Текст книги "Закон Мерфи в СССР (СИ)"

Автор книги: Евгений Капба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я смотрел на него и не мог понять – почему он ко мне пришел-то? Выговориться? Очень непохоже. Подослали? Вот это вернее. Так и спросил:

– А вшивый журналист Минского корпункта "Комсомольской правды" тут каким боком?

– Ой, не прибедняйся, – вальяжно махнул рукой Исаков. – Ты у нас – фигура союзного масштаба, пусть широко известная и в довольно узких кругах. Сазонкин сказал – теперь у тебя с Петром Мироновичем связь через меня. Можешь Валентину Васильевичу перезвонить, он подтвердит. Мало ли, что-то вспомнишь интересное, или накопаешь в рамках политики партии и нового курса на Модернизацию... Если что – кое-что из папочки я читал. Я знал, конечно, что ты, Белозор, непростой тип, но что практически новые Мессинг с Рерихом, или там Блаватская!.. Это для меня уже слишком!

Блаватская? Ну, с ней меня еще не сравнивали, тьфу, тьфу, чтоб ей икалось. Вот уж кого и за деньги не надь, и даром не надь... Еще и Рериха приплел. Белозор который ищет Беловодье? Каламбуры за триста!

Владимир Александрович вдруг отставил руку с сигарой в сторону, наклонился ко мне и заговорщицким шепотом спросил:

– А эту свою Таисию ты тоже... Ну... Это самое...

– Что? – не понял я. – В каком смысле – это самое?

– Ну, загипнотизировал? Такая краля... А ты – такой раздолбай! – он был доволен собой и своей шуткой, и снова расхохотался, запрокидывая голову: – А-ха-ха!

Мне стало казаться, что за этим оптимизмом и веселостью на самом деле скрывается серьезный нервный срыв и эмоциональное выгорание. По крайней мере мешки под глазами у него были будь здоров, и едким табачным дымом он затягивался, используя все мышцы лица. Курить сигары взатяг? Сумасшедший!

Но в целом – новость про то, что связь с первыми лицами у меня всё-таки есть, и отвечать за нее будет Исаков, по большому счету, была позитивной. По крайней мере, сидеть без дела я не собирался: если уж пошли перемены, и сбежать от них не получится – есть шанс их возглавить. По крайней мере, в деле становления новой советской журналистики. Почему бы и нет? Короля делает свита, политика делают журналисты. По крайней мере в следующие сорок лет именно так дело обстоять и будет. Сам я в политику не особо рвусь, но у них там и без меня вагон желающих. Научить, подсказать – это можно попробовать.

Конечно, за Исаковым заехала "Чайка". В "Чайке" за рулем сидел некто с лицом непримечательным, но мне весьма знакомым. Его фамилия была Ершов, и мы как-то имели с ним неприятный разговор, но я обиды не держал – работа у него была и есть такая, неприятные разговоры разговаривать... И вещи неприятные делать. По крайней мере можно было быть уверенным – Исаков в надежных руках.

* * *

Я заявился в корпункт сразу после того, как получил нагоняй от главврача: он лично пришел посмотреть на наглого Белозора, который сбежал за три дня до выписки, а теперь требует справку и больничный. Но увидев меня – растаял. Оказывается, я написал пару месяцев назад статью про сына этого умнейшего и по-врачебному безжалостного седого дядьки! Бравый десантник сейчас находился в Афгане, служил в Витебской дивизии ВДВ, и фото парня в "Комсомолке" и пара строк про его армейское житье-бытье для отца были бальзамом на душу. В общем – получил я больничный и выписку.

Так что Старовойтов смотрел на меня хоть и с подозрением, но без доли враждебности:

– Объясни мне вот что, Белозор, – начал он. – Ты ведь в партии не состоишь до сих пор?

– Не состою, – мотнул головой я и тут же поморщился: не с моей травмой башкой размахивать!

– Тогда какого хрена из республиканского ЦК интересуются твоим санаторно-курортным лечением? Это и так – нонсенс, центральное издание – и беспартийный журналист!

– Ценный сотрудник? – пожал плечами я. – Но в санаторий я бы съездил, почему нет. Задолбался, знаете ли!

