Текст книги "Орлы летают высоко"
Автор книги: Эвелин Энтони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
19
Александр возвращался в свою столицу как величайший в русской истории завоеватель. Несмотря на жестокий мороз, улицы были запружены выкрикивавшими приветствия толпами. Солдаты сдерживали их, пока царь проезжал мимо, отвечая на приветствия поднятием руки. При его въезде в город раздался орудийный салют и зазвонили все церковные колокола. Процессия остановилась у Зимнего дворца, где Александра встретила его мать, два младших брата и сестра, за ними последовал весь Двор.
– О, сын мой! – вскричала вдовствующая императрица, со слезами гордости на щеках целуя его руку. Он обнял ее и остановился, чтобы поздороваться с императрицей Елизаветой. Их взгляды на мгновение встретились. Он быстро прикоснулся губами к ее щеке и прошел к Екатерине Павловне.
Брат и сестра забыли в этот момент о протоколе. Она присела перед ним в реверансе, а затем вцепилась в обе его руки, пока он тепло целовал ее. Ее насмешливые глаза сияли, лицо порозовело от сильного возбуждения, и она была ослепительно прекрасна.
– Поспешите, – сказала она. – Я не могу дождаться, когда вы все расскажете…
Он улыбнулся и тихо пообещал ей это, думая, насколько странным было то, что когда-то они были соперниками, а из-за конфликта с Наполеоном любовь к его неверующей в Бога, беспринципной сестре смогла стать теперь самым сильным чувством в его жизни. Он приветствовал своего второго брата, Великого князя Николая. Николай вырос и по-своему похорошел за эти два года. Когда Николай склонился в поклоне, Александр вспомнил его язвительное описание Екатериной: «Клянусь, он заводится часовым механизмом!»
Затем царь приветствовал своего младшего брата, Великого князя Михаила. Отсутствовал только ужасный Константин, поскольку он был назначен главнокомандующим новой польской армией и сейчас находился в Варшаве, где своими жестокостями еще раз смог подтвердить сложившееся о его репутации мнение.
Александр поздоровался с министрами и генералами. Первым среди них был Аракчеев, в изумительном мундире, таком тесном и так обильно украшенном золотой тесьмой, что генерал с трудом мог согнуться. По всем огромным комнатам, через которые проходила процессия, стояли шеренги придворных, которые кланялись, приседали в реверансах, смотрели на своего повелителя с гордостью. Александр даже покраснел от удовольствия, настолько сильно чувствовалась эта атмосфера популярности. Слава Богу, он снова дома! Слава Богу, он вырвался из Европы. Его собственный народ по крайней мере любит его и благодарен ему.
Александр отправился в свои апартаменты, чтобы отдохнуть после путешествия. Позже он присоединился к своей семье во время парадного обеда. Но он рано ушел, послал за сестрой и приказал, чтобы их не беспокоили.
– Когда я услышала об этой твари Крюденер, я ушам своим не поверила! Не хотите же вы сказать, что вы ничем больше не занимались, как только молились?
Александр нахмурился.
– Не все время, конечно, – ответил он. – Бог свидетель! Намерения мои были всегда самыми добрыми, но она все время заставляла меня чувствовать себя в приподнятом настроении, возбужденным…
Он замолчал и провел рукой по глазам.
– Могу себе это вообразить, – сухо произнесла Екатерина. – Лучше бы вы были таким же открытым сластолюбцем, как я. Это же гораздо проще. О, могу представить себе, какова была эта баронесса! Слава Богу, что вы не привезли ее сюда.
Она внимательно посмотрела на него.
– Держитесь подальше от таких людей, Александр, они очень опасны. Вы всегда питали к ним слабость, а на самом деле вам полезно веселье, развлечения, брат мой. Вы выглядите таким измученным.
– Я действительно измучен, – согласился он. – Я чувствую себя так, как будто бы прожил целую жизнь за последние три года. И это еще не конец. Позже должны состояться дополнительные конференции, на которых мне необходимо будет присутствовать.
Она взглянула на него и быстро сказала:
– Значит, вы опять собираетесь в Европу?
– Да, думаю, мне придется бывать там довольно часто.
– Значит, если я снова выйду замуж в Европе, мы могли бы продолжать встречаться.
