Текст книги "Убийство в доме тетушки Леонии"

Автор книги: Эстель Монбрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Глава 18

Ферму Тесандье и в самом деле оказалось непросто найти, несмотря на карту и объяснения словоохотливой хозяйки кафе «У вокзала». Два раза переехав через автостраду, профессор Вердайан свернул наконец на местную дорогу, но слишком быстро для того, чтобы Жизель смогла разобрать ее номер на километровом столбе. Потом он съехал на какую-то тропинку, показавшуюся ему правильной и приведшую их на берег грязного пруда, где меланхоличные вороны, черными гроздьями усыпавшие голые ветви тополей, громко протестовали против подобного вторжения.

Разбрызгивая грязь, профессор Вердайан из последних сил развернул машину и поехал в обратную сторону, в северном направлении, свернул на другую тропинку, поразительно похожую на предыдущую, заведшую их в другой тупик – к заброшенному сараю, на болтающейся двери которого было горделиво выведено: «Частная собственность. Не входить».

– Черт возьми, где мы находимся? – взорвался профессор. – Карта совершенно бесполезна, если по ней нельзя отличить одну дорогу от другой.

Нельзя сказать, чтобы Жизель безупречно ориентировалась на местности, но она немного знала эти края и рассудила, что лучше всего будет вернуться к развилке национальной дороги, чтобы уже оттуда искать второй перекресток, обозначенный на рисунке, служившем им планом.

Покружив – вещь парадоксальная в этом районе, где все порезано на прямоугольники и квадраты, – еще с полчаса, они наконец выехали на пересечение трех проселочных дорог, где старый деревянный щит указывал направление на Ламус.

– Мы вот здесь, – осторожно предположила Жизель, тыча пальцем в синий крестик на разложенной у нее на коленях карте.

– Я и сам вижу, – неискренне ответил профессор.

И, в последний раз нажав на газ, так что чахлая рощица затрепетала, он двинулся в направлении редких обиталищ, ярко-красные крыши которых напомнили Жизель игрушечные домики, которые продают и покупают в игре в «Монополию».

Сама ферма состояла из двух глинобитных строений и огромного амбара. Когда профессор и Жизель выходили из машины, посаженная на цепь фламандская овчарка грозно залаяла. В ту же минуту дверь одного из строений отворилась, на пороге появилась девочка в синем фартучке, с торчащими в разные стороны косичками, и властно прикрикнула на собаку:

– Шани, замолчи! Альбера разбудишь.

С одного взгляда она оценила изящные туфли молодой женщины и полосатый костюм ее спутника и с комичной серьезностью ребенка, облеченного доверием взрослых, констатировала:

– Вы из города.

– Из Парижа, – уточнил профессор Вердайан без намека на улыбку. – Это ферма Тесандье?

– Да, – подтвердила она. – Вы из страховой компании?

– О нет. – Профессор Вердайан был слегка сбит с толку апломбом этой молодой особы. – То есть… Мы хотели бы поговорить с Альбером.

– Брата нет дома, – твердо произнесло дитя, отводя глаза и теребя уголок фартука.

– Но ты только что сказала собаке…

Поняв всю абсурдность этих слов, профессор Вердайан осекся.

Жизель решила вмешаться, спросив как можно мягче:

– Как тебя зовут?

– Элоди, – ответила малышка.

– Какое красивое имя, Элоди. Как музыка. Твоих родителей, наверное, нет дома?

Элоди поколебалась немного, покачала головой и наконец произнесла:

– Они в Курвиле.

И, как заученный урок, быстро добавила:

– Они скоро вернутся.

– А почему ты не в школе? – ласково удивилась Жизель.

– Это все потому, что у меня была свинка, – объяснила девчушка, заставив профессора Вердайана сделать шаг назад. – А вчера ночью у меня был приступ астмы из-за…

Раздраженный всеми этими прелиминариями и не имея ни малейшего желания выслушивать весь перечень детских болезней в семье Тесандье, профессор решил форсировать события и строго прервал ее:

– Нам очень важно поговорить с Альбером. Мы можем войти?

Личико Элоди тут же замкнулось, и она готова была укрыться за дверью, если бы Жизель не сохранила присутствия духа и не помахала у нее перед носом самым древним искушением:

– Хочешь конфетку?