– То ест после Афгана ты не задолбался, а сейчас, когда родная редакция просит помощи – задолбался? – всплеснул руками Старовойтов.

Вот же черт, я впервые обратил внимание на сходство директора корпункта с Исаковым: оба загорелые, белозубые, чернобровые, только Михаил Иванович Старовойтов всё-таки постарше и седины значительно больше... А так – ну чисто братья!

– А что редакция? – уточнил я. – Я кому-то в Москве понадобился?

– Именно! Требуют мастер-класс по журналистским расследованиям. Ты у нас просто идеально для этого подходишь, плюс главред сменился – хочет с тобой познакомиться...

– А старый не хотел?

– А тебе не плевать? Ты хоть знаешь, кого главредом "Комсомолки" поставили? – Старовойтов пребывал в странном возбуждении.

– И кого же?

– Аркадия Ваксберга! – увидев моё ошарашенное выражение лица, директор корпункта довольно осклабился. – Вот и езжай в свой санаторий с этой мыслью. А в Москву как раз в ноябре попадешь, после отдыха. Можешь даже в Минск не заезжать – договоримся, там обещали под тебя подстроиться. В пределах разумного, конечно...

Выходил я из корпункта в совершенно очумелом состоянии. Аркадий Ваксберг – главный редактор "Комсомольской правды"? Я даже не знаю, что круче – это, или тандем Романова и Машерова у руля СССР... Вот тебе и круги на воде!

Глава 3, в которой стучат колеса

– Чуф-ф-ф-ф! – сказал поезд и девчата забеспокоились.

– А он без нас не уедет? А давайте уже пойдем в вагон?

– А циво он так делаит "цю-ю-уф"?

– Гера, а ты точно взял билеты?

Я точно взял билеты. Просто в осенней одежде очень много карманов, а учитывая еще и пресловутые-восхитительные штаны – их количество и вовсе удваивается. Потому я хладнокровно поставил дамские чемоданы на перрон, скинул туда же свой рюкзак и принялся методично обыскивать карманы. Нашел червонец, четыре конфеты "рачки" – это меня в корпункте угостиили, еще – скрепку, резинку для волос, маленького пластмассового пупсика, мелочь россыпью, спички, какие-то бумажечки, огрызок простого карандаша...

– Гера!!! – глаза Таси постепенно окрашивались в цвет крыжовника, а значит – пора было кончать цирк.

Действительно – билеты нашлись в заднем кармане штанов, и появились на свет Божий немедленно.

– Вуаля!

– Паяц! – сказала Таисия и выдернула у меня из рук проездные документы.

А я что? А я ничего! Просто никак не привыкну что снарядиться для поездки молодому холостому мужчине – это одно, а трём красавицам – совсем другое. Мне-то что? Нищему собраться только подпоясаться! А девчатам – купальник надо (температуру моря обещали +18-19, для северянок это что-то вроде кипятка), платья – надо (в рестораны ходить и по набережной гулять, всем троим), ботинки и костюм для горного туризма – надо (вдруг Вася с Асей с кем-то подружатся и можно будет их оставить и сходить в горы), зимняя одежда – тоже надо (в ноябре возвращаться будем, а это не шутки) и так далее и так далее...

– Значит у вас пятое, шестое, седьмое места... Ага, самая маленькая – без места, – кивнула проводница. – Проходите в вагон, вон еще пассажиры бегут!

Я торжествующе посмотрел на пару взрослых и солидных опоздунов: несмотря на количество детей и чемоданов, мы были не последние!

* * *

Ни в одном американском фильме начала двадцать первого века я не видел плацкартов. Я вообще не видел там вагона, где можно поспать. Только сидячие – этого добра в голливудском кино хватает! Это странно: США – огромная страна, и я никогда не поверю что все триста с гаком миллионов американцев передвигаются только машинами и самолетами! Наверняка ездят там в своих американских плацкартах, просто от нас их скрывают ввиду неприглядности и бесконечного загнивания... С другой стороны – нью-йоркское метро они показывать не стесняются, так что же там такое таиться, в пассажирских американских вагонах? Портал в преисподнюю?

