыла яму в длину своего роста и легла в нее, на сырую землю. Под головой маленькая котомка, в руках нож. Только вечером, в сумерках девушка встала из ямы. Возле родничка утолила жажду, погрызла стебли борщевника и других съедобных трав, накопала белесых корней и дикого чеснока. Чувство голова притупилось.

Всю ночь Мотя бежала, ориентируясь по звездам. Иногда она шла мелкими усталыми шажками, а то некий порыв толкал ее, и она опять бежала изо всех сил. Крики летающих сов, вышедших на ночную охоту, сопровождали ее.

Очередной день Мотя встретила в земляной яме. Солнце раскалило воздух с самого утра. К полудню из-за жары лежать в яме стало невыносимо. К тому же атаковали оводы и мелкие кусачие мошки. Но деваться некуда. Приходилось терпеть.

От сартов Мотя ушла, но неменьшая угроза исходила от кочевников. После полудня девушка слышала конское ржание и близкие крики погонщиков скота. Она даже приподняла лицо и скосила глаза в сторону дижения кочевников. И едва не поплатилась за это. Один из кочевников осматривал окрестности и чуть было не заметил беглянку. Девушка затаила дыхание, прижав острие ножа к сердцу.

Заглядывал в яму и орел-стервятник; покружил над ямой. Отблеск солнца на лезвии ножа на время отпугнул его. Совсем рядом прошла небольшая стайка сайгаков.

И следующую ночь Мотя бежала, следуя положению Полярной звезды. В темноте наколола босые ноги о колючий татарник. Ноги крестьянских детей с детства узнавали землю на ощупь, к осени подошвы ног становились твердыми. Но ступни уже сбиты и расцарапаны. Порой, казалось, силы кончились, и дуновение ветерка пошатывало девушку. Но ничто не могло остановить беглянку. Ее отчаянное стремление добраться до родительского дома, до совсем другой планеты, добавляло ей силы откуда-то из воздуха.

В конце концов упорство Моти было вознаграждено. Она добралась до быстрого Яика. Речная синева, сочная зелень прибрежного камыша взбодрили изможденную путницу. Она спустилась к воде, вспугнув семейство кабанов. Ладонями зачерпнула воды, показавшейся необычайно сладкой. Даже поднявшаяся мгла не испугала ее.

Но через реку еще предстояло перебраться. Находчивая девушка принялась ломать руками, резать ножом толстые стебли камыша. Она сплела маленький плот, легла на него грудью и отважно отправилась вплавь через Яик.

Течение проволокло беглянку с добрую версту, но все ближе противоположный берег. На том берегу ее заметили казаки, ловившие рыбу и промышлявшие в камышах кабанов и уток.

Казаки помогли девушке выбраться на берег. Обогрели у костра, выспросили о судьбе, дали хлеба и по желанию беглянки отправили по одной из сиротских дорог.

Мотя вышла на Яик ближе к истокам Большого Иргиза, впадающего в Волгу. До дома ей идти еще очень далеко. На сиротской дороге привечали сирых, беглых и странствующих и в ту и в другую сторону, но от дыма до дыма здесь больше, чем на Соку, добрая сотня верст наберется.

Зеленые степи между руслами Иргиза, Самары и Сока таили немало опасностей. В руки работорговцев и здесь можно угодить. Потому Мотя шла полем вдоль зигзагообразной кромки прибрежного леса, в котором в случае опасности легко укрыться.