Текст книги "Записки от скуки"

Автор книги: Ёсида Кэнко-Хоси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

CXLIII

В последнее время люди стали говорить, что, так как появилось много мест, где лечат прижиганием, пятна от него можно увидеть даже на синтоистских богослужениях. О таких вещах ничего не сказано в Законоположениях.

CXLIV

Если, делая прижигания человеку старше сорока, не прижгут ему коленные впадины, у него случаются головокружения. Нужно их непременно прижечь.

CXLV

Нельзя нюхать панты, прикасаясь к ним носом. Говорят, что там есть маленькие насекомые – они вползают в нос и истачивают мозг.

CXLVI

Обычно говорят: «Человек, вознамерившийся приобщиться к искусству, не должен посвящать необдуманно в это других, пока еще не может делать своего дела хорошо, Когда тайком, обучаясь с усердием, добьешься своего и выдвинешься, тебя премного вознесут». Однако же люди, которые так рассуждают, как правило, не способны обучиться ни одному виду искусства.

Если человек еще с той поры, когда он совершенно неопытен, придет к тем, кто искусен, и, не стыдясь ни поношений, ни насмешек, невозмутимо станет упражняться, совершенствуясь,– то пусть даже и не дано ему врожденного таланта,– когда он проведет годы, день ото дня более искушаясь в своем деле и не проявляя к нему небрежения, в конце концов он достигнет более высокой ступени умения, нежели одаренные, но небрежные, добьется признания как человек высокого достоинства и удостоится несравненного имени.

Даже искуснейшие мастера Поднебесной поначалу и сносили толки о несовершенстве, и страдали немалыми изъянами. Однако люди эти были неукоснительны в установлениях Пути, почитали их и сдерживали свои прихоти,– вот они и стали всемирными учеными и наставниками несметного множества людей. Так бывает всегда, и от выбора поприща это не зависит.

CXLVII

Некто сказал так:

– Искусства, в которых мастерство не достигнуто и к пятидесяти годам, следует оставить. Тут уже некогда усердно трудиться. Правда, над тем, что делает старец, люди смеяться не могут, но навязываться людям тоже неловко и непристойно. Но что благопристойно и заманчиво – это, начисто отказавшись от всяческих занятий, обрести досуг. Тот, кто проводит свою жизнь, обременившись житейской суетой, тот последний глупец. Если что-то вызывает ваше восхищение, нужно бросить это, не входя с головой в постижение предмета, едва только вы узнаете смысл его, пусть даже понаслышке. Но самое лучшее – это бросить занятия с самого начала, когда еще не появилась тяга к предмету.

CXLVIII

У высокомудрого Дзёнэна из храма Сайдайдзи была согбенная спина, совершенно седые брови и вид, воистину говорящий об обилии добродетелей. Однажды старца пригласили ко двору. При взгляде на него господин Внутренний министр Сайондзи воскликнул:

– О, какой благородный у него вид! – и проникся к монаху благоговением.

Заметив это, князь Сукэтомо сказал:,

– Это все из-за преклонного возраста.

Как-то после этого Сукэтомо притащил лохматую собаку, страшную, тощую и облезлую от старости, и поволок ее к министру, говоря:

– Ну чем у нее не благородный вид?

CXLIX

Когда арестовали монаха, в миру Тамэканэ-но-дайнаго-на, и в оцеплении воинов препровождали в Рокухара х, где-то в окрестностях Итидзё его встретил князь Сукэтомо. Он изволил промолвить:

– Завидная участь! Именно такие воспоминания об этом мире хочется иметь.

CL

Однажды тот же Сукэтомо укрывался от дождя в воротах Восточного храма. Там собралось много нищих, у которых были уродливо скрючены, искривлены или вывернуты руки и ноги. Увидев этих людей, он было подумал: «Это – диковины, каждая из которых не имеет себе равных. Они достойны всемерного восхищения».

