Текст книги "Любимец моих дьяволов (СИ)"
Автор книги: Ева Мелоди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 9
POV Якоб
Это было изначально отвратительной идеей – приехать на праздник к Бурмистровым. Воспоминания, слишком много их, самых разных, начиная от славных времен, когда дружили с Артуром, и заканчивая периодом, когда появилась Скорос. Драка из-за нее в бассейне. Мой флирт с маленькой испуганной Василиной. И мой неудачный секс с ней… Моя фатальная влюбленность в девушку-мотылька. Предательство по отношению к другу детства. Наше соперничество, где я изначально был проигравшей стороной. И мое позорное бегство в Москву. Нищий, не нужный. Я думал, что паршивее быть не может. Скоро мне предстоит узнать, что я сильно ошибался.
На вечере было тяжко. Видеть Василину, такую спокойную, уверенную, счастливую от макушки до кончиков пальцев ног… Все это слишком для меня. И холодное равнодушие бывшего друга – словно я грязь на подошве его ботинок.
И это еще не все. Меня буквально душит женское внимание. Обычно это приятно, возбуждает и я не бегаю от вожделеющих меня женщин. Но не в этот раз. Две девочки-табу. Анжелика и Елизавета. Похожие как близняшки. Напористые, самоуверенные. Они насилуют мой мозг своим рвением. Чувствую себя трофеем. И это бесит.
Лизка не просто бесит, она этим вечером походу решила как следует нарваться. Защищать видите ли меня придумала. Идиотка. Лучше бы подальше держалась, всем было б спокойнее. Но Белоснежка не любит спокойно. Поэтому нарывается как следует – нас признают влюбленной парочкой, меня даже кто-то спросил из гостей «когда свадьба?», а один одарил комплиментом как мне невероятно повезло – моя невеста чудо как хороша.
Ага, я лучше в невесты антилопу из зоопарка возьму. Но плотоядный взгляд на Лизку чувака, что принес мне искренние поздравления, напряг.
И вот мы наедине в комнате с Белоснежкой, девчонкой, которую охраняю, которую и пальцем тронуть нельзя. Забавная задачка, только стоит захлопнуться двери – у меня встает. Чувствую дикое напряжение. Запретный плод сладок – так говорят? Не знаю, мне сейчас наоборот почему-то паршиво до горечи на языке. От возбуждения аж потряхивает, а ведь мы еще даже не подошли к кровати. Поэтому, спешно валю под холодный душ. Мерзкая штука, ненавижу ледяную воду, но тут – без вариантов.
Когда выхожу обратно в комнату – зуб на зуб не попадает, но зато стояк немного прошел. Белоснежка уже в постели – в одеяло закуталась, только светлая прядь торчит. Боится, дурочка, понимает, что плохо вела себя. Заслужила по попе…
Так. Стоп. Опять возбуждаюсь, мать ее…
Ложусь рядом, набрасываю покрывало. Но сна – ни в одном глазу. Надо свалить из комнаты. Зачем себя мучаю? Потому что Лизка в ванной ночевать предложила, а меня задело? Меня почему-то ее испуг, это тельце, закутанное в одеяло, трогает до глубины души. На людях охотница строптивая, а наедине – маленький испуганный кролик.
Этот кролик не спит – лишь притворяется. Прислушиваюсь к ее дыханию, и понимаю, что оно напряженное, учащенное. Девчонка возбуждена – в этом почти не сомневаюсь. И мне сносит крышу. Разворачиваю ее к себе, нависаю сверху. Так и есть, в глазах лихорадочный блеск, щеки горят. Наклоняюсь, кайфуя от ощущения ее нежного дыхания на своем лице. Улавливаю аромат духов, исходящий из ложбинки меж ее грудей, которых мне нестерпимо хочется коснуться. Понимаю, что не могу справиться с собой. Крышу снесло напрочь, на все абсолютно похеру. На внешние запреты, и на свои, внутренние.
– Два правила. – хриплю ей в лицо. – Ты не касаешься меня. Подними руки и положи на спинку кровати. Вот так, умница, – втягиваю в себя воздух, непередаваемый, удивительно притягательный запах Белоснежки. Она пахнет подснежниками, морозной свежестью и сладкой ванилью. Она пахнет невинностью, но сейчас я отбрасываю от себя это слово, как ядовитую гадюку. Я хочу забыть его. Уничтожить. Меня потряхивает от вожделения, от безумной потребности хоть на минуту забыть, что она запретный плод. Представить, что моя. От этого срывает напрочь башню.