Сравнить наши, советские поезда с американскими было бы здорово, потому что там, в родной незалежной Беларуси я катался до берегов Черного моря на точь-в-точь таких же плацкартных вагонов Беларускай Чыгункi. Ну да, года эдак с 2015 "гравитационные" клозеты стали заменять на вакуумные, в вагонах появились кондиционеры, но в целом...

Бордовые или синие полки, раскладной столик, занавеска на гибкой держалке, которая втыкается в пазы рамы окна, твердые матрацы, практически невесомые подушки, кипяток из титана, сытные запахи, разговоры, и, конечно – граненые стаканы с чаем в подстаканниках! Вот есть у меня к ним слабость, очень они мне нравятся.

А девочкам – Асе с Васей – нравился поезд: весь, целиком и полностью. Они всё щупали, и везде лазили, и всё стремились облизать и везде втиснуться, и со всеми поздороваться и познакомиться. Не выпускать их из нашего купе было делом нетривиальным, но мы пока справлялись.

Когда проводница прошлась по вагонам и собрала билеты, я принялся за дело. Пользуясь своим ростом достал матрац, подушки, и принялся заправлять постели. Это лучше было сделать сразу – проверено! Я надевал наволочки и расправлял углы "конвертика" из простыни машинально, особенно не задумываясь. В будущей жизни на поездах приходилось ездить очень, очень часто, так что работа эта была привычная.

– Так ловко у тебя получается! – прокомментировала Тася. – Этому где-то учат?

– Папа научил. Мы с ним как-то вместе... Хм! – это ведь был МОЙ папа, а не белозоровский.

Таисия подумала, что я вспомнил покойного отца и мне взгрустнулось, а потому – обняла за талию и прижалась к спине: она сидела на нижней полке, а я нависал над купе и топтался в проходе. Но мой-то отец был жив! Поступил в МГУ, учится там уже второй год, ругается с преподавателями, всё сдает на пятёрки, а потом курит, ржёт и Гашека читает. И Битлов слушает. Интересно, они с мамой уже познакомились или еще нет? Вообще – это было бы забавно: посмотреть как сей гигант мысли и исполин духа проводил молодые годы! Я то помнил его уже ого-го: взрослым мужчиной, правильным и строгим. Но он ведь не всегда был таким, верно?

Эх, доберусь я до Москвы!

– Гея, а циво так поезд говоит: пити-пити-питу-биду-бидах? – спросила Ася.

– Потому что колеса стучат о стыки рельс. Там есть маленький зазор, где две длинные железяки крепятся друг к другу, и вот когда он попадает под колесо – то стучит.

– А-а-а-а! – с понимающим видом закивала Ася. – Тепей ясно!

– А если бы этого зазора не было – то не стучало бы? – уточнила Вася.

– Именно! – и я рассказал историю – про Америку, где рельсы были безстыковые, но народу это не понравилось, ибо романтики никакой, и правление железнодорожной компании приказало напилить пазов, чтобы колеса снова стучали.

И стук вернулся, и пассажиры были довольны. А вообще – стыки нужны, потому что летом металл от жары расширяется, зимой – сужается. Разница между максимальной и минимальной длиной рельсы на километр составляет около 12 сантиметров – вот зачем стыки! А безстыковые нужно делать из какой-то жутко сложной стали, а потому...

– А потому садись пить чай, – сказала Тася, и развернула бумажный пакет с выпечкой от Пантелеевны.

Это был очень сильный аргумент, потому как запахло просто одуряюще. И рельсы тут же отошли на второй план.

* * *

Оно и в мое время границы между Беларусью и Россией особо не существовало, а в СССР и вовсе деление на республики было скорее где-то на уровне документов и флагов, ну и местного колорита, понятное дело. Но найти местный колорит по разные стороны границ Брянской и Гомельской областей – это было дело гиблое.

Народ выходил покурить на каждой мало-мальски продолжительной станции, и я тоже решил размять ноги. Городок назывался Понеча, и тут между железнодорожниками шли очень оживленные переговоры. Отойдя подальше от курильщиков – как раз к окну нашей секции, откуда выглядывали взволнованные мордашки девчоночек, я помахал им, мол – не уедет без меня поезд, и прислушался:

– С четырнадцатого перегнали? – спросил женский веселый голос.

