Текст книги "Молодые дикари"

Автор книги: Эван (Ивэн) Хантер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Я не считаю, что это правильно, Кэрин.

– Как ты предлагаешь предотвратить это?

– Ну, я не знаю. – Он помолчал. – Но мне кажется, что это неправильно, чтобы девочка в тринадцать лет гуляла и обнималась со всеми соседскими ребятами.

– Дженни почти четырнадцать лет, и я уверена, что она целуется с теми мальчиками, которые ей нравятся.

– А что будет потом?

– Хэнк!

– Я говорю серьезно. Мне лучше побеседовать с этой девчонкой.

– И что ты ей скажешь?

– Ну…

Со спокойной улыбкой на губах Кэрин продолжала:

– Не скажешь ли ты ей, чтобы она держала ноги крест-накрест?

– В каком-то смысле, да.

– И ты думаешь, это поможет?

– Мне кажется, что ей следует знать…

– Она знает, Хэнк.

– Похоже, что тебя это не очень беспокоит, – сказал Хэнк.

– Нет, Дженни разумная девочка, и я думаю, что ты только поставишь ее в неловкое положение, если начнешь читать ей лекцию. Я считаю, что было бы гораздо важнее, если бы ты… – Она внезапно замолчала.

– Если бы я, что?

– Если бы ты приходил домой пораньше. Если бы познакомился с мальчиками, которые назначают ей свидания. Если бы проявлял больше интереса к ней и к ним.

– Я даже не знал, что ей НАЗНАЧАЮТ СВИДАНИЯ. Не слишком ли она молода для свиданий?

– Биологически она такая же старая, как и я.

– О, очевидно, следует по твоим стопам, – заметил Хэнк и тут же пожалел о сказанном.

– «Войди, берлинская сука», – отчетливо выговорила Кэрин.

– Извини.

– Не имеет значения… Одного мне хотелось бы, Хэнк, чтобы когда-нибудь у тебя хватило духу поверить в то, что я полюбила ТЕБЯ, а не плитку американского шоколада.

– Я верю в это.

– Так ли? Тогда почему ты постоянно возвращаешься к моему «ужасному» прошлому? Послушать тебя, так можно подумать, что я была главной проституткой в районе, который тянулся на многие мили.

– Я предпочел бы не говорить об этом, – сказал Хэнк.

– Я считаю, что нам следует поговорить об этом. – Мне хотелось бы раз и навсегда покончить с этим.

– Не о чем говорить.

– Нет, есть о чем поговорить. И лучше поговорить, чем намекать. Тебя очень беспокоит то, что я была близка с другим мужчиной до того, как встретила тебя?

Он промолчал.

– Я спрашиваю тебя, Хэнк.

– Да, черт возьми, очень. У меня вызывает бешенство, что нас познакомил бомбардир моего самолета и что он знал тебя гораздо дольше и, возможно, лучше, чем я.

– Он был очень добрым, – мягко сказала Кэрин.

– Я не хочу слышать о его проклятых добродетелях. Чего он делал? Привозил тебе нейлоновые чулки?

– Да. Но ты делал то же самое.

– И ты говорила ему то же самое, что и мне?

– Я говорила ему, что люблю его. И я действительно его любила.

– Прекрасно.

– Ты, может быть, предпочел бы, чтобы я легла в постель с мужчиной, которого презирала?

– Я предпочел бы, чтобы ты ни с кем не ложилась в постель.

– Даже с тобой?

– Ты вышла за меня замуж, – отрезал Хэнк.

– Да, потому что я полюбила тебя с первой минуты, как только увидела. Вот почему я вышла за тебя замуж. Вот почему я попросила Питера никогда больше со мной не встречаться. Это потому, что я полюбила тебя.

– Но вначале ты любила Питера.

– Да. А ты разве до меня никого не любил?

– Я не ложился с ней в постель!

– И, наверное, она не жила в Германии в военное время! – огрызнулась Кэрин.

– Нет, она не жила в Германии в военное время. А ты жила, но не пытайся убедить меня в том, что каждая немецкая девушка становилась законной добычей американского солдата.

– Я не могу говорить за каждую немецкую девушку, кроме себя, – отрезала Кэрин. – Я голодала. Я боялась. Я боялась, черт возьми. Ты когда-нибудь боялся?

– Я боялся всю свою жизнь, – сказал он.