– Второе – ты не сдерживаешь себя. Кричи. Хочу, чтобы ты кричала.
Это помешательство. Бред. Я ее телохранитель, и Герман меня живьем в могилу закопает, ему это раз плюнуть. Но я как одержимый кобель все равно залезаю на эту суку. Которая наверняка специально меня провоцирует. Весь вечер провоцировала. Хочет уничтожить меня, за то что не целую следы ее ног. Такие понимают лишь поклонение и благоговение. Только дай повод – и она растопчет, уничтожит меня. Но прежде возьму хоть частичку этой суки, заставлю извиваться под собой, умолять…
На Белоснежке лишь нижнее белье, расстегиваю лифчик и скольжу жадным взглядом по ее телу, впитывая взглядом нежное лицо и шею, соблазнительные груди, тонкую талию, плавный изгиб бедер. Касаюсь живота. Член уже дубовый, яйца ноют, умоляя о разрядке. Разрываю тонкую ткань трусиков, касаюсь самого интимного места Белоснежки. Мокрая, как и раньше, когда касался ее. Возбужденная, дрожащая. Как тут устоять? Нереально. Хочу затрахать до смерти, клеймо на ней выжечь, что я…
И тут возвращается сознание невозможности и недопустимости происходящего.
А еще проклятая мысль, колом засевшая в сознании – может она и не девственница вовсе. Папе соврать легко – не гоняет он ее каждый месяц к гинекологу. Я должен знать. Касаюсь рукой обнаженного лона. Гладкое, идеальная эпиляция, ни волоска. Как у ребенка… И снова долбит воспоминание, как несколько лет назад ее там касался. Сладкая пятнадцатилетняя нимфетка. Еще тогда залип на ней, очень много ночей преследовали воспоминания, дрочил, представляя, как беру ее прямо там, в клубе, только придурка Глеба старался вычеркнуть, удалить, точно не было его никогда. Хотя если бы не этот урод – ничего бы ни жизнь не позволил себе.
Но сейчас она взрослая, давно совершеннолетняя, созревшая. И распалена настолько, трудно поверить, что девственница. Нееет. Не похоже.
И это убивает меня, ни о чем другом не могу думать. Я должен прикоснуться к ней. Помочь нам обоим сбросить это сводящее с ума наваждение.
Когда запретил ей прикасаться в топазовых глазах появилась боль. О чем подумала эта дуреха? Что мне неприятны ее касания? Боже, помоги мне. Как бы я хотел, чтоб это было так. Но все ровно наоборот.
Если коснется меня – сорвусь. Не смогу устоять за разрешенной чертой. А должен.
Нежная плоть очень влажная, дотронулся – и как теперь руку убрать? Ласкаю осторожно и она выгибается струной от моих прикосновений, окончательно вынося остатки разума.
Я должен проверить, убедиться.
Погружаю палец в ее лоно, молясь чтобы там не было проклятой плевы. Это бы все так упростило. Никаких тебе сомнений. Всю ночь тогда с девчонки не слезу, выебу по полной – она с детства на это нарывалась. Хотела меня. И я до одури хочу. Сейчас, в этот момент понимаю, что именно ее. Как одержимый. И тут пальцем нащупываю проклятую преграду. Все равно что ледяным душем окатили. Я уже представил, как имею строптивую сучку во всех возможных позах. Придумал и поверил. Но она девочка. Это не миф для папочки, теперь точно знаю. Только от знания этого меня расплющило точно блоком бетонным. Аж выть охота от безысходности.
Я все равно могу взять ее. Пусть это не будет ночь безумного секса. Девственнице такого не выдержать, понятно. Но хотя бы пару раз… Я могу… возбудить ее как следует. Ей не будет больно…
Нет. И не папашка-цербер меня останавливает. Не страх. Не сочувствие. Удивительно, но понимаю, что я сам. Точняк, мазохизм, чтоб его. Но понимаю, как бы паршиво не было, сегодня я Белоснежке ее сокровище не порву.