Она вытащила из сумки коробочку кисловатых пастилок и сняла золотистую крышку. Сообщив: «Мне больше нравится Карам бар», – Элоди двумя перепачканными в чернилах пальчиками осторожно взяла зеленый шарик, надеясь, что он окажется мятным, – сначала поколебавшись между двумя красными, про которые она никак не могла решить, какие они – вишневые или малиновые.

– Можешь взять всю коробку, – сказала Жизель, тронутая самообладанием, которое проявила девчушка в этом поистине корнелевском для ребенка выборе.

Ее щедрость была вознаграждена радостной улыбкой и неожиданно последовавшим разрешением:

– Вы можете войти.

Не веря своим ушам, слегка уязвленный успехом, которого так легко добилась Жизель, профессор Вердайан процедил сквозь зубы: «Вам надо было писать диссертацию по детской психологии, мадемуазель Дамбер», – и направился к двери.

– Не вы. Мадемуазель, – было сказано ему не терпящим возражений тоном.

Профессору Вердайану достало ума расслышать в решительном голосе Элоди непреклонное упрямство оскорбленного ребенка, и он капитулировал, сказав Жизель:

– Я буду в машине. Приходите, когда…

– Естественно, – чуть поспешно согласилась молодая женщина, следуя за Элоди на кухню.

Освещенная двумя окнами, где на подоконниках пышно цвела поздняя герань, большая комната, в которой очутилась Жизель, явно была сердцем всего дома. В центре стоял огромный дубовый стол, окруженный восемью плетеными стульями. Старую раковину оживлял фриз из белых и синих фаянсовых плиток, а обыденность кухонных приборов скрадывалась на фоне огромного каменной кладки камина, где, потрескивая, полыхали дрова. Вкусный запах горячего хлеба пропитал все вокруг, и на вопрос «Хотите кофе?» Жизель, не раздумывая, ответила утвердительно.

Элоди открыла стенной шкаф, достала чашку и жестянку с сахаром, вынула ложечку из ящика и водрузила все это на стол, после чего старательно наполнила чашку до краев черной жидкостью из поющего кофейника.

– Спасибо, – поблагодарила Жизель. И добавила с заговорщицкой улыбкой: – Надо оставить немного Альберу.

Девочка ответила ей такой же улыбкой и прошептала:

– Он спит. Я его охраняю.

«От чего?» – невольно подумалось Жизель.

– Он болен?

– Это был несчастный случай, – объяснила Элоди, нахмурив тоненькие бровки над карими, напоминавшими беличьи, глазами. – Мама дала ему успокаивающий отвар.

Именно в этот момент взгляд Жизель случайно упал на рисунок, который Элоди, вероятно, закончила бы, не помешай ей тявканье собаки. Человек в маске, весь в черном, в пучке ярко-желтых лучей угрожал длинным кинжалом кому-то, простертому у его ног. На заднем плане виднелись колеса перевернутого красного мотоцикла, тонкий серп луны и пара звезд. Неожиданно на Жизель снизошло озарение, и она интуитивно поняла, в чем дело.

– Ты очень хорошо рисуешь, Элоди, – произнесла она, стараясь, чтобы ее голос звучал естественно. – Это Альбер? – спросила она, пальцем указывая на поверженного.

– Да, – призналась девочка. – Только это секрет. Он боится, что человек в черном его убьет. Я слышала, как он рассказывал всю эту историю Кристиану сегодня ночью.

– Кристиану? – непонимающе повторила Жизель.

– Это мой другой брат, он работает в Шартре, – лаконично пояснила Элоди, добавляя к рисунку еще несколько серебристых звезд.

Жизель почувствовала, что бледнеет, – внезапно ее окатила волна страха. Самые дикие мысли зароились у нее в голове, и ей пришлось сделать немалое усилие, чтобы сохранить видимость спокойствия под вновь обращенным к ней доверчивым взглядом Элоди. Она через силу улыбнулась, ни за что на свете не желая, чтобы этой способной к рисованию серьезной маленькой девочке передалась хотя бы толика ее страхов. А в рисунке Элоди, безусловно, были и талант, и юмор – в композиции, в подборе цветов, в явной пародии на героев фильмов. И, как все великие художники, девочка сумела по-своему передать ощущения другого человека. Ужас, пережитый ее братом в момент нападения, был живо передан несколькими штрихами и как по волшебству сообщался зрителю. Жизель ни секунды не сомневалась, что несчастный случай связан с исчезнувшими тетрадями. Внезапно она поняла, что и сами злополучные тетради как-то связаны с убийством Аделины Бертран-Вердон. Убийцей был этот человек – помесь Зорро, Бэтмана и Фантомаса, слитых в единого отрицательного героя силой воображения младшей сестры Альбера! Вдруг совершенно необъяснимым образом лицо Гийома Вердайана проглянуло сквозь черную маску. Ведь, если подумать, он не был так уж удивлен, когда она рассказала ему о тетрадях 1905 года, а настойчивость, с какой он предлагал подвезти ее в кафе «У вокзала», выглядела подозрительной. Равно как и «блуждание» по деревенским проселкам… чтобы показать, что он совершенно не знает дороги на ферму Тесандье. От этого предположения у Жизель мурашки побежали по спине. Если оно подтвердится, то они все трое в опасности – и она, и Альбер, и Элоди.

