Текст книги "Небо в огне"

Автор книги: Евгений Адеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 2

Эй, малышня! Где Тишка?

– А кто его знает, недотепу мелкого… Опять, небось, потерялся…

Стайка ребятишек резво протискивалась сквозь толпу поближе к оцеплению. Самому старшему было не больше четырнадцати весен, но среди малышни он, понятное дело, чувствовал себя вожаком. А те, в свою очередь, смотрели ему в рот, готовые тут же исполнить все, что бы ни приказал старший товарищ, снизошедший до общение с ними, сопливыми. Тем более, что отец его состоял не где-нибудь, а в дворовых людях самого боярина Зареслава. И не важно, что простым конюхом – прочим ребятам, родителям которых приходилось добывать хлеб тяжкими трудами, таковое происхождение по молодости лет казалось чуть ли не княжеским.

– А ну-ка, сопляки, – гаркнул конюший сын, как сотник на смотру, – разыскать мне Тишку сей же миг!

Ребятня с готовностью заозиралась, кто-то подался назад сквозь толпу.

– Да вот он! – подал голос курносый кучерявый Севка, гончаров сын, вытягивая откуда то за шиворот тщедушного светленького мальчишечку лет десяти отроду. – А ну, Тишка, давай, поживее, тебя Лихой кличет.

Сына конюха звали Лихоцвет, но, понятное дело, такое не очень-то грозное имя ему было вовсе не по душе, поэтому своей ватаге он велел звать себя на разбойничий манер – «Лихой».

Мальчуган, которого называли Тишкой, был, пожалуй, самым младшим в компании, да к тому же еще и самым щуплым. Реденькие светлые волосенки давненько не видели гребня, большие серые глаза смотрели на старших товарищей с наивной простотой. Одежда Тишки – бедная, хоть и ладно сшитая, была покрыта изрядным слоем пыли, простые домотканые портки прохудились на коленях, лапотки давненько требовали починки, если не замены.

Мальчуган подошел к Лихому, глядя на «предводителя» вопрошающе и чуть испуганно. На худом личике в разводах грязи, застыла робкая улыбка.

Лихой дожидался его с барским видом, по-взрослому сложив руки на груди. Нагловатый, чуть презрительный взгляд обшаривал мальчугана с головы до ног, отчего тот сжался, будто в ожидании удара. Когда Тишка наконец-то приблизился на приемлемое расстояние и остановился, опустив очи долу, Лихой состроил на лице гримасу, которая на его взгляд должна была изображать строгость и важность, хотя со стороны выглядела крайне глупо, выдержал значительную паузу, и наконец-то соизволил отверзть уста.

– И где тебя, мелюзга бестолковая, мавки носят? – бросил он презрительно. – Тебя зачем посылали?

Тишка совсем сник, втянул голову в плечи.

– НУ?!!! – Рявкнул Лихой.

– За пряниками… – чуть слышно прошептал Тишка.

– И ГДЕ?!!!

– Вот…

Мальчуган протянул аппетитно пахнущий куль. Лихой жадно выхватил принесенное лакомство из тщедушных ручонок, его лицо расплылось в довольной ухмылке. Тишка хоть и самый маленький, но руки у него ловкие. Если надо что-нть стянуть – лучше не придумаешь. Только вот одна беда: пристроить эдакую удаль для дела удавалось только путем основательной трепки. Малыш был слишком твердо убежден, что брать чужое – нехорошо.

– Вот ведь, и от тебя, видать, есть толк… – хмыкнул Лихой. – Так, ребята?

Остальные с готовностью закивали.

Атаман-недоросток тут же загреб себе аж три пряника, оставшееся небрежно швырнул одному из мальчишек. Тут же возникла потасовка – при таком-то дележе принесенного явно на всех не хватало.

– Ну, – Лихой покровительственно потрепал Тишку за волосы, – за такой подвиг положена награда? Прав я, аль нет?

Дружные кивки и поддакивания.

Лихой изобразил глубокую задумчивость, потом вдруг просиял, словно придумал что-то из ряда вон выходящее.

– Хочешь на князя поглядеть? – спросил он Тишку.

Мальчуган некоторое время смотрел неверяще, потом поспешно закивал.