Меня ломает от этого решения. Наизнанку выворачивает.
Но и оторваться от сладкой принцессы выше моих сил. Ничто не заставит сейчас убрать руку от лона, которое ласкаю. А она извивается под моей рукой. Отпускает руки, которые снова и снова приказываю вернуть на место. Не потому что не хочу ответной ласки. Потому что не этого мне уже не выдержать. Дотронется – и последние ошметки самообладания снесет нахер. А я решил проверить себя сегодня на выносливость и волю. Приказал сам себе – что бы ни случилось, малыш девственницей останется. Не хочу чтобы вот так, в чужом доме, на чужой постели. Нам нужно для начала разобраться… Увезу ее от папки, не знаю как и куда. Отпустить уже не смогу. Да и она вряд ли сопротивляться будет. Надо только эту ночь пережить.
Но как пережить ее нежность, податливость, изгибающееся тело, реагирующее на каждое мое прикосновение. Нас бешеный ураган закрутил. Слепил намертво. Не могу оторвать взгляда от нее. Сердце бешено стучит, из груди рвется. Как же она невероятно прекрасна, чувственна. Ее кожа стала липкой от пота, блестит точно серебристая роса. Хочется облизать ее с ног до головы. Хочется проникнуть в каждую сладкую дырочку, везде попробовать эту малышку. Никогда и ни одна женщина так сильно не заводила меня.
На последнем пике, когда уже ничего не соображаю, она все же кладет свои маленькие нежные ладони мне на плечи. И мне окончательно сносит крышу. Беру сладкую ладошку и прижимаю к члену. Восхитительно, невообразимо приятно. Стискиваю зубы, сдерживая стон. И в этот момент Белоснежка кончает, извиваясь в агонии оргазма. Присоединяюсь к ней, корчась от наслаждения и муки, напрягаясь каждым мускулом. Мне нравится видеть свою сперму на ней. Я пометил эту принцессу. Никогда не делал ничего подобного, сцена, бл*дь, как из любовного романа. Размазываю свою сперму по совершенному телу. Провожу влажной рукой по животу, груди, по шее. Кайфую от ощущения, что теперь она вся пропитана мной. Хоть пока еще не моя, не до конца.
Самое трудное – уйти, когда она выглядит такой опустошенной и беззащитной. Но я не могу больше сдерживать себя, это настоящая наркоманская ломка по женщине. Все это свалилось так внезапно, что пугает до чертиков. Как бы ни было больно оставлять ее – рядом мне не сохранить больше самообладания. Возбуждение снова заполняет все существо, зашкаливает, сродни звериному. Мне страшно за малышку, поэтому валю по-быстрому, надеясь, что уснет и ничего себе не надумает. Не хочу обид, непоняток, разборок. Сложностей не хочу, но уже понимаю, сквозь дурман возбуждения, что легко не будет. Все только начинается.
***
У Бурмистровых всегда отличные виски и коньяк. Но сколько сейчас не вливаю в себя – ощущение, что не берет. Нет сил бороться с собой. Хочу вернуться обратно и завершить начатое. Что это, мать его, было? Подрочил на девчонку и сбежал как трус. Как же тошно. Но я не возвращаюсь, методично напиваюсь до утра. Пока шатаясь не бреду обратно. В таком состоянии я не опасен для блондинистой девственницы. Да и рассвет уже наступил. Вот бы наваждение, которое так внезапно свалилось на мою голову, исчезло вместе с уходящей ночью. Подхожу к лестнице чтобы подняться на третий этаж, в отведенную нам с Лизой комнату.
– Якоб? – останавливает меня удивленный возглас Скорос. Стоит на нижней ступеньке, одета в джинсы и свитер, в руках пуховик, видимо с улицы возвращается.
Отлично, вот только этой встречи мне сейчас не хватало. Хотя я пьян настолько, что едва на ногах держусь. Может поэтому встреча с девушкой мечты почти никак не отзывается в сердце.
– Ты чего так рано встала? – буркаю недовольно.
– Не знаю, не смогла нормально уснуть, странно себя чувствую, не совсем комфортно, когда столько народу в доме. – Признается Василина. – Решила воздухом подышать, собак выпустила.
– Я тебя так волную? – не могу удержаться от шпильки, делая шаг навстречу.