Его голова дернулась, и он спросил резким тоном:
– Замуж? Жить в Европе? Что вы имеете в виду?
– Король Вюртембергский выразил желание жениться на мне, – твердо произнесла она. – Он намерен просить вашего соизволения, и мне хотелось бы, чтобы вы дали его.
Он не мог пошевелиться от гнева, не веря своим ушам. Выйти замуж, оставить Россию… ни на одно мгновение он не мог себе представить, что она захочет оставить его. Его первым импульсом было запретить ей делать что-либо подобное. «Как она смеет, – в гневе подумал он, – как она смеет желать выскочить замуж за Вюртемберга в тот самый момент, когда я возвращаюсь домой…»
– У меня есть право попробовать еще раз выйти замуж, Александр, – продолжала она. – Я молода, а первый раз вышла замуж за человека, которого выбрали для меня вы. Теперь он мертв, и на этот раз я хочу выбирать сама. Всю свою жизнь я прожила в вашей тени; вы никогда не отпускали меня. Я хочу сама отбрасывать тень, я хочу стать королевой Вюртембергской…
Он холодно смотрел на нее.
– Вы его любите, дело в этом? Почему вы мне ничего не сообщали?
– Я любила в своей жизни только одного человека, – когда она произносила эти слова, голос ее звучал резко, – и никто иной, как вы, принесли мне известие о его смерти. Вы это помните? Вюртемберг – король. Поэтому я и хочу выйти за него замуж.
Гнев Александра стихал, уступая место удивлению на свою собственную реакцию.
– Не держите меня здесь против моей воли, – неожиданно сказала она.
– Вы же знаете, что я никогда этого не сделаю, – возразил он. – Просто на одно мгновение я показал себя эгоистом. Я не мог не представить, как опустеет без вас здешняя жизнь. Не могу ли я предложить вам что-то, что заставит вас остаться со мной?
Часы у ее локтя пробили час, и она повернулась к ним, чтобы увидеть, как маленькая золотая фигурка Купидона ударит своей стрелой по звонку. Эти французские часы привез Александр из первого своего путешествия в Париж.
Затем Екатерина посмотрела на брата и ответила:
– Ничего, с чем согласилось бы общество. Нам не следовало рождаться братом и сестрой, Александр. Но мы все-таки брат и сестра, и лучше бы вы отпустили меня в Вюртемберг.
Наконец-то слово было произнесено. Все эти намеки и скандалы, преследовавшие их в течение стольких лет… «Нам не следовало рождаться братом и сестрой…»
Действительно ли дело было в этом? Этим объяснялась их ненависть и соперничество в борьбе за власть вначале, их странный союз, возникший между ними после смерти Багратиона? Письма, которые он писал в те дни, когда боялся, те письма были более подходящими для любовницы, а не для сестры. Говорил ли он ей, что обожает ее и считает ее самым очаровательным существом среди всех людей только для того, чтобы умиротворить ее или потому, что каким-то чудовищным, непонятным образом и на самом деле так считал?
Она опустилась на колени около его кресла, глядя на него. Отблески огня освещали ее лицо, играя на выступающих скулах и блестящих калмыцких глазах. В глазах этих было такое выражение, которого он никогда раньше не замечал.
– Вы не хотите, чтобы я уезжала, не правда ли? – прошептала она. Он весь дрожал, капли пота бежали у него по вискам, и он вцепился руками в ручки кресла.
Он вдруг подумал, что его сестра Екатерина выглядит немного сумасшедшей, когда смотрит на него вот так, а ее лицо находится всего в нескольких дюймах от его лица.
– Вы должны отпустить меня, Александр, – пробормотала она.
– Я только хочу, чтобы вы были счастливы, – хрипло проговорил он. – Я даю вам мое согласие.
Он резко поднялся со стула и, не оглядываясь, выбежал из комнаты.
Екатерина уехала из России, пока он навещал Марию Нарышкину. Мария, как всегда, бывала при Дворе, и на торжественном балу, проводившемся в его честь, он просил ее вальсировать с ним. Он сразу же заметил ее простое белое платье и гирлянды цветов, которыми она украсила свою прическу, и он понял, что она оделась так, чтобы доставить ему удовольствие. Ее замысел одновременно и тронул, и опечалил его.
