Текст книги "Строение тела и характер (главы из книги)"

Автор книги: Эрнст Кречмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Мы не хотим подробнее останавливаться на этих шизофренических дефектах, тем более, что здесь речь идет не об аффективных дефектах, но также о глубоко проникающих расстройствах ассоциаций; мы хотим из аффективно-тупых выделить группу, которая имеет известное значение как тип темперамента. Это – тип гневно-тупых, или тупо-жестоких. Этот тип встречают прежде всего постпсихически после прежних шизофренических приступов или как незаметно развивающийся продукт шизоидного изменения; он вероятно также бывает врожденным. Темпераменты такого рода являются комбинацией гиперэстетических и анэстетических компонентов, но на этот раз в очень грубой форме. Если наблюдают такие

[131]

натуры в течение короткого времени в благоприятной обстановке, вне их обычной среды, то они отличаются полным душевным спокойствием; они производят впечатление несколько тупых, честных людей, которые никому не причиняют вреда. Если исследуют их домашнюю обстановку, то она имеет соответственно их тупости жалкий вид. Там они уже не душевно-спокойные, но из-под покрывала угрюмой молчаливости постоянно сверкает искра внутренней раздражительности, которая носит комплексный характер и возникает из суммирования небольших внутренне накопляющихся и не высказываемых неприятных раздражении повседневной жизни на службе и в семье; искра нервной внутренней раздражительности, которая при легком прикосновении к какому-нибудь комплексу может разрядиться в жесточайшую вспышку гнева, прорывая при этом покров тупости. Эта форма шизофренического гнева по своему психологическому механизму скрытого аффективного застоя и бессмысленного разряжения имеет некоторое родство с известными синдромами травмы мозга и эпилепсии. Гневно-тупые шизоиды могут сделаться дома жесточайшими и опаснейшими тиранами, которые жестоко, бесчувственно относятся к окружающим и распоряжаются ими согласно своим педантичным прихотям. Некоторые известные в истории деспоты имеют, по крайней мере по внешности, много сходства с этими шизоидными типами.

Безразличие, Wurstigkeit (Блейер), является частым шизоидным вариантом аффективной тупости. Это – равнодушие, выставляемое напоказ, – следовательно частичная тупость, принимающая черты психической активности. Безразлично ко всему относящийся знает, что многие вещи, важные для других, не представляют для него никакого интереса; это сознание он выявляет в своих поступках, иногда к этому примешиваются причудливый юмор или сарказм. Относящиеся ко всему безразлично являются вероятно теми полуопустошенными людьми, которых мы выше описали, когда сохранившиеся обломки психической активности лежат среди развалин отупевшей души; вероятно это также расщепление в смысле Блейера, когда неразрушенная часть личности в полукомическом виде вырисовывается среди этих развалин. Сюда также относится в области душевных заболеваний неприятная, грубая осанка гебефреников.

Как из лиц, ко всему безразлично относящихся, так и из других полуопустошенных тупых рекрутируется большая армия социально гибнущих, неудержимых расточителей, игроков и пьяниц, богатых папенькиных сынков, эксплуатируемых женщинами, студентов-пьяниц, преступников и главным образом проституток и бродяг. Эти взаимоотношения вскрыла Гейдельбергская клиника, в особенности Вильманс. Близкое отношение к шизоидному циклу имеет также группа постоянно странствующих, у которых безразличие комбинируется с шизоидными приступами расстройства настроения. Полуравнодушные, полустрадающие внутренне, они бродят с места на место по всему свету. Иногда вплетаются сюда легкие шизофренические толчки, отдельные галлюцинации. Черты такого типа можно встретить у некоторых высокоодаренных, например, у Платена, а затем даже у некоторых простых бродяг.

Что такое холодность аффекта в противоположность тупости его? Прежде всего холодными называются такие натуры, у которых отсутствует сердечное отношение людям, юмор, сочувствие к радости и горю других, – короче говоря, у которых слабо звучит диатетическая темпераментная шкала. Другой вариант диатетического дефекта называется сухостью. Простой народ, как мы видели, выраженных диатетиков, например, циклоидов, называет душевно теплыми людьми. В этом общем смысле, следовательно, все шизоиды отличаются холодным темпераментом.