– Нисколько, не льсти себе. Почему бросил свою девушку и бродишь как привидение? Очень пьяное, от тебя как от бочки с виски разит. – Василина сморщивает свой прелестный носик.
– Наверное беременность усиливает твое обоняние.
– Возможно. Но не переводи тему. Спросить хочу, хотя это не мое дело. Можешь не отвечать, если не хочешь… Что произошло? Ты от Лизы шарахался. Презирал ее. Как вышло, что вы теперь вместе?
– А тебе что? Может она трахается классно.
– Обязательно вести себя как урод? Я волнуюсь за тебя, понимаешь?
– Да ты что? Та-ак приятно.
– Кто она для тебя, Якоб? Ты уверен, что не причинит вреда?
– Она никто, Скорос. Тебе это не важно, но я до сих пор…
Какой-то шум на лестнице, и мы отскакиваем друг от дружки, как нашкодившие малолетки. Но Скорос не испугана, скорее немного озадачена, оглядывается по сторонам. Потом снова поворачивается ко мне.
– Если это признания, Якоб, мне они не нужны, ты должен это понимать.
– Я понимаю, да. И это не признание, детка. Не льсти себе. Но интересно, как же ты изменилась. Даже не боишься что Артур может нас вместе увидеть?
– Я ничего не боюсь.
– Хороший у вас семейный психолог, – усмехаюсь.
– Да, отличный. – Подтверждает мою теорию Скорос. – И мой тебе совет – если не отпустил, тоже сходи к специалисту. Найди себе хорошую девушку. Не Лизу. Она не то, что тебе нужно.
Почему-то эти слова меня бесят. Хочется гадость Скорос сказать – чего раньше никогда не замечал за собой. Попросить не в свое дело не вмешиваться. В ее словах конечно есть смысл… Быть с Лизой… даже не представляю, как это может получиться. Но в эту минуту понимаю, что хочу попробовать. Девчонка влюблена в меня не один год. В постели – явно огонь, сегодняшняя ночь – тому неоспоримое доказательство. Даже сейчас меня ломает, как хочется к ней вернуться. Ругаю себя, за то что не сдержался, ушел, одну оставил. И за то что остановился, до конца дело не довел. И похер Герман со своими закидонами. И дом Бурмистровых, будь он неладен. Все не имеет значения, кроме нашего обоюдного желания. Можно взять и уехать, прямо отсюда. Бабки скоро будут, пока перекантуемся и в шалаше. Главное – голод друг по другу утолим. Будем вместе сколько получится. На любовь до гроба глупо рассчитывать, жизнь штука непредсказуемая. Но я уже сейчас точно знаю – влечение к Брейкер не пропадет после пары тройки секс марафонов. Не приестся, несколько лет точно трахать ее ежедневно готов. Хочу этого, безумно хочу.
Прощаюсь спешно с Мотыльком, удивляясь, как легко и быстро закончилась моя влюбленность, аж непонятно – что это вообще было. И сразу на душе так легко становится. Словно по полочкам все расставил, и сразу свет в конце тоннеля появился. Почти бегу в комнату, член встал, больно штаны распирает…
Вот только в комнате Лизы нет…
POV Леа
Просыпаюсь и испуганно подскакиваю в огромной чужой постели. А потом накрывают воспоминания – начинаю дрожать. Сколько времени прошло? Несколько часов, как минимум. Якоб так и не вернулся. А я все равно надеялась, что придет, рядом ляжет, обнимет. Глупая, наивная идиотка.
Зато, пока я спала, кто-то в комнату занес теплые зимние вещи. Лосины из ангоры, длинный свитер-туника – лежат на стуле возле двери. Кто это был? Якоб? Наверняка вещи принадлежат Скорос, но мне плевать. Вылезла из-под одеяла и дрожу от холода. От мысли что снова придется платье надеть, передергивает. Лосины приходится прямо на голое тело натянуть. Трусы порваны. Но я по-прежнему невинна… Ты трус, Штаховский – хочется проорать в лицо этой надменной сволочи. Но сначала нужно найти его.
