Текст книги "Человек и Церковь. Путь свободы и любви"
Автор книги: Этери Чаландзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Церкви понадобились десятилетия, чтобы осознать эту проблему, и одна из заслуг Святейшего Патриарха Алексия II состоит в том, что он обратил на это внимание и постарался «развернуть» церковное сознание в другую сторону.
Сегодня в обществе реакция на Церковь очень обостренная. Это происходит в том числе и потому, что люди сильно дезориентированы и живут мифологемами. Они на самом деле боятся и не доверяют Церкви. Но вместе с тем есть и тяга, и интерес к ней.
Церковь – довольно закрытое сообщество, и во многом она традиционна и консервативна. Для современного человека понятие «консерватизм» неоднозначно, оно может иметь как положительный, так и отрицательный смысл. Изначально в его основе лежит идея незыблемости традиций (лат. concervare – сохранять, хранить, оберегать). В этом смысле традиционализм позволяет Церкви сохранять в веках основные смыслы и ценности: интерес к человеку, к его сущности, к его отношению к Богу, к ближнему, к вопросам свободы и любви.
Проблема в том, что постсоветский мир, в котором мы сегодня живем, вообще не готов к восприятию каких бы то ни было традиций. За последние сто лет происходило планомерное разрушение любых связей, сначала религиозных, потом и социальных. И любую традицию сегодня мы склонны воспринимать как посягательство на свою свободу. И понятно почему. Предлагаемые идеалы не прорастали в сознании естественным путем, они были привнесены и навязаны со стороны, тем самым превращаясь в очередной способ подавления личности. А сегодня традиции прошлого воспринимаются и вовсе как устрашающие мифы (например, миф о цензуре, миф о пропаганде, миф о тотальных запретах). Может, и не все было так ужасно и какие-то мифологемы советского строя не противоречат нынешнему мироустройству, но в современном постмодернистском мире люди на всякий случай предпочитают держаться подальше от любых, как им кажется, сковывающих их волю традиций.
В то же время отношение к Церкви вытекает из особенностей человеческой природы, которую исключительно моментом и историческим контекстом не объяснишь. Причем касается это не только людей неверующих, но и тех, кто называет и считает себя приверженцем Церкви. К сожалению, здесь многое связано с высоким уровнем агрессии в нездоровом обществе. Поиски опоры и утешения порой приводят человека к вере, но результат принимает искаженные формы. Тот, кто переполнен злобой, раздражен, обвиняет всех и вся в своих бедах, начинает использовать и веру для оправдания ложных намерений. Расцветает садистическое мышление, внешне замаскированное под религиозные формы. В определенных кругах оно даже может воспитываться как некое мировоззрение. Эти люди собираются потом в воинствующие общества и сообщества, вроде Союза православных хоругвеносцев, и убеждают друг друга, что добро должно быть с кулаками и что только путь силы и агрессии ведет к познанию и защите истины. Это все бесконечно далеко от христианства, но, к сожалению, существует, как и в любой другой религиозной системе.
В том числе и поэтому современная литература о религии сегодня очень нужна. Для тех, кто ходит в церковь, все проще. Они практически всегда могут пообщаться со священником. При храмах масса специальной литературы. В Интернете полно всевозможных сайтов, на которых воцерковленные люди хорошо ориентируются. Новичок же нарвется на провокативную информацию, примет ее за чистую монету и либо потеряет интерес и отвернется, либо, что еще хуже, озлобится и побежит в совершенно противоположную от Церкви сторону. А в современных сетевых энциклопедиях и вовсе множество элементарных фактических ошибок и неточностей.
В вопросах религиозного самообразования по книгам не все так просто. Даже когда читаешь труды, например, святителя Игнатия Брянчанинова, человека высококультурного, обладающего авторитетом и исключительной репутацией, понимаешь, что они не могут быть поняты до конца вне участия в жизни Церкви. Вырванная из контекста информация не встраивается в систему и не дает необходимого понимания. И часто какие-то «надерганные» цитаты настораживают и даже пугают человека.