Однажды он направился к особняку Дмитрия Нарышкина, чтобы навестить ее. Лакей, открывший дверь, остолбенел от изумления, а затем пробормотал, что княгиня находится в детской, но если его императорское величество соизволит подождать одну минутку в Золотом Салоне… Когда домочадцы узнали о прибытии царя, их охватила паника, управляющий Нарышкиных поспешил ему навстречу, кланяясь и извиняясь.
– Ваше величество, вас не ожидали… никого нет, чтобы должным образом встретить вас… княгиня будет так сердиться…
Александр несколькими словами успокоил его. Это частный визит, он просто хочет, чтобы его сразу провели в детскую, где он может встретиться с княгиней.
Его провели в большую, залитую солнцем комнату, и, когда Мария присела перед ним в реверансе, Александр поцеловал ей руку. Нянька, в изумлении уставившаяся на царя, держала на коленях маленькую девочку. Ребенок ерзал и рассматривал незнакомца рядом с матерью.
– Для нас это большая честь, ваше величество, – сказала Мария. Она покраснела, и рука ее инстинктивно поднялась к растрепанной и непричесанной голове. На ней был свободный розовый халат и домашние шлепанцы.
– Я и не думала, что вы приедете, иначе я подготовилась бы, чтобы встретить вас надлежащим образом. Вы должны простить меня. Не соблаговолите ли спуститься вниз, ваше величество?
Он улыбнулся ей, не сводя глаз с ребенка.
– Одну минутку, мадам. Я нахожу, что эта домашняя обстановка просто очаровательна. Мне кажется, вы забыли представить мне мадемуазель Нарышкину.
Мария сделала знак няньке, та опустила малышку на пол. Мария немного хмурилась. До этого момента Александр не проявлял к ее детям ни малейшего внимания.
– Софи, подойдите сюда!
Маленькая девочка тихонько направилась к ним, и ее мать развернула ее лицом к Александру.
– Поклонись его величеству, – приказала она.
Девочка неуклюже присела, задрав наверх мордашку и широко раскрыв глазки от любопытства. Он взял маленькую Нарышкину за руку и не отпускал ее все время, пока та стояла перед ним. Софи – его родная дочь. Он видел ее, когда она была крошечным ребенком. Еще два ребенка Марии считались его детьми, но по отношению к этой не было никаких сомнений в его отцовстве. С минуту мужчина и ребенок рассматривали друг друга, а потом он улыбнулся ей.
– Добрый день, мадемуазель.
Очень медленно на серьезном личике появилась ответная улыбка, точное отражение его собственной, и маленькая ручка сжала его пальцы.
– Добрый день, мосье.
– Ваше величество, – подсказала Мария.
– Ваше величество, – поправилась Софи и снова улыбнулась своему отцу. Он присел перед ней и дотронулся пальцем до ее щечки.
– Сколько вам лет, Софи?
– Девять, уже почти десять, мосье. – Она помолчала, а затем мягко спросила: – Сколько вам?
Александр рассмеялся и жестом остановил готовый сорваться с губ Марии упрек. – Боюсь, что мне лет уже намного больше, чем вам. А чем вы занимались, когда я пришел?
– Мы играли с маман, – ответила она. – У меня новая кукла, мосье. Хотите посмотреть?
– Конечно, хочу. – Он оглянулся на Марию и попросил: – Отошлите няньку. Мне хочется поговорить с вами и Софи наедине.
Нянька пятясь и все время приседая выскользнула из комнаты. Оказавшись за дверью, она тут же бросилась на половину слуг с новостями. Сам царь, прямо как ангел с небес сошел, разговаривал с малышкой Софи! О, она никогда не забудет этого дня!
Когда они остались одни, Александр сел и взял девочку на колени. Она показала ему свою куклу, и он долго восхищался ею. Он поцеловал ее курчавую головку, она обняла его ручкой за шею и нежно прижалась к нему.
– Почему я с ней не встречался раньше? – требовательно спросил он у Марии, и ее лицо покраснело от гнева.
– Я и сама редко вижу вас, ваше величество, и не могу же я брать Софи с собой на приемы!
