Текст книги "Без ума от Венсана"

Автор книги: Эрве Гибер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Уверенный в отношениях с этим другим юношей, я перезваниваю Венсану, освобожденный от чар, которые заставляют меня сближаться с ним таким манером, что он может лишь отдалиться.

Венсан приходит совершенно обдолбанный, соблазнительный как никогда. Мы идем ужинать. Потом он бросает меня у двери моего дома. Т. приходит заново клеить разорванное.

Вчера вечером я делаю с Венсаном практически все, что я делаю с Т.: он целует меня, я сосу у него, он надевает презерватив, чтобы отыметь меня в зад, мы надеваем на яйца кольца, нюхаем поперсы, он стегает меня (но все застенчиво, с робостью, словно это детская игра)... В первый раз за четыре года его язык тянется к моим губам и с осторожностью проникает внутрь моего рта: это могло бы быть пришествием одной из самых больших надежд моей жизни, и, конечно же, вокруг нас витает уныние.

Венсан должен придти менее чем через час, чтобы провести со мной весь вечер; тем не менее, я в отчаянии.

Друг Венсана, другой Венсан, влепился на машине в стену, задуманное не удалось. Венсан встречает его, когда тот выходит из больницы: хотел бы я быть этим избежавшим погибели?

Пытался однажды вечером, столкнувшись с Венсаном лицом к лицу на вернисаже Бернара, отказаться от моего чувства к нему.

Путешествие с Венсаном. Пометки на голубой банковской квитанции, которые я делаю в машине, пока мы курим:

«Гимн дождю».

«Гимн ткани». (Я только что трогал его ляжку сквозь брюки).

«Гимн изысканности».

«Изобретение любви».

«Определенная (или же неопределенная) литературная работа: научиться молчать».

Венсан отрывает взгляд от дороги, чтобы подглядеть, что я пишу на талоне.

Увидел Венсана, как в первый раз: время радостного состязания до ужина – нечто, в чем нам обоим удается найти наше счастье; после он опять поднимается ко мне, он говорит: «Делаю тебе два предложения: или магнетический массаж, или я тебя трахну». Спустя четверть часа я по-прежнему не даю ответа, чтобы иметь возможность играть с ним. Когда он снова задает мне этот вопрос, я говорю ему: «Магнетический массаж».

Опять принимаю с Т. экстази, мерзкий порошок, это совсем не то бесподобное счастье, испытанное с Венсаном: это пропасть, разрушение всей конструкции моей жизни и моего сознания, стирание личности в преддверии помешательства. Это еще и скорбь по моим отношениям с Венсаном, поскольку это скорбь по моим отношениям с наркотиком, потому что я знаю, что отношения с Венсаном могут существовать лишь с помощью наркотика. Чтобы опровергнуть столь жестокое и вздорное предположение, я звоню Венсану, говорю ему просто, что желаю его видеть, он свободен, он приходит, мы болтаем, мы слушаем музыку (новый диск Этьена Дао, счастливое сентиментальное предзнаменование), мы пьем шампанское, потом идем ужинать в «Чайку», Венсан на машине его матери, мне нравится ехать по Парижу, когда за рулем он, мы выпиваем порядочно зубровки, я отдал ему свою книгу с автографом и его отпечатанные снимки, которые позволил ему забрать с собой, когда мы ушли из моей квартиры, чтобы предоставить ему свободу больше туда не возвращаться; выйдя из ресторана, я прошу его проводить меня на машине, она припаркована довольно далеко, мы проходим многие сотни метров вдоль линии еще влажных кровавых капель, местами образующих лужицы, Венсан говорит, что это какой-то фарс, что, учитывая расстояние, человек должен был бы уже истечь кровью, Венсан садится на корточки, чтобы попробовать кровь, и, смеясь, говорит, что у него рвется сердце, кровавый след исчезает прямо перед машиной, возле разбитого стекла. Возле моего дома, прежде чем машина остановилась, я спрашиваю у Венсана, предпочитает ли он подняться допить шампанское или вернуться к себе, он говорит мне довольно игривым голосом: «Допить шампанское»; как только мы возвращаемся, я у него на глазах полностью раздеваюсь, ложусь в постель и велю ему сделать то же самое, он ошеломлен, но вовсе не хмурится, вот, наконец, он в моей кровати почти что голый (он не снял трусы) рядом со мной, я возбуждаюсь, мне хорошо, я счастлив, я ласкаю его, я лижу и сосу его соски, я прошу его поласкать меня, он приникает к моему уху, он говорит, что ему нравятся уши, я сжимаю его в объятиях, я дрочу свой член, делая по два ритмичных движения, трусь о его ляжки и в то же самое время дрочу ему, у него тоже прекрасно встает, я чувствую губами, как меня касается пушок на его щеках, о, как я его обожаю, я разглагольствую о своем преклонении, которое всегда испытываю, находясь возле него, я долго целую его член, но не сосу, а потом внезапно заглатываю его, он так хорош, так нежен, так мал, так мил, так великолепен, так восхитительно еле заметно пахнет, Венсан говорит, что очень редко сосет девчачьи киски, потому что они слишком сильно пахнут, я говорю ему, что, может быть, однажды он отымеет меня сзади, надев презерватив, он говорит мне: «Ты боишься СПИДа?», я говорю ему: «Ты перетрахал столько маленьких негритяночек в Африке», – он отвечает: «Я уверен, что тебе бы они понравились, эти маленькие и такие жаркие негритяночки со сладкой кожей», я говорю ему, что, может быть, однажды он полюбит меня, он говорит: «Да, может быть». Он собирается пойти на фронт в Ливии или Иране, чтобы в пострадавших областях устанавливать в госпиталях кровати. Зарплата: 15000 франков за месяц (столько я получаю в газете) и вдвое больше в самых опасных зонах. Мы планируем совместную поездку в Португалию, в Лиссабон. Этим прекрасным первым майским днем над Европой плывет радиоактивное облако.