Игнатий Брянчанинов, в миру Дмитрий Александрович (1807–1867), епископ Русской православной церкви, богослов и проповедник. С детства проявлял склонность к уединению и молитве, однако поступил и закончил Военное инженерное училище. Принял постриг в 24 года, уже побывав в Оптиной пустыни и имея за плечами духовный опыт общения со старцами. По настоянию императора Николая I был определен на восстановление Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом. До 1857 г. оставался настоятелем пустыни, возродив ее в духовном и хозяйственном плане. С детства обладавший литературным даром, архимандрит Игнатий оставил огромное наследие в письмах, очерках, статьях, проповедях, стихах. С 1847 г. выходят в свет его сочинения, сначала статьи, а затем и книги. В 1865 г. были напечатаны первые два тома сочинений «Аскетических опытов». В 1867 г. в воскресенье, в праздник жен-мироносиц святитель скончался. Причислен к лику святых.
Настоянные на невежестве, отсутствии элементарного образования и отказе от собственного критического мышления, некоторые явления, сопутствующие церковной жизни, иначе как психическими отклонениями не назовешь. Например, кликушество. Оно всегда активизировалось на фоне расцвета суеверий в обществе, как это было, например, в ХVIII в. после реформ патриарха Никона и последовавшего за ними церковного раскола. В непростые времена нервозность и неспокойствие, словно по воздуху, передаются людям от одного к другому, они что-то такое улавливают и реагируют по-своему. Кликушество – одна из форм болезненной реакции на искаженную и напряженную атмосферу жизни.
Популярный сегодня обряд изгнания бесов – явление того же порядка, и отношение к нему неоднозначное. Мнения ученых сводятся к тому, что за так называемой «одержимостью бесами» стоит серьезный диагноз, от раздвоения личности и шизофрении до истерических и эпилептических припадков. Что же касается внутрицерковной среды, здесь считается, что вообще никто, кроме святых праведников, не может проводить ритуал изгнания бесов. Однако на деле этим занимаются все кому не лень.
В церкви собираются люди: одни – якобы нуждающиеся в спасении, другие – якобы умеющие избавлять их от этих якобы страданий. Создается особая атмосфера, и вскоре действительно начинает казаться, что вокруг бесноватые и священник спасает их души. На самом деле большинству из них нужен хороший психиатр, а не отчитка, поскольку нет у них никакого беснования. Но в отсутствии разума и душевного здоровья у одних и совести у других подобные ритуалы приобретают формы духовного явления. Священники зарабатывают очень приличные деньги и авторитет, порой даже приобретают статус святых и старцев. А для людей, которые приходят к ним за избавлением от бесов и исцелением, это становится формой существования, что вполне объяснимо, учитывая тот объем внимания, которое они получают. Колоссальное участие в их судьбе, масса впечатлений, чистый адреналин – для многих это становится своего рода наркотиком.
Что касается священников, принимающих во всем этом участие, то на них лежит очень большая ответственность за происходящее. Здесь снова стоит вспомнить добрым словом патриарха Алексия, который запретил подобные отчитки в Московской епархии, правящим епископом которой он являлся.
Манипулировать людьми очень приятно, тем более если ты оправдываешь себя перспективой духовного спасения. По сути ты шарлатан, но у тебя все есть: ты в священном сане, крест носишь, Евангелие знаешь, а поступаешь бессовестно. Такая двойственность, к сожалению, процветает. Настоящих святых совсем мало. А прельщения и самообмана много.
«Современные люди просто не знают, какому риску подвергают они своих близких и самих себя, приходя на отчитку. Священник же, “молитвою и постом” не получив от Бога дара изгнания бесов, и пытающийся сам, путем вычитывания молитв и прочих действий победить злых духов, красноречиво свидетельствует о себе. Святитель Игнатий Бранчанинов с горечью писал о подобных “чудотворцах”: «Душепагубное актерство и печальнейшая комедия – старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований».
Заклинание духов в наше время, когда “оскуде преподобный”, может иметь самые губительные духовные, психические и физические последствия как в личном, так и в социальном отношениях, как для самих больных, так, естественно, и для отчитывающего. Преп. Амвросий Оптинский говорил: “Если не хочешь нести скорби, не берись помогать одержимым бесами. Преподобный Симеон Евхаитский советует уклоняться от одержимых злыми духами”. Священник, дерзающий изгонять (отчитывать) злых духов “Иисусом, Которого Павел проповедует” (Деян. 19:13), рискует подвергнуть себя подобному же поруганию от них, о котором промыслительно повествует книга Деяний апостольских, а бесноватого ввергнуть в еще более тяжкие болезни и страдания».
