Текст книги "Пони Педро"

Автор книги: Эрвин Штритматтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

ЧЕЛОВЕК С КАЙЗЕРСКИМИ УСАМИ

Поезд остановился. Замелькали фонари. За каждым фонариком стоял железнодорожник. А что, если и на небе кто-то стоит за каждой звездой и держит ее? Трах! Сейчас не время фантазировать. Мы приехали на сортировочную станцию. Наш поезд разорвали на части. Этот вагон – в Росток, этот – в Гера, а этот – еще куда-нибудь. Грохот и лязг. Снова кувыркаемся и падаем, как сегодня вечером.

Я кричу в дверную щель фонарю, который проплывает, покачиваясь, мимо нас:

– Эй, ты, не видишь надписи, что ли? Тут живые твари едут!

– В такой темноте разве увидишь? – прокряхтел старик сцепщик.

Приподняв фонарь, он посветил в вагон и, увидев дрожащего жеребчика, прищелкнул языком. Его кайзерские усы над толстой верхней губой запрыгали.

– Твоя лошадка?

– Очень может быть.

– А чего ты такой сердитый?

– Как тут не сердиться, если вы так дергаете!

– Уж больно ты важничаешь, не из ученых ли? – фыркнул железнодорожник себе под нос. – Убери, профессор, голову от дверей, сейчас опять дернет.

Следующий рывок был мягче. Нас передвигали уже осторожнее, а под конец почти нежно. Я похлопал Педро по шее. Мы произвели впечатление.

КАК Я ПЛАТИЛ ЗА ЦВЕТЫ

Всходило алое солнце. По небу плыли розовые ладьи облаков. Пять часов утра. Нас привезли в районный город на товарную станцию, но документы на своего пони я нигде получить не мог.

– Документы? Выдаем только с семи часов, когда начинается работа на станции.

Ох, уж эти неповоротливые бюрократы!

Мы самовольно выгрузились и потихоньку пошли со станции. Сойдя с путей, Педро громко заржал своим трубным голосом.

– Сразу видать, что ничего-то ты не смыслишь в бюрократии!

Педро заржал еще раз. Победные фанфары, да и только. Мрак, царивший в вагоне, был побежден. Начальник станции подошел к двери и махнул рукой.

– Ну вот и доигрался! Теперь нас отведут обратно, тебя отстегают, а меня, за нарушение их железнодорожных порядков, запрут до прихода полиции в тормозной будке.

Однако Педро, ничуть не смутившись, в третий раз сыграл туш. Шлагбаум позади нас опустился. Мы были спасены.

В городе Педро приветствовал шотландского пони развозчика молока, битюгов возчика бревен и рыжую кобылу из государственного садоводства. Эта старая кляча везла тележку, полную красной герани. Педро ворча обнюхал тетушку-кобылу. Она, видно, ему не понравилась. Зато красные зонтики герани пришлись ему больше по вкусу, и он слопал один цветок. Мне пришлось тут же заплатить за его завтрак.

– Однако ты, как я погляжу, понимаешь толк в деликатесах!

Педро только ушами повел.

ТРАКТОР И КОЗЯВКА

Дорога вилась по полям. Пела овсянка. Стайка зябликов сопровождала нас, перепархивая при нашем приближении с дерева на дерево.

«Большой человек и маленькая лошадка», – щебетали зяблики. Они принесли эту новость в ближайшую деревню. Крестьяне внимательно разглядывали нас, оценивали, напутствовали добрым словом.

– Лошадка что надо, хозяин! Счастливого пути!

Трава в придорожной канаве манила к себе. Я пустил Педро попастись, а сам уселся на мягкую, пышную зелень. Солнце запрыгало перед моими усталыми глазами.

Во сне я выпустил из рук веревку. А когда какая-то птичка разбудила меня, поставив на нос кляксу, Педро уже маячил темной точкой где-то позади, у рощицы. Еще немного – и точка скроется за поворотом дороги.

– Педро-о! Педро-о-о! – с таким же успехом я мог просить зябликов сесть мне на руку.

Ведь для Педро я был всего лишь случайным дорожным знакомым, с кем, пожалуй, еще раскланяешься на прощание в зале ожидания или на перроне и с легким сердцем расстанешься навсегда. Придется теперь бежать обратно в город и спрашивать у каждого встречного: «Слушай, друг, не попадалась тебе маленькая лошадка?» – «Попадалась. Бежала на вокзал, боялась на поезд опоздать», – ответят мне.

