Текст книги "По законам Дикого поля"

Автор книги: Евгений Бажанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

11

Еще до восхода солнца Вожа и его названый брат вплавь на лошадях перебрались через Сок и двинулись в сторону реки Самара. Пес Волчок следовал за ними.

В пути им попадались густые колки, овраги, затененные зарослями, небольшие озерца с высоким камышом и множеством дичи. И все же Вожа уводил спутника дальше в богатую степь.

Русские зверобои и казаки-повольники, очарованные природой, назвали северную часть Дикого поля от Черемшана до Иргиза страной тысячи озер.

Среди нетронутой плугом лесостепи и болотистых низин протекало много рек и больших ручьев. Но еще больше озер. Земля, богатая грунтовыми водами, образовала многие тысячи озер.

Озера голубели среди лесной чащи и в открытой степи. Большие, длиной в десяток верст, и совсем крошечные, в десять саженей. Подпитываемые подземными родниками, они вспаивали густую луговую растительность, давали корм птице и водопой всему живому.

Однажды Васек услышал зычный вскрик красавца лебедя и достал стрелу для лука. Вожа нахмурился и положил руку на плечо юному зверолову.

– Мужики из деревни балуются пальбой по лебедям. Мы, промышленники, живем по законам Дикого поля. Закон не разрешает без большой нужды бить и потреблять лебедя, аиста и тетерева.

– Почему? – спросил Васек.

– Не бьем лебедя – птица верной любви, даже под пули возвращается к своей подстреленной любаве. Священная птица. Долгоносого, долговязого аиста небо и так обидело. И глухого тетерева не бей. Его легко добыть. Грех обижать блаженного и больного. Меня так учили. И ты так живи. Не нарушай закон, если хочешь, чтобы удача была у тебя частой гостьей. Поле и так нас кормит досыта. Не бери лишнего.

На взгорке среди чутких пасущихся тарпанов Васек увидел большое двугорбое существо:

– Смотри.

– Верблюд, – сказал Вожа. – Двадцать ден назад корсаки разграбили торговый караван хивинцев, идущих на торги в Самару. Верблюды и ослы разбежались. Длинный караван был. Триста верблюдов и ослов. Верблюд – хорошая животина. Ест мало, несет много. Давай заарканим.

К верблюду звероловы ехали не спеша. Старались не спугнуть. И все же за полусотню саженей двугорбый великан чего-то испугался и побежал так, что пришлось его преследовать вскачь, прежде чем аркан, брошенный меткой рукой, стянул шею великана пустыни. Но даже после этого с упрямцем пришлось повозиться.

Двугорбого привязали к дереву и решили забрать с собой на обратном пути.

– Зимой у нас пропадет животина, – вздохнул Васек. – К теплу привыкший.

– Выдюжит, – уверенно сказал Вожа. – Он выносливый. Холод переносит. Верблюды вместе с лошадьми и тарпанами тебенюют[31]31
  Тебеневка – пастьба зимой, с добычей травы из-под снега.


[Закрыть] зимой на буграх и гривах, где ветер снег почти сдувает. Там много засохшей травы. Лошади копытами разбивают наст, за ними идут верблюды, остальное подбирают овцы. Верблюд только сырости боится. Копыта заболевают.

На Волге бурлаки пробовали его к бичеве приспособить, таскать барки против течения. Не получилось. На лугах вязнут и от болезней дохнут. В степи он хорош. У воды ему плохо. Ты не был на Волге?

– Нет. Меня через Волгу совсем малым перевезли.

– Живы будем, будущей весной на ярмарку в Самару поедем. Веселое дело ярмарка. Припасов купим. Разгуляемся. Там сладости, карусели, куклы на ниточках, а народу всякого… Не счесть. Аж в глазах рябит. Столько.

Несколько дней звероловы охотились в лесных колках, в лугах и приозерных камышах. Били зверя на пропитание и ради шкур и внутренностей, из которых лекари делают лечебные снадобья… Добыли несколько сайгаков, лося, десяток лис и хорей, пару волков. Но главная забота – добыча птиц с красивыми перьями и редких птиц.

В лесу добывали лесных петухов – фазанов с ярким оперением. В степи настигали больших бегающих птиц – стрепетов и дудаков[32]32
  Дудак – так звероловы звали дрофу.