А. И. Осипов.Путь разума в поисках истины
Организовать людей в напряженном, наэлектризованном, агрессивном мире очень легко. В неблагоприятных условиях человек становится управляемым. Люди в состоянии агрессии словно теряют разум, они перестают думать, принимать самостоятельные решения, ими легко манипулировать. Церковь – это не идеология, это идеал, однако многие стремятся придерживаться именно идеологии, потому что она удобна и понятна. Все ясно и просто: куда идти, кто твой враг, кто друг, что правильно, а что нет, что можно, а что нельзя. В этой замкнутой и «опечатанной» системе нет нужды меняться, развиваться, переосмысливать жизнь, искать, размышлять, сомневаться. Церковь – это не конечный пункт, это путь. Это наше продвижение ко Христу, по мере которого мы должны освобождаться от всего лишнего и наносного. Даже политические убеждения вторичны по отношению к идеалу.
На этом пути человека подстерегают непростые испытания: собственные гордыня и тщеславие, ложные представления и всевозможные бесовские искушения. Невозможно не ошибиться, не засомневаться, не оказаться в тупике, из которого потом будет очень непросто выбираться. Однако гораздо страшнее сомнений и заблуждений мысль о том, что ты уже пришел. Что цель достигнута и волноваться больше не о чем. К сожалению, такое часто происходит с людьми, утвердившимися в правилах церковной жизни. Им кажется, что, регулярно посещая богослужения, постясь и причащаясь, они выполняют программу-максимум. Им не приходит в голову, что они попадают таким образом в замкнутый круг, что это не путь ко Христу, а бесцельное блуждание в защитительном пространстве. Это ошибка, потому что истинно верующему человеку свойственно находиться не в дремотном благодушии, а в постоянном душевном беспокойстве. Не в истерике, а в поиске. Знавшие ответы на все вопросы были фарисеями. Теми, кого обличал Христос.
Религиозное сознание неразрывно связано с особенностями человеческого мышления. Нехитрая схема «можно – нельзя» хорошо понятна людям. Она освобождает от собственной ответственности за личный духовный путь, за принятие решений, за свои ошибки. Многие из тех, даже довольно молодых людей, которые сегодня приходят в Церковь, привыкли жить в глобальной системе запретов, навязанной им советской идеологией. Большинство просто приучены подчиняться, а если и протестовать, то в рамках дозволенного. Мы же все прекрасно знали, до какой степени «нельзя» можно доходить, сидя по кухням и костеря правительство или читая ксерокопированный самиздат. Очень немногие решались перейти эту грань. А когда Союз распался, наступило время свобод, выбора, личной ответственности, появилась возможность жить не по указке и не по плану, а по собственному разумению, рассчитывая на свои силы и способности, произошел удивительный откат по всем пунктам. Свобода заниматься литературой, культурой, бизнесом, собой и своей жизнью неожиданно напугала людей. Вряд ли могло быть иначе, поскольку само сознание было несвободным. И на Церкви сегодня лежит большая ответственность за воспитание нового свободного сознания.
В Церкви достаточно много людей, которые своими взглядами, публикациями, выступлениями и самим своим служением пытаются разрушить сложившиеся вокруг нее стереотипы. Церковь ХХ века – это все-таки Церковь героическая. В ней было много мучеников, страдальцев за веру, много примеров высокого исповеднического подвига. Но, с другой стороны, именно в это время Церкви пришлось пройти испытание компромиссами. Компромисс – это всегда проблема, вопрос в том, спасителен он и разумен или губителен и опасен.
В этом смысле очень показателен пример с Декларацией митрополита Сергия, о которой мы уже упоминали. Для многих людей из церковной среды эта сделка с властью обернулась роковой сделкой с совестью. Они считали, что в результате Церковь потеряла, а не приобрела. Не унаследовала мученического духа стояния за веру, а просто выгадала.