Выбираюсь за дверь – вокруг царит безмолвие. На цыпочках прохожу третий этаж и спускаюсь ниже. На второй – но и там тишина. И вот на лестнице, почти добравшись до первого этажа, слышу голоса. Якоба сразу узнаю. Говорит с девушкой. Скорос! Интересно, Артур позволяет жене ранним утром с бывшим любовником болтать? Меня охватывает жгучая ревность. Буквально выжигает все внутренности. Прислушиваюсь к словам…
– Кто она для тебя, Якоб? Ты уверен, что не причинит вреда?
– Она никто, Скорос. Тебе это не важно, но я до сих пор…
Нет сил дослушать фразу до конца. Убегаю, в груди так горячо, что вот-вот пламя вырвется наружу. Возвращаюсь в комнату, хватаю сумочку, и несусь по другой лестнице вниз. Пробираюсь в холл, где встречаю домработницу Бурмистровых, нас знакомили вчера, но не могу вспомнить ее имя. Прошу принести мне шубу и сапоги. Закусив губя думаю про Майло. Но Якоб его не бросит, я в этом уверена. Сейчас еще и собаку мне не потянуть. Да и холодно слишком на улице, а я не знаю сколько ждать такси, которое попросила вызвать домработницу. Иду по дороге, ведущей к выезду из поселка. Даже не чувствую, что на улице мороз минус пятнадцать – так горит внутри. О холоде меня все та же домработница предупредила, просила, чтобы я осталась, подождала машину. Но я не в состоянии находиться под одной крышей со Штаховским. Обида кислотой разъедает душу. Он меня не просто поимел – он меня растоптал в грязи, еще и поссал сверху. Так паршиво я никогда в жизни себя не чувствовала. Сейчас главное убраться подальше. Просто пережить наедине с собой этот позор. Не хочу, чтобы Якоб понял, как мне больно. Если снова встретимся, хочу чтобы никогда и ни за что не догадался, что я слышала его слова. Которые железом каленым на душе выжгли: Она никто.
Наконец заказанное такси приезжает. Отвозит меня на вокзал – повезло, через час поезд. До Москвы восемь часов, которые я просидела неподвижно, пялясь в окно. СВ, я одна, специально купила два билета – чтобы не иметь попутчиков. Показываться в таком разбитом состоянии на глаза людям – невыносимо. Хотя, смотря на себя в зеркало понимаю, что нет никаких внешних признаков моего горя. Глаза сухие, блестят лихорадочно, и только. Выгляжу прекрасно. Это хорошо. Не хочу, чтобы дома догадались, что произошло.
Зато внутри такая боль разливается – дышать не могу. Якоб уничтожил меня окончательно. Разбил все детские мечты, всего парой слов. Все те надежды, которые окутали меня после его ухода, пока засыпала. Вспоминая нашу страсть, его дрожь, и даже проблески нежности. Но все это было не по-настоящему. Я никто для него. Надо это принять.
Вместе с тем понимаю, что не имею права винить его в чем-то, ненавидеть. Он мне ничего не обещал, не клялся в любви. Не заигрывал, не приставал. Все сделала я сама. Потому что хотела. Подошла, обняла, объявила что мы пара, поцеловала…
То, что получила в ответ, ночью… этого я тоже хотела. Его прикосновения, поцелуи… Это было самым ярким впечатлением за всю мою жизнь, сладким кайфом, одурманивающим безумием.
Он дал что смог. Не его вина, что себя уже отдал – Мотыльку. Для меня ничего не осталось. Да я просто не нравилась ему никогда. Подвернулась под руку в постели… Спровоцировала.
«Не думай об этом, – умоляю сама себя. – Переключись, забудь. Пусть все останется в прошлом. Ты сможешь это пережить.»
Интересно, вернется ли Якоб в наш особняк? Я уехала ничего ему не сказав. Вряд ли он поймет, что я его разговор с Василиной подслушала. Только не это, не хочу, чтобы догадался об этом! Тогда буду выглядеть совсем уж жалкой…
Надеюсь, он примет мой побег как очередной бзик избалованной стервы. А может побоится Германа и решит не возвращаться…
Хоть бы это так и было! Не хочу, чтобы возвращался. Пусть остается с Мотыльком!