– Вы устали? – спросила Элоди своим звонким голосом в тот самый момент, когда раздались три нетерпеливых удара в дверь.

– Не отвечай, – инстинктивно приказала Жизель. – Пойдем к Альберу. Быстро…

Ее голос прозвучал так требовательно, что Элоди повиновалась, не задавая вопросов. Они вышли из жарко натопленной кухни и очутились в длинном коридоре, в конце которого оказалось несколько закрытых дверей. Элоди постучалась в последнюю, настойчиво повторяя:

– Альбер! Альбер!

Не получив никакого ответа, она повернула ручку двери, и та неожиданно легко открылась. В комнате молодого человека был самый настоящий бардак, дополненный стойким запахом теннисных туфель, а стены в равных пропорциях были залеплены постерами с рок-певцами и красотками в бикини в вызывающих позах. Постель смята и пуста, окно открыто – Альбер смылся.

– Ох, – только и могла сказать Элоди, хватая Жизель за руку. – Он сбежал!

Они обменялись растерянными взглядами, но у них не оказалось времени на раздумья, так как тут же послышался приглушенный, но прекрасно различимый характерный звук выстрела.

Обезумев, Элоди вырвала свою руку из цепких пальцев Жизель и с криками «Альбер! Альбер!» бросилась на улицу, несмотря на безуспешные попытки молодой женщины удержать ее.

Они одновременно выбежали во двор, где их ожидал трагикомический спектакль. Под аккомпанемент яростного лая Шани, который дергал свою цепь и выказывал все симптомы бешенства, диалог глухих завязался между Гийомом Вердайаном, стоявшим с поднятыми руками возле своего автомобиля, и рыжим молодым человеком с мертвенно-бледным от ярости лицом, державшим профессора под прицелом охотничьего ружья, выкрикивая, что уж во второй раз его не удастся застать врасплох.

– Второй раз? – в отчаянии пытался встрять профессор. – Второй раз? Что вы хотите этим сказать? Я вас ни разу в жизни не видел!

– Ах вы меня никогда не видели, – усмехнулся Альбер.

И, заметив появившихся на пороге Жизель и Элоди, испуганно крикнул:

– Лоди, иди-ка сюда!

Разрываясь между противоречивыми чувствами, устрашенная очевидной яростью своего брата, Элоди по очереди оглядела Жизель, Гийома Вердайана и Альбера и, не в силах уяснить происходящее, разразилась плачем.

– Лоди, не бойся, иди сюда, – повторил Альбер. И прорычал в адрес Жизель, указывая концом карабина на профессора Вердайана: – А вы сюда, рядом с ним.

Жизель легонько сжала плечо Элоди и подтолкнула ее вперед, сказав с ободряющей улыбкой:

– Делай, как говорит твой брат.

А сама встала рядом с профессором Вердайаном, который без обиняков сообщил ей, что они попали в лапы психа.

– Этот молодой человек сумасшедший! Буйнопомешанный, – бормотал он себе под нос.

– Я не думаю, – сказала Жизель вполголоса.

– Тогда как вы объясните…

– Хватит трепаться, – прервал их Альбер, успокоенный тем, что Элоди теперь в безопасности. – Я хочу знать, как вы меня нашли и что вам от меня нужно.

– Это все по моей вине, – поспешила объяснить Жизель. – Это из-за моей сумки…

– А! Так это из-за вашей сумки этот тип чуть не убил меня вчера вечером! – вскричал он, размахивая ружьем. – Что же там, в вашей сумке, – золотые слитки?