– Всё нормально с четырнадцатым. Света, поставь чайник! – откликнулся хриплый мужской.

Беседа при этом транслировалась сквозь динамики, по громкой связи, на весь вокзал и все перроны.

– Закипел твой чай, пить не с чем!

– Передай Васе чтоб ватрушки принес... – заскрипело из рупоров громкоговорителей.

– Передам. Гриша, у тебя на двенадцатом товарный, займись!

Мне кажется, или очень-важные-переговоры на очень-важном-железнодорожном-узле должны вестись как-то по другому? Конечно, эхо и шипение из динамиков добавляли этому трёпу официальности, но если прислушаться...

– Пассажирский с третьего выпусти, Вась!

– Сейчас выпущу, на меня тоже чашку найди, Света, ладно? – этот ватрушечный Вася был явно помоложе Гриши.

– Есть чашка, выпускай пассажирский!

Я увидел, как проводники у вагонов зашевелились. Вообще, никто особенно не удивлялся таким пустопорожним разговорам, и у меня возникло три мысли: либо никто их не слушает, либо все давно привыкли, либо я сошел с ума.

– С третьего пути отправляется пассажирский поезд номер такой-то сообщением Минск-Адлер... – заголосила официальным голосом Света из громкоговорителя. – С третьего пути...

Все живо засуетились и сунулись в вагон, я зашел последним, услышав на прощание:

– Вася, где ватрушки? Ватрушки возьми в диспетчерскую как пассажирский отправишь!

Дети долго не могли уснуть, перевозбужденные, а потом вырубились валетом на нижней полке, и уснули аки ангелы Божьи. Мы с Тасей сидели на оставшейся полке, пили чай и говорили о пустяках, и смотрели в черноту за окном, где мелькали мерцающие огни далеких деревень.

А в полночь поезд остановился в Брянске и весь вагон синхронно сделал ХР-Р-Р-Р-Р!!! Наверное, стыки между рельсами обладали еще и противохрапным лечебным свойством, иначе этот феномен я объяснить не мог.

* * *

Скучно детям стало уже утром: к людям мы им приставать не давали, играть в Бразилию, где много диких обезьян – тоже. Потому – настало время действовать. Жестом фокусника я извлек из чемодана собственноручно напиленную и отшлифованную "Дженгу" – "Башню" то есть.

– О-о-о-о! – сказали дети.

Башня была значительно меньше, чем стандартная, с плашками по пять сантиметров в длину. Однако, тряска в поезде и некоторая детская неуклюжесть вкупе с необходимостью после обрушения очередной конструкции ползать по всему вагону и собирать кубики – всё это добавляло драматизма игровому процессу. За нами с интересом наблюдали попутчики с боковушек и проходящие мимо пассажиры и работники поезда. Проводницы иногда останавливались и ахали, когда высоченная, балансирующая на одной-двух деталях башня грозила рухнуть.

Маленькие девочки народ такой: даже самая лучшая игра им со временем приедается. Таисия, как опытная мамочка-путешественница, приготовила целый аттракцион для своих миниатюрных миленьких копий. Например – вкладыши из номеров журнала "Веселые картинки", с вырезалками в стиле "наряди меня". Там была девочка в трусах и майке – под заголовком "Если ты идешь в гости", и три мальчика-богатыря, для которых можно было вырезать мечи, панцири и даже бороды с усами, а еще – молдавские и грузинские национальные костюмы, которые ни для богатырей, ни "если ты идешь в гости" – не подходили. Но никого это не смущало – в дело шло всё.

В общем, путешествие с детьми оказалось процессом не менее увлекательным, чем без них. По крайней мере про отсутствие гаджетов и интернета я на время забыл. Но поездка вырисовывалась гораздо более суетливой, чем в одиночку – определенно. Мне даже стало казаться, что так мы и приедем в Адлер, под хихиканья и писки, и копошение – без проблем и переживаний. Ан нет – не получилось.