Он слишком был занят с ребенком, чтобы обращать внимание на ее тон.
– А она сама знает, кто она?
– Нет, – ответила Мария. – Я не находила нужным говорить ей об этом. Она не могла помнить вас, и это лишь смутило бы ее. Почему же вы не сообщили мне о своем визите, чтобы я могла должным образом подготовиться?
– Я хотел сделать вам сюрприз, – сказал он. – И я очень рад, что мне это удалось. Теперь я познакомился с мадемуазель Софи, а это для меня очень важно.
– После этого она станет совершенно невозможна, – резко заметила Мария. – Господь свидетель, она уже достаточно избалована!
Александр с удивлением посмотрел на Марию и неожиданно понял, что она его ревнует. Он застал ее небрежно одетой, как обычная мещанка, играющей в детской, и все свое внимание он обратил на ребенка. Трудно было представить себе менее романтичное окружение для воссоединения двух влюбленных… Ему припомнился простой бальный наряд и незабудки в ее волосах. Много лет назад, во время визита короля и королевы Пруссии, она была одета точно в такой же, а позже он сказал ей, что она была самой прекрасной женщиной из всех присутствующих. «Бедняжка Мария, дорогая Мария, – вдруг подумал он, – ведь это она подарила ему это очаровательное дитя».
– Давайте пройдем в ваши апартаменты, – мягко предложил он. – Я бы не возражал против чая, там мы с вами сможем поговорить.
Он посадил Софи рядом с собой, и она подняла личико, ожидая поцелуя.
– А вы еще придете ко мне, мосье? – спросила она, и он пообещал, что в следующий раз он сделает так, что она сама придет навестить его.
Затем Александр проводил Марию вниз, мягко говоря ей, что очень надеется, что она позволит ему оставаться ее другом. Он также надеется, что сможет видеться со своей дочерью, когда ему этого захочется.
Она не смогла сдержать слез, когда он заговорил о том счастье, которое они переживали вместе в прошлом, и о необходимости поддерживать его на новом уровне.
– Дружба – драгоценная вещь, – произнес он и, поцеловав, попросил ее не плакать, ведь он до сих пор предан ей, только весь его образ жизни переменился, а его привязанность и благодарность остались прежними, особенно за то, что она подарила ему Софи. Мария напомнила ему, что у него есть еще и другая дочь и сын, но он не стал это обсуждать.
– У моего отца был сын, – безучастно сказал он. – Сын может предать, он может домогаться твоего… Я не интересуюсь своим сыном. Но берегите ради меня Софи. Вы обе дороги для меня теперь.
20
Со времени битвы при Ватерлоо прошло пять лет, и человек, кого Европа назвала Агамемноном, сидел рядом с Аракчеевым в кабинете графа в Грузино.
Грузино считалось одним из лучших поместий в России, и царь стал его частым гостем. Спокойное, ухоженное, оно заставляло Александра ощущать спокойствие и утешение, которое он обычно находил только в монастырях. Когда он был свободен от паломничества, царь часто покидал Санкт-Петербург, чтобы погостить у самого могущественного властителя своего царства, ведь именно этой чести удостоился сам Аракчеев.
Александр доверял графу и восхищался им, расскрывая ему все свои секреты, особенно свое желание реформировать жизнь крестьян в России. Эти грязные, невежественные люди были безнадежно неорганизованны. Что-то необходимо было делать. Царь часто размышлял и вспоминал чистенькие прусские городки и деревни, чей порядок так радовал его, и из его бесед с Аракчеевым родилась ужасающая идея военизированных поселений.
«В этом и разрешение вопроса, – возбужденно думал Александр, – даже двух неотложных вопросов: вопроса отсутствия у русских дисциплины, недооценки значения порядка и вопроса о необходимости содержать большую постоянную армию, готовую на случай любой неожиданности». Этот урок он получил в результате войны с Наполеоном. Ими был разработан план, и Аракчеев предпринял первые шаги по его осуществлению.