Означенный тип даже не пикнул. Жизель отрицательно покачала головой. Элоди заныла:

– Альбер…

– Как подумаю, что взял эту чертову сумку, чтобы угодить Эмильене, – неистовствовал молодой человек. – И к тому же хозяева этого не одобряют – у нас не камера хранения для посетителей.

– Так это ваша хозяйка объяснила нам, как вас найти, – вставила Жизель. – Она нарисовала нам план. Я могу вам показать, он в машине.

– Не двигайтесь! – заорал Альбер, указательный палец которого все еще покоился на спусковом крючке. – Лоди, пойди посмотри.

Девочка повиновалась, обошла машину и нашла на переднем сиденье бланк с шапкой «У Германтов», на котором был набросан приблизительный план окрестностей.

– Это правда, Альбер! – крикнула она и шепнула совсем тихо, обращаясь к Жизель: – Вы не бойтесь, на самом деле он совсем не злой.

– Я прошу прощения за то, что невольно стала причиной ваших неприятностей, – извинилась молодая женщина. – Но в этой сумке находятся бумаги, очень важные для моей работы, и вы единственный…

– Ну так сейчас ваши бумаги, верно, уже в Италии!

– В Италии? – повторили хором Жизель и профессор Вердайан.

Видя их крайнее и совершенно искреннее изумление, Альбер слегка опустил ствол и описал в деталях – уже во второй раз, но на этот раз сила была на его стороне – то, что, вероятнее всего, произошло с вышеупомянутой сумкой. По мере того как он говорил, было заметно, как успокаивается и обретает бодрость духа профессор Вердайан, тогда как Жизель, напротив, все больше и больше отчаивалась. Когда молодой человек закончил, она потеряла контроль над собой и разрыдалась, как Элоди несколькими минутами раньше. «Как из ведра, – прошептал ветер насмешливым голосом Ивонны. – Как из ведра».

– Смотри, что ты наделал, Альбер, – возмутилась Элоди.

Издали донесся шум подъезжавшей машины.

– Сматывайтесь! – внезапно решил молодой человек, опустив ружье. – И чтоб я вас больше не видел!

– Мы можем подать жалобу, – пробурчал профессор Вердайан достаточно громко, чтобы быть услышанным, как только почувствовал себя в безопасности за рулем.

– Подождите минутку, – попросила Элоди и стрелой метнулась в открытую дверь кухни, откуда вылетела через две секунды, сжимая в руках листок бумаги. И, протянув Жизель через опущенное стекло свой рисунок, она расплылась в удовлетворенной улыбке: – На память…

Соседям, приехавшим узнать, что стряслось, Альбер спокойно объяснил, что стрелял в воздух, чтобы разогнать стаю ворон. На их шутливые расспросы о том, что же привело сюда парижан, он только и отвечал: «Черт их принес!»

Шани одобрительно потявкал несколько раз, перед тем как залезть в свою конуру, вознагражденный трижды повторенной похвалой «хороший песик» и скупыми ласками своего хозяина, обычно мало склонного к подобному проявлению чувств.

В машине Жизель хранила молчание. Она едва ли заметила старенький фургон, с которым они разминулись на выезде, знак «стоп», который профессор проигнорировал, мотивчик, который он бессознательно и нервно напевал, не разжимая губ, изображая равнодушие преодолевшего все трудности стоика. Она не могла думать ни о чем, кроме утерянных, и на этот раз, видимо, безвозвратно, тетрадей… И о том, что это для нее значит. Поэтому она была застигнута врасплох, когда Гийом Вердайан внезапно притормозил, свернул на неасфальтированную дорогу, остановился посреди поля и без всяких околичностей заявил, прикуривая сигарету:

– Пришло время нам договориться, мадемуазель Дамбер.

Глава 19

Когда комиссар Фушру и инспектор Джемани вошли в жандармерию, сидевший за письменным столом аджюдан Бернар Турнадр что-то с бешеной скоростью строчил в блокноте, левым плечом придерживая телефонную трубку. Он поднял глаза и, заметив вошедших, с облегчением произнес:

– А вот и они.

И жестом подозвал Жан-Пьера Фушру.