Отыскивая среди своих контактных снимков фотографии, которые составят подарочный альбом ко дню рождения Т. (хотя я уже сильно опаздываю), я натыкаюсь на несколько кадров Венсана, которые никогда еще не отдавал в печать. Я сталкиваюсь с таинством неистовой насильственности этой любви – о чем столь интенсивно напоминают мне эти снимки – и говорю себе, что хотел бы рассказать об этом с торжественностью, подобающей чему-то священному, словно это одна из великих религиозных тайн. К примеру, языки пламени, нисходящие на апостолов. Вчера вечером я плохо себя чувствовал, лег, но сразу же встал, чтобы забрать отпечатанную фотографию, я смотрел на нее в вытянутой руке, снова вернувшись в кровать, то приближая, то отдаляя, у меня не возникло особых плотских идей о ебле и мерзости, насильственных галлюцинаций о том, как движется член или язык, это скорее замершая прелесть быть свидетелем некоего преображения.

Вновь увидел Венсана, благодаря небольшой порции белого порошка, отвратительного на вкус (экстази): вновь увидел его глаза, его губы, его пупок, то, сколь мы верны друг другу, сколь связаны. Что ж, это прекрасный миг.

1986. Очень реалистичный сон о согласии Венсана, который вызывает у меня сегодня безрассудное желание позвонить ему.

Новый катастрофический вечер с Венсаном. Я по-прежнему без ума от желания. Он приходит в семь часов и говорит, что уйдет в девять. Целый час он рассказывает мне постельные истории, стаскивает штаны, чтобы показать свое теплое нижнее белье. Я целый час пытаюсь затащить его в постель, и тогда он начинает жаловаться, что я единственный из его приятелей, кто хочет вот так вот все время его обнимать, целовать, раздевать, сосать. Он грозит избить меня моим телефонным аппаратом, чтобы украсть кокаин, который я так хотел принять вместе с ним. Он уходит, назвав меня шлюхой.

Венсан поднимается рано утром, чтобы приготовить сэндвичи. Столь далекий от тех волн, в которых он плавал. Напоминание о суровой действительности в момент, когда мне угрожают – или я сам себе угрожаю – отставкой.

Листая альбом, я понимаю, что любил Венсана еще потому, что он похож на Китона.

Одержимость (повсюду член Венсана, словно безумие, словно галлюцинация).

Чудовищный вечер с Венсаном. Он дает мне покурить травы, которая вызывает у меня безумное желание, и отталкивает меня. Он говорит, что мы верим в совершенно разные вещи, ибо он ни во что не верит, ни в любовь, ни в литературу, еще меньше в Бога, и чуть-чуть – в красоту морских волн или снега. Он хочет заставить меня съесть мои порнографические журналы, а он сам, говорит он, обгрызет края моей книжки, которую я только что ему дал, а потом примется за ту часть, которая исписана чернилами, так как она более горькая.

Целый час Венсан говорит мне о волнах, – о том, как по ним плыть, о том, как с ними играть или разбиваться о них, о единении с ними, – я дрожу от страха, чувствуя, как меж нами закручивается спиралью смерть.

Венсан по возвращении из Африки: прокаженный. Дырки на теле, на пальцах, на подбородке. Обесцвеченная в некоторых местах на спине кожа. Он пугает. Он просит поспать со мной. Впервые ласкает меня.

Бессонные ночи. Короткий сон, словно обморок, возвращающий мне член Венсана или вызывающий у меня удушье.

Мечты о том, чтобы прикоснуться к коже Венсана.

Все эти дни я себе говорил: если Венсан позвонит, нужно будет обязательно помешать себе с ним увидеться (я уверен, что меня заразили); он только что звонил, и мне действительно удалось живо найти самые уважительные поводы, чтобы не видеться. Его голос остается таким счастьем.