Но тут я заметил, что точка у поворота дороги увеличивается. Вскоре я уже мог разглядеть скачущую галопом лошадь. Педро возвращался. Он мчался во весь опор, так что пыль летела из-под копыт. Я широко расставил руки. Педро остановился и снова принялся щипать траву. Я без труда поймал его.

Во мне заговорило мелкое тщеславие: «Значит, для Педро я уже свой, а не просто случайный дорожный знакомый!»

Пых! Пых! К нам с пыхтением приблизился большущий трактор и сбил с меня спесь. Педро просто-напросто удирал от этого грохочущего зверя. Тракторист даже не удостоил нас взглядом и, отвернувшись, сплюнул в канаву. Лошадь для тракториста – живое ископаемое. А пони для него и вовсе даже не лошадь, а так, козявка какая-то. Однако тщеславие мое снова взыграло: все-таки для Педро я симпатичнее, чем трактор.

СИЛКОМ В КОНЮШНЮ

Пол в стойле был устлан мягкой подстилкой из опилок. Пахло цирком. Коза Минна встретила своего нового товарища приветливым «ме-е-е». Подойдя к двери конюшни, Педро заартачился. Он потянул носом пахучий воздух и отвернулся.

Жена принесла полотенце, больше того – даже чистое полотенце, ведь она женщина добрая. Моя дочь Криста завязала Педро глаза. Мы стали водить Педро по двору. Это очень напоминало игру в жмурки. Мы хотели его запутать. Он должен был забыть, где находится дверь в конюшню. Но он этого не забыл. Чутье заменило ему зрение. Должно быть, он считал, что от нашей Минны пахнет не так приятно, как от козла в его родной конюшне. А может, порог в конюшне слишком высок для него?

Мы разостлали на пороге солому. Педро понюхал свежую солому и даже отведал ее, но в конюшню не пошел.

Мы сняли повязку с глаз Педро и закидали порог землей. Педро понюхал землю и недовольно захрапел. Как видно, наша земля тоже ему не понравилась. Ну что ж, придется заводить его в конюшню задом, как вчера – в вагон.

Однако и эта хитрость не помогла. Педро стал ученым. Он вильнул крупом и, вместо того чтобы идти в дверь, уперся в стену. Мое терпение лопнуло.

Мы обвязали задние ноги Педро веревкой. Женщины ухватились за веревку и встали по бокам Педро. Войдя в конюшню, я поманил упрямого жеребчика ломтем хлеба.

– Ну-ка, ну-ка!

Педро ступил в конюшню правой ногой. Протягивая приманку, я сделал шаг назад. Педро был разочарован. Он хотел вернуться во двор, но женщины крепко держали его. Позади – путы, впереди – хлеб. В конце концов прожорливость взяла верх. Педро ступил в конюшню и левой ногой. Мне вспомнился боевой клич шильдбюргеров[3]3
  В юмористической народной книге XVI века о шильдбюргерах (немецких «глуповцах») рассказывается, как они задумали уничтожить траву, выросшую на старинной стене. Для этого, накинув быку веревку на шею, они потащили его наверх попастись. Когда бык задохся и высунул язык, шильдбюргеры радостно закричали: «Тяните, тяните! Он уже почуял траву и хочет ее отведать». (Примеч. переводчика.)


[Закрыть], которые втаскивали быка на старинную стену, чтобы он съел выросшие на ней травинки и очистил ее:

– Тяните, тяните, он уже лижет!

Женщины дружно потянули за веревки. Раз – и Педро очутился в конюшне. Расправившись с хлебом, он жадно набросился на приготовленный корм.

Можно ли сердиться на Педро за строптивость? Разве иной раз и люди не упираются, боясь новых условий жизни, как лошадь – новой конюшни? Разве и у нас не приходится кое-кого уговаривать или мягко подталкивать в спину на пути к счастью?

ЛОШАДНИКИ

Лето перевернуло еще одну свою солнечную страницу. В саду покачивались на ветвях пузатые яблоки. В зелени на опушке леса краснели ягоды барбариса. Над долиной аист учил летать своих едва оперившихся малышей. Нам было весело. Где бы мы ни встретились – в доме, во дворе или за работой в саду, – мы улыбались друг другу. Эта улыбка означала: а у нас в конюшне есть лошадка!