За столом нависла тишина. Они сидели, глядя друг на друга с легким изумлением на лицах, точно впервые поняв, что они, в действительности, не знают друг друга.

Он отодвинул стул и встал.

– Пойду, пройдусь.

– Хорошо. Будь осторожен, пожалуйста.

Он вышел из дома, но слова «Будь осторожен, пожалуйста», продолжали звучать у него в голове. Это были те же самые слова, которые много лет назад она говорила ему каждый раз, когда он покидал ее, возвращаясь на базу.

Он все еще помнил, как вел «джип» по улицам разрушенного бомбами просыпающегося Берлина, готового встретить тихий рассвет. То были хорошие времена, а сейчас произошла глупая ссора.

О, проклятие, что же с ним происходит, черт возьми?

Он направился вверх по улице. Это была благоустроенная улица со старыми деревьями, хорошо спланированными земельными участками, тщательно подстриженными газонами и большими белыми домами с аккуратно выкрашенными переплетами окон – миниатюрный пригород, обосновавшийся в самом центре города. Нью-Йорк – город, где в пределах двух кварталов соседствуют ужасающие трущобы и самый аристократический район.

Он повернулся и пошел на запад по направлению к реке. Почему он поссорился с Кэрин? И что он имел в виду, когда сказал: «Я боялся всю свою жизнь!» Слова сорвались с его губ невольно, словно были произнесены каким-то другим таинственным человеком, живущим внутри него и о существовании которого он даже не подозревал.

Да, он боялся. Боялся, сидя за пультом управления бомбардировщика, когда вокруг его самолета бесшумно разрывались зенитные снаряды, боялся, когда однажды их сбили над Ла-Маншем и им пришлось сделать вынужденную посадку на воду, боялся, когда немецкий истребитель пикировал и вел ураганный огонь по воде, и он видел, как пулеметная очередь прошивала узкие полоски воды.

Но всю свою жизнь? Боялся всю свою жизнь?

Он вышел на тропинку между кустами в конце улицы, направляясь к большой скале, обращенной в сторону железной дороги и реки Гудзон. Они с Кэрин часто приходили сюда летними вечерами. Здесь можно было сидеть и смотреть на огни городка аттракционов, расположенного по другую сторону реки в центральной части города, на мост Джорджа Вашингтона, перекинутый через реку, словно нитка ожерелья, и на движущиеся огни речных судов. Здесь также можно было слушать тихий плеск воды. И, казалось, что в этом месте царила безмятежность, которая каким-то образом миновала остальную часть города и остальную часть мира.

Он нашел в темноте скалу и взобрался на ее вершину. Затем зажег сигарету и взглянул на воду. Какое-то время он сидел и курил, прислушиваясь к плеску воды внизу.

Затем отправился домой.

В конце его квартала под уличным фонарем стояли двое ребят. Они стояли совершенно спокойно, ведя, очевидно, безобидную беседу, но он почувствовал, как, при виде их, сердце его подступило к горлу. Он не знал этих ребят, но был уверен, что они не из этого района.

Хэнк сжал кулаки.

Его дом находился за полквартала он этого уличного фонаря, и поэтому, чтобы попасть домой, ему надо было пройти мимо ребят.

У него было такое же состояние, как тогда, когда он летел над Бременом с полным грузом бомб.

Не замедляя шага, со сжатыми в кулаки и опущенными вдоль туловища руками, он приближался к двум рослым парням, праздно стоявшими под фонарем.

Когда он проходил мимо, один из них взглянул на него и сказал:

– О, добрый вечер, мистер Белл.

– Добрый вечер, – ответил Хэнк, не останавливаясь и чувствуя на своей спине взгляды ребят. Когда он подошел к двери своего дома, он весь дрожал. Он сел на ступеньки крыльца и нащупал в кармане пачку сигарет. Трясущимися руками вытащил сигарету, закурил, резко выпустив струю дыма, и только тогда посмотрел в сторону фонарного столба. Ребят уже не было. Дрожь не прекращалась. Он вытянул перед собой левую руку, наблюдая за судорожным подергиванием пальцев, а затем со злостью сжал пальцы плотно в кулак и ударил им по колену.

– Я НЕ БОЮСЬ, – сказал он про себя, и эти слова прозвучали знакомо. Он плотно закрыл глаза и снова повторил, но на этот раз вслух: «Я НЕ БОЮСЬ». Слова эхом отдались на тихой улице, но дрожь не проходила.