[Закрыть]. Но самое поразительное и изобильное птичье царство находилось на степных озерах.

Васек был ошеломлен тысячами и тысячами, миллионами пернатых, летавших и плескавшихся на открытой воде и среди густых высоченных камышей, закрывавших даже конного человека с головой. При гулком выстреле несметное количество больших и малых разноголосых птиц тучей поднималось в воздух, притом начинался такой гвалт, что звероловы друг друга не слышали. Стаи птиц заслоняли солнце. Журавли, бабы[33]33
  Баба – пеликан.


[Закрыть], гуси, бакланы, аисты, разного рода чайки и множество других больших и малых птиц мешалось в полете.

Одних только цапель звероловы здесь считали четыре вида: цапля рыжая, косматая, колпица и особо ценная белая, которую звероловы звали чапура. Уток восемь видов: кряква, полукряква, шелихвост, свиязь, широконоска, чирок, нырок, чернь. Однако Вожа отдавал предпочтение особой породе уток – казаркам. Эти красные смышленые созданья водились не только в норах по обрывистым берегам, но вполне освоились в пустующих норах сурков в открытой степи. Редкой краски перья побуждали добывать их.

Вожа показал Ваську с десяток видов куликов – от зуйки до бекаса. В долинах Сока и Самары звероловы нашли птичье царство, какого не встречали ни севернее, ни южнее. Даже в дельте Волги такого не было. Да и на всей земле подобного не знали.

Среди многих птиц Вожа выделял и больше других добывал каравайку[34]34
  Каравайка – птица семейства ибисов, гнездится вместе с цаплями и бакланами.


[Закрыть] за красно-коричневые перья с металлическим блеском. Каравайки целыми стадами ночевали в уреме. Где их, как и фазанов, ловили петлями.

Васек же очарован более всего грузными бабами, у которых самое примечательное – огромный клюв. В клюве и зобу у них помещались рыбины хороших размеров. Часто охотникам сразу доставалась и птица, и рыба. Белые перья с желтоватым отливом этих птиц тоже пользовались спросом у купцов.

Стрелять из ружья и лука звероловы предпочитали не часто, только в особых случаях. Водоплавающих птиц они ловили силками. В землю на берегу вбивали колья, от них на воду тянули веревки с силками, которые плавали на поверхности воды. Изобильная дичь сама шла в руки.

На протяжении столетий число птиц не убывало. Их становилось меньше только там, где шла сплошная распашка земли или появлялся спрос на персидские яйца, как говорили скупщики, для мыловаренных заводов. Но в Диком поле о заводах и не слыхивали.

Пригодился звероловам и пес. Волчок оказался хорошим помощником. После выстрела он со всех четырех лап бросался в воду как-то очень радостно. Из серьезной большой собаки, похожей на волка, превращался в большого, но добросовестного щенка. Обратно он плыл, таща в зубах тушку птицы. Приносил птицу целой. Если долго не было выстрелов и работы, то скучал и поскуливал, глядя на недосягаемый полет.

Вскоре в походных мешках звероловов добычи оказалось достаточно. Особый доход сулили добытые розовые фламинго, по-местному краснокрылы, утки, а также дрофы и стрепеты и, как ни странно, мелкие пестрые птахи. Свой устойчивый покупатель среди горожан и иностранцев на небольших птиц, которых жители Поля почему-то называли вонючками.

Звероловы-промышленники брали головы, хвосты, крылья и шкурки птиц, все, что шло для украшений в угоду столичным и иноземным модницам и военным на султаны. Гренадеры, драгуны и другие кавалерийские части считали постыдным появиться в приличном обществе без парадного головного убора, украшенного птичьими перьями. Богатые охотники и учебные заведения в далеких городах охотно перекупали у купцов птичьи чучела.

Между делом звероловы добыли и нескольких бобров. Их огромные хатки из ветвей, камыша, глины и ила достигали внушительных размеров – по сажени в высоту и по пять в ширину. Бобров здесь больше, чем во всей России. Не случайно многие озера носят одно название – Бобровое.

Бобры на озерах отменных размеров, но лучший сезон для охоты на них еще не пришел. Потому звероловы удовлетворились малым числом добытых зверьков, оставив до осени. Время тоже торопило их.

Вожа уже подумывал о том, что пора возвращаться к Калачевым. Но случилось происшествие, которое задержало звероловов.

