Текст книги "Вестник"

Полицейское управление

25 октября, полдень

Дэн привычно изображал старый локомотив, перемещаясь по кишащему коллегами офису. Ну, разве что не скрежетал. Куда бы он ни двинулся – от входной двери до личного закутка, из кабинета до кофейного автомата, или на вызов, – его движения были размеренными, взгляд – задумчивым, и остановить его было невозможно. Байронс не считал нужным переживать из-за вспенивающихся за спиной взглядов: они всё равно не отстанут.

Когда-то он свалился в эту контору, как в плотную гипсовую повязку, не дающую толком двигаться или дышать. Зато по ее границам он распознал контур собственного «я», хоть это и не доставило ему особой радости. Годы шли, его интересы оставались тайной для заинтригованных сослуживцев и, возможно, именно поэтому его положение было не ахти какое: даже спустя двадцать лет ему не доверял почти никто. Но выбор был осознанным, и он каждый раз с чувством удовлетворения вносил разброд в слаженный механизм местного подразделения, поделившегося на оппозиции задолго до его появления на этот свет. «Тайная» междоусобица в управлении не особо выкручивала руки закону, поэтому Дэн предпочитал не вмешиваться. К сожалению, мало у кого была такая возможность. Желание тихо работать обернулось против него: он не просил денег, не требовал повышения, не интересовался ничем, кроме расследований – конечно, он что-то замыслил; подозрение только закрепилось после того, как Байронс мимоходом отправил в отставку позапозапрошлого начальника, наследившего в его деле. С тех пор противостояние между Дэном и преходящим старшим инспектором стало чем-то вроде спасительного цирка для остальных – никого не увольняют и виновных вроде как нет. Начальники спускали собак на локомотив, а тот чесал дальше, попыхивая самодельной сигаретой. Подставить Байронса было невозможно. Да никто и не пытался всерьез: зачем гнать премиальную дойную корову, ответственную за основной процент раскрываемых дел?

Для Дэна каждое утро в участке начиналось с простого и приятного факта: он неплохо втиснулся в самоповтор вчера, которое было позавчера и настанет завтра. Ему дали крохотный узелок ответственности на плечо, и этот вес его вполне устраивал. Возможно, он стал машиной – наподобие кофейного автомата, – в которую каждый может бросить монетку и получить правильный ответ. Монетка, правда, пролезала крохотная, потому и вопросы он принимал соответствующего размера. Никто ведь не предполагал, что дедукция, реакция и железный кулак – далеко не весь арсенал инспектора Байронса, как никто не замечал бродящего по участку кофейного автомата с вечно красными от недосыпа глазами. Включился утром, отщелкал пару задач, выключился на ночь. Только вот спать по-человечески у Дэна не выходило.

На его счастье, коллеги не смогли разузнать, чем он занимался до того, как пожаловал в их городок – тогда ему было тридцать пять, и поначалу он показался всем немудреным и замкнутым парнем. За двадцать лет, проведенных за расследованием краж и редких случаев насилия, Байронс оттаял. «Очеловечился», как любил говаривать его напарник, не представляя, насколько меткое выдал определение. Дэн даже выучился шутить, а тот факт, что большинство коллег считали его юмор насилием над здравым смыслом, принимал за комплимент. Пожалуй, он никого не боялся – кроме себя. Амбиции местного начальства время от времени раздражали, но не настолько, чтобы ударится во все тяжкие и наломать костей. Привязанности? Нет, уже давно и с того момента без перемен, а новых он не искал. Одним словом, жизнь из коротеньких ребусов длиной в пробег угнанного автомобиля или стащившего выпивку подростка была спокойной и намертво присохшей гипсовой повязкой. И она даже не чесалась.

И куда теперь? Байронс чувствовал перемены, как старую мигрень. «Кое-кто» объявился после двадцати лет забвения, делая вид, что не происходит ничего особенного. Как будто решил всё отыграть назад. Или попросту забыть, схватив Дэна за шиворот и вытолкнув в стратосферу – как есть, в гипсе и соплях.