По всей России создавались поселения, где насильно объединялись солдаты и крестьяне, которые жили и муштровались по законам суровой армейской дисциплины, а жизни их управлялись вплоть до самых интимных деталей женитьбы и деторождения. Все поселения были одинаково чистенькими и необжитыми. Под жестоким надзором их несчастные обитатели несли на себе воинские и трудовые повинности. Правила учитывали все, до мельчайших подробностей, и когда Александр читал их, то не мог себе представить, как можно оставаться несчастливым, если во всем следовать этим правилам:
Но поселения эти, как и Грузино, которое ему так нравилось, стали адом рабства и жестокости; Александр так же мало знал о том, что на самом деле происходило в них, как и о тех методах, которые применялись в самом Грузино.
Он проводил долгие часы, молясь в личной часовне Аракчеева, где на одной из стен был высечен мраморный барельеф его отца с надписью золотыми буквами: «Пред тобою сердце мое чисто, а дух мой справедлив».
Если Александр и надеялся когда-нибудь забыть о своей вине, и о преданности слуги, то ему достаточно было войти в эту часовню… Только знающий в чем заключается боль царя человек посмел бы воздвигнуть подобный памятник. Аракчеев знал это, и в этом заключался секрет его власти над Александром.
В тот вечер, сидя в кабинете, они обсуждали беспорядки в поселениях. Комната эта была точной копией собственного кабинета царя в Зимнем дворце. Каждое кресло, каждое украшение было скопировано. Могло действительно показаться, что он находился в собственном доме, Когда Александр сидел в кресле с высокой спинкой перед огнем, опустив голову на руку. Александр выглядел постаревшим и обремененным множеством забот.
– Не понимаю, с чего им быть недовольными, – признался он. – Это совершенная система. Они накормлены, одеты, имеют крышу над головой, их должным образом воспитывают. Неужели у людей нет никакого здравого смысла? Они что, предпочитают жить, как собаки?
Тысячи крепостных, заключенных в Чугуевском округе, восстали против этой системы, и их выступления были подавлены с невероятной жестокостью.
Аракчеев пожал своими костлявыми плечами.
– Мы еще научим их этому, ваше величество, – пообещал он. «Действительно научим, – подумал Аракчеев, – после того, как они узнают, с кем имеют дело».
Он сам отправится в Чугуев, чтобы все проконтролировать. Возможно, что он даже возьмет с собой Анастасию; Анастасии должен понравиться Чугуев. Эта цыганка была его любовницей уже в течение девятнадцати лет, и вместе с ней они организовывали самые отвратительные садистские представления, какие только он помнил. Но надо быть очень осторожным, не заходить слишком далеко в отношении несчастных крестьян, когда в Грузино останавливался Александр. Анастасия старалась никогда не попадаться на глаза государю.
– Я сделал все, что в моих силах, – продолжал жаловаться царь, – но, кажется, что все кончилось неудачей.
Аракчеев принялся успокаивать его. Хотя это и могло показаться странным, но этот ужасный человек всегда был готов расплакаться, и сейчас, когда он увидел, как расстроен царь, глаза его наполнились слезами.
– Неблагодарные свиньи, – разрыдался он. – Но разве одно место имеет большое значение? Ведь повсюду дела идут хорошо. Это вовсе не неудача, ваше величество! Положитесь во всем на меня; я обо всем позабочусь.
Именно этих слов и ждал от него Александр. Аракчеев со всем справится, как справлялся с большинством его проблем. И тогда у него будет больше времени молиться за себя и за свою сестру Екатерину.
Екатерина. Он уставился в огонь, забыв и об Аракчееве, и о восстании. Ему нужно молиться о Екатерине. Даже теперь ему кажется невозможным представить, что она умерла. Она умерла год тому назад, в начале 1819 года, а он все еще ждал от нее письма или ему казалось, что вот-вот он услышит ее голос или ее быстрые шаги. Ему требовалось усилие, чтобы вспомнить, что не может быть никакого письма, а ее голос и шаги лишь отголосок его собственных мыслей. Она умерла и была похоронена в Вюртемберге, и ему не остается ничего, как только молиться Богу, чтобы Он не проклял ее.