Среди камышей Вожа и Васек неожиданно увидели большую грациозную кошку. Шерсть бело-сероватого цвета с желтым отливом и черными пятнами на спине и боках; с длинным хвостом с черными кольцами.

– Юлбарс[35]35
  Юлбарс – барс.


[Закрыть], – выдохнул Вожа. Прежде он не встречал, но сразу узнал зверя, которого знакомые кочевники описывали и называли юлбарсом. – Его следы видел на Иргизе. Сюда юлбарс заходит очень редко. – Вот и свиделись.

Зверолов поднял ружье, но залюбовался красивой неземной, легкой, крадущейся походкой большой кошки. Несколько шагов, и хищник поднял в камышах кабанов. Юлбарс на спине огромного вепря – это не менее впечатляющее зрелище.

В короткой яростной схватке вепрь выглядел достойно. Он прикрыл семейство и ушел сам, хоть и пораненный. Юлбарс довольствовался молочным поросенком, с которым мгновенно скрылся в камышах.

– Хорош, – восхищенно сказал Вожа, проводив взглядом хищника.

Звероловы вернулись во временный стан около озера. В последний день охоты они обошли ранее расставленные капканы. Во время обхода обнаружили, что по их следам ходил юлбарс и выгрызал добычу из захлопнувшихся капканов.

– Он за нами охотится? – спросил Васек.

– Он с нами шуткует. Так просто не разойдемся. Устроим ему засаду.

Звероловы сели в засаду на плавуне саженях в двадцати от берега. На самарских озерах плавун – обычное дело. Мелкая озерная вода прогревается с ранней весны и дает рост многочисленным растениям, которые имеют корни на дне озера, а листья и цветы выпускают на поверхность воды. Постепенно одни растения отмирают и дают жизнь другим, а на поверхности озера образовывается плотная плавучая пленка. На пленку падают листья, мелкий мусор, перья птиц, мошка. Со временем на плавуне прорастают травы и даже мелкий кустарник и скрепляют плавучую массу так, что она выдерживает идущего человека.

Вот здесь звероловы воткнули колышки, набросили на них епанчи, сверху накидали камышей, и получилось что-то вроде маленького шатра. Укрылись и стали ждать.

Вожа достал из мешка кусок кожи, стянутый бечевкой в кулек. В кульке оказался деготь. Вожа велел Ваську намазать дегтем лицо и руки от комаров и мошки.

Прошел день, другой… Птицы к шатру привыкли и совсем не замечали. Они сновали над самой водой. Стон и хохот раздавались в воздухе с первыми лучами солнца. Всякая рыбина и малек, очутившиеся у поверхности воды, схватывались какой-либо птицей, оказавшейся проворнее других. И сразу начинались ссоры, крики, схватки. Случалось, птица теряла рыбешку и тут же на лету ее подхватывала другая, и гомонящий птичий клубок на некоторое время рассыпался…

Но вот край солнца поднялся над горизонтом, над камышами, подул ветерок и донесся резкий вскрик. Вскоре появился орел-белохвост. Смолкли птичьи крики, все притихло.

Орел сделал полукруг, чуть не задел могучим крылом шатер звероловов и уселся на полузатопленную корягу старого упавшего осокоря так, что по грудь оказался в воде.

Хищник затих. Через некоторое время он резко взмахнул крыльями и быстро пошел над водой, стальные когти выхватили из воды большую зазевавшуюся рыбину. Медленно орел стал набирать высоту. Не зря орла-белохвоста звероловы называли еще и орлом-рыбаком.

Васек тихонько толкнул Вожу. Но тот приложил палец к губам, на всякий случай прослеживая направление полета белохвоста.

Юлбарс появился на берегу неожиданно, когда Вожа, истомившись на жаре, разрезал ножом толщу плавуна под шатром и достал пригоршню воды, чтобы смочить лицо и голову.

Первым юлбарса заметил Васек. Он нацелил свое ружье на камышового хищника, но право первого выстрела предоставил Воже. Выстрел зверолова был точен…

Звероловы бросились к берегу, разметав шатер, окутанный пороховым дымом. Юлбарс остался на месте. Вожа забросил на плечи тяжелую ношу и потащил на полевой стан. Радость светилась на лицах звероловов. Дорогую добычу несли они.