Криста тихонько стучится ко мне в дверь. Мои мысли взъерошились, как наседка, которой помешали высиживать птенцов. Я лихорадочно начинаю рыться в листах рукописи. Криста стучится еще раз:

– Папа, Педро фыркает.

– Фыркает? Значит, ему что-то не нравится.

– Минна хочет полакомиться его кормом.

С минуту я пишу спокойно, потом стучится жена:

– Отец, Педро ржет.

– Ржет? Наверно, тоскует по дому.

– Я уже вылечила его от тоски куском хлеба.

Этот день был подарком позднего лета. Хотя мне все время мешали, я хорошо поработал дома и на усадьбе. В сумерках спускался к нам вечер. Из розеток красной капусты выглядывали тугие кочны в каплях росы, покрытые нежным сизым налетом, какой бывает на спелых сливах. За наш труд сад дарит нам не только плоды. Он дарит нам и красоту.

Мы вычистили садовые инструменты. В живой изгороди из вишен стрекотали кузнечики.

«Педро, Педро, Педро!» – звали они.

– Отец, Педро еще не спит!

– Ну и пусть не спит.

– Он тихонечко ржет, настораживает уши и глядит в окно на закат.

Пока вечерний свет не угас, мы тайком друг от друга ходили к конюшне проведать Педро. У каждого выискивался предлог. Каждый старался скрыть свою страсть от других. Мне вздумалось проверить, закрыта ли садовая калитка. У конюшни я столкнулся с женой. Криста отправилась посмотреть, все ли куры на месте. Мы с матерью уже поджидали ее у конюшни.

Взошла яркая луна. Педро положил морду на подоконник. От его дыхания оконное стекло запотело. Старые лошади иногда спят стоя. Педро вовсе не стар. Почему же он не ложится? Неужели еще не чувствует себя дома?

Перед сном я вышел взглянуть на вечернее небо: «Какая будет погода?»

Под окном конюшни я снова столкнулся с женой. Головы Педро больше не было видно. Мы прислушались. Из конюшни доносилось тихое похрапывание. В ветвях вишен шелестел ночной ветер. Стало быть, Педро все же почувствовал нашу любовь и примирился со своим новым жильем.

ПЕДРО ИГРАЕТ В ФУТБОЛ ТЫКВОЙ

В глубине сада, где широкие листья тыкв распластались по траве, словно разложенное для просушки зеленое белье, есть маленькая лужайка, нечто вроде выгона. Обычно там гуляла наша коза Минна.

Козы похожи на избалованных дамочек. Они едят, вытянув губы трубочкой, не чавкают, и все же слышно, как они смакуют каждую былинку. Здесь колючку ухватят, там – листочек; здесь – вкусненького, там – еще повкусней. Наевшись, они начинают скучать и встречают вас громким блеянием. Все обязаны выслушивать этих нудных аристократок; разговаривая, они жеманятся и надменно воздевают к небу свои серые козьи глаза. Если у вас две такие дамочки, тогда еще полбеды. Они целиком заняты друг другом и никому не досаждают своим блеянием.

Теперь товарищем нашей Минны должен стать Педро. Быть может, он поразит ее своей красотой и заставит умолкнуть? Отвести Педро на выгон взялась Криста. Вдруг с вишневой изгороди слетела стайка воробьев. Педро испугался шума их крыльев, фыркнул и стал на задние ноги, или «на дыбы», как обычно говорят лошадники. Криста испугалась, но не выпустила поводьев. Тут Педро показал, что умеет пользоваться передними ногами, как кулаками. Конское копыто тверже боксерской перчатки. Криста полетела на землю. Где же тут дружба? Она выпустила повод, лошадка удрала.

Педро помчался по овощным грядкам. Головки капусты вылетали из своих голубоватых воротничков. Огурцы с хрустом лопались под острыми копытами. Одну тыкву Педро наподдал так, что она покатилась перед ним, словно футбольный мяч. На бегу Педро выдернул из грядки морковку. Она свисала на стебле у него изо рта – ну, точь-в-точь рантье, курящий длинную трубку! Со своей трубкой в зубах Педро проскакал по бобовым грядкам, сшиб мимоходом несколько золотых шаров и вбежал через калитку обратно во двор. Там жена подманила его куском хлеба и поймала.

