Текст книги "В лесной глуши"

Автор книги: Эухенио Фуэнтес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

2

Купидо явился к месту встречи на пятнадцать минут раньше условленного времени и сразу увидел, как молодой человек приближается к источнику Чико-Кабрера. С этого места обычно отправлялись на экскурсии в горы – тут сходилось множество дорог, бравших начало в различных районах Бреды, потому что здесь можно было наполнить фляги чистой и целебной водой, успокаивающей мышечные боли и, по слухам, вылечивающей не одну болезнь. Купидо удивился, что молодой человек пешком прошел целых два километра от города, окруженного дубами и оливами, расположенного значительно ниже к югу и растянутого по направлению своих дорог, так что уже трудно было угадать, что прежде он напоминал убитую бурей и распластанную на земле голубку. Купидо удивился, потому что привычка ходить пешком казалась ему анахронизмом; все, кого он знал, ездили на машине, даже если надо было преодолеть расстояние в два раза короче. Привычку ходить, подумал он, возрождали в конце каждой недели группы туристов из больших городов; их привлекало разнообразие местного пейзажа и богатство фауны, а также желание заняться очень древним видом спорта, в наши дни окрещенным новым словом «треккинг»[2]2
  От англ. tracking – пешее путешествие в горах налегке.


[Закрыть].

Это место выбрал человек, которого Купидо только что увидел, жених девушки, убитой три дня назад. Он оставил на автоответчике просьбу о встрече – хотел обсудить какие-то факты, связанные с ее смертью. Ему осталось пройти не больше пятидесяти метров, и Купидо отметил, что он довольно молодой, высокий и сильный, из тех, что любят длительные походы в лес, из нового поколения путешественников, которые спустя две тысячи лет вспомнили совет Юлия Цезаря о пользе долгих маршей, которые намеревались вернуть деревьям и кустарникам их первоначальные названия, давно забытые людьми моложе сорока лет, и которые учились каждый подвид quercus[3]3
  Дуб (лат.).


[Закрыть] называть своим именем, а не просто словом «дуб». Они не имели ничего общего с шумными семействами, выезжавшими по воскресеньям из больших городов на природу и оставлявшими там горы мусора, с шумными семействами во главе с властным папашей, заядлым курильщиком, давно утратившим спортивную форму и распространявшим вокруг истеричное напряжение подобно футбольным комментаторам. Эти привыкшие к здоровому образу жизни новые люди вполне могли бы посостязаться в силе и ловкости с самым крепким деревенским парнем, привыкшим к тяжелой физической работе, причем предугадать результат этих состязаний заранее никто бы не рискнул. Купидо видел, что они не похожи на остальных, они с большим уважением относятся к провинции, они опрятны и вежливы, высоки, как и он, они не поддаются искушению демонстрировать мнимое превосходство городского образа жизни над незатейливым деревенским укладом. Но они и не кричали на каждом углу о пользе деревенского воздуха или продуктов – еще один способ скрыть то же самое презрение. У них была хорошая экипировка, дорогая обувь, прочная и непромокаемая, одежда, одновременно легкая и очень эффективно защищающая от воды и холода. Купидо смотрел на таких людей с симпатией, хотя и немного отчужденно, как на представителей заманчивого мира, который он узнал слишком поздно и к которому не будет принадлежать никогда.

Мужчина подошел к детективу; когда он шагал, из-под его ног с измученной долгой засухой земли поднималась пыль. Он остановился около источника, и солнце осветило его недавно выбритое лицо, обозначив тонкие морщины вокруг глаз и у рта; вблизи он не выглядел таким уж молодым. Ему, наверное, было около тридцати, но казалось, что еще лет десять он будет выглядеть так же, не прилагая к этому никаких усилий.

Купидо привык, что его клиентами были в основном люди зрелого возраста, где-то между сорока и шестьюдесятью годами, не уверенные в себе, слабые и трусливые в принятии решений, поэтому немного удивился энергичности и свежести обратившегося к нему за помощью человека.