– Хочу, страсть как хочу…

– Тогда пойдем. – Лихой крепко ухватил Тишку за руку. – Раз заслужил…

Он повернулся, и потащил мальчугана за собой сквозь толпу. Остальные заспешили следом… потому как все, кроме маленького Тишки заметили озорной блеск в мутных серых глазах Лихого и догадались, что «атаман» затеял какую-то очередную выходку…

Впереди показалась плотная живая стена оцепления. Тишка болтался позади Лихого как куль с мукой. Конюший сын резво проталкивался и протискивался сквозь толпу, не стесняясь топтать ноги честным киевлянам, а все оплеухи доставались, естественно, тому, кого он тащил за собой. Прочая ребятня находила свои лазейки в человеческой массе, ловко ныряя под руки, а то и промеж ног собравшихся.

Протолкавшись к оцеплению, Лихой ловко поднырнул под руку пожилому дружиннику, изобразив на лице наивную улыбку. Воин строго глянул на него сверху вниз, но гнать не стал – да что там, дети, какая в них может быть опасность? Хотят на князя поглядеть, так что, жалко, что ли? В кои веки еще такая оказия представится… Дружинник улыбнулся, и вновь замер с каменным лицом, глядя прямо перед собой.

Лихой протолкнул Тишку вперед, высматривая что-то в щелочку между сдвинутыми щитами. Позади, возбужденно перешептываясь, сгрудилась вся ватага. За оцеплением что-то происходило, но что именно, Тишка не видал в силу малого роста. Он вертелся так и эдак, стукнулся головой о древко копья пропустившего их дружинника, но все равно видел только ноги и затянутые доспешной чешуей спины первого ряда оцепления. Лихой вцепился ему в плечо, застыл, вытянув шею, подозрительно напряженный и собранный.

Вокруг нарастал гул множества голосов, послышался конский топот, приветственные крики… И вдруг окружающее взорвалось оглушительным «Слава!!!». Дружинники первого ряда вскинули копья в приветственном салюте, дружно грохнули древками в щиты, на миг открыв в цепи широкие просветы…

Неожиданно Лихой еще крепче вцепился Тишке в плечо, паренек услышал его хриплое хихиканье… а в следующий миг страшный пинок швырнул его вперед, в просвет между приветственно вскинутыми щитами.

Тишка нелепо взмахнул руками, вынужденный, чтобы не упасть, быстро-быстро перебирать ногами. Запнулся о некстати подвернувшийся камень, с трудом удержался на ногах и вынужден был сделать еще несколько быстрых шагов…

Над ним вдруг нависла огромная серая тень, ноздри уловили крепкий запах лошади, послышалось истошное ржание, и Тишка отчаянным усилием все же сумел остановится, едва не угодив под копыта могучего серого жеребца. Мальчуган отшатнулся назад, но каким-то животным чувством понял, что и там тяжелые копыта, суровые всадники, острое железо…

* * *

Приветственный крик толпы в один миг сменился единым ошарашенным вздохом, когда на дорогу прямо перед самим Светлым Князем буквально вылетел, смешно взмахивая руками, тщедушный светловолосый парнишка лет десяти. Казалось, еще миг – и угодит прямо под копыта могучих боевых коней, превратится в бесформенное кровавое месиво…

Каким-то чудом мальчишка все же сумел остановится… всего-то в полушаге от огромного мышастого жеребца командира «кречетов»…

На мгновение всеобщий гвалт, казалось, сменился мертвой тишиной, а время вдруг потекло густым киселем. Потому что в один единый миг произошло слишком много…

Конь воеводы «кречетов» замер, как вкопанный, каким-то неуловимо-естественным поворотом заслонив собою Великого Князя. Двое воинов в черном в одно мгновение оказались за спиной парнишки. Дружинники оцепления инстинктивно подались вперед, перехватывая копья для удара. Откуда-то громко и отчетливо донесся скрежет покидающего ножны меча…

В этот долгий, размазанный по вечности миг все внимание тех, кто мог видеть происходящие сосредоточилось на щуплой фигурке, казавшейся еще более маленькой и жалкой в окружении огромных витязей на бешено храпящих конях. Все видели, как воевода «кречетов» в какую-то долю мгновения одной рукою вскинул самострел, и страшная машина убийства замерла, нацелившись хищным рылом между широко распахнутых в испуге серых детских глазенок. Все видели, как ярче солнца сверкнуло смертоносное жало тяжелого наконечника, как вдруг побелели пальцы стрелка, выдавливая спусковую скобу…