«Я не боюсь».

«Я не боюсь».

Был один из тех августовских дней, когда жара и духота охватывают город и не выпускают его из объятий. Люди двигались по улицам с большим усилием. Черный асфальт плавился и перейти улицу было нелегко. Днем, когда солнце стоит в зените, в этом железобетонном каньоне городского квартала не было никакой тени. Под беспощадными лучами солнца блестела смола на проезжей части дороги, а тротуары отсвечивали белым цветом.

…Хэнку Белани было двенадцать лет. Это был долговязый и неуклюжий подросток, стоявший на пороге своей юности, представление которого о себе быстро стиралось и исчезало под воздействием изменений, происходивших с ним в результате его быстрого роста. Именно по этой причине, объяснить которую он не смог бы, даже если бы и попытался, он носил замок. Он купил его в магазине на Третьей авеню в доме под номером 510, заплатив двадцать пять центов. Это была миниатюрная вещь, покрытая хромом и черным орнаментом и предназначенная для декоративных целей, а не для практического использования. К нему было два крошечных ключика. Хэнк носил замок, пристегнув его к петле на поясе брюк с правой стороны. Каждый раз, меняя брюки, он благоговейно отмыкал его, снимал со старых брюк и перевешивал на другие, а затем снова замыкал, а ключик клал в верхний ящик своего стола рядом с запасным ключиком. До того памятного августовского дня замок не привлекал ничьего внимания. Для Хэнка важно было то, что замок находится при нем, так как для него он был своего рода отличительным знаком.

Жара разморила ребят. Некоторое время они играли в карты, на которых в те времена изображались сцены из китайско-японской войны, живо воспроизводившие зверства японцев, но скоро устали даже от такого немудреного занятия. Было слишком жарко даже для того, чтобы раздавать карты. Ребята растянулись у кирпичной стены бакалейного магазина и стали говорить о плавании. Вытянув обутые в кеды ноги, Хэнк лег на бок. Пристегнутый к петле брюк замок свободно свисал, отражая ослепительные солнечные лучи.

Одного из ребят звали Бобби. Ему было всего лишь тринадцать лет, но он принадлежал к числу тех ребят, которые были слишком крупными для своего возраста. У него были гладкие светлые волосы и множество прыщей по всему лицу. Он говорил: «Мне снова пора бриться», хотя все ребята знали, что он еще не бреется.

В то время ребята не были приучены к такой роскоши, как брюки. Зимой они ходили в бриджах и гольфах, а летом – в шортах. Летом колени у Хэнка, как, впрочем, и у всех других ребятах, всегда были покрыты струпьями, потому что живое человеческое тело и бетон – довольно несовместимые вещи. На Бобби были шорты. Он был крупным парнем, а его мускулистые ноги были покрыты, как у гусеницы, густыми светлыми волосами. Ребята лежали, разговаривали о плавании. Вдруг Бобби неожиданно спросил: «Что это?»

Вначале Хэнк не понял, о чем он спрашивает. Хэнк пребывал в состоянии какой-то неопределенной мечтательности, ему было очень жарко и было приятно сидеть просто так с ребятами и говорить о плавании.

– Что у тебя на штанах, Хэнк? – спросил Бобби.

Хэнк сонно взглянул сначала на него, а затем на висевший на штанах замок.

– О, это замок, – ответил он.

– Замок! – удивился Бобби.

– Ага, замок.

– Замок! – Это сообщение потрясло и зачаровало Бобби. Он повернулся к другим ребятам и сказал:

– У него на штанах замок, – и засмеялся своим странным полумужским-полумальчишеским смехом, а затем снова повторил: «Замок!»

– Ага, замок, – ответил Хэнк.

Один из ребят начал объяснять, как надо нырять «щучкой», но Бобби не дал ему договорить. Он слегка повысил голос и спросил:

– Почему у тебя на штанах замок?

– А почему бы и нет? – ответил Хэнк. Он не сердился. Ему просто не хотелось, чтобы его беспокоили. Было слишком жарко, чтобы вникать в причину, почему у него на штанах замок.

– Чтобы ты запираешь? – не унимался Бобби.

– Я ничего не запираю.

– Тогда, почему у тебя замок?

– Потому, что мне так хочется.

– Это мне кажется довольно глупым, – заметил Бобби.