– Рикардо Купидо?

– Да.

– Маркос Англада, – представился тот, протягивая руку. – Не знаю, удачное ли это место для разговора, но я хотел увидеть, где все случилось.

– Пожалуй, это лучшее место, – подтвердил детектив.

Он сам хотел, чтобы встреча состоялась здесь. Ему не нравилось использовать свое жилище в качестве конторы. Он знал, что на возможного клиента оно производит впечатление чего-то временного, не слишком профессионального. Там не было ничего, что ассоциировалось бы с офисом частного сыщика: ни вентилятора с огромными лопастями, медленно вращающимися под потолком, ни металлического картотечного шкафа, запирающегося на ключ, ни грудастой секретарши с уймой свободного времени, которое она тратит на свой маникюр. С тех пор, как три дня назад он бросил курить, его квартира даже не пахла табаком. И хотя он отлично понимал, что все эти атрибуты вовсе не обязательны, книжно-киношный образ так глубоко укоренился в сознании приходивших к нему людей, что детектив всегда замечал их первый же удивленный и разочарованный взгляд – они не находили здесь того, что ожидали увидеть.

Купидо взглянул на северо-запад, на голубые утесы Вулкана и Юнке, где находились пещеры с наскальными рисунками, в сторону тех мест, где убили девушку.

– Вы здесь бывали? – спросил он.

– Да, пару раз я с ней сюда приезжал, и мы подолгу гуляли. Здесь, у этого источника, останавливались и, как нам советовали, наполняли фляги, – ответил Англада, указывая на черную металлическую трубу, из которой в глубокий гранитный бассейн струилась вода.

– По какой дороге вы ходили?

– По тропе, которую она уже знала и по которой поднималась до пещер с наскальными рисунками.

Детектив кивнул головой, вспоминая путь, который тоже неоднократно проделывал много лет назад.

– Ее нашли на этой же тропинке?

– Да, на ней.

Купидо наклонился к темной воде и подставил руку под свежую, прохладную струю.

– Мне кажется, вы как нельзя лучше годитесь для этой работы, – без колебаний сказал Англада, не поднимая глаз. – Вы здешний, знаете эту местность и ее обитателей.

– Какую работу вы имеете в виду?

– Тот, кто ее убил... Я хочу, чтобы вы нашли его, и хочу знать, зачем он это сделал. Мне нужно знать имя убийцы раньше, чем его узнает полиция, – тихо сказал он ледяным тоном.

Голос спокойный и решительный, подумал детектив, голос человека, привыкшего командовать, принимать решения и выбирать людей, которые их исполнят. Только не доверяющее закону желание личной мести могло сделать этот голос таким холодным. Казалось, у Англады достанет терпения и он не отступится от своей цели, даже если ждать придется долго. И тем не менее просьба Англады удивила Купидо.

– К нам, сыщикам, обычно обращаются, чтобы разыскать пропавшего человека или с еще более тривиальными вещами, но не для того, чтобы найти преступника. Это работа полиции.

Маркос оторвал взгляд от воды и с любопытством посмотрел на Купидо:

– Вы правы. В нашей стране просто обожают пропавших без вести, особенно если это молодые девушки. Мы находим их и чувствуем себя героями. Зато раскрытие убийства заставляет нас почувствовать себя судьями, а такого бремени никто нести не желает. Дрожь бежит по спине каждый раз, когда мы слышим о суде присяжных и думаем, что это может коснуться и нас. Я адвокат, – закончил он. – Возможно, поэтому и потерял веру в полицию.

– Если полиция не найдет его, мне и подавно будет нелегко это сделать.

– Я хорошо заплачу вам. Скажите, сколько вы берете за услуги, – настаивал Англада, дружелюбно и в то же время упрямо, с той самоуверенностью, что обычно выдает человека, привыкшего повелевать другими.