Было достаточно много епископов, которые не подчинились Сергию, не подписали его декларацию, ушли в подполье и разорвали с ним церковные отношения. Они писали ему письма, в которых упрекали митрополита даже не в том, что он идет на соглашательство с ложной и безбожной властью, а в том, что делит людей на своих и чужих. Тех, кто за него, он одобряет, а несогласных считает своими врагами, обвиняет и гонит прочь. (Очень злободневная, кстати, проблема для нашего современного общества.) И тем самым изгоняет из Церкви дух свободы и любви. С этими утверждениями можно спорить и не соглашаться. Исторический контекст вообще сложная вещь, и давать какие-то жесткие определения здесь не всегда возможно. Но мысль о том, что в результате конкретных решений и поступков в людях оказалась не выращена, не выстрадана и не воспитана привычка жить духом свободы и любви, чрезвычайно важна.
Это большая опасность, когда, принимая вроде бы правильное решение, мы не задумываемся о последствиях совсем другого плана. Материальная выгода становится тактической победой, но в духовном плане такие рациональные поступки могут привести к масштабному поражению. Результаты будут заметны не сразу, но ошибкам свойственно накапливаться, и постепенно становится очевидно, что когда-то именно компромисс, именно удобное соглашательство повели дорогой заблуждений.
Яркий пример – происходящее в Церкви сегодня. Мы все время словно чем-то не тем занимаемся. Сначала Церкви казалось, что надо восстановить и построить храмы, потом имущество вернуть, потом появилась идея, что необходимо преподавать закон Божий в школе, потом пойти с ним в армию. Все это вещи правильные и нужные, никто не спорит. Но в постоянной борьбе за них мы словно не на том языке заговорили. Язык целесообразного и разумного оказался совсем не языком свободы и любви. Но это не значит, что ничего нельзя изменить.
Я сам пришел в Церковь молодым человеком, попал к замечательному духовнику и вижу сейчас, как он изменился. Человеческое сознание подвижно, надо отдавать себе отчет в происходящем, размышлять, сомневаться, что-то переосмысливать, отказываться от того, что делает тебя хуже и тормозит твое развитие. Мой духовник не стал цепляться за те ценности, которые в свою очередь получил в наследство от других людей и духовных авторитетов, и я тоже. С течением жизни мы поменялись оба. Мне кажется, он стал еще более духовно развитым человеком. Я вижу, как изменились его взгляды к таким вещам, как государственное устройство, патриотизм, церковная дисциплина. И что при этом неизменными остались отношение к вере, требовательность к себе самому, внимание и любовь к людям.
Почему мне кажется, что так важно менять сознание? Если дух свободы и любви не воспитывать в человеке, он сам собой не появится. Зато его место обязательно займет система. Любая. Если мысль о свободе и любви не проповедуется, не звучит в словах священников, в словах авторитетных церковных и культурных деятелей, то формируется системное, а не свободное мышление.
На этом фоне большое благо, что в России сейчас так мощно развивается гражданское и протестное сознание. Ведь в широком смысле это время осознания собственных свобод, права думать по-своему, не соглашаться, выражать свое мнение. Этот процесс очень важен и для Церкви в том числе, и если она сейчас не поддержит определенные протестные требования (честные выборы, борьбу с коррупцией, неангажированные суды и т. д.), она очень много потеряет в будущем. Сейчас решающее время для Церкви, которое в каком-то смысле определяет ее будущее.
Ведь Церковь в метафизическом смысле – это совесть – и человека, и государства. Это мощнейший инструмент формирования нравственных понятий. Она не только регулирует категории человеческой морали, определяя границы возможного и преступного, не только призывает личность к ответственности и покаянию, она и в масштабах государства становится мощным фильтром, сдерживающим порок, несправедливость, ненависть, агрессию. Именно поэтому Церковь ни с чем и не должна быть «срощена», это автономный и самостоятельный в моральном плане орган. Но только тогда Церковь становится совестью – и человека, и государства, – когда в ней присутствует в первую очередь не устройство и организация, а сила свободы и любви.
Церковь в советский период почти разучилась говорить на языке свободы, вследствие чего многих ее деятелей и тех, кто в Церковь сегодня приходит, интересует все на свете, кроме главного. Они говорят о том, что нужно восстанавливать монархию или империю, что Церковь должна обрести некий фундамент, что она может существовать только при ком-то, только при какой-то власти. Все это примеры стремления не к свободе и любви, а к системности, порядку, подчиненности и организованности.