Нельзя ведь просто так взять – и доехать без приключений.

* * *

На Воронеже в вагон зашли двое: высокий красивый парень в импортной кожаной куртке, джинсах и кроссовках-"кимрах", и суетливый кудрявый черноволосый мужчина неопределенного возраста – в костюме в полосочку. Парень, проходя мимо нашего купе, бросил оценивающий взгляд на Тасю, одобрительно прищурился, перебросил спортивную сумку из руки в руку и пружинистой походкой прошествовал дальше.

А кудрявый мимо не прошел:

– Разрешите, я саквояж поставлю? Это моя верхняя полка, – сказал он.

Зараза! Знал ведь, что нужно все четыре места выкупать, кой хрен не выкупил? Делать нечего – пришлось перекладывать наше имущество и уступать товарищу место. Однако, он располагаться наверху не торопился. Сел прямо на матрас с застеленным бельем и спросил:

– А вы вместе едете?

Дети насторожились, Тася осмотрела его с ног до головы и ответила:

– Вместе. А вы с какой целью интересуетесь?

–А я к мужчине вашему разговор имею... – он повернулся ко мне и выдал одним быстрым разборчивым словом: – Картишки-нарды-шашки-домино? Тысяча-преферанс-подкидной?

– Шахматы, – сказал я. – Дворовой бокс.

– Биатлон, – добавила Тася.

– У-у-у-у, как всё серьезно!– поцокал языком кудрявый. – Тогда я по вагону пройдусь, а саквояжик тут постоит.

Он поднялся, достал из саквояжа колоду карт и сунул ее в нагрудный карман, потом достал вторую – точно такую же, и отправил ее в карман боковой. И вправду пошел по вагону. Вскоре послышался голос:

– О, молодые люди, а я тут еду, скучно стало, подумал – может в картишки кто перекинуться хочет? Тысяча-преферанс-подкидной? Или там – нарды-шашки-домино?..

Кажется, кто-то повелся, и там, в конце вагона, раздался шумный и энергичный разговор.

– Это кто? – спросила Тася.

– Проходимец, – ответил я.

* * *

К вечеру проходимец решил вернуться. Он был явно доволен собой, а карманы его пиджака казались туго набитыми. Из конца вагона голоса продолжали слышаться – только звучали они разочарованно и досадливо. Кудрявый в пиджаке не снимая одежды накрылся простыней – с головой, и делал вид что спит, или и вправду– спал.

Перед самым Ростовом, ночью началась ходьба по вагону – те, из последнего купе, что-то оживленно рассказывали проводнице, та обещала вызвать милицию. Детей они не разбудили, а меня – очень даже, потому, спустившись с нижней полки я прошел в тамбур: посмотреть на Ростов.

За окном мелькали величественные холмистые пейзажи, тут и там сквозь тьму проглядывали хаты станиц.

– ... Четвертые сутки пылают станицы

Горит под ногами Донская зелмя... – пропел я под нос, всматриваясь в ночную тьму.

– Позвольте, скоро станция, надо милицию встретить, – проговорила проводница. – Ну и не уходите далеко – мало ли понятые нужны будут.

– А что случилось?

– Да кто-то кошелек увёл у шахтеров...

– А-а-а-а!

Ну у меня в голове два и два сразу сложилось: или продулись в карты проходимцу и теперь пытаются понять, как женам дома объяснять отсутствие денег, или – он и правду еще и подрезал у них кошель. В любом случае – его причастность к этому инциденту не вызывала сомнений. Однако – тащить его за ноги с верхней полки я точно не собирался. Другой вопрос – не сопрет ли он еще что-нибудь и у нас?

Белорусские "злодзеи" насколько мне было известно, руководствовались принципом "воук не палюе там, дзе жыве"*, но про ростовских я понятия не имел, как с этим у них обстоят дела.

*"волк не охотится там, где живёт" – принцип, по которому не стоит заводить отношения с одноклассницами, пускать немецкие железнодорожные составы под откос рядом с родной деревней и воровать в том же купе, в котором едешь в поезде

Так что я решил вернуться – на всякий случай. И, черт возьми, проходимцы-то уже на месте не было! Саквояжа его – тоже! Тася открыла глаза и встревоженно смотрела на меня:

– Гера, что происходит?