– Лаборатория…

Голос в трубке официальным тоном резюмировал первые результаты вскрытия Аделины Бертран-Вердон. Смерть наступила вчера около одиннадцати часов вечера. Она была мгновенной, от сильного удара в правый висок, нанесенного человеком того же роста, что и жертва, или выше, гипсовым предметом. В организме жертвы были обнаружены следы большого количества снотворного, вероятнее всего хальсиона, вкупе с различными антидепрессантами и достаточно большой дозой алкоголя. Справа вдоль шеи и на левом запястье найдены следы шелушащейся кожи. Больше ничего интересного не найдено, кроме следов прерванной беременности и шва от аппендицитотомии двадцатилетней давности. Группа крови – первая отрицательная. Если нет других вопросов, то письменный отчет будет отправлен незамедлительно.

– Прекрасно, благодарю вас, – ответил комиссар Фушру, кладя трубку. И, повернувшись к аджюдану, добавил: – Предварительные заключения доктора Менадье подтвердились. Позвольте мне представить вам инспектора Джемани…

Словно не заметив удивления, на мгновение вспыхнувшего в глазах Бернара Турнадра, Лейла дружески протянула ему руку, в то время как ее начальник рассказывал о дальнейших действиях:

– Я попросил Жизель Дамбер прийти сюда в час дня. А так же профессора Вердайана для дачи показаний. Вы поможете нам составить протокол?

– Конечно, господин комиссар. Дюваль в вашем распоряжении. Он у нас самый одаренный по части машинописи. Как видите, оборудование у нас не самое современное, – усмехнулся аджюдан, не без раздражения взглянув на механическую пишущую машинку.

В этот момент, размахивая листком голубой бумаги, в здание жандармерии ворвался профессор Рейнсфорд.

– О, комиссар, наконец-то я вас нашел, – задыхаясь, с упреком вымолвил он. – Я только что получил телеграмму от брата, срочно вызывающего меня в Америку. Бабушка при смерти…

– Я вам очень сочувствую, – учтиво ответил Жан-Пьер Фушру, читая телеграмму: «Бабушка при смерти. Скорее приезжай домой. Боб». – Ваша бабушка больна уже давно?

– Несколько месяцев назад у нее был приступ, и я очень за нее волновался, господин комиссар. Должно быть, как я и опасался, ее состояние ухудшилось…

– Вероятно, – согласился Жан-Пьер Фушру. – Я не думаю, что возникнут проблемы с вашим отъездом завтра или – самое позднее – послезавтра.

– Завтра или послезавтра! – возмутился американский профессор. – Но я собирался сейчас же ехать в Париж и первым же самолетом вылететь в Бостон. Я заказал билет на рейс в восемнадцать тридцать!

– Мне очень жаль, но вам придется аннулировать заказ, господин Рейнсфорд. Мы проводим расследование, и я не могу позволить вам, как возможному свидетелю преступления, покинуть страну. Я бы хотел снять с вас официальные показания, когда вам будет удобно. Скажем, сегодня в семь вечера, если хотите…

– Все, что я хочу, – это позвонить в свое консульство! – прорычал красный от гнева, всклокоченный Патрик Рейнсфорд и, неожиданно перейдя на свой родной язык, бурно запротестовал против нарушения его гражданских прав.

– Это ваше право. Почта отсюда через две улицы налево, – любезно сообщил ему непробиваемый представитель французского правосудия.

Как только он вышел, аджюдан Турнадр неодобрительно присвистнул и заметил:

– Вот вам американец, потерявший легендарное британское спокойствие.

– Как вы думаете, убийство было совершено в припадке временного безумия? – спросила Лейла.

– Сумасшедшим? – пошел еще дальше Турнадр.

– Возможно. Судя по обстоятельствам, мне не кажется, что мы имеем дело с предумышленным убийством, – предположил Жан-Пьер Фушру. – Что же касается сумасшествия, то на данный момент все, что мы имеем, – это расстройство, которое Фрейд называл «семейным бредом»: им, похоже, страдала жертва. Сейчас самое главное – это найти орудие преступления.

Он посмотрел на часы и продолжил:

– Мне хотелось бы еще раз осмотреть место преступления. Вы со мной, инспектор?

Лейла кивнула, поднимаясь, а Жан-Пьер Фушру попросил аджюдана задержать Жизель Дамбер, если они опоздают.

Когда они подошли к дому тетушки Леонии, оттуда доносились звуки ссоры между немолодой особой с седыми волосами, собранными в пучок, и прыщеватым невысоким юнцом.

– Но я же вам сказал, мадам Эмильена, что я ее внес, – напрасно настаивал он.

– Кончай врать, Теодор! – последовал суровый окрик. – Вчера утром она была на улице. Я сама видела, когда пришла. Не спорь ты со мной!