Да, игнорировать подобные настроения сложно. Помимо своего метафизического значения Церковь – это еще и общественный институт, в земном своем воплощении она имеет форму организации. Люди вообще любят организовываться. Энгельс как-то сказал, что мы – общественные создания. И это верно. Человек не автономное существо, замкнутое на самом себе, он ищет способы выражения себя в этом мире, возможность реализоваться, разделить свои мысли с другими. Благодаря одной из самых важных своих сущностных характеристик – любви – человек стремится раскрыться и как-то в этом обществе себя проявить. Но вместе с тем его обратная сторона, его трусость, эгоизм и стремление быть «как все» заставляют его строиться и ходить в затылок. Везде. В том числе и в Церкви. А во внутрицерковном укладе вообще все очень четко определено: каноны, традиции, запреты, ограничения. И здесь наблюдается интересная закономерность: большинство приходящих сегодня в Церковь демонстрируют два способа поведения: едва столкнувшись с внутрицерковной дисциплиной и обрядовостью, либо разворачиваются и бегут прочь либо, как ни странно, мгновенно подстраиваются. Не меняются внутренне и духовно, а начинают неистово соблюдать и соответствовать.
Все их сомнения продолжают оставаться в системе координат «можно – нельзя», только антураж меняется. Они испытывают состояние защищенности и комфорта – дескать, я теперь в Церкви под покровом и присмотром Божиим и при этом еще могу просить у Бога все, что мне надо. Я могу священнику рассказать о своих проблемах, получить ответы, советы, помощь, поддержку и т. д., то есть переложить все проблемы на окружающих, в данном случае на приход, и ждать помощи со стороны. Такие рассуждения небезосновательны, поскольку в Церкви действительно чем могут, помогут всегда. И это чрезвычайно удобно.
Однако достаточно случиться настоящему катаклизму в жизни человека, чтобы вся эта уютная схема развалилась. Оказывается, что, если он сам не в состоянии сохранить себя, если он не может рассчитывать на собственные силы и убеждения, его мир остается слабым и уязвимым. Хорошо, если под давлением непростых обстоятельств человек начинает понимать меру собственной ответственности за свою жизнь, в том числе и духовную. В противном случае люди ломаются, многие уходят из Церкви, начинают искать новые сообщества или новых партнеров, готовых взять на себе заботу о них. Мы об этом, как правило, не задумываемся, но ведь порой даже брак многие из нас воспринимают как способ решения или, скорее, ухода от проблем. А еще могут быть и секты, и гадалки, и всевозможные сомнительные кружки и организации.
Человек, словно комар, стремится забиться в какую-нибудь щель, он словно бежит от себя, от вопросов, которые необходимо задать самому себе и не побояться услышать, возможно, неутешительные ответы. Не к свободе он стремится, а оберегает мир собственных заблуждений. В этом смысле Церковь становится для него местом, не успокаивающим и усыпляющим, а тревожащим и стремящимся пробудить сознание. Многие к этому оказываются не готовы.
Для тех же, кто сетует на излишнюю, как им кажется, упорядоченность и консерватизм церковной жизни, могу сказать, что в Церкви есть правила поведения, но нет фейсконтроля. Это место, в котором пришедшие объединяются вокруг Евангелия. А если так, то здесь могут в равной степени существовать монархисты, демократы, анархисты, националисты, либералы и многие другие. Однако если Евангелие используется как способ утверждения собственной идеологии, это уже не имеет никакого отношения к Церкви. Без Христа вообще любая идея мутирует, либерал становится либертеном, а консерватор – фундаменталистом. Любое, даже самое прогрессивное начинание в своих крайних формах приобретает отвратительные черты.
То, что в силу разного рода обстоятельств наше внутреннее внимание не сосредоточено сейчас на Евангелии, на смысле евангельского благочестия, на личности Самого Христа, – большая проблема.
«Немало на свете людей, которым так важно доказать бытие Божие, что они забывают о Боге. Словно Богу только и дела, что быть! Многие так усердно насаждали христианство, что и не вспомнили о словах Христа. Да что там, так бывает и в мелочах. Ты видел книголюбов, которым некогда читать, и филантропов, которым не до бедных. Это самая незаметная из всех ловушек».