Дэн засунул руку в карман, потыкался пальцами в холодный, гладкий камень. Эта штука была похуже стратосферы, и ее отдали легкомысленно, как запоздалый подарок, не стесняясь и не соблюдая правил. Хотел бы он знать, что у них стряслось. Заявились к нему посередь бела дня и тащат обратно, хотя он ушел сам и возвращаться не намеревался. Обычно в Семье не нуждались в людях с его проблемами. Уж они-то видели, к чему это приводит – как раз на его примере.

«Да, Байронс, скоро тебя начнет корежить, как в былые времена. Будь готов».

В местном муравейнике тоже неладно. Впервые за много лет паленым тянет с такой силой. Любопытно, что произойдет, если кто-то из коллег поусерднее прополет грядку и наконец найдет его старое досье – скажем, нынешний старший инспектор Фитцрейн. У Дэна было много «легенд», да и шефу вряд ли покажется странным, что Байронс когда-то работал на Интерпол, но даже Фитц не преминет задуматься о причинах его ухода. С какой стати ловкий парень променял стоящую карьеру на кабалу провинциального полицейского? И ведь докопается. Зря думают, что у Фитцрейна мозгов нет, просто они расположены не в том месте. Вот тогда и начнутся проблемы, пускай маленькие, но досадные. Особенно на фоне кувырканий в стратосфере. С тихой жизнью в местных пенатах можно будет попрощаться навсегда.

Дэн вздохнул – незаметно и тоскливо. День паршиво начался и приближался к не менее паршивой кульминации. Грела только одна мысль: он наконец-то отвоевал дело Алекса Райна.

Из коридора выпорхнул нагруженный папками напарник и, сделав изящное па, затормозил в шаге от Байронса; на длинной физиономии отразились все признаки нездорового ажиотажа. Похоже, он пропустил ланч.

– Дэн-бери-две-верхние-и-идем-пока-я-не-сдох-от-голода! – залпом выдохнул он, тяжело кренясь набок. Байронс поспешно выдернул указанные папки, и напарник с шумом ухнул груду на стол. Полицейские вокруг заозирались. – Живее, у меня вместо кишок отглаженные спагетти!

Они выбрались из участка, прихватив с собой заметки по делу Райна.

Маленький паб Элиота Кроу – их плацдарм – располагался в изрядном удалении от места работы, что исключало «случайные» визиты коллег. Внутри было тихо и сумрачно, бармен следил за каждым, не позволяя напиваться до свинского состояния. Скорее всего, дело было в проценте отставных боксеров из местного спортивного клуба, числящихся в завсегдатаях заведения. Дэна тут знали все.

Трей Коллинз стал его правой рукой в тот самый день, когда Дэн впервые переступил порог их маленького полицейского участка. Что и говорить, напарничек из Дэна вышел отменный – желание двинуть ему возникало само по себе. Сработались они лишь потому, что Коллинз до смешного боготворил принципиальность (или то, что он за нее принимал), плюс в одиночку у него не было шансов устоять перед мышиной мясорубкой вокруг кресла старшего инспектора. И когда Байронс окопался за своим столом, наплевав на всё, кроме работы, Коллинз понял, что благоговение – самое верное слово для описания его чувств. Неприязнь к Дэну передавалась по наследству от старшего инспектора к преемнику, и дальше становилось только хуже, но о своем выборе Трей не жалел: шефы приходили и уходили – в отличие от Байронса. Тот даже сам как-то раз умудрился отказаться от черного кресла. Иногда Коллинза навещала мысль (чаще, чем бы ему хотелось), что коллега витает в облаках или попросту чокнулся, но именно за это Дэна обожали все, кто был в состоянии пережить его дурацкое чувство юмора. Трей даже считал себя его другом. Хотя порой ему казалось, что друзья Дэну так же безразличны, как и враги.

Они пробрались в свой любимый темный угол и угнездились за столиком. Дэн заказал кофе и пудинг, Коллинз нервно потыкался в меню – помечтал о пиве, но взял чай и всё съедобное, что пришло сегодня на ум местному повару. Разговор намечался серьезный, а Трею еще предстояло пережить ехидный Дэновский взгляд, способный довести до язвы желудка и без абсурдного расследования, в которое они на свою беду ввязались. Трей хотел честно напиться. Позвонить в участок и сказаться больным. Но предлагать подобный план Байронсу бессмысленно, он на дух не переносил пьянки. Коллинз ни разу не видел его навеселе, хотя точно знал, что в маленькой квартире Дэна стоит секретер, в котором одна дюжина винных бутылок сменяет другую, словно по расписанию. И каждый раз это очень дорогая дюжина. Было мучительно ловить осуждающие взгляды человека, на две трети состоящего из вредных привычек и дурной кармы. Но, как говорится, не пойман – не вор.