– Тридцать тысяч в день, включая все расходы. Плюс определенная сумма, если я доведу дело до конца, независимо от того, сколько времени придется работать.

– Договорились. Тридцать тысяч в день. Я дам еще миллион, если вы его найдете, – согласился адвокат поспешно, как если бы торопился разделаться с этим вопросом и посвятить себя тому, что его взаправду интересовало.

Рикардо кивнул головой. Он все еще не привык договариваться об оплате своих услуг. То, что он был вынужден вести речь о деньгах с человеком, обремененным куда более серьезными и неотложными проблемами, представлялось ему весьма неприятной формальностью. Купидо не мог отделаться от смутного ощущения, будто занимается шантажом. Но понимал, что, если не договорится о деньгах заранее, клиенту будет еще неуютнее, чем ему самому.

– Вы знаете точно, где все случилось? – спросил Англада.

– Да, – ответил сыщик. Он поднимался туда после того, как услышал сообщение на автоответчике.

– Я бы хотел там побывать. Если вы не против, поговорим по пути.

Купидо вздохнул с облегчением. Первым ему надо расспросить именно адвоката, а сейчас как раз подходящий случай. Было лишь одно небольшое затруднение.

– Там могут быть люди, – сказал он.

– До сих пор? – удивился Англада.

– Да, места таких преступлений превращаются в достопримечательность. Там могут быть любопытные, движимые нездоровым интересом или какой-нибудь опоздавший фотограф. К тому же полиция еще не сняла ленточные ограждения.

– Не важно.

– Какие отношения вас связывали? – спросил Купидо, как только они сели в его машину.

– Мы собирались пожениться. В какой-то момент поняли, что хотим жить вместе, обсуждали нашу будущую совместную жизнь, хотя даты свадьбы пока не назначали.

Рикардо посмотрел на его профиль. Собеседник был привлекательным мужчиной: загорелая кожа, небольшой нос и темные короткие волосы. Детективу казалось странным, что он так жаждал мести, подобное поведение больше подошло бы человеку постарше, у кого смерть отняла все, что у него было, и уже нет сил начать все сначала. Купидо полагал, что разумнее было бы забыть о трагедии, не пытаться ничего выяснить, а снова вернуться к обычной жизни, благо она обещает быть долгой. Копаться в ране было столь же абсурдно, сколь и бесполезно.

– Почему она пошла одна? Вы сказали, что иногда сопровождали ее.

– Я предлагал ей пойти вместе, но она не захотела. – Маркос помолчал, будто детектив преждевременно затронул этот вопрос. – Последнее время она была какой-то странной, повторяла, что хочет пару дней побыть одна. С ней такое не в первый раз... Ее родители были из Бреды, и хотя она родилась в Мадриде, всегда говорила, что ее корни – здесь. Родители, пока были живы, приезжали летом в отпуск. Глория хорошо знала эти места и всегда была рада, возвращаясь сюда. Я не разделял ее энтузиазма. Есть и более красивые места с гораздо большими удобствами. С другой стороны, она работала над серией картин: темой были здешние пейзажи и наскальные рисунки.

– Она рисовала?

– Да, профессионально.

– Кто-нибудь еще знал, что в конце недели она поедет в заповедник?

– Кто угодно мог знать. Глория любила рассказывать, как здесь хорошо, – сказал Англада, делая неопределенный жест, указывающий на то, что он совсем не разделял ее вкусы.

– А с кем она была знакома здесь?

– Почти ни с кем. Она приезжала сюда не для того, чтобы встречаться со знакомыми. Конечно, кого-то Глория знала. Она здоровалась с людьми, но иногда даже не помнила, как кого зовут. Знала егеря из заповедника, – по-моему, его имя Молина. Он помог ей выхлопотать разрешение для посещения закрытых территорий, где она хотела рисовать. Один раз я ходил с ней к ее дяде, тете и двоюродному брату-подростку – больше никого из близких у нее не осталось.

– Вы помните, как их зовут?