Однако по мере того, как вельможа всматривался в калек, исчезал и его интерес к ним, и он, вдруг почувствовав глубокое отвращение, подумал: «Люди должны выглядеть обычно, а не казаться диковинами»,– и ушел домой. После этого он потерял интерес и к своим насаждениям, решив: «В наше время стараться из любви к садовым деревьям скручивать и надламывать ветки, чтобы придать им причудливые формы и тем тешить свой взор,– это все равно что питать пристрастие к любованию такими вот калеками», и приказал вырвать и выбросить вон все деревца, посаженные в горшках. И это тоже поступок похвальный.

CLI

Человек, который собирается следовать мирским обычаям, прежде всего должен знать, что такое подходящий случай. Дело, предпринятое в неподходящий момент, душе людей претит, слышать о нем противно, и оканчивается оно ничем. Такие моменты надо уметь угадывать. Подходящего случая нельзя выбрать лишь для болезни, для рождения ребенка и для смерти. Здесь хоть и знаешь, что случай неподходящий, дела не остановишь.

Истинно великие события, знаменующие такие переме-ны, как рождение, жизнь в этом мире, тяжкий недуг и смерть, подобны бурной реке, что течет, затопляя берега. Они не задерживаются ни на миг, а надвигаются и приходят неотвратимо.

Поэтому, когда ты задумаешь непременно свершить некое дело – духовное или мирское, нельзя говорить о подходящем случае. Здесь не место колебаниям, здесь не годится топтаться в нерешительности.

Никогда не бывает так, чтобы лето наступало после того, как пройдет весна, а осень приходила, когда кончится лето. Весна в своем разгаре уже рождает признаки лета, уже с лета подступает осень, а осенью, когда делается холодно, среди десятой луны наступает «малая весна», зеленеет трава, сливы покрываются бутонами.

Так же и с листопадом: почки распускаются не после того, как облетит листва,– лист опадает лишь тогда, когда его выталкивает вылезающая из-под него почка. Приветствующие ее силы поддерживают почку изнутри, поэтому ожидаемый черед наступает скоро.

А взаимная смена рождения, старости, болезни и смерти случается и того скорее. У четырех времен года тоже есть свой установившийся черед. Только смерть не ждет своего череда. Впереди смерть никогда не подходит, она всегда наседает сзади. Люди все знают, что на свете бывает смерть, но приходит она негаданно, когда ее не ждут так скоро. Сколь далеко ни простирается в открытое море сухая отмель, но и ее скрывает приливная волна, отхлынувшая вдруг от берега.

Так заведено, что для проведения пиршества по случаю назначения министра испрашивают соответствующее помещение. Левый министр из Удзи устраивал его в Павильоне трех восточных дорог. Поскольку он обратился с просьбой о том помещении, где находилась резиденция, его величество изволил отбыть в другое место.

Даже если бы министр не был родственником матушки государя, он поступил бы так же. Говорят, существует старинный обычай испрашивать помещение монашествующей императрицы.

CLII

Когда берешь кисть, хочется что-нибудь написать; когда берешь музыкальный инструмент, хочется извлечь из него звук. Когда берешь рюмку, думаешь о сакэ; когда берешь игральные кости, думаешь, как их бросить. Обстоятельства непременно рождают стремления, поэтому не следует даже на короткое время предаваться нехорошим забавам.

Если мельком взглянуть на одну какую-нибудь фразу из учения мудрецов, то в поле зрения невольно попадает текст до и после нее. Случается, что благодаря этому мы вдруг исправляем многолетнюю ошибку. Разве узнать бы нам о ней, если бы мы теперь на минутку не раскрыли этого писания? Следовательно, есть польза от такого соприкосновения.

Пусть даже ничуть не пробуждается твое сердце, но если ты, находясь пред Буддой, возьмешь четки и сутры, то, как бы нерадив ни был ты, все равно сам по себе настроишься на добрые поступки, как бы смятенна ни была твоя душа; если ты сядешь на веревочное ложе, все равно, не думая ни о чем, должен будешь достигнуть отрешенности.

Восприятие явления и сущность его – это не две абсолютно разные вещи. Если не отклоняешься от Пути во внешних проявлениях, в тебе непременно созревает способность проникновения в истину. Неверия выражать нельзя. Надо положиться на этот закон и уважать его.

CLIII

– Как вы понимаете «выплескивание со дна бокала»? – спросил меня один человек.