Окончательная неспособность кого-то клеить: уж лучше снимать проституток (предложить Венсану быть гейшей, моим мальчиком-гейшей?).

1984. Проверка сексуального мастерства на предмет враждебного, однако, томного и неопределенного отказа: в игре главенствует ребенок; он появляется невинный и, тем не менее, властный, будто знающий обо всем, что может утолить мои желания. Он выбрал для меня черные непроницаемые брюки, единственное отверстие которых обнажает лишь небольшой участок кожи в области паха, куда нужно пробраться, словно минуя преграду, сражаясь с сопротивляющимися руками. Остается только вдыхать запах члена, поднявшегося под тканью. Когда рот произносит достаточно умоляющих возгласов, рука проворным движением заставляет исчезнуть преграду, брюки слетают, словно театральная бутафория. Взору предстает столь свежий, розовый, нежный, млекоточивый, увитый еле заметными венами, вздымающийся член. Руки, провоцируя взгляд, пытаются открыть тайну крокодилового чемоданчика, в котором спрятаны мои порнографические журналы, дилдо и плетка. Несравненное возбуждение от отказа в утолении всех желаний.

Это неистовое (блаженное, притупляемое и плачевное) желание членов, которое должно быть более общим – желанием гениталий – в том числе и вагин (я слышал, как прошлой ночью Венсан говорил высоким голоском, мечтая о кисках, пока я у него отсасывал), – разве оно не столь же первично, абстрактно, как желание читать книгу, смотреть на картину?

Удовольствие снять с его голого плеча бретельку (воображение представляет то удовольствие, что испытывают мужчины, раздевая женщин).

Спал мало, не раздеваясь, с зажженным светом, но в объятьях Венсана, счастливый от каждого движения его руки на моем теле, счастливый от того, что в забытьи наши губы, которые должны оставаться сомкнутыми, все время ищут друг друга и улыбаются: необычность и счастье от этого воскрешения чувств (опиум?).

1983. Призраки иного мира (Венсан, затем Эжен[12]12
  Писатель Эжен Савицкая, близкий друг Гибера. В книге «Слишком вежливый дурак» Савицкая намекает, что Гибер был в него влюблен.


[Закрыть]), которые несправедливо затмевают собой живых.

Все более и более невыносимо не слышать голос того, кто призывает меня к любви. Тогда я вспоминаю, как целовал его пах в той гостинице в Мадриде, когда он оттягивал книзу свитер, чтобы не допустить меня к своему члену. Как я наслаждался, когда смотрел, как он мастурбирует голый на расстоянии от меня и плачет (но все это непристойно, постыдно).

В испанских ресторанах: никогда не чувствовал столько встречной ненависти; я иду с ребенком, слишком большим, чтобы он был моим сыном, и слишком маленьким, чтобы он был моим братом.

Отправляюсь с ним по тем же маршрутам, что и два-три года назад с Т.: Молино, подвесная дорога над гаванью Барселоны, гора с парком аттракционов. В отеле «Колон» я узнаю мальчика в костюме пчелы, который уже выказывал свой интерес в предыдущий раз, я вижу в его взгляде, что, смотря на Венсана, он вспоминает о Т. Когда мы покидаем отель, он догоняет нас и, задыхаясь, протягивает маленькую кожаную перчатку, он говорит, что нашел ее в нашей постели. Это перчатка Венсана.

Мы должны были встретиться на вокзале возле экспресса, меня передернуло: он был ужасно одет, на нем были вещи его отца, вплоть до мерзкого шейного платка из набивного шелка.

Это все еще ребенок (но почти что уже не ребенок: его тело выросло, на лобке появились волосы): я глажу его голые ноги в то время, как он рисует меня, сосредоточение на рисунке притупляет чувствительность его ног.

Он извел меня, чтобы я дал ему «Псов»», мою небольшую порнографическую книжку; я говорю ему, что это чтение не для ребенка, потом два вечера подряд мне удается заставить его забыть об этой просьбе; на третий он свистнул книгу; на следующий день он звонит мне, чтобы сказать, что прочитал ее, пока ехал на велосипеде домой, в слабом свете уличных фонарей.

Я вновь слышу этот голос, по которому я справлял траур: средь пустынного утра он возрождает любовь к тому, в чьей гортани обитает.

Боль от нереальности этой любви.

1982. Он[13]13
  Согласно статье актера, режиссера и фотографа Матье Симоне, прототип Венсана, героя этой книги и «Путешествия с двумя детьми», умер 8 февраля 2011 года, в день открытия выставки, посвященной Эрве Гиберу в Европейском доме Фотографии. См.: La Revue litteraire № 51, Editions Leo Scheer, Paris, 2011.


[Закрыть] говорит: «Я решил больше не любить мужчин, но ты – ты мне понравился».