– Клотарио. Брат ее отца. Мальчика зовут Давид.

– Какие-нибудь еще родственники?

– Вряд ли. У Глории был маленький дом, но жить в нем невозможно. Он достался ей от родителей после их смерти. Поэтому, приезжая сюда, она останавливалась в отеле «Европа», хотя в последнее время занялась домом. Починила крышу и туалет, мало-помалу приводила все в порядок. Родственники посоветовали ей найти рабочих. Она привозила сюда кое-какую мебель и посуду – все, что было не нужно в Мадриде.

– А теперь?

– Что вы имеете в виду?

– Кому теперь отойдет дом?

– Не только дом – еще и квартира, и студия в Мадриде. Никогда не слышал, чтобы она говорила о завещании. В двадцать восемь лет о таких вещах не думаешь.

– Все вместе, должно быть, стоит немало, – рискнул предположить Купидо.

– Да. Она не была миллионершей в привычном смысле, но имела солидное состояние. Наследники должны будут заплатить приличные налоги, и все равно сумма остается значительная. По закону все унаследуют самые близкие родственники.

Сложно было высказаться более ясно. Слова Англады имели конкретный подтекст. Хотя, возможно, это обычный язык адвокатов. Но если выяснится, что родственники из Бреды имеют какое-то отношение к убийству, наследства им не видать.

– Кто-нибудь еще приезжал сюда с ней из Мадрида? – спросил Купидо, пытаясь собрать как можно больше сведений. Он называл это грязной работой: сбором первичной информации, – иногда работа была рутинной и скучной, но всегда необходимой.

– Некоторые из ее друзей. По крайней мере, Камила и Эмилио.

Купидо ждал, что тот продолжит, но Англада замолчал.

– Кто они?

– Глория и Камила совместно владели выставочным залом в Мадриде.

– Они компаньонки?

– Да, знакомы с незапамятных времен, они прекрасно дополняли друг друга. Камила деятельная, пунктуальная, практичная. Она вела все дела. Зато Глория разбиралась в живописи. Это был ее вклад. Интуиция – обычно говорили они. Верь не верь, но, кажется, интуиция им действительно помогала. Кроме того, работа в галерее оставляла ей достаточно времени для рисования.

– А Эмилио?

– С Эмилио она познакомилась гораздо позже. Их объединяло то, что оба жили искусством, – сказал Англада с легким раздражением или иронией и с чувством неловкости от использования слов, значение которых он, казалось, понимает не очень хорошо.

– Он тоже художник?

– Нет, скульптор. У него в Бреде дача, наверное наследство дедушки с бабушкой. Огромный дом, куда он приезжает на время, когда хочет отдохнуть или когда ему заказывают какую-нибудь работу и ему нужно побыть одному. Эмилио кичится тем, что он художник маргинальный и непонятый, но в глубине души ему бы хотелось быть известным, чтобы его хвалили критики. В этом плане он неудачник, – сказал Маркос, и сыщик заметил явно пренебрежительный оттенок в его голосе. – Он уже много лет хватается то за один, то за другой проект, но ни одну работу до конца не доводит. В последнее время тоже занялся наскальными рисунками там, наверху, – указал он на Юнке. – Это была идея Глории – сделать что-то совместное из разных материалов, используя разную технику. Эмилио даже устроил свою выставку у них в галерее, но подробностей я не знаю. Я не заходил туда с тех пор, как... – Англада замялся, пытаясь подобрать слова, – ее убили. На самом деле галерея никогда меня особо не интересовала. Я знал, что Глория там счастлива со своими картинами и друзьями. Для меня этого было достаточно, хотя и мешало нам проводить больше времени вдвоем. Я не вписывался в ее среду. Иногда мы вместе выходили «в свет», но я не мог их понять. Они слишком богемны. Понимаете, у меня все четко расписано по часам, а у них – нет. С них никто никогда не требует отчета. Когда я находился среди этих людей, мне было трудно расслабиться. Глория же умела и со мной, и с ними быть самой собой. Вопрос о ее друзьях был единственным, в котором мы расходились.