* * *

Окружающее перестало существовать для Тишки. Он не слышал единого ошарашенного вздоха толпы и лязга стали, не видел изумленных лиц дружинников, даже яркий свет солнечного утра вдруг померк, сделался серым и мутным. Воздух превратился в вязкий кисель, дыхание замерло, сердце вздрогнуло и замерло…

Тишка не видел ни направленного прямо в лицо самострела, ни смертоносного блеска булатного наконечника… Во всем мире для него сейчас существовали только бездонные черные глаза темноволосого воина с изрезанным шрамами лицом. Холодные, безразличные глаза ядовитой змеи. Тяжелый, бесстрастный взгляд заморозил кровь, разум застыл, словно река, скованная лютым зимним морозом.

Из глубины черных омутов холодных глаз на Тишку смотрела сама Смерть…

Вдруг что-то произошло. Мальчуган не сразу понял, что случилось, потом вдруг краем глаза уловил какое-то движение…

На плечо черноглазого воина опустилась широкая ладонь, унизанные перстнями пальцы сжались, останавливая готовую сорваться с тетивы булатную смерть, и Тишка услышал тихий, но твердый голос, промолвивший только одно слово:

– Отставить.

Воин в черном опустил самострел, обернулся.

– Слушаюсь, княже…

И отвернулся, будто Тишка вовсе перестал для него существовать.

Время вновь стронулось, понеслось резвым галопом, словно стараясь наверстать упущенное…

Сильные руки ухватили Тишку за плечи, оттащили… Послышался звон сбруи и лошадиное ржание – княжья процессия двинулась дальше.

Тишка, не видя ничего перед собой сделал два нетвердых шага, и без сил опустился в дорожную пыль. Он не замечал сочувствующих взглядов дружинников из оцепления, не слышал возмущенного гомона в толпе – вслед командиру «кречетов» неслись уже неприкрытые проклятия. Ужас, охвативший его, когда он заглянул в глаза своей смерти не отпускал, стискивал сердце ледяными клещами.

«Человек не может смотреть ТАК… – пронеслась в голове отчаянная мысль. – Не может… За что? ЗА ЧТО?!!!!!»

Щупленькое тельце сотрясали рыдания, но Тишка не чувствовал горячих слез, в три ручья хлещущих по чумазым щекам, на которых оседала пыль, поднятая копытами и сапогами проходившей мимо рати. Он все еще чувствовал на себе смертоносный, безразличный взгляд воина с изуродованным лицом…

* * *

Ипатий отвернулся от окна, бросил суровый взгляд на Буряна.

– Ну, видел? – спросил он с презрительной усмешкой.

Бородач прорычал в ответ что-то невнятное, темные глаза метали пламя.

– Если эти… эти… – прохрипел он сдавлено. – Если они готовы даже дите малое… Этот воевода «кречетов»… Это не человек!!!

Ипатий хмыкнул, вновь отвернулся к окну.

– Он просто телохранитель. – Молвил он задумчиво. – ОЧЕНЬ ХОРОШИЙ телохранитель. Он прекрасно понимает, что у него еще меньше права на ошибку, чем у нас.

Бурян не ответил, повернулся, и направился к двери.

– Этот человек опасен… – все так же тихо проговорил Ипатий, и бородач остановился, взявшись за дверное кольцо. – Очень опасен. Потому что он, похоже, из тех, кто НЕ ОШИБАЕТСЯ.

Бурян повернулся к ромею.

– Если так, то… – начал он, но Ипатий не дал ему договорить.

– Не спеши, – ромей все так же глядел в окно, нов голосе его появилось что-то новое, будто в привычной к хитроумным ходам голове созрело какое-то решение. – Мне нужно знать все об этом человеке.

Бурян на некоторое время застыл в молчании, потом резко кивнул, и распахнул дверь.

– Ты понял? – в голосе Ипатия зазвенел металл. – Не просто все, а ВСЕ…

* * *

У красного крыльца Владимир тяжело спрыгнул с коня. В голове шумело, все тело непривычно ныло, хотя сегодня провел в седле не так уж и много времени.