– Может быть, она и была на улице вчера утром, но я ее внес накануне вечером, как вы мне сказали. Я даже спросил секретаршу, куда ее поставить, и она велела отнести ее наверх в кабинет, – настаивал он.

– В кабинет! Вот еще новости! Мы же никогда не запираем ее в кабинете. Мы…

Эмильена остановилась на полуслове, завидев двух незнакомцев, покусившихся на ее территорию, и раздраженно сообщила:

– Если вы на экскурсию, так еще рано. Приходите в полтретьего.

– Мы не на экскурсию, – тут же разуверил ее высокий худой господин. – Я комиссар Фушру, а это инспектор Джемани. Вы, наверное, Эмильена Робишу. Это вы обнаружили…

Но Эмильена, к тому времени воспрянувшая духом, не ожидала, что ей так внезапно напомнят об «ужасной находке». Разинув рот от изумления – ну и полицейские нынче пошли! – она произнесла с видом оскорбленной добродетели:

– Я уже давала показания в жандармерии.

– Я прочел их с большим интересом, мадам Робишу, – тотчас заверил ее комиссар. – И я только хотел уточнить у вас некоторые детали, если это вас не затруднит.

– Сейчас не время, – слегка смягчившись, ответила Эмильена. – Надо прибраться внизу перед экскурсией…

И, бросив осуждающий взгляд на Теодора, добавила:

– На молодежь теперь надеяться нечего…

– Если я вам больше не нужен… – начал он.

– Как это не нужен! – возмутилась Эмильена. – С моим-то ишиасом! Очень даже нужен, чтобы внести эту статую. Хотя не сейчас, после экскурсии, – пришлось ей признать. – Возвращайся в пять.

Пока молодой человек откланивался со смущенным «Дамы и господа», счастливый, что так легко отделался, Эмильена возвела очи горе, пожала плечами и вздохнула:

– Ох уж эта молодежь! Все бы им на печи лежать! Вот в мое время…

Неожиданно вспомнив, что находится в присутствии двух представителей закона, она на полуслове оборвала свои ностальгические воспоминания обо всех сдельных работах, выполненных в свое время членами ее семьи.

– Ну, куда пойдем? – бесцеремонно спросила она. – В зал для приемов?

– Конечно, почему бы и нет, – согласился Жан-Пьер Фушру, уже наступая на пятки женщине, без долгих разговоров открывшей дверь в мрачную комнату с двумя книжными шкафами, лопавшимися от изданий переводов Пруста на все возможные языки. Большой круглый стол в центре с разложенными туристическими буклетами, образцами открыток и портретами писателя в детстве, в молодости и на смертном одре играл роль кассы. Маленькое неброское объявление извещало о цене экскурсии, а рядом высилась пачка анкет для вступления в Прустовскую ассоциацию с явной целью сделать из случайного посетителя постоянного члена. На стене рядом с репродукцией «Вида Дельфта» [36]36
  Любимая картина Пруста.


[Закрыть]Вермеера висела картина «Утраченное время», написанная художником, подпись которого была неразборчива и рисковала навечно остаться таковой. По контрасту прекрасные черно-белые фотографии прустовских мест, подписанные Ф.-К.Б., давали ясное представление о том, на что произведения Пруста могут вдохновить самобытного художника.

– «Еще одна вселенная», – вполголоса процитировал Жан-Пьер Фушру, вспомнив слова, слышанные от Марилис. И, вернувшись к происходящему, спросил: – Не могли бы вы нам сообщить, уважаемая мадам Робишу, когда вы видели председательницу в последний раз?

– Видела, – повторила Эмильена. – Вы имеете в виду до… Вы хотите сказать живой… я бы присела, если только можно, – добавила она, усаживаясь на один из шести неудобных стульев, стоявших у стены.

– Я как раз собирался вам предложить, да и мы тоже сядем, – ответил он, делая почти незаметный знак Лейле и направляясь к другому стулу.

– Не то чтобы позавчера я ее видела, – начала Эмильена, успокоенная тем, что они неожиданно уселись таким тесным кружком. – Я зашла во второй половине дня к секретарше, чтоб она сделала мне справку о сверхурочных. По такой-то погоде, да еще все эти приезжие… Я не видела мадам Бертран-Вердон, только слышала… – Эмильена поколебалась. – Мадемуазель Дамбер я тоже не видела. Но я их слышала… Понимаете, я не хотела подслушивать, но… то есть… словом, они ссорились.