Образ Екатерины, находящейся в аду, преследовал его в течение многих месяцев после ее смерти. Он узнавал ее, звал ее; он знал, насколько она порочна, язвительна и неспособна к раскаянию! О Господи, никто не знал этого лучше, чем он! Он вспоминал ее лицо, каким оно было в тот вечер, когда он с триумфом вернулся после победы 1815 года, вспоминал свою собственную слепую ярость, когда узнал о предстоящей им разлуке. Он вздрогнул при мысли о ней и почувствовал холод каменного пола часовни, в которой часто молился за ее душу.
Царь предоставил Аракчееву широкие полномочия править от своего имени. Это действительно было необходимо, ведь он столько времени бывал в разъездах. После окончания войны он путешествовал по всей России под предлогом осмотра своей страны, а на самом деле пытаясь убежать от самого себя. Он был одинок. Сестра его умерла, любовницы у него не было, а семью его интересовало только то, кто будет его преемником. В целом мире не было никого, кому бы он доверял, кроме Аракчеева и своей дочери от Марии Нарышкиной, крошки Софи. Он любил Софи. Она была так нежна и предана ему, она помогала ему сохранять чувство к Марии, в котором не было ни страсти, ни вины. Оба они стали старше, и жизнь била каждого из них по-своему. Здоровье и репутация Марии были подорваны, и сам он стал больным, удрученным человеком.
Когда они встретились, теперь уже в качестве родителей Софи, Мария заметила, что теперь улыбался Александр очень редко, только когда играл с дочерью.
Сейчас, сидя в полусне у огня в комнате Аракчеева, он тоже думал о Софи. Она любила и уважала его. Милостивый Боже послал ее ему, ее привязанность и почтение помогли ему преодолеть подавляющее чувство угнетения, которое мучило его. Он победил Наполеона – к этому времени из его памяти полностью стерлось участие в этом других народов, основал Священный Союз, вернул в мир наследственную монархию, а наградой ему стало это чувство глубокого отчаяния. В результате этого напряжения в его душе что-то надломилось. Иногда разум его туманила религиозная мания, а тело оставалось бессильным и измученным из-за наложенных им на самого себя епитимий.
По временам он по-прежнему отстаивал свою волю приступами гнева, а потом впадал в апатию и уезжал в долгие странствия.
В Европе, которую он освободил, ширились волнения. Революционные партии в Испании, Италии и Германии выступали за реформы. Не миновало это движение и Россию. В России это коснулось даже армии. Он нахмурился. Аракчеев и с этим справится. Как смеют они подвергать сомнению его волю, когда сам Господь избрал его из всех царствующих особ как инструмент своей святой воли! Но теперь Господь наконец-то давал ему свободу. В последнее время он почувствовал, что самым главным для него становится спасение собственной души…
Меттерних созывал еще один Конгресс, который должен был состояться в Троппау. Александр понимал, что ему необходимо побывать на этом Конгрессе перед тем, как он начнет предпринимать шаги по осуществлению плана, – пока еще никому неизвестному – плана, в результате выполнения которого он останется в памяти человечества не только как человек, победивший Наполеона. Сначала это было просто желанием, постепенно превращавшимся в навязчивую идею, а затем и в цель его жизни. Пришло время готовить сцену для последнего величайшего заключительного акта его правления. Но это будет уже после Троппау.
Однажды вечером Александр спокойно ужинал с императрицей Елизаветой, Аракчеевым и князем Волконским, когда ему сообщили, что в Санкт-Петербург прибыл курьер со срочным сообщением. Это был скучный ужин, который царь делил с императрицей только ради соблюдения приличий, поэтому Александр был рад, когда его прервали. Он и понятия не имел, что это могут быть за новости, разве что о новом мятеже в военных поселениях. Лицо его выразило недовольство, и он резко произнес:
– Приношу вам свои извинения, мадам. Прибыло сообщение, срочное, думаю, мне следует его прочесть, не откладывая.
Он послал за курьером и, сидя за столом, взломал запечатанное письмо. Аракчеев, всегда пристально следивший за каждым его движением, заметил, как неожиданно изменился цвет лица государя. Несколько минут тот сидел, не выпуская письма из рук, пока все остальные тоже не заметили, что что-то встревожило его настолько сильно, что у него дрожали руки. Но только Аракчеев посмел обратиться к нему с вопросом:
– В чем дело, ваше величество?
Александр опустил письмо и оглядел стол.