– Это называют гёто – «сгуститься на дне». Очевидно, имеется в виду выплеснуть то, что сгустилось на дне бокала,– ответил я, но собеседник возразил на это:

– Нет, это не так. Здесь гёто – «рыбный путь»: оставить в бокале немного влаги, чтобы омыть его края, которые прикладывают к губам.

CLIV

– То, что мы называем минамусуби зовется так потому, что плетение нитей в нем похоже на раковину мина сказал мне один знатный человек.

Говорить нина неверно.

CLV

Пожалуй, нехорошо, когда вместо «прикреплять на воротах табличку» говорят «прибивать». Чиновник второго ранга – дюнах Кадэнокодзи говорил: «Прикреплять табличку».

Нехорошо также, пожалуй, когда говорят «сколотить помост» для зрелищ. Обычно скажут «сколотить навес», а о помосте следует говорить: «устроить помост».

Плохо также звучит «жечь тома». Лучше сказать «заняться гома» или «совершать гома».

– Неправильно в слове гёбо слог бо произносить глу-хо, как хо. Он произносится звонко,– говорил настоятель храма Чистого Покоя М.

В обыденной речи такого рода ошибок встречается много.

CLVI

Одни говорят, что цветение вишен начинается через сто пятьдесят дней после зимнего солнцестояния, другие – на седьмой день после весеннего равноденствия, однако большей частью оно падает ровно на семьдесят пятый день от начала весны.

CLVII

Монах-служка при храме Повсюду Сияющего долгое время подкармливал на пруду диких гусей. Однажды, насыпав приманки до внутренних помещений пагоды, он открыл одну из ее дверей и, после того как туда набралось несчетное множество птиц, вошел к ним сам, притворил дверь и бросился ловить и умерщвлять их.

Страшный гвалт, поднятый гусями, услышал мальчик, косивший поблизости траву. Он сообщил об этом людям, и, когда из деревни прибежали и ворвались в пагоду крестьяне, они увидели, что в самую гущу отчаянно хлопавших крыльями больших гусей затесался молодой монах, который хватал их и откручивал им головы.

Монаха этого схватили и прямо с места отправили в сыскной департамент. Там его бросили в тюрьму, приказав повесить себе на шею всех убитых им птиц.

Это было во времена, когда управляющим департаментом был Мототоси-дайнагон.

CLVIII

Вопрос о том, писать ли иероглиф тай из сочетания тайсё с точкой или без точки, явился как-то предметом спора между чиновниками из ведомства Темного и Светлого начал. Монах, в миру Моритика, сказал тогда:

– У канцлера Коноэ б имеются записки, начертанные на обратной стороне гадательного текста кистью самого Ёси-хира. Там этот знак написан с точкой.

CLIX

Встретившись друг с другом, люди не молчат ни минуты, непременно находят слова. Но если послушаешь их разговоры – большей частью это бесполезная болтовня. Мирские пересуды, похвалы и хула ближнего – и себе и другому приносят много вреда, мало толку. Когда двое болтают вот так, ни тот, ни другой в душе своей не подозревают, что это занятие никчемное.

CLX

Неприятно, когда жители восточных провинций смешиваются со столичными, когда столичные жители отправляются в восточные провинции делать карьеру и еще когда служители Ясного и Тайного учений, расставшись с исконными храмами, исконными горами, отступают от своих обычаев и смешиваются с мирянами.

CLXI

Когда я наблюдаю дела, которыми поглощены люди, они напоминают мне статую Будды, вылепленную весенним днем из снега, для которой изготавливают украшения из золота, серебра, жемчуга и яшмы и собираются воздвигнуть пагоду. Можно ль будет благополучно установить эту статую в пагоде, если ждать, пока пагоду построят?

Человеку кажется, что он живет, между тем как жизнь его, подобно снегу, тает у самого своего основания, а человек

еще ждет успеха,– и так бывает очень часто.