Байронс смачно кромсал пудинг, игнорируя Коллинза и его алкогольную дилемму. Вздохнув, Трей налил себе чая и принялся жевать картофельные шарики. К сожалению, шарики вскоре закончились, количество тарелок начало стремительно уменьшаться и через четверть часа он обнаружил, что деваться ему некуда. Протерев салфеткой стол, он разложил отчет, затем медленно перетасовал страницы из папки в папку. Байронс лениво отпивал горячий кофе, щурясь и оглядывая зал. Трей пропустил момент, когда тот нахмурился и поставил чашку на стол.

В кабак вошел мужчина в дождевике розового цвета. Присел за стойку, скрипучим голосом заказал минеральную воду. Повертел в руках стакан, не стал пить и ушел. За соседним столиком чертыхнулась официантка, брезгливо подняла со стула потрепанную куртку, из рукава которой спланировали на пол две десятифунтовые бумажки, а следом куча мелочи, прытко зацокавшей под стол. Бармен низко заворчал, девушка поспешно собрала деньги и отнесла на кассу. Дэн усмехнулся. В углу мелькнул рыжий кот. Пригибаясь, обежал помещение, вскочил на пустой столик в центре зала и хрипло заорал. Взвизгнуло несколько женщин, официантка швырнула в паршивца мокрой тряпкой. Когда Трей закончил сортировать бумаги, Байронс криво улыбался.

Несколько секунд напарник изучал его лицо, стараясь припомнить, видел ли он подобное раньше. По всему выходило, что нет.

– Дэн… Ау? Я пробовал разобраться – толку ноль. Только не говори «как обычно».

– Я говорил такое? – удивился Байронс.

– Нет. Но, спорю, думал.

Дэн безмолвно передвинул к себе ближайшую папку и принялся перелистывать документы.

Обычно чтение не отнимало у него много времени, – но только не в этот раз. Он замирал над каждой страницей и перечитывал снова и снова, оживленно сигналя правой бровью. Особенно его заинтересовало заключение медэкспертизы. Ну, в кои-то веки.

Трей ждал, с трудом сглатывая нетерпение. Из-за этого дела он лишился завтрака и обеда. Здесь было всё, чего не стоило желать в расследовании – отсутствие улик, прямых свидетелей и в некотором смысле потерпевшего. Зато имелось полтора трупа. Точнее, второй им едва не стал, но толку от него было еще меньше. Коллинзу очень хотелось брякнуть Дэну свое любимое «Ну?», но преображенное интересом лицо Байронса не располагало к междометьям – вот он снова ухмыльнулся, с редкостно противным звуком карябнув деревянную крышку стола. Трей не выдержал и тихонько вздохнул. Дэн бережно перевернул последний листок и допил остывший кофе.

– Ну?

Байронс опустил чашку на блюдце: – И что ты об этом думаешь? – мурлыкнул он вместо ответа.

Коллинз нерешительно пожал плечами:

– Ты у нас ас, вот и разбирайся. А я – пас. Мне проще поверить, что наши напортачили при сборе свидетельств… Но ты, похоже, так не думаешь?

Байронс отрицательно покачал головой. Затем сел в свою любимую позу – чересчур прямо, склонив голову набок и положив неподвижные пальцы на край стола.