«Изнежился… – хмуро подумал князь. – Скоро и ходить разучусь, на руках носить будут…»

Во дворе княжьего терема было шумно и пыльно. Всполошено суетилась челядь, конюхи разводили лошадей по конюшням, командиры десятков и сотен отдавали распоряжения злым и хмурым с недосыпу дружинникам – сегодня утром тронулись в путь ни свет, ни заря, люди не выспались, а те, кому не посчастливилось оказаться этой ночью в карауле так и вообще глаз не сомкнули. Разве что только «кречеты» каким-то образом ухитрялись выглядеть бодро, да и то скорее всего только выглядели…

На крыльцо вывалилась встречать Светлого Князя гомонящая толпа бояр, у всех на довольных рожах слащавые натянутые улыбочки – небось, повеселились тут от души, без пригляду-то…

Бесцеремонно наступая на ноги вельможным особам вперед протолкался Добрыня – как всегда, бодрый, подтянутый и собранный. У Владимира не много потеплело на душе – по крайней мере, улыбка богатыря выглядела искренней. Князь бросил повод подбежавшему гридню и двинулся вверх по ступеням, стараясь выглядеть бодро и непринужденно, что удавалось с великим трудом. Спина жутко ныла – Владимир только сейчас ощутил, что весь путь от ворот до крыльца терема проделал в страшном напряжении, стараясь не показать честным киевлянам, насколько вымотался за последние дни…

Добрыня шагнул навстречу, приветливая улыбка сделалась еще шире, и теперь князь уловил на лице богатыря помимо искренней радости еще и несказанное облегчение. Добрыня раскрыл было рот, дабы приветствовать князя по всем правилам, но Владимир опередил его, дружески обнял за плечи и увлек за собой к дверям. Бояре расступались, кланяясь и наперебой приветствуя Великого Князя в таких изысканных выражениях, что Владимир с усмешкой подумал, что он, пожалуй, и словес-то таковых не знает, не то, чтобы состряпать из них нечто столь изысканное и витиеватое.

– Ну, как ты тут без меня? – с улыбкой обратился он к Добрыне, быстрым шагом вступая в распахнутые стражей двери терема, – Испытал все прелести великого княжения?

Богатырь аж вздрогнул, лицо его исказилось столь выразительно, что князь чуть не рассмеялся, и даже в душе пожалел старого вояку.

– Да если бы мне вот прямо сейчас предложили княжий стол, я под страхом казни не принял бы… – воскликнул Добрыня, и Владимир вновь с трудом удержался от смеха. – Как ты справляешься, ума не приложу! Это какое-то сумасшествие! Вот уж не знал, что с твоего места Русь выглядит… так.

Владимир хлопнул богатыря по плечу.

– Да, – молвил он с улыбкой, – зрелище не для впечатлительных. Но ведь справился же, не помер?

– Еще чуть-чуть, – с чувством ответил Добрыня, – и как пить дать сыграл бы в ящик. Ну как можно одновременно справляться с такой прорвой дел? Одни только послы чего стоят! Пока ты был в Киеве, ну прямо тишь да глядь, а как уехал – чуть ли не с неба посыпались, да еще из таких краев, о которых я и слыхом не слыхивал, хотя думал, что в свое время побывал везде, где только можно. Аж с Сарацинии приперлись – хотел бы я знать, за каким Ящером. А во всем Киеве ни одного толмача, который по-ихнему балакает. Хорошо хоть Рахта с заставы вернулся – он худо-бедно их речь понимает…

Владимир с улыбкой кивал, прекрасно представляя себя на месте богатыря. Ну ничего, это ему только на пользу. Будет теперь знать, что такое княжья власть. Послы – это еще мелочи жизни. Повезло Добрыне – попал, можно сказать, в самое затишье. А если бы вдруг неурожай? Или, не приведи Род-создатель, война? Или бунт? Или… да мало ли что еще могло произойти? А ведь он, Владимир, постарался перед отъездом переделать все самые неотложные дела, и взвалил на Добрыню только самую малую часть, почти полностью освободив его от необходимости принимать мгновенные решение государственной важности. Но даже этого хватило, чтобы бравый богатырь, прошедший огонь, воду и медные трубы в полной мере «насладился» всеми благами верховной власти.