12

В усадьбу табунщиков звероловы возвращались кружным путем по степной гриве. По жизни, а тем паче в северной части Дикого поля, самый прямой путь не всегда самый короткий.

Лесостепь – это когда луговая равнина разрывается широкими клиньями непролазного леса. Такого непролазного, что пешему пройти очень трудно. Особый лес. Он гуще северного, гуще тайги.

В таком лесу, не тронутом топором, едва приметные витиеватые звериные тропки путаны, но даже они мало облегчают путь.

На Средней Волге климат еще достаточно влажный, а лето по-южному жаркое, и это способствовало появлению лесов особой густоты и состава подроста.

Разновозрастный нерубленый лес взметывал вверх кроны, где шла борьба за место под солнцем, но главная и самая жесткая борьба внизу… И все же не сама густота леса, не число стволов на десятину делало лес труднопроходимым, а состав кустарника. Девственные заволжские леса славились обилием колючего кустарника и обилием плодовых деревьев, которые цепляли путника не хуже железных крючков. Дикая яблоня столь обильно усеяна проклюнувшимися и засохшими отростками, что пройти ее заросли даже с топором местами просто невозможно, так переплелись ветки растущие и засохшие. В сочетании с буреломом и всюду вьющимся хмелем лиственный лес представал перед опытными путешественниками, впервые оказавшимися в заволжских лесах, сплошной стеной. Исследователи, посланные правительством для описания здешних мест, долгое время оказывались не в состоянии описать местность.

Разновозрастный нерубленый лес взметывал вверх кроны, где шла борьба за место под солнцем, но главная и самая жесткая борьба – внизу… И все же не сама густота леса, не число стволов на десятину делало лес труднопроходимым, а состав кустарника. Девственные заволжские леса славились обилием колючего кустарника и обилием плодовых деревьев, которые цепляли путника не хуже железных крючков. Дикая яблоня столь обильно усеяна проклюнувшимися и засохшими отростками, что пройти ее заросли даже с топором местами просто невозможно, так переплелись ветки растущие и засохшие. В сочетании с буреломом и всюду вьющимся хмелем лиственный лес представал перед опытным путешественниками, впервые оказавшимися в заволжских лесах, сплошной стеной. Исследователи, посланные правительством для описания здешних мест, долгое время оказывались не в состоянии описать местность.

Звероловы отличались особой пластичностью при движении по такому лесу, но даже они требовали оплату новой одежды, если подряжались вести служивых людей.

Вожа и Васек шли степной стороной, выгадывая лучшие проходы. Сухой целительный и поутру еще прохладный воздух омывал лицо и тело, бодрил. Отдохнувшие за ночь кони несли легко. И если бы не вальяжный, спокойный верблюд, идущий на поводке, то всадники давно пошли бы вскачь.

В степном доле все мирно и покойно. Только орлы и стервятники, без устали парящие в небе, напоминали, что в Диком поле все переменчиво.

Правее по ходу Васек увидел огромную птицу с неоперенной макушкой и голым горлом. Очень тонкий длинный клюв ее расклевывал павшего сайгака.

– Орел! – показал Васек.

– Нет, – Вожа отрицательно покачал головой. – Это стервятник. Как и сип, он питается падалью.

В сотне саженей другая могучая птица с белым пятном на плече подхватила зазевавшегося суслика.

– Орел-могильник, – пояснил Вожа. – Тоже питается падалью, но берет и сусликов, молодых зайчат, перепелок. Надо бы снять его пулей на чучело, да мешки полны и путь долог…

Могильников много. Ближе к дому возьмем. Лучший орел – это беркут. Вот настоящий охотник. Зайца, лису бьет, мелкую птицу, молодых сайгаков таскает. В паре с человеком даже на матерого волка идет. Одно гнездо присмотрел…

13

После полудня кони вынесли звероловов к маленькой деревеньке в четыре двора. Избы стояли четырехугольником, глухими стенами во внешнюю сторону, окнами внутрь. В отличие от обычных русских селений где-нибудь возле Москвы или Тулы у здешних переселенцев огороды располагались не только по задам, а больше в центре деревни, там, где привычнее видеть проезжую дорогу, улицу. В глухих бревенчатых стенах прорезаны маленькие, размером в горло кувшина, окошки для наблюдения и стрельбы в случае опасности.