– Ладно. – Трей потыкал зубочисткой в пепельницу, где меланхолично тлел окурок Дэновской сигареты. – Возможно, это лишь неудачное стечение обстоятельств. Или хорошо спланированное покушение, только непонятно, зачем было доводить его до абсурда. Сразу наводит на мысли. Но вот в чём беда: берешься за первый вариант – случайностей слишком много, за второй – изощренность граничит с фантастикой. Даже не просто граничит, это и есть фантастика. Я весь день пытался свести концы с концами, толку-то… – Трей вяло протянул Дэну листок с парой авангардных чернильных клубков, изображавших вероятные схемы преступления. – Сперва Каталина Чесбери. Вот заключение Мэткена: естественная смерть, блокада сердца, в ее возрасте ничего удивительного. При вскрытии обнаружили кучу старческих болячек, включая кардиосклероз. Семейный врач говорит, что старушка никого к себе на пушечный выстрел не подпускала, так что вовремя установить диагноз и принять меры у него возможности не было. На сердце она никогда не жаловалась – сам помню, вполне бодренькая была. Аж жуть… Так о чём это я? – Он перерыл папку и достал другой листок. Огласил с ехидцей: – Второе происшествие в том же месте и в то же время: «несчастный случай» с Александром Райном. – Принялся читать: – Ну, для начала всякая ерунда – ссадины, ушибы, порезы… Ага! Переломы обеих ног в голенях, перелом правой ключицы и семи ребер, сильное сотрясение мозга, ожоги первой степени и, напоследок, рваная рана в области бедра. Солидно? Объясни мне, как цивилизованный человек может так изувечиться в домашней обстановке, не прибегнув к посторонней помощи? Но самое интересное дальше: после пяти дней комы он приходит в сознание и выглядит здоровее меня в конце рабочего дня.

Дэн не перебивал. Коллинз выдохнул и уронил листок.

– Хотя – нет, я соврал, это не самое интересное, – продолжил он. – Согласно нашим чудо-экспертам, все раны мистера Райна стерильные. Колотых и огнестрельных нет, нанесены различными предметами, но ни одного мы так и не нашли. В замке – чисто. Получается, что парня могли избить или сбросить с лестницы, а мог и сам упасть. Правда, после кто-то тщательно обработал все открытые повреждения – наверное, побоялись, что бедняжка схлопочет заражение крови, а также затерли саму кровь, которой он потерял предостаточно. Среди Чесбери есть вампиры? Отметь, никаких следов борьбы. Даже если бы Райн свалился с самой высокой лестницы в Астоуне, то под ней бы он и остался, ножки-то тю-тю. Но! Его нашли в подвале, в котором всё та же картина: крови нет, улик нет. – Коллинз махнул рукой: – Синяки и порезы – бог с ними. Переломы? И переломы сойдут. Но откуда ожоги? На что он напоролся, едва не оторвав себе ногу? Почему на нем нет ни единой пылинки, хотя нашли его в самом грязном закутке этого чертового замка? Ну, хотя бы на спине! А что с головой? Ах, да – голова! Последние новости. Сегодня утром он начал соображать, но когда его спросили, что с ним стряслось, у него обнаружилась… та-дам! – посттравматическая потеря памяти. Занавес.

Трей выдохся и умолк. Байронс поглядел на него с сочувствием, но вполне по-дружески.

– Худо, – высказался он.

– Ну скажи мне, дураку, что это было?!

– Как насчет предпоследнего пункта, который ты опустил? Накануне Райн был болен – вирусная инфекция, возможно, грипп. Судя по всему, он перенес кризис на ногах. Знаешь, что такое кризис? «Острое течение может сопровождаться лихорадкой, состоянием бреда, аффектацией и потерей сознания», – процитировал Дэн и увидел, как просветлело лицо Коллинза.

– Ага! – подхватил тот. – Райн пошел шататься по замку, забрел к леди Чесбери и напугал ее до смерти. Затем помчался биться головой о стену, попутно решив поиграть в оловянного солдатика. А заночевал в камине? Нет, Дэн, на объяснение это не тянет. Какой надо было ядреной дури нажраться, чтобы такое учудить. А он и в этом смысле… «стерилен».

– Но у леди Чесбери Райн все-таки был. У нее нашли подсвечник из его комнаты, с его отпечатками. Служанка утверждает, что накануне вечером этой вещи там не было. Но я о другом. Если Райн был болен и находился в невменяемом состоянии, с ним могли сделать что угодно. Вопрос в том, что именно с ним хотели сделать.