К. Льюис.Сказание об аде и рае, или Расторжение брака
Множество вещей, которые серьезно обсуждаются в Церкви, из-за которых люди конфликтуют и не могут найти согласия, – это вопросы, не имеющие никакого отношения ко Христу. Какая разница, по большому счету, на каком языке служить? Отменять посты или не отменять? Придерживаться старого или нового календарного стиля богослужения? Ведь это как мебель расставить – неважно, где и как она будет стоять, если в доме есть любовь. А если нет любви, как мебель ни ставь, она будет красива только для гостей. Так и здесь: мы обсуждаем внутри церковного сообщества массу очень важных вопросов, но почти не говорим о самом главном – о свободе и любви.
Потребность в них – совсем не абстракция. Их отсутствие приводит к страшным последствиям.
Был один случай в церковной практике в Вятке, когда умер старый архиерей и ему на смену пришел новый. И у него по каким-то причинам сразу не сложились отношения с помощником предшественника. Его обвинили в махинациях. То ли новый архиерей предпочел на хозяйственные должности ставить своих людей, то ли у того священника и правда были какие-то финансовые неувязки, сейчас уже не разберешь. Последний вариант, кстати, совсем не исключен, поскольку, как внутри иной бухгалтерии все устроено, порой не разобраться. Есть вещи, которые со стороны кажутся махинациями, а на самом деле это просто удобная форма вложения церковных денег на нужды прихода. В любом случае тот священник явно не для себя старался, потому что у него самого ничего, кроме епархиальной квартиры, не было.
А с приходом нового начальства начались проблемы. Он один раз пришел к архиерею, другой – его не принимают. Потом начинают выгонять из квартиры и обвиняют в финансовых нарушениях. У него инфаркт, он попадает в больницу. Подлечивается, выходит, опять пытается встретиться с начальством – ничего не получается. Он возвращается домой, снимает крест, напивается и вешается.
Что бы там ни было, но происходит трагедия, погибает человек – и никто не приходит к нему на похороны, никто даже не высказывает обычного сочувствия. Его так и не отпели, поскольку вроде как покончил с собой. Да, самоубийство – великий грех, но сейчас такая жизнь непростая, столько несчастий и драм, что часто священники все-таки дают родственникам разрешение на отпевание. А тут ни в какую. Тридцать лет человек служил верой и правдой, пользовался уважением и одобрением, а сразу после его смерти начинают выходить статьи в прессе о том, что покончивший собой батюшка был алкоголиком и вором. Что, дескать, поделом ему и жалеть его не надо!
Да, возможно, он и оступился, возможно, что-то сделал не так, но почему же надо сразу отворачиваться и с таким энтузиазмом затаптывать человека ногами? Какое же это милосердие и человеколюбие? О какой любви тут может идти речь? И это не просто какой– то один вопиющий случай, это результат работы огромного бездушного механизма, в который мы вкручены, словно винтики.
Церковь – это огромный организм. Часть церковных людей заряжена на социальное служение. Другая часть занимается катехизацией. Кто-то поставлен на миссионерство. Кто-то на хозяйство. Кто-то еще на что-то. Огромный фронт самых разных работ. Но если в деятельности людей Церкви нет понимания идеи свободы и любви, то все это становится сектантством. Или Церковь превращается в армию, ряды которой должны постоянно пополняться, «солдат» необходимо строить в затылок, и все силы пускать на то, чтобы эта масса правильно мыслила, правильно говорила и наставляла общество на соответствие тем или иным, в данном случае религиозным, стандартам.
Это не Евангельская Церковь. Это Церковь советская.
Что сегодня нужно, так это обратить внимание на самих себя. Прежде всего это касается священника и его паствы. Мы же все-таки не организация, созданная по принципу совместной деятельности. Всегда и везде самое главное, в чем нуждается человек, – это потребность любить и быть любимым. Он приходит в церковь в поисках любви, приходит, когда ему недостает этой любви, не только в личном, но и в широком смысле, когда он хочет ощутить, что Бог рядом и он любит его. Человек жаждет быть понятым и услышанным, а вместо этого первым делом сталкивается с организацией и порядком, с необходимостью соблюдения и исполнения ритуалов. Не научив его главному, не дав ему глотка свободы, его опять учат соответствовать, делать, как надо, как делают все. И ведь не скажешь, что это неправильно, что не надо учиться молиться, не надо поститься и соблюдать обряды. Все это правильно и важно. Но может показаться, что это и есть самое главное в Церкви.