Парень, объяснявший, как нырять «щучкой», сказал:

– Весь секрет в том, как ты прыгаешь с вышки. Ты должен прыгать так…

Бобби повторил, но на этот раз более громко:

– Это мне кажется глупым.

– Эй, какое тебе до этого дело? – сказал парень. – Послушай…

– Хм, глупо носить на штанах замок, – продолжал настаивать Бобби. – Клянусь богом, впервые в жизни вижу человека, у которого на штанах замок.

– Так не смотри на него, – сказал парень и продолжал: – Если ты прыгаешь неправильно, то не сможешь коснуться руками пальцев ног. Иногда эти трамплинные доски…

– Ты носишь его на всех штанах? – спросил Бобби.

– Ага, на всех штанах.

– Снимаешь с одних и перевешиваешь на другие?

– Ага, снимаю с одних и перевешиваю на другие.

– Это глупо. Если ты хочешь знать правду, он и выглядит глупо.

– Так не смотри на него, – сказал Хэнк.

– Просто мне это не нравится, вот и все. Мне это не нравится.

– Это мои штаны и мой замок, и если тебе не нравится, то какое-кому дело? – Он почувствовал некоторый страх.

Бобби был сильнее, и Хэнк не хотел начинать драку с парнем, который мог убить его. Ему отчаянно захотелось, чтобы Бобби прекратил разговор, но Бобби был не в том настроении, чтобы прекратить его. Бобби получал он этого истинное удовольствие.

– Почему бы тебе не повесить замок и на рубашку?

– Я не хочу вешать замок на рубашку.

– Почему бы тебе не повесить его на нижнее белье?

– А почему бы тебе не заткнуться? – Хэнк начал дрожать. «Я НЕ БОЮСЬ», – внушал он себе.

– Почему бы тебе не повесить его себе на клюв?

– Ну, хватит, – сказал Хэнк, – заткнешься ты, наконец, или нет?

– В чем дело? Ты нервничаешь из-за этого паршивого замка?

– Я вовсе не нервничаю. Я просто не хочу об этом говорить. У тебя есть возражения?

– А я хочу говорить об этом, – настаивал Бобби. – Во всяком случае давай поглядим на этот проклятый замок. – Он наклонился и протянул руку, собираясь дотронуться до замка, чтобы рассмотреть его поближе. Хэнк немного отпрянул назад.

– Убери руки! – огрызнулся он, в то же время удивляясь, почему все так происходит, почему его не могут оставить в покое. Он почувствовал внутреннюю дрожь и снова повторил про себя: «Я не боюсь», зная, что он боится. Он ненавидел свой страх и ненавидел Бобби, на лице которого заметил угрожающую ухмылку.

– В чем дело? Я не могу даже дотронуться до него?

– Да, ты не можешь даже дотронуться до него, – ответил Хэнк. – «Хватит, остановись, – думал он. – Ради чего мы должны драться? Перестань».

– В чем дело? Он золотой?

– Нет, платиновый. Убери руки.

Бобби, внезапно протянул руку, схватил замок и дернул, оторвав петлю на брюках. Бобби зажал замок в кулаке. Хэнк был так потрясен, что какое-то мгновение не мог двигаться. Бобби ухмылялся. Хэнк был в нерешительности. Вызов был брошен. Весь дрожа, с трудом сдерживая слезы, он вскочил на ноги.

– Отдай замок!

Бобби тоже встал. Он был на целую голову выше Хэнка и вдвое шире его.

– В чем дело? – невинно спросил он.

– Отдай мне замок!

– Я собираюсь выбросить его вместе с другим хламом в сточную канаву, – сказал Бобби и сделал шаг по направлению к решетке сточной канавы, не понимая, что сейчас, по существу, он держал зажатым в кулаке сердце Хэнка, его индивидуальность, его существование, его жизнь. Он правильно определил, что Хэнк боялся его. Он видел страх в его худом дрожащем теле, он читал этот страх в его напряженном лице и в повлажневших глазах, в его отчаянной попытке удержать слезы. Но он не знал, что держал в своем кулаке что-то очень ценное, что-то такое, что придавало смысл и значение жизни в этом лабиринте из бетона и асфальта, который угрожал лишить людей их индивидуальности. Он не знал этого, пока Хэнк не ударил его.