Глава 10
POV Якоб
В комнате Лизы нет, но поначалу думаю, что она ушла меня разыскивать. Но вскоре узнаю от домработницы – птичка умотала, вызвав такси. Меня накрывает ярость. Вот сучка. Обиделась, что одну оставил, как пить дать. Решила показать характер. И коготки острые. Но я не собираюсь прогибаться и сломя голову нестись за ней.
Хочет поиграть в игры а-ля «побегай за мной» – обойдется.
Сижу за завтраком, слушая как Василина рассказывает одному из гостей о своей работе. Довольно интересную она выбрала деятельность – открыла центр помощи женщинам, пережившим домашнее насилие.
– Я работала моделью на показе, когда одна из девочек упала в обморок. Подбежала к ней, она уже пришла в себя, но топ задрался и я увидела побои. Увела ее в комнату, подменила на показе… И потом увезла к себе домой. Оказалось, у этой девушки очень жестокий муж. Старше ее почти на двадцать лет… Мы долго боролись за эту девушку, скрывали ее здесь, в доме дедушки Аристарха… Потом пришлось перевезти бедняжку в Грецию. Наш дом теперь стал центром реабилитации. Это очень помогает – радикальная смена обстановки. – Видно, что Скорос очень увлечена своим делом, всей душой и сердцем. Она всегда была очень доброй и отзывчивой. Возможно, именно за это я ее полюбил.
– Эта девушка рассказывала мне вещи, от которых волосы становились дыбом. Почему мужчины бывают настолько ужасными? – добавляет Василина.
– Наверное, потому что могут, – пожимаю плечами. Василина смотрит на меня недовольно.
– Дурацкий ответ. Я думаю жестокость – это бракованный ген. Как заячья губа, или бесплодие. Его можно устранить. Но только радикальным способом.
– Типа прививки? – усмехаюсь. – Бред. Если человек любит причинять боль, это не вылечить таблетками.
Забавно, Артур не встревает в наш спор. Просто сидит, что-то печатает в телефоне, изредка посматривая на жену с гордостью.
– Ты, случаем не писателем стал? – подкалываю бывшего друга.
– Нет, – отрывается от своего занятия Артур. – Новое казино открываю, последние недели перед стартом самые сложные. Чтобы побыть с семьей приходится вести переговоры по телефону.
Ясно. Бурмистровы при деле, по уши в планах и проектах, ожидании потомства… Им можно только позавидовать. И от этой мысли жутко неприкаянным себя чувствую. Снова мыслями возвращаюсь к Лизе. Почему сбежала? Не понравилось что одну бросил – я могу это понять, но с другой стороны, уматывать в мороз, в одиночку? Впрочем, она не Уитни Хьюстон, а я не Кевин Костнер. У Лизаветы нет толпы жаждущих поклонников, и кучки сталкеров. Тот бедолага, из-за которого нам пришлось оказаться на празднике у Бурмистровых, его Герман еще в день нашего отъезда прижал – мне Иван написал об этом.
У меня даже сложилось впечатление, что Белоснежку папан специально из дома выпер, а сталкер был лишь предлогом. Вот только мотивы Германа для меня полная загадка.
Но они точно должна быть, и если Леа нарушит сейчас планы отца, кому за это огребать? Правильно, мне. А значит, мне следует хорошо подумать, прежде чем возвращаться в пасть ко льву.
Вот только это пустые понты, я понимал, что вернусь на Рублевку полюбому, как кобель преследует суку, уже не отпущу принцессу пока не поимею.
Словно прочитав мои мысли, Василина спрашивает:
– Твоя девушка уехала, а тебе будто все равно? Что случилось? Поссорились?
– Нет, у нас все супер, – буркаю в ответ. – Просто такие отношения. Свободные. Мы друг друга ни в чем не ограничиваем.
– А я бы на твоем месте за такой бабой глаз да глаз, – встревает Колян, наш с Артуром общий друг детства. Полный, высокий, под два метра, выглядит намного старше своего возраста. И насколько помню – у него действительно вкус на маленьких, невысокого роста девушек-куколок. Как Скорос, как Лиза. Меня накрывает волной бешенства. Не хочу, чтобы Колян думал про мою Белоснежку. Чтобы представлял ее. Сука, кулаки сами сжимаются, так охота рожу ему начистить. Знал бы я в тот момент, как часто в скором времени меня будет посещать это чувство…
– Такую ни один мимо не пропустит, – продолжает тему. Как же меня бесят эти слова, но виду не подаю.