Миновал Золотую Палату, необычайно чистую и ухоженную – отдыхала, родимая, от бесконечного Пира, пока князь был в отлучке.

«Ну да ладно, это мы исправим, сегодня же вечером… если хватит сил. Может быть хоть в собственном тереме не нужно будет постоянно озираться, ожидая со всех сторон посланцев смерти…»

Владимр огляделся, облегченно вздохнул. Войдан и Залешанин следовали за ним и Добрыней безмолвно, но неотлучно, тут и там в толпе бояр мелькали черные налатники «кречетов». Князь чуть расслабился, но все равно, подойдя к лестнице на второй поверх невольно бросил настороженный взгляд наверх, удовлетворенно отметив, что двое воинов в черном неслышно скользнули впереди скрылись в полутьме коридора.

Добрыня заметил напряжение во взгляде князя, озабоченно нахмурился.

– Ты плохо выглядишь… – молвил он с тревогой в голосе. – Случилось что?

Владимир скривился, как от зубной боли, и двинулся вверх по лестнице. Еще бы, случилось… Такого давненько не было. Даже когда люди Ярополка чуть не наступали на пятки, и то чувствовал себя лучше… Может быть потому, что тогда еще нечего было терять?

– Пять покушений за последние две седмицы, – молвил Владимир тихо и сумрачно. – Дважды подбирались на расстояние удара ножа.

Добрыня сбился с шага, и ошарашено присвистнул.

– Да это больше, чем за последние три года! – воскликнул он, и князь увидел, как взгляд богатыря вдруг как-то разом тоже стал настороженным и напряженным.

Владимир одолел последние ступени, поймал себя на том, что с тревогой всматривается в тени на стенах длинного коридора, ведущего в главные покои. В затылок дышал Залешанин, Добрыня двигался рядом, шаг богатыря сделался плавным и мягким, теперь он ступал как кошка, готовая к прыжку. Князь выпрямился, усилием согнал с лица напряжение, стараясь идти как можно непринужденнее. Если уж даже в собственном доме шарахаться от каждого шороха, эдак можно до такого докатиться…

– У тебя есть мысли, кто бы мог… – начал Добрыня, и осекся, понимая, что сморозил глупость.

– А что, некому? – невесело рассмеялся Владимир. – Я, знаешь ли, давно уже потерял счет врагам, как тем, у кого зуб лично на меня, так и тем, для кого я и Русь – одно и тоже.

– Не думаю, что это кто-то из «личных врагов», – подал голос Залешанин. – Уж больно все четко спланировано да исполнено… Тут за версту чувствуется могучая сила, для которой потерять нескольких исполнителей – раз плюнуть.

Владимир не ответил. Он мог на вскидку назвать два десятка имен из числа влиятельных боярских родов, у кого были все основания для кровной мести и достаточно сил и возможностей для крупной охоты.

У дверей князь чуть сбавил шаг, тут же мимо бесшумными тенями проскользнули двое «кречетов», первыми вошли в палату, быстро, но дотошно обшаривая каждый уголок на предмет всяких смертоносных сюрпризов, будь то подозрительно колыхнувшаяся занавеска или отравленная иголка в подушке.

– Да-а-а-а-а… – протянул Добрыня. – Дела… Я так понимаю, пир в честь возвращения отменяется?

– Я те дам, отменяется! – Владимир шагнул в горницу, на ходу расстегивая перевязь. – Еще чего не хватало. Мне и так по всей Руси за глаза кости моют, чего только не болтают… Для полного счастья не достает только, чтобы меня считали ко всему прочему еще и трусом. Готовь пир, да такой, чтобы после весь Киев три дня на карачках ползал.

Добрыня неодобрительно пожал плечами, но возражать не стал.