– Приехали, – сказал Купидо.

Англада промолчал. Сыщик внимательно слушал собеседника, не перебивая, немного удивленный тем, что человек, внешне весьма уверенный в себе, доверял ему свои переживания, свои слабости. Часто такие беседы оказывались самыми важными, решающими в его работе.

Они доехали до поляны, и Рикардо остановил машину. С той стороны, где начинались деревья, от ствола к стволу была натянута огораживающая территорию желтая лента. Его опасения не подтвердились – вокруг никого не было. Возможно, еще несколько месяцев никто не рискнет в одиночку отправиться по этой тропе, точно так же, как никому не придет в голову присесть под деревом, на котором повесился человек.

– Это случилось здесь? – спросил Англада.

– Да, но мы вряд ли что-нибудь найдем, полиция наверняка уже все прочесала.

Маркос остановился около ленты, не осмеливаясь зайти за нее. Потом в задумчивости посмотрел на небо, сдерживая искушение раздавить ботинком вереницу гусениц, медленно и неумолимо продвигающихся к огороженному участку. Купидо, стоявший чуть поодаль, спросил:

– Кто мог желать ее смерти?

– Желать смерти? Нет, никто.

– У нас у всех есть враги, – безо всякого выражения сказал Рикардо.

– Но мало кто отважится на такое.

Детектив замолчал, в его памяти всплыли лица и имена людей, достаточно смелых для того, чтобы пойти на убийство, которые однажды, поверив в свою безнаказанность, не упустили случая его совершить.

3

Купило пешком пересек небольшой город, в который превратилась Бреда за каких-то пятнадцать лет. Возрождение курорта и наплыв туристов дали толчок его развитию, здесь возникла дюжина среднего размера промышленных предприятий и мастерских, которые дали работу более чем трем или четырем сотням людей. Таким образом установилось гармоничное равновесие – старое селение с его древними обычаями, с одной стороны, и небольшой современный город со всеми его преимуществами, которыми так гордились члены городского совета, – с другой.

Купидо вернулся сюда пять лет назад и в первые три года сменил несколько мест работы; он нигде не задерживался, то ли из-за неспособности подчиняться начальству, то ли потому, что было уже слишком поздно привыкать вставать чуть свет и восемь часов кряду выполнять механическую работу – ведь он всю жизнь старался убежать от какой бы то ни было монотонности. В конце концов он получил официальную лицензию и повесил на двери своей квартиры дощечку: «Рикардо Купидо. Частный сыщик». Как и многие другие знакомые ему детективы, он взялся за эту работу не по призванию. За плечами была бурная и неудавшаяся жизнь и служба, в которой он не преуспел. Купидо пришел к выводу, что профессия сыщика – почти всегда удел неудачников. Профессия, которую город не простит ему никогда. Уже давно Рикардо сбился с курса и знал: Бреда не простит ему, что он своей работой старается вытащить на свет вещи, которые многие предпочли бы оставить в тени. Алькалино однажды сказал ему: «Ты никогда не разбогатеешь в этом городе, занимаясь тем, чем занимаешься. Эта профессия здесь не в почете, разве что кто-нибудь очень уважаемый за нее бы взялся. А ты с некоторых пор таковым уже не являешься». Но все это не так уж и важно, говорил себе Рикардо. Он понимал, что выбранный путь ведет к одиночеству, и давно с этим смирился. Работал он много, безбедное существование себе вполне обеспечивал. Его уже не изумляло то, насколько разные люди к нему обращались и насколько непохожие поручения он от них получал. Не изумляли ненависть, мстительные чувства, малодушие и низость, которые открывались перед ним и в деле о краже скота, и в деле о пропавшем в Коста-Рике родственнике, и в случаях выбивания денег из строптивых должников, и когда предстояла неприятная задача доказать супружескую измену, и когда нужно было быстро и тайно – чтобы семью не покрыли стыд и бесчестье – найти сбежавшую из дома отроковицу. Купидо привык к одиночеству в своей маленькой квартире, где время от времени – он и сам не знал, почему и зачем – появлялась какая-нибудь женщина, но скоро исчезала, убедившись, что он ничем не собирается себя связывать и не может дать ей нечто большее, чем просто привязанность и секс; они уходили, как только осознавали, что сердце человека, которого они только что обнимали, никогда не будет принадлежать им.