Он ударил Бобби так сильно, что у того сразу же из носа пошла кровь. Бобби почувствовал, как она хлынула у него из ноздрей, и глаза расширились от удивления.

Хэнк ударил его второй и третий раз, и Бобби, пытавшийся в это время зажать нос, вдруг упал на мостовую. Хэнк вскочил на него верхом, и его пальцы с такой силой сжали горло Бобби, что тот с ужасом понял: Хэнк задушит его насмерть.

– Отдай ему замок, Бобби, – сказал один из ребят, и Бобби, крутя головой и пытаясь освободиться от сжимавших его горло, как тиски, пальцев Хэнка, прохрипел: «Бери, на, бери». Он разжал кулак, и замок упал на тротуар. Хэнк быстро подобрал его, зажав в одной руке, а другой прикрыв кулак. Слезы, наконец, выступили у него на глазах и потекли по лицу. Заикаясь, он сказал: «П-почему, п-почему тебе н-н-надо было в-в-вмешиваться в чужие д-дела?»

– Иди домой, Бобби, – посоветовал другой парень. – Ты весь в крови.

Это был конец драки и последняя неприятность между Хэнком и Бобби. После этого он сразу же перестал носить замок. Однако с этого дня он стал носить кое-что другое: чувство своего собственного страха и понимание того, какой ценой он может воспрепятствовать тому, чтобы этот страх не прорвался наружу.

– Пап?

Хэнк поднял голову. С минуту он не мог узнать стоявшую перед ним молодую девушку с длинными светлыми волосами, испытующим взглядом женщины, упругой грудью, тонкой талией и длинными ногами. «Моя дочь? – подумал он. – Давно ли ты сидела у меня на коленях, Дженни? Когда ты успела присоединиться к таинственному сословию женщин?»

– С тобой все в порядке, пап? – спросила она. В ее голосе чувствовалось беспокойство.

– Да, – ответил он. – Просто решил выкурить последнюю сигарету, прежде чем идти домой.

– Замечательный вечер, – сказала Дженни, садясь на ступеньку рядом с ним и натягивая на колени юбку.

– Да. – Он помолчал, а затем спросил: – Ты шла домой от Агаты?

– Да. Ребята еще там, а я ушла. Было ужасно скучно. – Она помолчала. – Лонни там не было. Несколько минут они сидели молча.

– Ты… ты не видела каких-нибудь ребят на улице, а? По дороге домой? – спросил он.

– Нет. Никого.

– Тебе не следовало бы ходить вечером одной, – заметил Хэнк.

– О, здесь нечего бояться, – ответила Дженни.

– И все же.

– Не беспокойся, – успокоила она.

Они снова замолчали. Он чувствовал – Дженни хочется поговорить с ним. Он понимал, что это было бы хорошо для них обоих, если бы они поговорили друг с другом, но вместо этого они сидели, как посторонние люди в зале ожидания железнодорожной станции маленького городка, необщительные, испытывая неловкость.

Наконец, дочь встала и оправила юбку.

– Мам дома? – спросила она.

– Да.

– Пожалуй, я пойду и выпью с ней стакан молока – сказала Дженни и вошла в дом.

Хэнк остался сидеть в темноте один.

На следующий день в девять часов утра он начал свой рабочий день с того, что попросил выделить группу детективов для круглосуточной охраны своего дома.

ГЛАВА V

В кондитерском магазине царила смешанная атмосфера беспорядка и домашнего уюта. Несмотря на то, что помещение нуждалось в покраске, что искусственная кожа, которой были обтянуты стены и скамейки кабин, была засалена, а выставленные в витрине дешевые сладости имели залежалый вид, магазин излучал атмосферу покоя и уюта. Остановившись в дверях, Хэнк понял, почему «Орлы-громовержцы» выбрали именно это место для своих сборищ. Он вошел в магазин как раз в тот момент, когда зазвонил телефон. Владелец магазина подошел к аппарату, чтобы ответить на звонок, и Хэнк на минуту вспомнил те дни в Гарлеме, когда далеко не во всех квартирах были телефоны. В те дни владелец кондитерского магазина обычно отвечал на звонок и затем посылал кого-нибудь из ребят позвать того, кого вызывали к телефону. При этом существовали неписанные правила, что посыльный получал чаевые – обычно пять, иногда десять центов. В соответствии с этими же правилами чаевые должны были тратиться в этом же магазине, поэтому, когда звонил телефон, ребята с улицы бросались к нему, как сумасшедшие. Сейчас ребята едва обратили внимание, когда раздался телефонный звонок.