– Когда к тебе лучше зайти с полным докладом? – спросил он. – Тут тьма дел накопилась. Ромейское посольство второй день тебя дожидается, утром прибыл гонец от уличей, волыняне третью седмицу теребят, просят на этот год отсрочки по дани, что-то там у них не уродилось…

– Не сейчас, – оборвал его Владимир, избавившись наконец от перевязи и с облегчением швырнув ножны с мечом на стол. – Дай с дороги в себя придти. Чувствую, мне в ближайшие дни толком поспать не удасться, так будь ласков, дозволь хоть сейчас прикорнуть на часок. Потом подробно да обстоятельно доложишь, что там у кого стряслось такого, что ну никак без Великого Князя не обойтись…

«Кречеты» тем временем закончили осмотр и так же быстро и бесшумно выскользнули из палаты. Владимир облегченно вздохнул, бухнулся на кровать и потянул с ноги сапог. Добрыня с легким поклоном отступил в коридор, но когда уже поворачивался, чтобы уйти, Владимир вдруг жестом остановил его.

– А, вот еще, постой… Чуть было не забыл… – рассеянно пробормотал князь, освободившись наконец от сапога и зашвырнув его под стол.

Добрыня остановился в дверях, давая понять, что он весь внимание.

– Разыщи Велигоя… – Молвил Владимир, и ухватился за второй сапог. – И пришли его ко мне, только поживее. Спать дико охота…

Глава 3

Владимир растянулся на кровати, с наслаждением вытянув гудящие ноги и закинув руки за голову. Все. Приехал. Теперь можно хоть немного расслабиться… Ненадолго, совсем ненадолго, но что поделаешь – никто не обещал, что будет легко.

Через распахнутое окно со двора доносился неясный шум, суматоха прибытия была в полном разгаре. А Владимиру гомон человеческих голосов почему-то напомнил могучий шум морских волн, разбивающихся о подножия несокрушимых стен Царьграда. И стоило только вспомнить о нем, как одна мысль потащила за собой другую, та – третью, и вскоре думами он уже был там, далеко от родной Руси, слышал шум моря, сиплые крики чаек, чувствовал на плечах привычную тяжесть золоченой брони императорской стражи… и сжимал в объятиях ту, которая чище ясного неба и нежнее летнего ветерка, прекраснее утренней зари и желаннее всех сокровищ мира…

Стук в дверь. Тихий, но настойчивый. Владимир с трудом оторвался от грез, тряхнул головой и вдруг понял, что за сладостными мечтаниями начал засыпать. Раздраженно попытался сообразить, кого это там леший принес, потом вспомнил сказанное Добрыне, и на душе опять стало тяжко и тошно. Князь приподнялся на кровати, нехотя принял сидячее положение, откинувшись на подушках.

– Заходи, – молвил он, устраиваясь поудобнее.

Дверь приоткрылась. Ровно настолько, чтобы пропустить крепкого, широкоплечего воина в полной броне и черном налатнике, и тут же без стука захлопнулась.

– Светлый Князь повелел явиться.

Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос.

– Повелел, – кивнул Владимир. – Проходи, Велигой. Садись.

Воин в черном пересек горницу быстрым мягким шагом, опустился на край лавки у стены. Владимир задумчиво разглядывал его, невольно задержавшись взором на глубоких шрамах, избороздивших бесстрастное лицо витязя. Темные, глубоко посаженные глаза вошедшего смотрели пристально и выжидающе. За правым плечом тускло поблескивала простым навершием рукоять длинного варяжского меча. Владимир вдруг подумал, что, пожалуй, никогда не видел воеводу «кречетов» без оружия. Впрочем, Велигой и сам по себе был оружием. Надежным и смертоносным.

Князь некоторое время молчал, пытаясь вспомнить, зачем звал воеводу. Тот терпеливо ждал – прямой и неподвижный, как меч в ножнах. Наконец Владимир вспомнил. И на душе стало еще хуже.

– Велигой… – молвил князь медленно, не уверенный, стоит ли вообще затевать разговор. Мелькнула нехорошая мыслишка отослать воеводу и забыть к такой-то матери обо всем случившемся, но Владимир решительно отбросил ее, как недостойную.

– Я просто хотел спросить… – Владимир вновь окинул витязя задумчивым взглядом. – Тот мальчуган… Которого выпихнули сквозь оцепление… Скажи мне…

Князь умолк, внимательно следя за выражением лица воина. Ничего. Никакого отклика. Все та же холодная бесстрастность. Владимир глубоко вздохнул.

– Неужели ты и впрямь выстрелил бы? – спросил он тихо.