Погруженный в свои мысли, Рикардо дошел до нового здания полиции. По иронии судьбы оно было воздвигнуто за пределами города на пустыре рядом с одним из тех старинных публичных домов, где в прихожей стоит диван, а в комнатах – зеркальные шкафы. Как только был заложен фундамент полицейского участка, бордель перенесли в противоположную часть Бреды, как можно дальше от новых соседей в форме. Прошло уже несколько лет после переезда, но Купидо с улыбкой вспомнил меткие слова Алькалино, произнесенные как-то на рассвете; он позвал Рикардо вместе наведаться к девочкам и жаловался, что те переехали в такую даль: «Проститутки не должны были никуда переезжать. Обе профессии – самые древние в мире и должны существовать рядом. В конце концов, они ведь появились на свет одна за другой. Первая – для того, чтобы любой мог удовлетворить свою потребность в любви; вторая – для того, чтобы пресекать попытки удовлетворить потребность в ненависти».

Купидо увидел перед собой прочное и уродливое здание из красного кирпича, построенное в середине восьмидесятых, и невольно подумал о том, какой процент денег, отпущенных на строительство, хапнул себе этот паразит Луис Ролдан, под чьим руководством оно было возведено; как он нажился на каждом кирпиче, на каждом мешке с цементом, на каждом заграждении, что окружали здание, мешая парковаться машинам. И все это ради предотвращения столь маловероятных здесь – далеко как от центра, так и от севера страны – террористических актов. К тому же тот размах преступлений, который оно предполагало, здесь – так далеко от севера и центра страны – был маловероятен. Рикардо вспомнился старый полицейский участок тех времен, когда Бреда была еще большим поселком, имевшим форму голубки, распростершей крылья на земле. Здание стояло почти в центре, на узкой улице; рядом находились просторные конюшни для лошадей, на которых полицейские по ночам патрулировали улицы и преследовали контрабандистов, но там не хватало места для новых мотоциклов и автомобилей, которыми теперь располагала полиция, чтобы регулировать дорожное движение и охранять заповедник. Старое здание снесли и на этом месте сделали городскую стоянку, которой все равно никто не пользовался. Вместе со зданием исчезла и тишина, всегда царившая на улице, – такая, что казалось, здесь не выгуливают собак, а люди разговаривают приглушенными голосами. Двадцать пять лет назад даже дети чувствовали, что здание и его служащие будто накрыты шатром опасливого уважения. Если в какой-нибудь детской игре вся Бреда превращалась в удобную площадку, улицу с этим зданием все – причем не сговариваясь – обходили стороной, словно запретную территорию, словно воздушный пузырь, который нельзя трогать. Купидо предполагал, что главной причиной тому было предубеждение взрослых против работавших в здании, оно передавалось их детям, точно так же дети полицейских, неосознанно перенимая от родителей их отношение ко всем остальным, держались обособленно – группа детей разного возраста, которые вместе ходили в школу, будто члены какой-то секты, и не заводили дружбы ни с кем вне своего круга, возможно чувствуя, что вызывают в других неприязнь, проявлявшуюся даже в играх.

Стоящий у проходной дежурный в безупречной форме – парень, которому едва исполнилось двадцать, – поднес правую руку к фуражке.

– Я бы хотел поговорить с лейтенантом, – сказал Купидо.

– Ваши документы?