Криста подобрала раздавленные огурцы, вывалившиеся кочны, тыкву, которой Педро «играл в футбол», и пришла домой с целой корзиной растоптанных овощей.

– Хорош помощничек в уборке урожая, – сказала мать.

Криста виновато опустила голову, как наша собака Хелла, когда возвращается из лесу с охоты.

Я заступился за Педро:

– Ему не хотелось идти к козе. Он не выносит блеющих дамочек.

Мы так громко смеялись, что наш петух возмущенно закукарекал. Но Педро ничуть не смутился:

«Ну и что ж из того? На то я и лошадь. Вы ведь хотели иметь лошадь!»

ЛОШАДИНАЯ ШКОЛА

Насмешкам матери надо было положить конец. Криста надела на Педро уздечку. К уздечке прикрепляется трензель, удила, или, как это обычно называется, мундштук. Мундштук всовывается лошади поперек рта. На его концах снаружи есть кольца: в них продеваются поводья. Стоит потянуть за поводья, как мундштук начинает давить лошади на губы и нёбо. Стремясь избавиться от боли, причиняемой железкой во рту, она послушно исполняет все, что ей приказывает человек. Этой хитростью он подчинил лошадь и заставил ее служить себе. С помощью мундштука удалось обуздать и непокорного Педро. Без всяких приключений Криста отвела его на выгон.

Но, чтобы начисто избавиться от колючих насмешек матери этого было мало. Педро должен был ходить «в школу».

Пони пощипывал белый клевер и вовсе не собирался прерывать свой обед. Карманы моих брюк были набиты черствыми хлебными корками. Я прошелся по выгону. Объедки в моих карманах зашуршали. Их шуршание было для Педро музыкой. Он поднял голову. Я положил хлеб на протянутую ладонь.

– Педро!

Пони приблизился, сопя взял губами хлеб и слопал. Когда хлеб был съеден, он ткнул меня носом:

«Еще!»

Я сделал вид, будто не понимаю, и отошел. Педро снова принялся щипать клевер.

Немного спустя я положил на ладонь вторую корку хлеба.

– Педро!

Пони рысью подбежал ко мне и съел хлеб.

– Педро, Педро, Педро, – приговаривал я, пока он ел вкусный хлеб.

Так Педро первый раз побывал «в школе»!

Отныне, если мне удавалось днем хорошенько поработать над романом, я разрешал себе провести вечерком урок с Педро. На второй день занятий Педро подходил ко мне, когда я, стоя в дальнем конце выгона, протягивал руку и звал его по имени.

На следующий день я опять позвал его и протянул руку, но уже без хлеба. Педро был разочарован. Я мигом вытащил из кармана хлебную корку и утешил его.

Еще через несколько дней Педро, услышав свое имя, стал приходить, даже если я не протягивал руки. Он смекнул, что так или иначе, а кусок хлеба его не минует.

И вот теперь Педро приходит и тогда, когда у меня в кармане ничего нет. Он приходит «на зов».

Криста была в восторге от умника Педро. Она уже видела себя в серых сапожках для верховой езды: она стоит на выгоне, а вокруг нее – двенадцать пони: «Педро! Аксель! Сильва! Китти! Мэри! Тиан!..» Лошадки одна за другой выходят на середину получить награду за хорошо выполненный урок… Одним словом, она мечтала о цирке!

Жена моя, напротив, очень невысокого мнения об умственных способностях Педро.

– Обжора он, только и всего, – говорит она.

СЛАСТОЕЖКА-КОЗА

Отчего это мадам Минна так верещит, будто небо рушится на землю? Отчего Педро фыркает и топает? Мы бросились к конюшне и, распахнув двери, увидели коричнево-белый дрыгающий ногами клубок тел.

«Ме! Ме-е-е-е!»

В чем дело? Оказывается, привереднице Минне не понравился ее обед. Она стала на задние ноги, принюхалась, учуяла своим аристократическим носом, что в сечке у Педро есть овес, и перепрыгнула через низкую перегородку к нему в стойло. Педро хватил любопытную даму зубами. Она со страху взгромоздилась на его кормушку. Их цепи перепутались.