– Ссорились, вот как? – не слишком заинтересованно протянул Жан-Пьер Фушру, сделав вид, будто слегка сомневается в только что услышанном.

Лейла узнала один из его любимых маневров и, затаив дыхание, ждала, что Эмильена начнет бурно протестовать.

– У меня нет привычки подслушивать под дверью, – распалялась та. – Но они так громко говорили – как тут не услышишь. Когда я подошла, мадемуазель Дамбер плакала и все твердила: «Это кража».

– «Это кража», вы уверены?

– Да, так она и сказала. А мадам Бертран-Вердон кричала, что подаст на нее в суд за… за что-то на… ция.

– Диффамацию? – догадалась Лейла.

– Да, это самое, за диффамацию, – не останавливаясь, продолжила Эмильена. – А потом говорит: «Бедняжка Жизель, по-вашему, кому поверят: мне или вам?» А мадемуазель Дамбер сказала: мол, как жаль, что мертвые не могут говорить, ох!..

Эмильена резко поднесла руку ко рту, поняв, что могли означать эти слова.

– Я ведь только повторяю то, что слышала… Я не знаю, что там было потом, потому что я подумала, что лучше не приставать к ним сейчас с этими сверхурочными, и ушла.

– То, что вы нам сказали, необычайно важно, – очень серьезно заключил комиссар Фушру. – Возможно, вам придется давать свидетельские показания…

– Ох! – запричитала Эмильена в смятении от самой идеи предстать перед судом. – Я никому зла не желала… Я…

– Мы прекрасно понимаем ваши чувства и благодарим вас за сотрудничество. Мы вызовем вас, только если это будет абсолютно необходимо. Инспектор Джемани даст вам подписать листок бумаги, чтобы не тревожить вас лишний раз и не вызывать в жандармерию. Что-нибудь еще, инспектор?

– Нет, ничего важного, – отвечала Лейла, следуя безмолвно согласованному плану. И, улыбнувшись, обратилась к Эмильене: – Будьте любезны, подпишите здесь, после того как прочтете…

– Да я без очков, – попыталась схитрить Эмильена.

– Если это очки для чтения, может, у меня найдется пара. Хотите, я вам одолжу? – любезно предложила Лейла.

– Можно попробовать, – пробормотала Эмильена.

И, взяв протянутые очки, она с трудом начала читать составленный Лейлой протокол, затем, шмыгнув пару раз носом и покачав головой, расписалась.

– Спасибо, – сказал комиссар Фушру. – Не будем вам больше мешать, правда, инспектор?

– Конечно, – согласилась Лейла. И, повинуясь неожиданному порыву, спросила: – Хотите, мы поможем вам со статуей, о которой вы говорили?

– Да не стоит. Теодор вернется в пять часов. Теперь-то он ее внесет как миленький и уж конечно не в кабинет, с нее же гипс так и сыпется…

Комиссар Фушру и инспектор Джемани обменялись взглядом, в котором сквозили недоверие, надежда и неожиданное ликование. Он осторожно спросил:

– А где сейчас эта статуя?

– На своем месте, посреди сада, потому что Теодор не внес ее в дом, как ему велено было, хоть и врет как сивый мерин! Можете пойти на нее взглянуть, если хотите, у меня других дел полно, – поднимаясь, заключила Эмильена.

Оказавшись перед гипсовой копией очаровательной статуи, выполненной одним из великих скульпторов восемнадцатого века, комиссар Фушру и инспектор Джемани не стали тратить время на восхищение ее грациозно согнутым коленом, изящной линией плеч, чуть тронувшей ее губы улыбкой сфинкса. Они заметили только коричневатые пятнышки на ногах купальщицы – убедительное доказательство того, что перед ними было орудие убийства.

– Надо сейчас же отправить ее в лабораторию, – пробормотал Жан-Пьер Фушру.

– И полагаю, изловчиться собрать отпечатки пальцев у всех присутствующих в самое ближайшее время, – вздохнула Лейла.

– Правильно полагаете, инспектор. За работу…

Через несколько минут под оторопелым взглядом Эмильены бригада из трех экспертов в перчатках со множеством предосторожностей упаковала небольшую статую в кусок белой материи. Они исчезли так же бесшумно, как и появились, оставив посреди клумбы безобразную коричневую дыру.