Рикардо вручил ему паспорт, и парень вошел в будку. Через стекло детектив видел, как тот что-то диктует в телефонную трубку. Купидо заставили прождать несколько минут, пока пришел капрал и без лишних вопросов провел его внутрь. Он бы с удовольствием отложил визит, но понимал, что если хочет рассчитывать на помощь и доброе отношение представителей закона, то должен прийти к ним прежде, чем они узнают из других источников, что он расследует то же самое преступление. Полицейские всегда очень болезненно относятся к посторонним, которые вмешиваются в их дела. К тому же у него еще не было никакой информации, а здесь он мог заполучить первые данные. Хотя следователи в последнее время привыкли засекречивать детали предварительной работы, те все равно всплывали на следующий же день: служащие-взяточники продавали их падкой до жареного прессе, порой это делали сами обвиняемые, которым было выгодно запутать общественность, соединяя правду о своих преступлениях с вымыслом, – и тогда уже никто не понимал, виновны они или нет. Но в данном случае все было тихо.

Лейтенант сидел за деревянным столом и ждал детектива, сложив руки на черной папке – хорошем фоне для обручального кольца на безымянном пальце. В кабинете стоял телефон белого цвета, компьютер, а на стене висел герб местной полиции. От комнаты веяло чистотой и деловой активностью, как и от самого лейтенанта, одного из тех молодых офицеров, что уже не застали портреты Франко на каждой стене в Академии. Он был загорелым, темноволосым, – правда, волосы начали редеть у висков. В первый момент Купидо показалось, что тот в гражданской одежде – нынешние полицейские вообще научились не выделяться из толпы и лишь во время парадов выступали во всей красе. Вообразить же лейтенанта в треуголке, надеваемой по особо торжественным случаям, вообще было немыслимо. Купидо попытался вспомнить, как его зовут, ведь он уже неоднократно слышал его имя, но не смог. Однако на память пришла история, которую рассказывали о лейтенанте: около года назад тот чуть не загубил карьеру, когда работал на предыдущем месте в Кампо-де-Гибралтар. Рикардо слышал эту историю в деталях. Однажды вечером, после службы, лейтенант пошел на дискотеку пропустить рюмочку-другую. От стойки бара он увидел, как тощие парни неприметной внешности, хорошо ему знакомой, по очереди подходят к столику в углу, где сидит тип с очень молоденькой девушкой. Каждый раз, когда появлялся какой-нибудь парень, тип вставал и направлялся к туалету, жестом веля клиенту следовать за ним. Лейтенанту не потребовалось много времени, чтобы догадаться, в чем тут дело. Он не мог бездействовать, когда рядом шла торговля наркотиками. Он подошел к столику, представился и вознамерился обыскать этого типа. Тот не возражал и ничего не сказал о штатском костюме лейтенанта. Только попросил не обыскивать его тут, перед спутницей, а отвести в участок. Лейтенант заколебался, но, посмотрев в испуганные глаза молоденькой девушки, почувствовал неловкость и решил избавить ее от зрелища обыска, проведенного по всем правилам. Уверенный, что взял парня с поличным, он повел его в участок, забыв всякую осторожность. Каким-то образом по дороге – то ли постаралась девушка с испуганным взором, то ли сам тип оказался очень ловким – торговец избавился от товара, и когда его обыскали в камере, то ничего не нашли. Лейтенанту пришлось отпустить задержанного без предъявления обвинения, но в протоколе осталась запись о задержании с подписью этого парня. Пять дней спустя лейтенанта вызвал капитан из отдела внутренних расследований, весьма раздраженный злорадной газетной заметкой, взбудоражившей общественное мнение: лейтенанта обвиняли в незаконном аресте и плохом обращении с задержанным. Все было против него: он действовал в частном заведении, не имея судебного постановления, свидетелей преступления не было, к тому же у задержанного ничего не нашли. Вскоре лейтенанта на месяц отстранили от службы и лишили жалованья за превышение полномочий. Потом он обжаловал это решение в суде, в конце концов дело пересмотрели и наказание отменили, но карьера была испорчена, и ему пришлось сменить место службы.