– Его могли подкинуть. Подсвечник, я имею в виду – это к версии об убийстве. Вот, послушай. – Коллинз снова вдохновился. – Все, кто был на банкете, утверждают, что леди Чесбери глаз не спускала с Райна, намекала на завещание и всячески его обхаживала. Допустим, она действительно ему что-то оставила – завтра мы об этом узнаем. Зато вот Райн завещания пока не писал. Некто был в курсе и решил, что самое время устранить неудобного родственничка.

– И как «он» это сделал?

– Накачал Райна быстро выводящейся химией, чтобы сымитировать убойный грипп, и приложил об пол с высокой лестницы. Правда, зачем было тащить его в подвал? Наводит на предумышленное… Н-да, концы не сходятся, как ни крути. И еще кое-что, ну просто доканывает, сил нет. Прочитал в рапорте, глазам не поверил, хотя чему уж тут удивляться после всего.

– Джулия Грант?

– Она самая.

– Слышал о телепатии?

– Она что, телепатка?

– Откуда мне знать, просто такие вещи случаются.

– Райн находился в южном крыле, в подвалах, там когда-то были темницы. Даже если бы он орал во весь голос, его бы никто не услышал. Думаю, потому он там и оказался. Предположим, Джулия Грант заранее знала, где он, но тогда получается, что она в этом замешана. А где мотив? Зачем она бросилась спасать его, если дело было практически сделано? Замучила совесть? Или ее кто-то предупредил? Но опять же-таки, кто – и зачем? И по какой причине она это скрывает?

– Отличные версии, есть, с чего начать.

– Издеваешься?

– Отнюдь.

– И что будем отрабатывать?

– Факты.

– Что, прости?

– Факты, Коллинз. Для начала тебе надо смириться с тем, что у нас есть, иначе ты так и будешь долбиться в «этого не может быть».

– Как смириться? Вот с этой фигней? Может, тебе раньше приходилось видеть подобное, но я себя чувствую… я себя чувствую так, словно меня снимают скрытой камерой! Все эти совпадения… – Он прижал ладонь ко лбу, будто проверяя, нет ли у него жара. – Каталина Чесбери умерла. Вызвали семейного врача засвидетельствовать смерть. Внезапно появляется девушка, которая слышит голос Райна; она идет на этот «голос» и безошибочно находит его в совершенно незнакомом месте! А ирландец? – Трей встрепенулся. – Что дернуло его схватить появившегося врача и поволочь следом за девицей, когда он ни черта не знал, что именно происходит и куда она умчалась? У Райна на десять минут остановилось сердце. На десять минут, Дэн! Если бы не притащили доктора, у нас было бы два трупа. А теперь у мистера Райна амнезия, какая удача. Нет, я не спорю, ему досталось, но я не верю в потерю памяти. И врачи, кстати, тоже. Скажи, скрытой камеры точно нет?

Трей выглядел так, будто сейчас заплачет.

– Кофе хочешь? – спросил Дэн.

Коллинз вздрогнул. – Хочу. Хочу, чтобы меня тоже слышали сквозь стены.

– Мы этого пока не доказали. Полагаю, всё гораздо проще. Может, тебя с фантазий об утке в винном соусе развезло?

– Это дело – утка, – огрызнулся Трей. На секунду задумался. Потом вдруг с пугающей скоростью расцвел улыбкой от уха до уха: – Так вот, значит, для чего ты взял дело Райна? Чтобы достать Фитцрейна?

– Поклон твоей логике.

– А как же? С тех пор, как он спутался с Викторией Чесбери, расшатывание их благородного склепа ему вовсе не на руку.

– Слухи?

– Никак нет. Джек Фаэрби помогает ему с оформлением развода.

Дэн задумчиво склонил голову на другой бок. Коллинз поцокал языком и заговорщически навис над столом:

– Есть еще кое-что. Парень, первым бравший показания у Джулии Грант, сказал одну презанятную вещь. Я не вижу ее в официальном отчете, но он говорил мне лично: сперва мисс Грант была уверена, что до нее в подвал никто не заходил. Когда она открыла дверь, на полу был толстенный слой пыли – и никаких следов. Потом, конечно, там натоптали врач и ирландец с дворецким, а под конец она сама отказалась от своих слов, потому как не была абсолютно уверена… А как же, телепатия – дело серьезное, по сторонам не повертишься.

Дэну почудилось, или Коллинз искренне злорадствовал над бедственным положением следствия?

*