CLXII

По-моему, это очень плохо, хотя обычно так оно и бывает, что человек, посвятивший себя какому-то определенному виду занятий, наблюдая результаты мастерства в чужой ему области, говорит или думает про себя: «О, если бы это было моей стезей, я б не стал смотреть на это вот так, со стороны!» Если ты с завистью думаешь о неведомом поприще, лучше всего сказать: «Ах, как завидно! И почему я не обучился этому?»

Тот, кто спорит с другими, выставляя напоказ свой ум, подобен рогатому животному, что угрожающе наклоняет рога, и клыкастому хищнику, что обнажает стиснутые клыки. Для человека же добродетелью является не чваниться достоинствами и ни с кем не вздорить. Обладать чем-нибудь, дающим превосходство над другими,– большой порок. Человек, считающий, то он выделяется среди других тем, что высокороден, или тем, что превосходит их талантами, или тем, что славен предками,– даже если он никогда не говорит об этом вслух, – в душе совершает большую провинность. Нужно следить за собой и забыть об этом. Из-за одной лишь спеси люди часто выглядят дураками, подвергаются поношениям, вовлекаются в беду.

Тот, кто действительно, хотя бы на одном поприще, продвинулся вперед, сам ясно представляет свои недостатки и потому, не чувствуя, как правило, в душе удовлетворения, никогда и никому не станет хвастаться.

CLXIII

Когда человек преклонного возраста в какой-нибудь области обладает выдающимися талантами, то в том лишь случае можно считать, что он не зря прожил долгую жизнь, если о нем говорят: «У кого же мы будем спрашивать, когда этого человека не станет?»

Но пусть даже это и так, все-таки и он, не имеющий изъянов, кажется глупым, потому что истратил всю свою жизнь на одно-единственное дело. Лучше, когда он говорит: «Что-то я уже позабыл это».

По большей части бывает так: если человек знает много, но без меры болтает об этом, люди считают, что, пожалуй, за ним особых талантов и не водится. Да и сам он не может не допустить ошибки. А о том, кто говорит: «Я в этом не вполне разбираюсь», всегда думают, что в действительности-то он выдающийся мастер своего дела.

Тем более очень горько слушать, как человек, по положению и возрасту своему не допускающий возражения, с видом знатока говорит о неведомых ему самому ветцах. Невольно думаешь: «Но ведь это же не так!»

CLXIV

– «Такая-то церемония» – подобных слов до времени августейшего правления императора Госага не произносили. Так стали говорить уже в последнее время,– сказал мне один человек.

Однако Укё, дама из свиты монахини-императрицы Кэнрэй, вспоминая о том, как после восшествия на престол императора Готоба она вновь поселилась во дворце, писала: «И хотя ничто не изменилось в церемониях, принятых в свете…»

CLXV

Нехорошо без дела приходить в чужой дом. Но даже если ты пришел по делу, следует возвращаться к себе тотчас же, как только с ним покончено. Когда засиживаешься, становишься в тягость. Если ты много с человеком болтаешь, то и тело утомляешь, и душе не даешь покоя. Тратить время в ущерб всем делам – обоим невыгодно.

Разговаривать с неприязненной миной тоже нехорошо. Если тебе что-то не по душе, сейчас же скажи почему.

Совсем другое дело, когда к тебе придет человек, с которым приятно посидеть. «Ну, еще немножко. Сегодня не будем торопиться»,– говоришь ему, когда он начинает скучать. Каждый может иметь голубые глаза Юань Цзе. Очень хорошо, если к тебе без особого дела зайдет приятель, спокойно обо всем переговорит и уйдет.

И еще приятно бывает получить письмо, где всего-то и написано, что: «Давно вы не давали о себе знать…»

CLXVI

Пока человек, покрывающий ракушки, пропускает те, что у него под рукой, и, оглядывая остальные, снует глазами от рукавов к коленям соперника, ракушки, лежащие подле него, покрывает другой. Хороший игрок вроде бы и не особенно тщится достать ракушки противника: кажется, будто он покрывает лишь ближние, и тем не менее он покрывает много.

Когда, расставив фишки по углам доски для игры в го, ты делаешь ход, то не достигнешь цели, если при этом видишь только дальние фишки соперника. А если, хорошо посмотрев перед собой, ты сразу сделаешь ход в ближний «глаз мудреца», то обязательно настигнешь фишки противника.