На какое-то время человека, только пришедшего в Церковь, соблюдение обрядов и правил способно увлечь: все-таки новая жизнь, новые люди, новая система отношений, он невольно будет знакомиться со всем этим, осваиваться, втягиваться. Но велика вероятность, что вскоре он почувствует лишь пустоту и разочарование. Потому что ритуалы и обряды, лишенные смысла и чувствования, окажутся пустыми. Человек уйдет или начнет играть в игры. На этот раз религиозные. Многие боятся сегодня прийти в Церковь, потому что им кажется, что Церковь только закабалит их, но не даст ни понимания присутствия в их жизни Христа, ни свободы, ни счастья, ни любви.
О счастье отдельный разговор.
Я помню, как ездил однажды в Америку к своим друзьям, с которыми не виделся много лет. Они обосновались в Майами, мы с ними отдыхали, замечательно проводили время, и вот наступает воскресенье, мне надо идти в храм. Я попросил друга отвезти меня в ближайшую православную церковь. Долго искали, наконец нашли, я пошел на службу, а друг остался ждать меня на улице. Когда служба закончилась, мы сели с ним в машину, он помолчал, а потом спрашивает: «А почему люди такие странные выходят из храма?» Я удивился: «В смысле?» А он: «Да лица у всех какие-то тяжелые и злые. Вы что такого там делаете, что они потом такими смурными становятся?» Такое свидетельство со стороны. Люди, посещая храм, не ощущают ни радости, ни подъема. У них нет такой задачи. Они не приучены радоваться. Для них все очень серьезно. Это не удовольствие, а еще одно задание, дело такое – сходить в церковь.
Поэтому-то я уверен, что в известном смысле ритуалы и исполнения обрядов вторичны. Главное – это чувствование. Ощущение сопричастности чему-то важному, необходимому и радостному в жизни человека. Ведь когда ты приходишь в Церковь и окунаешься в атмосферу любви, когда тебя встречают улыбками, это же и правда приятно. Человек раскрывается в таких обстоятельствах. Ему хорошо, легко и спокойно. Конечно, дисциплина и самоорганизация важны. Но они не должны стоять на первом месте. Иначе вера подменяется системным мышлением. А это симулякр.
Я уже много лет общаюсь с людьми, приходящими в Церковь. И когда наблюдаешь за ними, за их жизнью, за их горестями и радостями, слушаешь, о чем они говорят, что их волнует, чего они ищут, начинаешь очень остро понимать, что Церковь не должна терять человеческой составляющей. Все-таки, как мы уже говорили, это богочеловеческий организм. А мы все Божественное ритуализировали, а от человеческого решили просто отказаться. Слишком сложно оказалось принимать все греховное и несовершенное, что в нас есть. Проще поступить, как в свое время интеллигенты поступили с культурой, решив сбросить ее «с корабля современности» и сделать вид, что ничего «неподобающего» не было, нет и не будет. Так же просто закрыть вопрос и с противоречиями природы человека, предпочитая держаться от его греховности, а в конечном счете – и от него самого, подальше.
А если бороться с несовершенствами, то через культивирование чувства вины. Это вообще очень характерная особенность нашего времени. Виновны все. Все под подозрением.
Пример из церковной жизни. У нас очень оживленные споры ведутся вокруг проблемы подготовки к причастию: как часто можно причащаться христианину? Существует масса фундаментально настроенных священников, которые считают, что причащаться следует как можно реже и готовиться к причастию как можно суровее. И когда другие священники говорят о том, что причащаться нужно и можно каждую неделю, они возмущаются – как же так, без поста-то?! А вот так, без поста! У нас и так в церковном году постных дней больше, чем не постных. Но противники такой идеи считают, что человека все время надо в рамках держать. Что он обязательно будет Бога обманывать, и его надо постоянно прижимать к ногтю, воли не давать, ограничивать во всем и постоянно напоминать, что он ничтожество и сволочь. И никто не задумывается, что от такого отношения развивается лишь чувство вины, а не желание стать лучше.