Владелец магазина поговорил и повесил трубку. Он был низкого роста в безукоризненно чистом белом фартуке и совершенно лысый. Шел слегка прихрамывая, но эта хромота не только не портила его, а, казалось, подчеркивала в нем силу характера, которую невозможно было заметить, не видя его хромоты.

– Чем могу быть полезен, приятель? – спросил он Хэнка.

– Я ищу «Орлов-громовержцев», – ответил Хэнк. – Мне сказали, что они бывают здесь.

– Кто-то ввел вас в заблуждение, мистер.

– Тот, кто сказал мне об этом – детектив, лейтенант Ричард Ганнисон из двадцать седьмого полицейского участка, а он не из тех, кто ошибается.

– А вы кто такой?

– Помощник окружного прокурора Генри Белл.

– Да?

– Да.

Ребята в задней кабине взглянули на него. Один из них хотел встать, но другой жестом остановил его.

– Ну, ну, – сказал владелец магазина, – до сих пор нас никогда не посещал окружной прокурор. Это делает нам честь.

– Где я могу найти «Орлов-громовержцев»? – Хэнк указал на дальнюю кабину. – Те парни не из этой банды?

– Я абсолютно убежден, что не знаю этого, мистер, – ответил владелец магазина. – Мое дело – торговать в этом кондитерском магазине. – Он протянул руку через стойку. – Меня зовут Джо Манети. Рад с вами познакомиться.

Хэнк пожал ему руку.

– Мистер Манети, – сказал он достаточно громко, чтобы его могли слышать в дальней кабине, – лейтенант дал мне фамилии и адреса известных членов клуба «Орлы-громовержцы», и я могу сделать так, чтобы этих ребят взяли и привели на допрос в мой кабинет. Однако я подумал, что сэкономлю время, если поговорю с ними здесь, в Гарлеме. Так лучше, не правда ли?

Манети пожал плечами.

– Вы спрашиваете меня? Мистер, я торгую в кондитерском магазине.

Хэнк обернулся к дальней кабине.

– Ну, так как? – спросил он.

Парень с могучими плечами и большими бицепсами внимательно изучал Хэнка светлыми полуприкрытыми глазами. Он едва заметно кивнул головой.

– Подойдите сюда, – сказал он.

Хэнк прошел к кабине. Ребята, сидевшие там, были в возрасте от пятнадцати до девятнадцати лет. Тот, который подозвал его, был самым старшим в группе и самым крупным. Его черные волосы – гладко зачесаны, на щеках – длинные баки. С левого запястья свободно свисает серебряный опознавательный браслет. На несколько дюймов выше браслета шрам. Его густые черные брови затеняли голубые, почти серые глаза с тяжелыми веками. Когда он говорил, губы его едва шевелились.

– Присаживайтесь, – пригласил он. – Кончо, подай окружному прокурору стул.

Один из ребят выскользнул из кабины, тут же вернулся со стулом, поставил его во главе стола и снова занял свое место. Хэнк сел.

– Меня зовут Дайабло, – сказал старший. – Вы знаете, что это означает?

– Это означает – дьявол, – ответил Хэнк.

– Верно. – Губы его тронула едва заметная улыбка, и он взглянул на других ребят. Один из них кивнул головой.

– Ты испанец?

– Я? – удивился Дайабло. – Я? Бросьте шутить.

– Дайабло – испанское слово.

– Да? – удивился парень. – Я думал, оно итальянское. Я итальянец.

– Дайабло Дедженеро, – сказал Хэнк. – Твое настоящее имя Кармин. – Ты так называемый военачальник «Орлов-громовержцев»?

– Верно, – ответил Дайабло. – Ребята, это окружной прокурор. Это некоторые из наших ребят: Кончо, Ники и Бад. Чем можем быть полезны?

– Вы можете ответить на несколько вопросов, – сказал Хэнк. – В любом месте: здесь или в окружной прокуратуре. Это ваше дело.

– Мы ответим на них здесь, – ответил Дайабло, – если нам понравятся вопросы.

– Если они вам не понравятся, вы ответите на них в прокуратуре в присутствии стенографиста.

– Вы очень смелый, мистер окружной прокурор, – заметил Дайабло. – Приходите сюда без сопровождения полицейских.