В любом деле нельзя ничего добиваться, обратясь вовне себя.

Надлежит правильно делать то, что тебе ближе всего. Как говорил Цин Сяныун, «творя благо, не спрашивай о грядущем воздаянии». Не таков ли и путь управления миром? Если ты небрежен к владениям, легкомыслен, своенравен и нерассудителен, то дальние провинции непременно взбунтуются, и тогда ты впервые обратишься за советом. Получится вроде того, как сказано в медицинском сочинении: «Глуп тот, кто простудился и, лежа в сыром месте, молится об исцелении от недуга».

Когда же следуешь правильному Пути, устраняя страдания ближних и даруя милость, то невозможно предвидеть, сколь далеко распространится от этого благотворное влияние. Хотя, выступив в поход против саньямяо, Юй и заставил их покориться, он не добился того успеха, который имел, когда, повернув войско назад, стал распространять добродетель.

CLXVII

Когда человек молод, горячая кровь переполняет его тело, сердце легко поддается любому влиянию, и в нем кипят страсти. За него боязно: он может легко расшибиться и этим напоминает драгоценный камень, который пустили катиться.

Юноша любит великолепие, проматывает богатство, потом облачается в отшельничьи одеяния из мха; в приливе душевной отваги он задирист с людьми, стыдлив и завистлив, его привязанности день ото дня меняются. Отдаваясь весь без остатка любви, переполненный чувствами, он совершает решительные поступки и, желая видеть примером для себя тех кто губит плоть свою, коей предопределено столетие, расстается с жизнью. Он совершенно не заботится о долгой жизни. Всей душой он отдается своим влечениям, и это для многих поколений становится темой разговоров.

Совершать ошибки – это особенность молодого возраста. Пожилой человек усмиряет желания, для него все просто, и он становится равнодушным, и ничем его не растрогать. Когда сердце само по себе успокоится, деяний идущих во вред себе, не совершишь. Спасая плоть, ты ни о чем не горюешь и тем лишь озабочен, чтобы не тревожили тебя другие,

В старости человек мудрее, чем в юном возрасте, подобно тому как в юности он совершеннее телом.

CLXVIII

Все, что касается личности Оно-но Комати, крайне неопределенно.

Какой она была в пору своего заката, можно увидеть из сочинения под названием «Ювелирная». Существует мнение, что эту книгу написал Киёюки, однако она вошла в перечень творений Коя-но-дайси. Дайси скончался в начале годов Дзёва. Расцвет же Комати относится как будто к более позднему времени. Еще одна неясность.

CLXIX

Говорят, что если с собакой, великолепной в охоте на мелкую дичь, пойти на крупную, она станет плохо брать мелкую. Вообще оставить малое во имя большого – принцип поистине правильный.

Среди великого множества человеческих занятий ни одно не заключает в себе смысла более глубокого, чем наслаждение Учением. Это воистину великое дело. Так разве не бросит какое угодно занятие тот человек, который, однажды услышав об Учении, вознамерился постигнуть его? Сможет ли он заняться чем-либо еще? Возможно ли, чтобы человек, каким бы глупым он ни был, в душе своей был хуже пусть даже самой умной собаки?

CLXX

Много есть в мире непонятного. Непонятны, например, причины, по которым находят интерес в том, чтобы по любому поводу выставлять сакэ и принуждать напиваться им.

Лицо пьющего совершенно невыносимо: он страдальчески морщит брови, пытается исподтишка выплеснуть сакэ, норовит сбежать, но его хватают, удерживают, не в меру напаивают – и тогда даже сдержанный человек вдруг делается сумасшедшим и выглядит дураком, а совершенно здоровый на глазах превращается в тяжело больного и падает, ничего не соображая.

Так праздничный день делается отвратительным. У человека до рассвета болит голова, он ничего не ест, лежит, стеная; о вчерашнем ничего не помнит, как будто это было в другом перерождении. Он пренебрегает важнейшими делами – служебными и личными,– и это обращается ему во вред.