Ни единый мускул не дрогнул на лице воеводы «кречетов». Но князь слишком хорошо знал его. И от этого знания порой становилось жутковато.

– Ты выстрелил бы? – повторил он твердо.

– Не задумываясь.

Голос Велигоя был столь же бесстрастен, как и его изуродованное лицо.

Владимир покачал головой, откинулся на подушки, уставился в потолок.

– Это же был совсем мальчонка… – молвил князь. – Он не мог быть опасен…

Князь не видел глаз Велигоя, но что-то промелькнуло в голосе витязя, когда он ответил. Нечто похожее на глубокую затаенную горечь.

– Кто может знать заранее, княже? После всего, что произошло за последние пятнадцать дней, я могу ожидать чего угодно. Пять раз тебя пытались убить. Пять раз за две седмицы. Два раза смерть удалось отвратить только чудом. И бросались на тебя самые разные люди. Лоточник в Изборске. Пожилой весянин в той маленькой деревеньке под Витебском. Стражник в Смеленске… А последний раз… Помнишь? Девка семнадцати весен отроду. Без оружия. Только ноготки остро заточены да смазаны отравой, от которой годовалый бык издох в считанные мгновения, когда Стойград вздумал проверить, что же это за гадость…

Владимир невольно поежился. Тот случай глубоко врезался в память, и князь сомневался, что когда-нибудь забудет, как веселые, озорные, зовущие очи юной дивчины вдруг превратились в жестокие, хищные глаза дикого зверя… Тем более, что угодил в расставленную неведомыми врагами ловушку по собственной слабости, и от этого становилось еще противнее и страшнее. Подославшие девку прекрасно знали, что на такую наживку Великий Князь клюнет непременно…

– Если бы не бесцеремонность Залешанина, – продолжал меж тем Велигой, – у которого хватило наглости вломиться к князю… хм… в ТАКОЙ момент, сейчас твои верные бояре уже вцепились бы друг другу в глотки за Великий Стол. А ведь тогда неведомый враг был близок к успеху. ОЧЕНЬ близок. Достаточно было бы одной маленькой царапинки. После такого я готов стрелять в каждого таракана на версту окрест, не говоря уж о более крупных… целях.

Владимир сокрушенно покачал головой, вновь перевел взгляд на витязя.

– И все же я не верю… – молвил он с тоской. – Не верю, что они могли бы дойти до того, чтобы подослать ребенка.

Велигой горько улыбнулся, и Владимир даже пожалел, что обычная бесстрастность наконец-то изменила воину.

– Даже малыш может метнуть нож, или уколоть отравленной иглой, или нажать на спуск самострела.

– Все равно не верю… – почти прошептал князь. – Я знаю, что жизнь жестокая штука, но… Не может быть, чтобы все было НАСТОЛЬКО плохо…

– Может, княже, – сумрачно молвил Велигой. – И ты это знаешь лучше меня. Там, на улице… я бы выстрелил. А смог бы после этого спокойно спать – не важно…

Надолго воцарилось молчание. Владимир задумчиво глядел на Велигоя, в который раз пытаясь понять, что за неведомая сила движет этим человеком. Но изрезанное шрамами лицо вновь обрело бесстрастную неподвижность, черные глаза глядели на князя двумя глубокими безднами.

«Боги, как он изменился за последние три года! Куда подевался тот порывистый юноша, легко ранимый, хватавшийся за какой-то свой собственный кодекс чести, как утопающий за соломинку… Когда, когда же произошла в характере Велигоя эта непонятная, глубокая перемена, превратившая его в сурового, немногословного, замкнутого воеводу „кречетов“? Какая рана могла так исковеркать его душу?»

– Этот случай не прибавит тебе любви в народе, – сказал Владимир, чтобы сказать хоть что-то.

– Ну и что? – Велигой едва заметно пожал плечами.

– Но ведь это же несправедливо! – Владимир почувствовал, что в душе закипает злость. Ящер побери, этому человеку словно доставляет удовольствие истязать себя!

– Почему? – вновь пожал плечами воевода.