В самом центре селения горбатился колодезный журавль для подъема воды. От колодца на четыре стороны шли деревянные желоба из досок и древесной коры для полива огородов.

При подходе звероловов к деревеньке ее жители узнали Вожу. Навстречу вышли два бородатых мужика. Один забросил ружье за спину, другой опустил лук. На пороге ближайшей избы показались женщины, парень с дротиком, куча ребятишек.

Мужики все широкоплечие, кряжистые. Одеты просто. Белые рубахи из льна, конопли и крапивы, темные крашеные штаны из той же ткани. Рубахи носят навыпуск и подпоясывают тонким шнурком или кушаком, если готовятся к бою.

Женщины одеты более затейливо. Цветные сарафаны и юбки, вышитые кофточки и рубашки с мережкой. Молодые – простоволосые, замужние повязали головы белыми платками.

На ногах сапоги, но больше лапти. Ребятня летом, как всегда, бегала босиком.

Обычное одеяние крестьян в лесной России. И весь быт селения – крестьянский… Не звероловы, не казаки и не пастухи Дикого поля, но землепашцы жили в маленьком селении.

Впрочем, переселенцы быстро впитывали обычаи и приемы, выработанные предыдущими землепроходцами. Устройство жилища, уважение к личному оружию… воспринимали быстро. Постепенно переходили на кожаную обувь, овладевали арканом табунщиков и многим другим. Они также чтили традицию помощи сиротам и сирым соотечественникам. В Диком поле первых землепашцев звали починками[36]36
  Починки – крестьяне – основатели первых землепашеских поселений в пустошах Дикого поля; возле них селились припущенники, которых пускали селиться рядом и брать пустующую землю с равным правом поднять сохой нови столько, сколько осилят.


[Закрыть], более поздних – припущенниками или новопочинками.

Поначалу починки старались селиться возле березовых и липовых колков и лесов. И селения часто называли Березовка, Липовка, Хмелевка, Сосновый Починок…

Береза и липа и в Диком поле ценились высоко. После березы липа – главное дерево для россиянина. Если смотреть на значимость для быта, то, пожалуй, липа даже важнее.

Береста березы заменяла древним русичам бумагу, из нее ладили лукошки и ведра. Ветки березы хороши в банных вениках; древесина хорошо горит и незаменима в поварском деле. Березовый сок пили. Березовыми почками лечились.

Из березы и лапти плели, но малопрочные.

А еще светлоликая береза душу радовала. Много песен о березе сложено.

И все же первым деревом в России оказалась кудрявая липа, главный друг и помощник крестьянина. Дерево-долгожитель. Наиболее старые деревья-патриархи почитались священными.

Во влажных местах липа достигала высоты пятнадцать-двадцать саженей, а толщина ствола в диаметре сажень и более.

Из гигантских лип древние русичи выдалбливали ладьи, на которых ходили по рекам и морям. Из липовых колод делали и более обыденные, но нужные предметы – корыта и чаны. В каждом дворе имелись.

Липа кормила славян, равно и другие соседние лесные племена. Пчелы брали лучший и самый изобильный взяток в цветущих липовых лесах.

Из древесины липы мастерили большую часть кухонной утвари – чашки, ложки… Липовые дрова согревали в стужу, к тому же хорошо пилились и кололись.

Липовый цвет собирали. Его заваривали и лечили им не одну болезнь.

Более всего липа славилась волокнистой внутренней частью коры, называемой лубом, а у молодой липы лыком.

Повозки переселенцев Дикого поля были крыты не только конопляным полотном и рогожей, плетенной из липового мочала, но нередко и гнутым лубом, укрывавшим от солнца и дождя.

Из лыка делали кули, циновки, банное мочало. Да еще знаменитые лапти – самую доступную обувь. Обувка аккуратная, легкая, мягкая. Мастера наловчились плести такие лапти, что даже воду и росную влагу не пропускали, держали ногу в сухости.

Обмотает крестьянин ногу тканью-портянкой, сунет в лапти и айда хоть на пятьдесят верст пешком. И мал и стар носили.

Плели лапти повсеместно. Ремесло простое, да без него никуда.

Липа кормила, одевала, обувала, согревала, постель давала, в бане мыла, лечила и даже транспортом служила.