– Новости с острова Святой Елены. Наполеон умер.
Первой заговорила императрица Елизавета.
– Господи, и всего-то! Сначала я действительно перепугалась, ваше величество, вы были так возбуждены. Что ж, слава Богу, мир избавился от него.
В разговор, который последовал за этим, вступили Аракчеев и Волконский. Александр все еще молчал, не выпуская письма из рук и все еще слыша небрежно брошенные слова своей жены: «И всего-то!»
Властитель всего мира, чьи легионы были столь же непобедимы, как и фаланги Древнего Рима… человек, с которым он вступил в величайшую в истории битву и в конце концов победил.
Наполеон. В голове у Александра стоял шум – грохочущие орудия; мерная поступь войск, над которыми развеваются сверкающие на солнце знамена с орлами; топот огромных отрядов кавалерии… «Vive L'Empereur!» Доносящийся издалека шум схватки, который он впервые услышал под Аустерлицем, когда огромные массы французской пехоты вступили в бой. Трубили горны, французские горны, разносившие по всей местности этим солнечным июньским утром свои ужасающие звуки, и крошечная фигурка в мундире Старой Гвардии на плоту в Тильзите… Наполеон, выступающий вперед и пожимающий ему руку…
Эрфурд, представления Комеди Франсе, парадные обеды, блестящие военные смотры, тихие беседы с Талейраном… Талейран тоже пал, король отделался от него.
Затем мысленно царь вновь побывал в Вильне, на балу в Запрете, когда к нему подошел Балашов, и сейчас он так явственно расслышал его шепот, как будто тот стоял рядом с ним.
– Французы форсировали Неман, ваше величество. На нас напали!
В носу он чувствовал запах гари – русские города и деревни пылали под горячим летним небом 1812 года, а он ехал вместе с армией Барклая де Толли; дымящийся остов Москвы, сотрясаемый взрывами, потому что завоеватели взрывали все, что осталось от сгоревшего города. Карта в его кабинете в Зимнем дворце, где маленькие флажки указывали продвижение неприятеля при отступлении. Церкви, где он простаивал часами, умоляя Господа Бога наставить его на путь истинный; Екатерина Павловна, оплакивающая Багратиона, склоняющаяся над его плечом, чтобы рассмотреть карту, с мужской разумностью следящая за ходом развития войны.
Названия звучали, как призыв трубы, – Смоленск, Бородино. Колокольный звон в Москве, возвещающий о пожаре. Метель днем и ночью, самая жестокая зима за много лет, а затем вздувшиеся воды Березины и дрожащий голос Кутузова, рассказывающий о вопле ужаса, который поднялся над рухнувшим мостом, когда сотни людей нашли в реке свою погибель.
Кутузов тоже умер. Смельчак Ней, просивший за своего императора царя в гостиной Талейрана, казнен после Ватерлоо; та же участь постигла и Мюрата, который среди кавалеристов стал живой легендой. Бертье, главнокомандующий штабом Наполеона, выбросился из окна, когда увидел, как русские войска вторично пересекают границу Франции в 1815 году.
Британский военный корабль выплыл в Атлантический океан с Наполеоном на борту, направляясь на небольшой остров с нездоровым климатом, которому суждено было стать самой известной тюрьмой в мире.
Внезапно ему вспомнилось лицо Жозефины, хорошенькое лицо женщины, кому и в старости удавалось оставаться молодой, когда она смотрела на него в сумерках в розовом саду Мальмезона.
«Меня любил величайший человек своего времени, а я была слишком глупа, чтобы оценить это».
Грохот этих великих сражений, переходящий в шепот людей, обсуждавших их, ветераны, кого никто уже не слушал… Французские орлы в русском имперском музее, орудия, ржавеющие в полях, играющие рядом с ними дети. И десять миллионов погибших.
Письмо… «Генерал Бонапарт умер на острове Святой Елены после мучительной болезни».
Генерал Бонапарт, вот что сделали с вами англичане. Они запретили людям из его окружения, которые последовали за ним в ссылку, обращаться к нему по-другому. Генерал Бонапарт умер.
«О, и всего-то!» – сказала царица.
Александр резко отодвинул стул от стола и вышел из комнаты, не сказав ни слова.