Купидо посмотрел на лейтенанта и подумал, сколь многому, наверное, научила его эта история, прибавила, должно быть, изрядную долю здравого смысла и заодно цинизма и как ему нужен сейчас хоть какой-нибудь профессиональный успех, чтобы вернуть авторитет в глазах начальства.

Увидев Рикардо, лейтенант поднялся и, сохраняя дистанцию, как при фехтовании, протянул через стол руку, а затем жестом предложил сесть.

– Я вас слушаю.

– Меня зовут Рикардо Купидо...

– Это я знаю, – перебил его лейтенант. – Мы не знакомы, но вы неоднократно пытались разрешить маленькие конфликты, которые здешний народ желает сохранять в тайне. Как будто в конце концов мы ничего не узнаем, – добавил он чуть ли не с издевкой в голосе.

– Вчера ко мне пришел человек, Маркос Англада, жених девушки, которую убили в заповеднике, – сказал Купидо, оставив замечание лейтенанта без внимания.

– Да, адвокат. Он помог нам опознать труп.

– Он нанял меня искать убийцу, – объяснил Рикардо.

Сыщик боялся, что лейтенанту это не понравится. Гальярдо, вспомнил он вдруг имя, но увидел, как тот одобрительно кивнул головой, будто убедился в правильности своих предположений.

– Он в нас не верит, а вы, конечно, сразу к нам пришли, – сухо сказал лейтенант, видимо все-таки раздосадованный; его тон пока не обещал поддержки, на которую надеялся детектив.

– Да. Я мог бы поспрашивать в отеле, где она останавливалась, не было ли с ней кого. Или опросить сторожей и егерей в заповеднике. Но мне никогда не удастся разузнать ничего сверх того, что уже знаете вы.

– Что конкретно вы хотите знать?

– Есть ли у вас что-нибудь на этот момент. Мне бы не хотелось терять время на работу, которую уже проделали другие.

– Кое-что у нас есть, – ответил лейтенант и помедлил, чтобы Купидо немного помучился, пытаясь догадаться, что именно он имеет в виду. Затем добавил: – Есть подозреваемые.

Рикардо улыбнулся, оценив его иронию.

– Об этом я и в газетах читал за последние три дня, – сказал он.

– А почему я должен рассказывать вам то, чего не рассказываю журналистам?

– Потому что я этого не опубликую.

Гальярдо с минуту посомневался. Купидо боялся, как бы тот не воспользовался формальной отговоркой, чтобы закончить беседу, и предложил взамен единственное, что он мог предложить, хотя и знал, какая это мелочь:

– Я сообщу вам все, что мне удастся выяснить.

– Вы не можете продать нам то, что получили даром в другом месте. Вы, ваши земляки, их сплетни и старые истории о мелкой вражде не имеют отношения к этому делу. Речь идет о настоящем преступлении.

Тут зазвонил телефон. Лейтенант взял трубку и полминуты слушал, повернувшись к детективу вполоборота, чтобы тот не видел трубки, как будто Купидо мог угадать, что ему говорили. Было очевидно, что новость лейтенанту неприятна, он все более суровел, и Рикардо заметил, как напряглись мускулы на его лице.

– Человек, один человек? – раздраженно спросил лейтенант. – Что, они хотят, чтобы я все тут бросил и сам пошел их допрашивать?

Он поднял глаза и на прощание махнул рукой детективу, который уже встал и направился к выходу. Купидо прошагал по коридору, ни на кого не глядя, и пересек двор, в глубине которого виднелся открытый гараж. Он подошел к будке у входа и, пока дежурный возвращал ему документы, услышал звонок внутреннего телефона. Детектив уже сделал несколько шагов, когда позади раздался голос:

– Лейтенант хочет снова поговорить с вами.

Гальярдо нетерпеливо барабанил по столу.