Не случайно селение расположилось на опушке липового леса. И само селение починки назвали Липовка.

– Этих починков я сюда привел, – сказал Вожа. – Обжились уже. Здесь нам не откажут в передышке.

Еще на расстоянии виделось, что переселенцы улыбаются и рады гостям. В деревне всегда радовались гостю. Доброму знакомому и другу радовались вдвойне. До ближайшего селения несколько десятков верст по прямой. Гость в таком месте и развлечение, и рассказчик новостей.

В это время новости и указы из Москвы на почтовых лошадях шли до Волги несколько месяцев. Война могла начаться и кончиться, пока известие о ней дойдет до разных частей великого государства. До медвежьих углов новости государственные часто вообще не доходили, многие их и не ждали. Но если какое-то известие, даже местное, попадало в уединенное селение, то его долго вспоминали и обсуждали, а счисление дней и лет вели со дня появления и отъезда редкого гостя.

Звероловы еще не въехали во двор, а жены починков уже кинулись прибираться и стелить стол в самой большой избе. Эти люди сами создавали новые традиции и неписаные законы Дикого поля, по которым предстояло жить нескольким поколениям переселенцев. Радушие в отношении гостя – одна из их самых добрых черт.

Вместо приветствия Вожа взмахнул рукой и спросил:

– Как живете?

Коренастый бородач приветливо ответил:

– Как деды завещали: крепись, Богу молись и за соху держись. Звероловы и починки коротко обнялись и пошли в деревню. Коней у путников приняли, разнуздали, напоили и пустили на выгон пастись. Для собаки бросили требухи. Верблюда починки приняли в дар с благодарностью и недоумением. Этих животных они еще не знали…

Вожа попросил умыться. Скинул рубаху, обнажив мускулистые и неожиданно белые руки и широкую грудь. Только лицо, шея и кисти рук у него бронзовели, опаленные жарким солнцем, и оттеняли белизну кожи.

Бородатый мужик в белокипенной конопляной рубахе и черной поддевке тонкой струей поливал гостю на спину из деревянного ведра. Вожа с видимым удовольствием растирал лицо, плечи, грудь. Утереться подали льняное полотенце с узорами, вышитыми красной нитью.

Умылся и Васек, ежившийся от холодной колодезной воды.

Помогавшая ему пожилая женщина с добрыми материнскими глазами потрепала его рукой по голове и сказала:

– Полезай в бочку. Вода на солнышке прогрелась. Мы в ней в жару часто охлаждаемся. Для ребятни поставили.

Васек не заставил себя ждать. Вода в огромной сорокаведерной бочке приятно тепла и пахла древесиной дуба. Васек не удержался от радостного возгласа.

Пока жены починков стряпали и собирали на стол, звероловы решили передохнуть на завалинке, угощаясь пурей[37]37
  Пуря – крепкий медовый квас.


[Закрыть].

Жители трех дворов собрались вокруг гостей. Только в одной избе оказались сдержаннее. Хозяин Андриян Воейков зазвал жену в избу.

– Христина, где простыги?[38]38
  Простыги – на промысловом языке девицы; в Диком поле и в Сибири звероловы и починки издавна говорили на двух языках: обычном и промысловом, к последнему прибегали из суеверия, опасаясь сглаза от лешего.


[Закрыть]

– Наряжаются, – ответила жена. – Познакомь Вожу с нашими дочерьми. Парень видный, самостоятельный.

– Забыла поговорку переселенцев, – строгим голосом Андриян одернул жену.

– Про что толкуешь? Что вспомнил?

– А то. «Кто убился? – Бортник. А кто утонул? – Рыбак. А в поле убитый лежит? – Служивый человек». Так вот это все про него одного можно сказать.

– В Поле все под Богом ходим, – стояла на своем Христина. – На самом краешке стоим. Что завтра будет, не ведаем. Что вечером будет, не ведаем. Поговорка и про нас сложена.

– Мы-то хоть стараемся хорониться от смерти, не обвыклись с ней. А он сам косую ищет, даже дразнит ее. Ты – мать, должна понимать. Хочешь быстро вдовую дочь получить? Казаки все одно что огонь, которым и обогреться можно, и обжечься, кашу сварить и город спалить. А звероловы в Поле часто идут впереди казачьих ватаг. Когда вожами, а чаще в одиночку. Их жизнь в Диком поле – непрерывная схватка, один большой бой.