– Мне они не нужны, – ответил Хэнк.

– Нет?

– Нет. А ты думаешь иначе?

Дайабло пожал плечами.

– Мистер окружной прокурор, я должен вам сказать…

– Меня зовут Белл, – поправил Хэнк. – Мистер Белл.

Дайабло с минуту молчал.

– Мистер окружной про…

– Мистер Белл, – повторил Хэнк.

Дайабло пристально посмотрел на него, а затем улыбнулся той же едва заметной улыбкой и пожал плечами.

– Разумеется, мистер Белл. Как вам будет угодно, мистер Белл. Какой ваш вопрос, мистер Белл?

– Денни Ди Пэйс – член вашей банды?

– Какой банды, мистер Белл?

– «Орлов-громовержцев».

– «Орлы-громовержцы» не банда, мистер Белл, – это общественный и атлетический клуб. Верно, ребята?

Ребята, сидевшие в кабине, утвердительно закивали. Они не спускали с Хэнка глаз.

– Дэнни – член вашего клуба? – повторил Хэнк.

– Дэнни Ди Пэйс. Минуточку, дайте вспомнить. А, да. Верно, он живет в этом же квартале, не так ли?

– Ты знаешь, что это так.

– Да, совершенно верно, он живет здесь. Очень хороший парень Дэнни Ди Пэйс. Но я слышал, он попал в неприятную историю. Говорят, он пошел в испанский Гарлем и на него набросился какой-то маленький грязный пуэрторикашка. Вы имеете в виду этого Дэнни Ди Пэйса, мистер Белл?

– Да, – ответил Хэнк.

– Итак, какой был ваш вопрос, мистер Белл?

Хэнк помолчал, а затем сухо сказал:

– Ты отнимаешь у меня время, умник, а мое время дорого. Или я получу прямой ответ, или вас приведут в мой кабинет. Итак, выбирайте.

– Ну, что вы, мистер Белл, – невинно сказал Дайабло. – Я отвечаю вам настолько прямо, как умею. Я просто забыл ваш вопрос, вот и все.

– Хорошо, – ответил Хэнк. – Поступай, как тебе нравится. – Он отодвинул стул. – Увидимся на улице Леонарда. Мы, возможно, задержим там тебя немного, так что не строй обширных планов. – Он повернулся и направился к выходу. За столом позади него послышался возбужденный шепот.

Затем Дайабло крикнул:

– Эй!

Хэнк не обернулся.

– Мистер Белл! Мистер Белл!

Хэнк остановился и медленно повернулся лицом к столу. Дайабло заискивающе улыбался.

– В чем дело? С вами нельзя немного пошутить?

– В рабочее время – нет. Ты готов со мной говорить?

– Конечно. Идите сюда. Не обижайтесь. Мы все время дурачимся. Это делает жизнь интереснее, понимаете? Идите сюда, садитесь.

Хэнк вернулся к столу и сел.

– Хотите кофе, мистер Белл? Эй, Джо, кофе для всех, а?

– Итак, в отношении Дэнни? – напомнил Хэнк.

– Я вот что могу вам сказать. Если вы отправите этого парня на электрический стул, то вы сделаете большую ошибку.

– Я никому не выношу приговора, – сказал Хэнк. – Я только обвинитель.

– Именно это я и имею в виду. Могу я говорить откровенно, мистер Белл?

– Настолько откровенно, насколько ты пожелаешь.

– Хорошо. Ребята невиновны.

Хэнк промолчал.

– Я знаю, о чем вы думаете, – продолжал Дайабло. – Они убили слепого парня. Но здесь кое-что побольше, чем посмотреть друг другу в глаза, мистер Белл. Я говорю серьезно.

– Например?

– Например, то, что в тот вечер была запланирована драка. Сейчас я говорю с вами, убей меня бог, как брат, выдавая вам нашу внутреннюю информацию, чего я не обязан делать, правильно?

– Продолжай.

– Мы собирались драться. Я сам вел переговоры с этим вонючим пуэрторикашкой, по имени Гаргантюа. Он военачальник «Всадников», вы знаете? Он принимает наркотики. Мне удалось узнать это точно. Половина ребят в их клубе принимают героин. Я полагаю, что именно поэтому они дали такое название своему клубу: под героином они чувствуют себя «на коне». Что касается «Орлов», то они не дотрагиваются до этой дряни. Мы переломаем парню руки, если узнаем, что он принимает наркотики. Верно я говорю, ребята?