«Это что еще за безобразие?» – фыркнул Педро.

Минна, разобидевшись, соскочила с кормушки.

Цепи запутались еще больше. У Минны цепь укоротилась, и козе пришлось встать на задние ноги. Педро очень удивился, когда Минна вдруг встала на задние ноги, как человек. Минна испугалась вытаращенных глаз Педро. Так они стояли, глядя друг на друга. Наконец Минна устала и опрокинулась на спину. Цепь натянулась. Ошейник стал душить козу. Она судорожно забилась и заверещала. Педро опустил голову и стоял не шелохнувшись, пока мы не освободили Минну.

Мы очень гордились нашим умным Педро: ведь несмотря на свое презрение к глупым козам он спас Минне жизнь. Жена высмеяла наше ребячество:

– Просто-напросто цепь сдавила ему горло, вот и все.

ПЕДРО УЧИТСЯ РАБОТАТЬ

Жена ненадолго уехала в город. Криста и я, страстные лошадники, воспользовались этим, чтобы обучить Педро возить тележку. Подержанную упряжь для пони нам прислали по почте. Старенькую, шаткую тележку мы раздобыли в маленьком городке за лесом.

Тележку пригнал развозчик молока, прицепив ее к своей подводе. Он оставил ее на большой дороге в конце нашей долины.

– Ну, впрягайте вашего щенка, – сказал он.

Лошадь, которая не съедает десяти фунтов овса в день, для крестьян, с их тягой ко всему внушительному и основательному, не лошадь, а так, одно недоразумение.

– Это уж не твоя забота, кто отвезет тележку домой, – обидевшись, сказал я молочнику.

Мы надели на Педро упряжь. Он фыркал, косясь на смазанные ваксой ремни.

– Тихо, Педро, это сапожная мазь!

Однако Педро успокоился не сразу. Возможно, он почуял запах лошади, которая ходила в упряжи до него.

Взнузданного Педро мы повели к тележке, волнуясь, как дети перед раздачей рождественских подарков. Потянет ли? Мы поглядывали на луга. Мы высматривали там не осенние цветы, а крестьян. Нам было бы очень неприятно выставить себя на посмешище, если бы из нашей затеи ничего не вышло. Какое обывательское понятие о чести! Поймав себя на этой мысли, я спохватился и бодро зашуршал хлебными корками в кармане.

Две длинные жерди, между которыми идет лошадь, называются оглоблями. Педро никак не мог взять в толк, зачем ему становиться меж двух дубинок? Дубинки больно бьют; ему, видимо, уже довелось в этом убедиться. А теперь хотят, чтобы он сам стал между дубинками? Дудки!

Подать сюда хлеб! Криста потчевала Педро хлебом, похлопывала и поглаживала, отвлекая его внимание. Тем временем я схватился за постромки и потихоньку, задом, завел любителя вкусно поесть между оглобель. Номер удался: Педро все еще был занят хлебом, а я уже затянул на оглоблях ремни и привязал постромки к вальку. Наступил решительный момент. Я схватил вожжи. Криста положила на ладонь кусок хлеба и, вытянув руку, попятилась.

– Н-но, Педро!

И Педро пошел как ни в чем не бывало. Он схватил хлеб. Криста отпрыгнула в сторону. Педро жевал и шел вперед, все вперед. Тележка, тарахтящая где-то позади, за хвостом, нисколько не мешала ему. Так мы заделались настоящими возчиками. Наконец весь хлеб был съеден. Педро хотел остановиться. Но нас это вовсе не устраивало. Мы так радовались, что Педро везет тележку! Я взмахнул кнутом:

– Н-но, Педро!

Педро побежал от кнута в конюшню, увлекая за собой тележку. В этом-то и состояла вся хитрость. Но нас так и распирала гордость.

– Да ведь он пустую тележку тянет, ваш недоросток! – крикнул нам какой-то крестьянин на лугу.

– Садись, он и тебя потянет, и твой скверный язык! – задиристо крикнули мы в ответ. Мы верили в нашего Педро.

На березе хохотал зеленый дятел.