– Вспомни-ка, кто нам помогал впервоначале обжиться в Поле, – не сдавалась Христина. – Вожа – человек с головой. И зверобой достаточный. На прокорм всегда имеет.

– Поживем – посмотрим. А счас гони простыг со двора. Запри в баньке. И вели носа не показывать. Чтоб на глаза не лезли, не тревожили. А то возжей моих попробуют. Ты вот уговори Вожу остаться у нас. Разве не найдется в избе места для него? И новую избу можем поставить на помочах. Никто не откажет.

На завалинке Вожа расспрашивал починков про житье-бытье:

– В Поле видел ваши стада. А хлеба сеете меньше московских пахарей.

– Скотинку развели, – простодушно сказал кряжистый могучий дед с седой бородой, видимо, старший в молодой деревне.

Старики среди починков встречались не часто. В переселение отделялись преимущественно молодые и зрелые, способные выдержать все тяготы. Потому здесь особенно почитали стариков, особенно столетних, много помнивших…

– Я почитай в деревне самый достаточный, – продолжил старик после паузы. – Два десятка лошадей, четыре коровы дойные. Овец не считаю. Сотни две будет. Можно и более развести. Да куда нам?

– С мясом не тужим, – подхватил разговор сидевший рядом чернявый парень. – Помимо своей скотины, в округе зверя и птицы – хоть простой палкой бей. Намедни детвора пошла на озеро… Так по ведру гусиных и утиных яиц притащили. Яйца дудака под домашних гусей для смеха подкладывали. Вон какие выросли. – Рассказчик показал на больших птиц с длинными, как у аиста, ногами, только более мощными и сильными. – Тега, тега. Бегут, как домашние. Коров и кобылиц доить рук не хватает. Коровы делаются малоудойными. Их ласки[39]39
  Ласка – хищный пушной зверек; по наблюдениям, способна сосать коров.


[Закрыть] доят. Лучше скотины и пашни держать меньше, зато справнее.

– Две беды у нас, Вожа, – сказал мужик зрелых лет. – Ордынцы грозятся. Сколько скота пограблено и отогнано. Барахлишко в лесу держим. Закапываем. Еще хорошо, никого в полон у нас не угнали. Отбились, в лесу схоронились. А еще беда: хлеб девать некуда.

– Пропадает хлеб? – спросил Вожа.

– Амбарушки полные, – ответил седобородый старик. – И в лесу в яме на черный день схоронено. Андриян прошлый год привез запеченку[40]40
  Запеченка – на промысловом языке – кошка.


[Закрыть] брюхатую из заречной деревни. Мышиной потравы нет.

Вожа посмотрел на деревянные амбары, один из них каменный, сложен из дикого камня и глины. Ставили амбары перед избами, со стороны улицы. Сам вид амбаров придавал деревне основательность.

– Так что же? – Вожа непонимающе посмотрел на старика.

– Зерно хоть двадцать лет пролежит. Хужее не станет. Да куда его девать? Некуда продать. Глухомань. И островерхой[41]41
  Островерхая – на промысловом языке – церковь.


[Закрыть] нет. Дети не крещены, молодые не венчаны, старики не причащены. Так не обвыкли. Опять молодым хороводиться негде. Мы уж думаем: не стронуться ли нам в другое место. Одни вот повернули к Волге ближе.

– Чего же вам надо? – подивился Вожа. – Вокруг приволье! Податей еще не платите, пока не отыскали вас. Птицы и скотины полный двор. Земля плоха? Или под барина хотите сесть?

– Грех жаловаться, – вздохнул старик. – Воля дорога, и землица есть добрая. Конечно, здешнюю новь[42]42
  Новь – целинная земля, распахиваемая впервые.


[Закрыть] поднимать тяжело. Одна лошадь плуга не тянет… Двух запрягаем, часто меняем. Так долы уросли. Измаешься. Да куда хлеб девать, где товару купить? Уж мы посевы сократили. А самая большая беда от лихих ордынцев. Что завтра будет – не ведаем.

Вожа улыбнулся. Он понял, что починки не случайно кивают на трудности и говорят на смеси обычного языка и промыслового. Боятся сглаза и потому больше говорят о больном.