– Глянь – деньги-документы на месте?

Она пошарила руками под своей подушкой и кивнула:

– Ага. Наше – всё здесь.

А всё мое – всегда со мной, болтается в нагрудном кармане рубашки, застегнутое на пуговицу... В общем, я решил разыскать странного попутчика, на всякий случай.

– Куда тип этот пошел – не видела? – уточнил я.

– Видела. В сторону купе проводников... А что случилось? – громко прошептала она.

– Кого-то в вагоне обворовали.

– Ого!

Интересно – я ведь только-только вернулся оттуда, из тамбура – куда он мог деться? Ответ был только один: туалет! Но проводница ведь закрыла его – станция скоро... Размышляя таким образом, я покинул купе и вернулся в тамбур, на секунду притормозив у дверей клозета. Оттуда не доносилось ни звука.

Поезд в это время уже тормозил на станции, мелькали огни ростовского вокзала. Дернувшись в последний раз, состав застыл, проводница протерла тряпкой дверные ручки и опустила лесенку, я спустился сразу рядом за ней, вдыхая холодный ночной воздух и осматриваясь. С неба накрапывало, по перрону торопился наряд транспортной милиции.

– Сюда, сюда, в наш вагон! – замахала проводница. – Пойдемте.

– Разрешите? – корректно попросил один из стражей порядка.

Я отошел чуть в сторонку, и пропустил милиционеров внутрь. На посадочной платформе кроме меня находились разве что проводники из других вагонов, которые держали в руках мощные сигнальные фонари, и переговаривались друг с другом. Пробежал начальник поезда – высокий сутулый мужчина в железнодорожной форменке, и тоже вскочил в наш вагон.

Вдруг прямо над моей головой послышалось какое-то скрежетание и шевеление, и с огромным удивлением я увидал сначала туфли, а потом и полосатые брюки того самого проходимца, который пытался вылезти наружу сквозь окно туалета! Это вообще – физически возможно?

– Давай, – говорю. – Спускайся. Я тут тебя подстрахую.

– Спасибо, добрый человек, – сказал кудрявый, повиснув на кончиках пальцев. – Откуда ты там вообще взялся?

Но спуститься – спустился. Как будто у него был другой выход!

Глава 4, в которой появляется великолепный Эрнест

Республика Апсара – выдуманная, город Анакопия – тоже.

В их описании используются мотивы нескольких причерноморских городов и южных стран/народов.

Адлерский вокзал – этот, старый – нравился мне гораздо больше выстроенного к зимней Олимпиаде 2014 года чудовища из стекла и металла, которое хотя и было внутри довольно комфортным и технологичным, внешне представляло из себя гибрид Звезды Смерти и Сиднейского оперного театра. Этот же, пятидесятых годов постройки вокзальчик, был миленьким, уютным, очень южным, утопающим в субтропической зелени. Имелось тут что-то вроде портика, а еще – колонны, тротуарная плиточка с проросшей сквозь швы травкой, лавочки в тени раскидистых деревьев... Даже тепло на душе становилось, глядя на этот приятный образчик советской курортной архитектуры.

А еще – вокзал был шумным, суетливым, поражающим воображение разноязыким многоголосьем. Девочки откровенно растерялись, стоя на перроне и оглядываясь по сторонам. Я же просто радовался теплому воздуху и зелени: мне доводилось бывать здесь, в будущем, и вся эта суматоха и буйство жизни ни капельки не смущали.

– Как насчет поехать электричкой? – уточнил я на всякий случай.

Телепаться по серпантину аки г... голавль в проруби, пользуясь услугами местных бомбил мне не улыбалось. Тащиться ЛАЗе или "Икарусе" по горам – тоже. Крутые подъемы и спуски, извилистые участки пути, лихой нрав джигитов-водителей и выходящие на трассу флегматичные коровы, буйволы, козы, собаки и снежные люди (но это не точно) не добавляли привлекательности автомобильному транспорту.

– Смотри: электричка до Анакопии – через два часа, – указала Тася на табло. – Устанем ждать! Давай автобусом?