– Да, ты прав, пожалуй. Позавтракаю и поеду догонять. – Отвечаю спокойно, а внутри все кипит.
***
Спустя десять часов – будь прокляты пробки, заезжаю в ворота особняка на Рублевке – тишина аж звенящая, недобрый признак. Главное, я спокоен – Белоснежка благополучно до дома добралась. Еще только обнаружив ее отъезд, я сразу с Иваном созвонился. Оказалось, и Лиза сразу ему набрала, сообщила о возвращении, и во время моего звонка Ваня с Борисом как раз на вокзал собирались, встречать девушку. Еще Иван сказал, что мне нереально повезло – Герман в отъезде, он даже не в курсе Лизиного возвращения. Но по голосу было понятно, что Иван так это не оставит, от меня потребуются объяснения.
Завожу машину в гараж, выпускаю Майло. Пес радостно выскакивает из опостылевшего ему авто. Василина предложила оставить Толстого у них, но я отказался. Лизка любит этого остолопа. Пока добирались – пять раз пришлось останавливать машину – скулил, падла, в туалет просился. Точнее притворялся, что в туалет – что меня дико бесило. Я хотел как можно быстрее добраться до Белоснежки. Странное, непонятное чувство. Словно не хватало чего-то, тянуло внутри.
Майло несется к домику охраны – видать по Пашке соскучился. И я направляюсь туда же – хоть и нет Германа, не стоит в хозяйский дом запираться и принцессу преследовать. Она наверняка будет злиться и капризничать, так что оттяну этот момент, отдохну с дороги.
– Что у вас там произошло, парень? Я чуть не упал со стула, когда мне Лиза позвонила, и сообщила что вот-вот в Москве будет. Одна. Как ты мог позволить ей одной уехать? Совсем с дуба рухнул? Ты понимаешь, что Герман такую ошибку не спустит? – начинает практически с порога меня отчитывать Иван. – А если бы что с девочкой случилось?
– Ей двадцать, Вань. Она самостоятельная. Сам знаешь, если этой бабе шлея под хвост попадет…
– Но тебе платят за то, что ты ходишь за ней.
– Знаю. Извини. Такого больше не повторится. С Германом я сам поговорю. Все объясню.
– Тебе повезло, Лизавета не хочет отцу говорить ничего. Категорически мне запретила. Ну а я что… Добралась нормально. В курсе только я да Борька.
– Если он расскажет?
– Парень тут от тоски загибался и каждый день умолял меня, чтобы и его за вами послал. Эх, не нравится мне… втюрился в Лизку. Опять проблемы будут. Короче, проехали. Герману из нас четверых никто ничего не скажет. Остальные не в курсе. Да и не до того сейчас хозяину.
Отлично, я везунчик, твою мать. Все складывается как нельзя лучше. Германа нет, Лиза меня можно сказать защищает… Вот только напрягся о словах про Бориса. Влюбился, как и все, снова проблемы. Не понравились мне эти слова. Не хочу быть как все, как Борька. Но понимаю, что тоже на Белоснежке залип. Даже сейчас аж выкручивает – к ней хочу. Как представлю, что в доме одна. То есть не считая прислуги… Черт, я ведь даже не знаю где находится ее комната. Заблужусь в хоромах нахер, это опасно. Но не могу выбросить из головы эти мысли. Должен увидеть ее. Пока Германа нет.
– А что там с Германом, кстати? – спрашиваю Ивана. – Какие-то проблемы?
– Еще какие, – вздыхает в ответ. Семейка как на вулкане, каждый день что-то новое. Но такого еще не было. Жениться хозяин решил.
– Да ты что? – присвистываю удивленно. Это не похоже на Брейкера, которого знаю. Презирающего женский пол. Он даже любовниц постоянных крайне редко в свет выводил. Всегда в одиночестве. Единственная постоянная женщина в его окружении – дочь Лиза.
– Да вот, представляешь? Совсем молодая баба, лет сорок. Вот уж седина в бороду… Не знаю, как Лиза поведет себя. Точнее, она уже отреагировала не очень – обнаружила вещи Марины и психанула. Вышвырнула все что под руку попалось из отцовской комнаты.