– Пускайте припущенников, – сказал Вожа. – Большому селению отбиться легче. Скоро будет вам подмога и от царских людей. Новую Закамскую линию строят. И Самарская, наверное, будет. Для обороны от кочевой орды. К северу крепость Красный Яр поставили. По вольному найму и я помогал для крепости подходящее место разведать. Прежней воли к грабежу скоро меньше останется. Сведущие люди сказали: и по реке Самаре до реки Ори и Яика поставят крепости. Хлеба излишки можно продать только на Яике. По осени укажу дорогу на Яик. Или к черкасам кинельским сведу. Они каждый год снаряжаются на Яик. Их каравану несколько ружей и дротиков не помешают.

– Оставайся с нами, – предложила подошедшая Христина. – И нам надежней, и тебе веселей. Мужики избу добрую поставят. Скотинки дадим.

Вожа благодарно склонил голову, но ответил отказом:

– Вырос бродягой. В душе бродяга. Многое умею, а хлеба никогда не сеял. В чистом поле мне привольно.

– Куда странствовать пойдешь? – спросил светловолосый парень, стриженный по крестьянскому способу в кружок. – Чай и так много повидал.

– Много, согласился Вожа. – На Волге у рыбаков был. В Жигулях черных медведей добывал. На Уральских горах кулемы[43]43
  Кулема – западня на соболя и другого пушного зверя, в которой чутко настороженное бревно придавливает зверя, пришедшего полакомиться приманкой.


[Закрыть] на соболей ставил. В Хиву караваны провожал. По Дикому полю до самой Астрахани и моря персидского хаживал. Повидал. Только хочу на Кубань-реку сходить, у кубанских татар поискать матушку. Жива ли, не знаю. Что-то чудится мне, что плачет и зовет меня, просит вызволить от воров. Вот помогу табунщикам, может, и поеду…

– Да узнаешь ли ты ее?

– Голос хорошо помню.

Мелькнула тень с небесного облака, и раздался истошный крик молодухи. Матерый бурый беркут упал с поднебесья. Перед землей он распластал крылья и под острым углом спланировал и подхватил мальчонку в одной рубашке. Малыш делал первые неуверенные шаги по родному нолю под одобрительным взором матери, которая несла в животе второго ребенка. И вот он уже высоко над землей. От истошного крика беркут было дрогнул, качнулся, но малыша не выпустил. Хищник поднимался все выше.

В Диком поле многочисленные орлы, стервятники, коршуны и другие хищные птицы не боялись людей, часто кружили над селениями. Таскали кур, гусят, подбирали отбросы. Случалось, и маленьких детей похищали.

Вожа подхватил ружье, выбежал за избу и прицелился. Он подержал в прицеле удаляющегося хищника, который держал под собой мальчишку. Риск попасть в ребенка был велик. Но даже в случае удачного выстрела или от испуга беркут мог выпустить мальчишку, и тот, падая с большой высоты, непременно убился бы.

– Не стреляй, – сказал он чернявому парню. – Малыш убьется о землю.

Зверолов громким посвистом подозвал Тополя и одним махом вскочил на расседланного скакуна. Он только успел крикнуть:

– Васек, аркан и мешок!

Васек поймал лошадь, забросил ей на спину два кожаных вьючных мешка, связанных между собой, и, не взнуздав ее, поскакал за звероловом. Следом потянулись починки.

Беркут, взмахивая могучими крыльями, летел по прямой к своему гнезду, где его ждали птенцы. Ноша была тяжелой, но беркут не выпускал ее. Следом за ним гнались всадники.

Сумасшедшая скачка длилась на протяжении нескольких верст. Кони стлались над степью, так что легкий попутный ветерок становился встречным.

Едва беркут снизился над гнездом на вершине одинокого высоченного осокоря, как Вожа спешился и выстрелил в дерево пониже гнезда. Беркут – это оказался крупный самец – переполошился и взмыл в небо, оставив человеческое дитя в гнезде.

Вожа подъехал к дереву и осмотрел его. Подоспевший Васек привез веревку – аркан, мешки…

Вожа выбрал тот аркан, где на одном конце уже привязан длинный металлический крюк. Он выпустил из ладони конец веревки с крюком, общей длиной немного больше локтя, и, раскрутив, забросил его к примеченной ветке. Крюк зацепился за достаточно толстый сук.