ЛОШАДИНЫЕ СТРАХИ

По утрам, когда солнце поднимается из туманов, на берегу заросшего камышом озера, под высокими соснами, трубят журавли. Они встречают солнце трубными кликами, словно говоря нам, жителям маленького хутора:

«Вылезайте, сони, из перин! Красно солнышко давно взошло!..»

При этих трубных звуках ты кажешься себе грешником перед судом общественности. Ты чувствуешь себя ничтожным и виноватым и невольно вспоминаешь все свои грехи и упущения. Крадучись ты спешишь к письменному столу и принимаешься за работу.

Мой труд успешно подвигался вперед. Герой романа благополучно преодолел тяжелый этап своего жизненного пути и духовно созрел. Тут меня вызвали в город на заседание, и пришлось все бросить. За это время и герой и Педро одичали.

Наконец все же выдалось свободное воскресенье. Мы решили выехать на прогулку. Везти нас должен был Педро. Запрягая его, мы снова пустили в ход хлеб.

Все готово. Не без опаски мы садимся в тележку.

– Н-но!

Педро оглядывается. А где же хлеб? Я взмахиваю кнутом. Педро пускается наутек. Убегая, он увозит с собой тележку, а вместе с нею и нас.

Ох уж этот человек с его хитростью! Он говорит лошади: «Я вижу, тебе некуда девать силу. Поработай на меня!» Он прицепляет к лошади повозку, грозит кнутом, и он все еще недоволен! «Удираешь? Так прихвати с собой меня и мои тяжелые мешки!» Лошадь тащит и его, и груз. Теперь он доволен и говорит: «Лошадь отлично везет». Как бы не так! Следовало бы сказать: «Лошадь отлично удирает».

Кристе захотелось править. Я передал ей вожжи. Мы поменялись местами. Кучер должен сидеть справа.

– Н-но, Педро, пошел!

В этом шипящем «пошел» Педро почудилось что-то страшное. Он припустил во всю прыть, перешел на рысь. Тип-топ, тип-топ – выстукивали маленькие копытца. Вдохновленный тарахтеньем тележки, запахом смолы, доносившимся из лесу, и перекличкой дроздов, я сочинил извозчичью песню:

 
Типи-топ, типи-топ,
Славный мой конек.
Гей, трусцой с горы на горку,
Славный мой конек.
Человечий век недолог,
А путей-дорог так много.
Человечий век недолог,
А путей-дорог так много…
 

Педро шарахнулся. Криста с перепугу выпустила вожжи. «Эх ты, горе-кучер!..» Педро приударил галопом. Я подхватил вожжи. Еще немного, и они сползли бы на землю. Тогда нам оставалось бы только соскочить с тележки. Я не спеша натянул вожжи.

– Тише, тише, все в порядке! – успокаивал я Педро.

Заодно я успокаивал и самого себя. Педро пошел рысью, еще минута – и он снова отстукивал «тип-топ», мерно и чинно, словно заправская крестьянская лошадка.

Упоенный собственной мудростью, я принялся поучать Кристу:

– Есть такие люди, они выпускают вожжи, да еще удивляются, когда вместе с вожжами упускают и самое жизнь. Они слишком полагаются на судьбу…

Пока я умничал, Педро снова рванул в сторону, и я мог на деле доказать справедливость своих слов.

– Тише, тише, все в порядке!

На этот раз Педро испугался белого ствола березы. Теперь я смотрел во все глаза, нет ли впереди еще берез, как вдруг он опять прянул в сторону. Берез поблизости и в помине не было. Зато в дорожной колее трепыхался на ветру клочок газетной бумаги. Итак, белое для Педро – страшный цвет. Вскоре мы узнали это наверняка: белоствольные березы, обрывки бумаги, белье на веревке, пролетающий белый голубь, ветка с белыми цветами, колеблемая весенним ветром, – все это нагоняет на Педро страх.

Очень может быть, что, когда Педро был жеребенком, его испугала белая наседка, с кудахтаньем вылетевшая из гнезда, или белый петух, который воинственно накинулся на мирно пасшегося жеребенка, – и страх этот остался навсегда.

Но разве не случается и людям пугаться качающегося на веревке белья? Разве иной раз не являются им привидения? Надо вселять в людей мужество!

Если в обществе Педро меня и впредь будут осенять такие откровения, то мне, право, следует опасаться за своего героя. Чего доброго, он станет до неприличия мудрым.