– А дети...

– Что – дети? – южный ветер трепал ее распущенные волосы, девушка улыбалась.

– Не укачает? Горы, серпантин...

– Этих-то? – подняла бровь Таисия.

"Эти", отбросив растерянность и сомнения, уже залезли на ближайшую магнолию, пытаясь достать одного из местных котиков, который из-под полуприкрытых век смотрел на двух дикарок, подкрадывающихся к нему по толстой ветке, помогая одна одной.

Вдруг за моей спиной послышался топот ног, шумное дыхание и молодой мужской голос:

– Постойте! Постойте!

Я вроде как и не шел никуда, но уверенность, что обращаются ко мне, была всеобъемлющей. А потому – развернулся на каблуках и воззрился на того самого красавца в джинсах и кожанке. Оказавшись со мной лицом к лицу, он малость оторопел, а потом собрался с мыслями:

– Вы мне жизнь спасли! – сказал он. – Этот гад у меня портмоне вытащил, а там... В общем – не сносить бы мне головы, открутили бы как есть и сказали бы что так и было... Я вам по гроб жизни обязан! Вас как зовут?

– Герман, – если честно, к подобным красавчикам – показушно-маскулинным, с роскошной шевелюрой и чертами лица настоящего мачо, у меня всегда имелось некое предубеждение.

Наверное, это была зависть? Или – классовая ненависть?

– Герман? Очень приятно, – он ухватил мою руку и принялся ее энергично трясти. – А меня Эрнест зовут! Слушайте, а вы куда едете?

– В Анакопию, – зачем-то ответил я правду. – В санаторий.

– "Самшитовая роща" или "Белая Русь"? Обычно ваши или туда или сюда...

– "Белая Русь", – он начинал меня порядком напрягать своими вопросами.

– И мне туда! За мной машина приедет, давайте вместе, Герман, а? Очень хочется вас отблагодарить...

– Мы, – я обвел широким жестом девчонок. – Вместе.

Тася как раз отвлеклась на дочек, снимая их с дерева, и этот Эрнест задержался на ее фигуре таким оценивающим взглядом, что мне захотелось ему от души врезать в ухо. Или по бейцам.

– О-о-о-о, ну я понял, Герман! – его улыбка стала масленой. – Наш человек! Как вы однако, быстро сориентировались! Уже в поезде успели... Ну, не прощаюсь тогда – там увидимся, я вас найду, так и знайте – и тогда не отвертитесь!

Очень панибратски хлопнув меня по плечу, Эрнест пружинящей походкой пошел к стоянке, где его ждала... Черная "Волга", конечно! Водитель – полный кавказец с золотым зубом – расцеловал этого субъекта в обе щеки и усадил на переднее сидение.

– А это кто был? – уточнила Тася, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица и удерживая при этом поперек туловища хохочущую до визга Аську. – Если б не знала что ты круглый сирота – подумала бы что брат твой.

– А? Не-е-е-ет! – хотя, черт возьми, действительно некоторое сходство с Белозором у этого Эрнеста, пожалуй, прослеживалось, но верить в сие не хотелось. – Ну нет же!

Только Герман был явно проще, провинциальнее, массивнее и лицо – не такое изящное. А этот – весь холёный, лощеный, гладко выбритый, причесанный волосок к волоску, и это после суток в поезде – фу!

Пока мы шли к автобусу, я всё думал о том, что же такое вёз Эрнест в своем портмоне, и как ему так быстро удалось договориться с транспортной милицией, что украденную вещь отдали, и не стали использовать в качестве вещдока? Да и меня в общем-то опросили за пять минут – и от Ростова поезд без опоздание отправился дальше по маршруту... Я не очень-то хорошо разбираюсь в милицейских процедурах, тем более – нынешних, но произошедшее в вагоне поезда Минск-Адлер явно не подходило под лекала стандартного делопроизводства.

Мутный он тип, не менее мутный чем тот кудрявый, которого я принял в свои объятия из туалетного окна! Но гражданин в полосатом костюме был мошенником явным: мелким вором, возможно – шулером... А этот – этот, кажется, был птицей другого полета. Про таких кино снимают.