Ребята утвердительно закивали.

– Мы решили, что не должно быть никакого тайного нападения. Предполагалось встретиться на Сто двадцать пятой улице. Там мы и собирались драться, понимаете? В десять часов.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Я хочу этим сказать вот что: есть какой-нибудь смысл в том, чтобы трое «Орлов» пошли в лагерь врага искать неприятность, когда на этот вечер у нас уже было запланировано достаточно неприятностей? Они прогуливались, вот и все. Просто прогуливались.

– Почему они пошли прогуливаться в испанский Гарлем?

– Откуда я знаю. Может быть, они забрели туда случайно. Может быть, они искали девчонку для развлечений, понимаете? Много ребят волочатся за испанскими девчонками. Они очень темпераментные люди, эти испанцы.

– Итак, они пошли в испанский Гарлем, чтобы просто побродить там, – сказал Хэнк, – а сами набросились на слепого парня и зарезали его насмерть. И ты говоришь, они невиновны.

– Не в том, что они зарезали его. Согласен, они убили маленького грязного пуэрториканца.

– В таком случае, в чем же они невиновны?

– В умышленном убийстве, – ответил Дайабло.

– Понимаю.

– Этот парень выхватил нож, разве вы не знали об этом?

– Так мне говорили, – устало согласился Хэнк.

– Это правда. Я расспрашивал ребят. Я имею в виду знакомых мне пуэрторикашек – кули. Они в общем-то, знаете, неплохие ребята.

– Кули?

– То есть те, кто не принадлежит ни к какому клубу.

– Как Дэнни?

Дайабло не ответил.

– Я говорил с некоторыми из этих ребят, – сказал он, игнорируя вопрос Хэнка, – и они сами видели нож. Что вы на это скажете?

– Это очень интересно, – ответил Хэнк. – Дэнни принадлежал к вашему клубу?

– Я вот что вам скажу, – продолжал Дайабло, снова игнорируя вопрос, – это была самооборона для Башни и Дэнни. Для Бэтмана… Он пожал плечами. – Ну, Бэтман немного тронутый, понимаете?

– Ты имеешь в виду, сумасшедший?

– Ну, не сумасшедший, но… тупой. Глупый. Знаете, он просто не отвечает за свои поступки.

Вот оно что! Не обладая юридическим умом, Кармин (Дайабло) Дедженеро только что подсказал Хэнку линию защиты, к которой прибегнут его оппоненты. Для Бэтмана Апосто они попытаются доказать умственную неполноценность – парень просто не знал, что он делал, и не мог отвечать за свои поступки. Для Башни Ридона и Дэнни Ди Пэйса они попытаются доказать, что это был случай убийства при оправдывающих обстоятельствах – ребята убили во время самообороны. Короче говоря, они попытаются спасти от наказания всех ребят.

«Спасибо тебе, Дайабло Дедженеро, – подумал Хэнк. – Я в это утро туговато соображаю».

– Ты хочешь помочь своим друзьям? – спросил Хэнк.

– Естественно. Они невиновны.

– Тогда расскажи мне о том, о чем мне хотелось бы знать.

– Валяйте.

– Дэнни является членом клуба?

– Какое это имеет значение?

– Это может иметь большое значение.

– Вы хотите сказать – для обвинения. Вы думаете, если он один из нас, вам будет легче посадить его на электрический стул?

– Если он виновен, он будет осужден, – ответил Хэнк. – И это не имеет никакого отношения к тому, является ли он одним из вас или нет. Может быть, тебя это удивит, но меня интересует правда.

– Это, действительно, неожиданность, – сказал Дайабло, ухмыляясь. – В самом деле, это всегда удивляет, когда кто-нибудь, связанный с законом, интересуется правдой. Здесь, в Гарлеме, они интересуются только тем, как бы вытряхнуть из тебя душу всякий раз, когда у них появляется такая возможность.

– Дэнни был членом клуба?

– И да, и нет, – ответил Дайабло.

– Что это за ответ?

– Я вам сказал. И да, и нет. Он не был в полном смысле слова ни кули, ни «Орлом». Он был вроде как бы… А черт его знает, как его назвать. Например, если начиналась драка, он шел с нами, а иногда и не шел, и мы никогда не принуждали его.