Да уж, представляю, как выбесила принцессу новость, что в папином замке теперь царит новая госпожа. А ей теперь Золушкой быть. Но тем легче будет уговорить ее на побег. Я на это во всяком случае очень надеялся.
Очень хочу поговорить прямо сейчас с Белоснежкой, но перед Иваном вида не подаю. Спокойно выслушиваю его рассуждения о Германе и его новой пассии. Все очень серьезно. Далеко не очередная подстилка. Ваня поделился подозрениями, что возможно даже парочка уехала в короткий отпуск за границу, чтобы по-тихому пожениться.
Если все так – для Лизы это будет жестоким ударом. Но вполне, к сожалению, в духе Германа. Не умеет, никогда не умел щадить чувства дочери. А значит, Лизе будет несложно решиться уехать со мной.
Через пару часов мне будет тошно от собственной наивности, таким дебильным остолопом себя почувствую – хоть в петлю лезь от отвращения. Но пока принимаю душ, дрочу на воспоминания о первой близости с Белоснежкой, предаюсь радужным мечтам.
POV Леа
Как же я ненавижу его, меня буквально наизнанку выворачивает от ненависти. Неважно, что понимаю – он не виноват. Он просто не любит меня, банально до отвращения. Ему нравится другая. Миллионы женщин пережили такое разочарование, или переживают в этот самый момент. Я не особенная. Но как же больно проигрывать. Уговариваю, умоляю, приказываю самой себе отпустить. Забыть. Выбросить из головы. Иначе стану уж совсем жалкой и ничтожной. Внутри разрастается пустота.
Штаховский – непонятное, непостижимое существо. От него исходит такая грубая чувственная власть, что забываю каждый раз обо всем на свете. Хочу лететь на этот огонь, хочу сгореть в пламени его страсти.
Боже милостивый, что за бред. Будь я в своем уме, держалась бы как можно дальше. Но как избавиться от навязчивых мыслей, когда Якоб упорно проникает в мою жизнь? Не я его на работу в особняк взяла. Не я поездку придумала. Но теперь хватит плыть по течению. Отныне сама буду решать свою судьбу.
Я рада, что отца нет дома. Вот только новости, которые мне сообщает наша кухарка Анфиса меня огорошили. У нас в доме была женщина. Невеста. Отец решил жениться?!
Вот значит почему из города меня сплавил. Почему мужчины такие лгуны? Почему вечно что-то пытаются провернуть за твоей спиной? Даже собственный отец. Неужели нельзя было сказать честно? Предупредить хотя-бы, что она в доме нашем появится. От обиды расправляюсь с вещами будущей мачехи, вышвыриваю шмотки на улицу. Не могу поверить, что отец жениться готов. С его отношением к женщинам… В детстве я мечтала, что он вступит в брак. Даже просила его об этом. Мне отчаянно нужна была мать, пусть даже не родная. Но сейчас – другое дело. Меньше всего хочу в доме постороннюю. Я выросла, и отношение к женщинам мне видимо от отца передалось. А может из-за подружки Светки, едва не подставившей меня под изнасилование…
Принимаю душ и пытаюсь немного поспать. На вечер у меня планы – и я хочу выглядеть ослепительно. Но встаю через три часа разбитая и с головной болью.
Пока убегала от Якоба, возвращаясь в Москву, позвонил Антонио. Долго умолял о встрече, воркуя рассказывал, как скучает и декламировал Шекспира в оригинале. Даже немного отпустил ледяной ком в области желудка, который образовался после слов Якоба. Всегда приятно почувствовать себя нужной, востребованной, желанной. Антонио на самом деле очень мил. Нежный, чувственный испанец. Какой-то там принц. Он нравился мне – особенно тем, что этим парнем можно крутить как захочешь. Не то что Якоб, непостижимый, опасный, вечно причиняющий боль. Мы рассорились с Антонио потому что я заигралась. Слишком много флиртовала с другими, и он приревновал. А мне не понравились его собственнические замашки. И потом, отцу назло хотелось сделать. Уж больно он меня подпихивал к принцу. Хотел чтобы дочка аристократкой стала. А может сплавить хотел – теперь этот вариант даже актуальнее. Как давно Герман встречается с этой Мариной? Теперь понятны его частые командировки в Париж.