* * *

Красный пригородный "Икарус" – благословение богов по сравнению с ЛАЗом – должен был вот-вот отправиться. Очередь из пассажиров, не слишком большая, толпилась у передней входной двери, где стоял пожилой мужчина в кепке и с длинным носом. Может, апсарец, может – грузин или армянин, на первый взгляд определить было сложно.

– Рубл! – говорил он.

Человек давал ему рубль и проходил в салон. На шее у кавказца висела кожаная сумка, из которой торчали хвосты лент с билетами, но на проездные документы всем было начхать.

– Рубл! Рубл... Рубл. – один за другим пассажиры занимали свои места, пока очередь не дошла до долговязого рыжего дядечки в очках, которые висели на его носу – тоже весьма выдающемся.

– А билетик? – въедливым тоном спросил рыжий дядечка.

– Э! – сказал билетер. – Слушай, возьми сколько тебе надо!

И широким жестом размотал катушку с лентой, предоставляя товарищу самому определить необходимое для спокойной поездки количество билетов. Бумажные полосы взвились в воздух и затрепетали на ветру, билетер глумливо ухмыльнулся одними уголками губ. Зашипев нечто невразумительное, въедливый пассажир оторвал себе свой билетик и столкнулся с еще одной проблемой: всем было феерически плевать на то, у кого какое место. Народ рассаживался как Бог на душу положит – и был вполне доволен сложившейся практикой.

Завидев детей, кавказский билетер разулыбался, дал каждой из них по капельку недозрелой мандаринке, а Тасе протянул два бумажных пакетика:

– Вы первый раз в Апсару едете? Очень хорошо, мо-лод-цы! Там у нас – рай! Но пакетики возьмите, детям... – всё-таки он был апсарец. – Так, вот эти передние места освободите, пускай дети сядут!

Апсарцы говорят почти без акцента. Зато – с интонацией. То есть на самом деле монолог был примерно в таком ключе: "там – у нас – Р-Р-Р-РАЙ!"

Ну и реакция на детей его выдала. Коренные жители этой маленькой и гордой республики очень позитивно воспринимали маленьких детей. Своих, чужих, чернявых, белявых – неважно. Угостить мандаринкой, подсадить в автобусе, просто – сделать комплимент в стиле "ай, молодец" – это было вполне в их стиле. А еще они пили не пьянея, жить не могли без специй и кукурузной мамалыги-абысты, и наотрез отказывались считать свою Родину автономной, вопреки всему продолжая намекать на особый, "договорной" статус Советской Социалистической Республики Апсара аж с 1921 года – и имели на это массу резонов.

Интересный народ, в общем. Колоритный. Для Таси все эти заходы были в новинку, для меня – дело довольно привычное.

– Итабуп идудзен, – сказал я, и пакетики взял, на всякий случай.

Ошарашенно на меня смотрела не только Таисия, но и половина автобуса, состоящая из местных. Они всё пытались рассмотреть в моей полесской роже кавказские черты, но тщетно! Выучить слова благодарности на языке страны, куда едешь в командировку или на отдых – что может быть более естественным? Я еще и пожрать-попить попросить могу, тоже дело нужное! Ну и выматерить – это как водится.

Никаких пропускных пунктов и проволочных заграждений, который так сильно портили жизнь в будущем, между РСФСР и Апсарской Автономной ССР не было: автобус выехал из Адлера, миновал мост через горную речку со смешным "собачьим" названием, которая еще не скоро станет пограничной, и по невероятно живописным и максимально извилистым дорогам Апсары устремился к столице – Анакопии.

Пакетики всё-таки понадобились. Только не деткам, а рыжему дядьке, который скорчился под задними сидениями и время от времени протягивал руку, умоляя кого-нибудь из пассажиров поделиться с ним свободной емкостью. Емкости у народа быстро кончились – его потребности превышали возможности попутчиков, потому – пришлось отдать ему наши пакетики. Потому что дети страдать и не собирались: они не отлипали от окон, пялясь на зеленое солнечное великолепие, блуждающих там и сям коров и бескрайнее море до самого горизонта.