– Да потому! – Владимир соскочил с кровати, и принялся мерить шагами горницу. – Велигой! Ты же герой битвы за Полоцк! Благодаря тебе была взята Заболоть! Ты сражался на Пищане и в Радославле! Твоя рука сразила Радивоя Проклятого…

Владимир осекся. Что-то неуловимое промелькнуло на лице Велигоя. Что-то страшное… Из черных провалов глаз на князя вдруг глянула такая боль, такая тоска, что дыхание перехватило, а желудок сжался в болезненном спазме.

«Неужели… Может быть, корни непонятной перемены, произошедшей с витязем надо искать там, на берегу Волги-реки, где его меч оборвал жизнь древнего богатыря, неуловимого Радивоя… Неужели удар, с опозданием на триста лет положивший конец одной из самых мрачных легенд, сразил и того, кто его нанес? Почему?»

– Княже, – голос Велигоя вновь был спокоен и бесцветен. – Какая разница, что я совершил когда-то? Сейчас я тот, кто я есть. Командир особой дружины, подчиняющейся только тебе. И предназначенной для выполнения… хм… особых заданий. А так же твоей охраны. Сейчас я отвечаю за твою жизнь и безопасность. Я – цепной пес, которому ПОЛАГАЕТСЯ быть страшным чудовищем. Потому, что такова его суть – внушать страх. Понимаешь, СТРАХ.

«Страх… В последнее время это слово стало твоим вторым именем… Княжье чудовище. Так они называют тебя. Бездушное, смертельно опасное чудовище. Зачем? Зачем ты сделал это с собой?»

Князь со вздохом опустился на кровать. Что бы ни происходило в душе Велигоя, это был его выбор. И Владимир не был уверен, что даже он, князь, в силах это изменить.

– Ты свободен… – молвил он, откидываясь на подушку. – Ступай…

Велигой поднялся, отдал честь, и быстрым шагом направился к двери. В его движениях чувствовалась лютая мощь гордого пардуса – гибкая, стремительная сила, скрытая до поры, но способная в один миг выплеснуться водопадом молниеносных движений, несущих смерть.

«А ведь я совсем не знаю тебя… – подумал вдруг князь. – Почти восемь лет ты служишь мне, а я тебя совсем не знаю. А впрочем…»

Велигой распахнул дверь.

«Восемь лет ты служишь мне… Или не мне? Что ты кричал там, на залитом кровью берегу Пищаны-реки? Русь бесценна… Кому ты служишь, Велигой? Мне? Или Руси? Кому ты служишь?»

Воевода «кречетов» обернулся, и Владимир досадливо скривился, сообразив, что последние слова произнес в слух.

– Княже?

Владимир понял, что от ответа уже не отвертеться.

– Кому ты служишь, Велигой? – вопросил он медленно. – Кто твой господин? Я? Или вся Русь?

Велигой долго молчал. Тяжелый взгляд темных глаз смотрел куда-то сквозь князя, будто блуждая в неведомых далях.

– Не все ли равно? – молвил он наконец тяжко. – Сейчас ты – это и есть вся Русь…

Дверь за ним захлопнулась без стука, будто в коридор скользнул бесплотный призрак. Владимир остался один на один с тишиной и одиночеством, с тоской понимая, что заснуть уже не удастся…

* * *

Ромейский посольский двор находился через две улицы от детинца. Ромеев в Киеве вообще не жаловали, поэтому немногие заезжие купцы из Царьграда и полисов предпочитали селиться поближе к своим, и вокруг посольского двора со временем образовался целый квартал, населенный гостями из-за Понта Эвксинского.

Ипатий миновал Кузнечную улицу, переулками выбрался на Гончарную, свернул на Дружинную, и через полсотни шагов оказался на Ромейской. Посольский двор был выстроен в Царьградском духе, насколько это вообще было возможно так далеко от родных краев, в стране, где ни сном ни духом не ведали истинной цены архитектурного искусства. Двое стражей у ворот отсалютовали Ипатию копьями – здесь он был частым гостем. Даже более частым, чем ему хотелось бы – при его занятии подобные визиты могли бы вызвать подозрения.

Ипатий взбежал по широкой парадной лестнице, уверенно вступил в прохладную полутьму прихожей, где смело можно было бы проводить конные маневры. Легко взбежал на третий поверх, бесприпятственно миновав три поста – полусонные после суточного дежурства ипасписты провожали его рассеянными взглядами, и вновь погружались в полудрему.