Навлекать такое на человека значит не иметь в душе сострадания и нарушать правила вежливости. Разве же не станет тот, кто столкнется с этакой напастью, думать о ней с горечью и негодованием? Скажи нам, что подобный обычай существует в другой стране, мы должны были бы найти его странным и непостижимым, когда б он не был принят у нас.

Тут больно смотреть даже постороннему человеку. Ведь даже люди, кажущиеся разумными, имеющие благородный вид, выпив, без видимой причины заливаются смехом и шумят, бывают многословны, не обращают внимания на то, что шляпа сбита набок, шнурки на платье развязаны, колени высоко задраны и оголены; в неряшливости своей они и сами на себя не похожи. А женщины откидывают со лба свалившиеся пряди волос, запрокинув бесстыжие лица, оглушительно хохочут, хватают других за руки, держащие бокалы с вином. Презренные типы берут закуску, суют ее другим в рот, жрут сами – это отвратительно.

Омерзительны и те, кто с удовольствием наблюдает, как пьяные что есть мочи голосят, как каждый из них поет и пляшет, а старые монахи, что приглашены на попойку, оголив свои черные грязные тела, безобразно извиваются в танце.

Иные же заставляют своих соседей выслушивать хвастли-" вые россказни о собственном величии; иные, упившись, плачут; чернь переругивается и ссорится – это гадко и страшно.

Здесь творится лишь постыдное и достойное сожаления. А под конец, хватив лишнего, люди сваливаются с обрывов, падают с коней и повозок, ушибаются. Когда же ехать не на чем, то бредут по дороге, шатаясь из стороны в сторону, потом упираются в земляной вал или подворотню и изрыга-ют невыразимое; старые монахи с шарфами через плечо, вцепившись в плечо послушника, бредут, пошатываясь и бормоча нечто невнятное,– смотреть на них невозможно.

Ну, будь это занятие таким, которое бы в этой или будущей жизни приносило какую-то пользу, тогда бы делать нечего. Но в этом мире из-за него совершают множество ошибок, лишаются богатства, навлекают на себя болезни. Хотя сакэ и называют главным из ста лекарств, все недуги проистекают от него. Хотя и говорят, что из-за него ты забываешь свое горе, но именно пьяный, вспоминая даже прошлое горе, плачет. Если говорить о будущей жизни, то из-за сакэ человек лишается разума, оно, как пламя, сжигает корень добра, увеличивает зло и, ломая всяческие заповеди, повергает человека в преисподнюю. Ведь проповедовал же Будда, что «тот, кто взяв вино, поит другого человека, в течение пятисот перерождений родится безруким существом».

Но несмотря на то что мы считаем вино таким противным, бывают случаи, когда и самим нам трудно от него отказаться. В лунную ли ночь, или снежным утром, или же при распустившихся цветах сакуры, безмятежно разговаривая, достать бокалы – занятие, усугубляющее всякое удовольствие. Если в тот день, когда тебя одолевает скука, к тебе неожиданно приходит друг, то приятно бывает и пирушку устроить.

Очень хорошо, когда в доме, где вы чувствуете себя не совсем удобно, какое-то прелестное существо протягивает вам из-за бамбуковой шторы фрукты и вино. Зимою бывает очаровательно где-нибудь в тесном помещении подогреть на огне сакэ и наедине с задушевными друзьями пить его вволю. А во время путешествия на стоянке где-нибудь в глухих горах неплохо выпить прямо на дерне, говоря: «А что у нас на закуску?» Очень хорошо также выпить для восстановления сил тяжелобольному. Особенно приятно, когда знатный человек обращается к себе: «Ну еще по одной: этого мало!» А еще приятно, когда человек, с которым хочешь сблизиться,– любитель выпить и близко с тобою сходится.

Что ни говори, а пьяница – человек интересный и безгрешный. Когда в комнате, где он спит утром, утомленный попойкой, появляется хозяин, он теряется и с заспанным лицом, с жидким узлом волос на макушке, не успев ничего надеть на себя, бросается наутек, схватив одежду в охапку и волоча ее за собой. Сзади его фигура с задранным подолом, его тощие волосатые ноги забавны и удивительно вяжутся со всей обстановкой.