[132]

Здесь уместно отметить, что тонко чувствующие шизоидные люди воспринимают все очень своеобразно. Шиллер, здоровый шизотимик, говорит в своих сочинениях: "Когда я впервые познакомился с Шекспиром, меня возмутила его холодность, его нечувствительность, которая позволяет ему шутить в состоянии высшего пафоса". Аналогичное суждение, как здесь о Шекспире, я читал о Готфриде Келлере. Шизотимики не могут вполне вчувствоваться в циклотимические темпераменты. Тонким шизотимикам кажется бесчувственным, грубым, если циклотимик созерцательно рассматривает и "ощупывает", юмористически снисходительно улыбается и даже начинает смеяться по поводу таких ситуаций, которые, нежно трогая и устрашая, приводят шизотимика к торжественному пафосу или к мечтательной элегии. То, что называет типичный шизотимик душевностью и теплотой, – это сильные позитивные аффекты, его психэстетическая темпераментная шкала. Диатетик же для этих ценностей в основу кладет свою собственную шкалу. Обычный человек чувствует вместе с циклотимиком и против шизотимика.

Выражение "душевнохолодный" имеет более узкое значение. "Тупым" мы называем человека, которого можно толкать, а он при этом не поднимает головы. "Холодным" мы называем человека, который проходит мимо трупов и ничего при этом не ощущает. "Тупым" называют в обыденном смысле пассивную бесчувственность; "холодным", напротив, – активную. При тупости дефект касается психомоторной сферы; "холодность" – это чистая анестезия при ненарушенной способности действовать. По отношению к шизоидным личностям является вопросом конституциональных наслоений, производят ли они чаще впечатление холодных или тупых, или же, что бывает весьма часто, являются теми и другими. Кроме того можно иногда наблюдать, как с перемещением психэстетической пропорции тупость превращается в холодность и наоборот. Приходится видеть случаи (таковой ниже представлен), когда типично шизоидные препсихотики с сентиментальным, лишенным аффекта темпераментом в периоде полового созревания при незаметном перемещении становятся даже без психоза холодными, жестокими людьми. На основании поверхностных сведений, особенно относительно шизоидных родственников, нельзя решить вопроса, сколько холодных шизоидов развилось под влиянием толчков и незаметных перемещений.

Известен факт, что черты активной холодности, случайной грубости и эгоистической раздражительности, вплетаются в картину сентиментального, лишенного аффекта типа. В особенности стильные аристократические шизоиды производят впечатление холодных.

Вообще говоря, мы находим часто в семьях шизофреников черты активного бездушия, холодную стойкость, жестокость, сварливость, циничный эгоизм, деспотическое упрямство, тупую ненависть, наконец, жестокие, преступные инстинкты. Гофман приводит в своей книге примеры таких типов. Мы могли бы предложить вниманию читателя целую серию злобных, худосочных старых холостяков и злых жен, язвительных, иронических, кислых существ, сухих угрюмых педантов, недоверчивых, холодных интриганов, ограниченных тиранов и скряг. Мало того, мы могли бы заполнить целую книгу очерками жизни всех этих конституциональных вариантов и социальных типов, которые в цикле шизофренического помешательства выявляют анэстетически-шизоидные компоненты в смысле душевной бедности, душевной холодности и душевной сухости.

Следует указать на то, что шизоидные налеты наследственности в благоприятных сочетаниях могут создавать высокоценные социальные варианты. Резкая холодность по отношению к судьбе отдельного человека вместе со склонностью к схематической принципиальной последовательности и к строгой справедливости

[133]

могут, как хорошо компенсирующие элементы личности, создавать людей со стальной энергией и непоколебимой решительностью. Фридрих Великий со своими шизоидными наследственными чертами из дома Вельфов служит этому хорошим примером.

Эта настойчивая энергия составляет противоположный полюс к "недостатку импульса", к полному равнодушию и слабоволию шизоидных психопатов и гебефреников. И здесь в психомоторной сфере шизоидов чрезмерная энергия и равнодушие составляют аналогичную биологическую контрастную пару раздражения и паралича, как психэстетическая чрезмерная чувствительность и нечувствительность. Психэстетическая тупость и психомоторное безразличие настолько переходят друг в друга, что их нельзя рассматривать изолированно.

Шизоидная эмоциональная холодность при неблагоприятных конституциональных наслоениях может вылиться в дурные поступки, особенно в сочетании с вышеописанной недостаточной устойчивостью инстинкта, например, в сочетании с садистическими компонентами. Здесь могут иметь место жесточайшие преступные натуры.

Стоит только представить себе жестокости, которые описаны в дневнике шизофренического короля Людвига II Баварского превращенными в действительность более активной натурой в абсолютическом государстве, чтобы понять многое из того, что происходило столетия тому назад благодаря полубольным душевно цезарям.

ВЫРАЗИТЕЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ И ПСИХОМОТОРНАЯ СФЕРА

Мы выдвинули на первый план психэстетические качества шизоидных темпераментов, так как они составляют важнейшую основу построения личности. Но мы должны наряду с этим еще коротко остановится на их характерологических выразительных свойствах и на их психомоторной сфере. О шизоидных волевых процессах мы только что сказали. Если у циклоидов выразительные движения в психомоторной сфере закруглены, естественны, адекватны раздражению, то многие шизоиды характеризуются отсутствием непосредственной связи между эмоциональным раздражением и моторной реакцией.

У душевнобольных шизофреников мы видим, что путь от душевного раздражения до реакции благодаря задержкам промежуточных импульсов и кататоническим механизмам часто так загораживается, искажается и перемещается, что мы его не в состоянии распознать или можем судить о нем на основании лишь косвенных заключений. В более легких степенях мы находим инконгруэнцию между раздражением и выразительной реакцией у многих шизоидных личностей.

Мы уже подробно говорили о двух важнейших шизоидных психомоторных симптомах в их психэстетических взаимоотношениях: о параличности аффекта и застенчивости. Наряду с этими существует много вариантов, которые отчасти объясняются внутренними различиями в пропорции и в конституциональных наслоениях, а отчасти простыми условиями среды. Деревянность аффекта (Блейер) можно рассматривать как "спастический" прототип параличности аффекта. Эта деревянность аффективно выразительных движений наблюдается у шизоидов с аристократическими манерами и с патетическими характерами. В зависимости от того или иного повода или окружающей обстановки, она выражается в напыщенности, церемониальности, торжественности или педантизме. Живые шизоиды производят, напротив, впечатление "торопливых", "суетливых", "вертлявых", причем вы

[134]

является порывистость моторного темпа в противоположность подвижности гипоманиакального. Флегматическое душевное спокойствие является как психомоторным, так и психэстетическим симптомом. У шизоидов оно может комбинироваться с нервной суетливостью в удивительных сочетаниях.

Наряду с этими более грубыми стигматами мы находим ряд мелких ослаблений и напряжений в выразительных движениях, что может благоприятным образом действовать на личность. Мы уже упомянули о стильности и сдержанности в жестах и движениях, что вместе с гиперэстетическим тонким чувством составляет аристократический симптомо-комплекс и придает жизни таких людей своеобразную красивую линию, которая отсутствует у циклоидов. Такт, вкус, нежная внимательность, избегание всего грубого, неуклюжего и ординарного составляют особое преимущество этой шизоидной группы и делают ее антиподом гипоманиакальных темпераментов: тонкое чувство и стильность бывают только у одних, свежесть и естественность – только у других. Вследствие этого оба сорта людей плохо понимают друг друга.

Своеобразную военную выправку в выражениях и движениях мы встречаем иногда как наследственную в шизоидных семьях даже таких сословий, где подобные вещи вовсе не культивируются и даже не признаются. Если называют таких людей стройными, то таким образом их одновременно характеризуют и соматически и психически. Здесь часто дело идет о властных натурах, крайне настойчивых и с сильным характером.

Склонность к психомоторной инконгруэнции стоит в тесной биологической связи со склонностью к психэстетической чрезмерной чувствительности, к интрапсихическим задержкам и к комплексным образованиям в смысле Блейера(7). Все эти три момента, выражаясь схематически, можно рассматривать как выявление того же действующего начала на различных частях психической рефлекторной дуги. Многие шизоиды предрасположены по отношению к аффективно-сильным переживаниям, к расстройствам проводимости так, как мы это определили при сенситивном бреде отношения. Некоторые шизоиды при группировке симптомов сдают ту комбинацию гиперэстезии и сдержанности, которая предрасполагает к сенситивным реакциям переживаний. Поэтому мы находим такие сенситивные моменты развития при шизофренических психозах.

ПСИХИЧЕСКИЙ ТЕМП

Этим мы заканчиваем наши исследования о психэстезии и психомоторной сфере шизоидов и остановимся на момент на близко родственном психическом темпе. Мы сказали, что циклоиды имеют волнообразный тип темперамента, аффективность, которые в глубоких волнообразных линиях эндогенного или реактивного характера поднимаются и опускаются между веселостью и печалью. Циклоиды не имеют никаких комплексов или лишь очень незначительные; вливающийся аффективный материал становится тотчас же видимым и непосредственно перерабатывается. Напротив, шизоидные люди, поскольку они сохранили способность к психическим реакциям, имеют часто прыгающий тип темперамента. У них не бывает закругленной, волнообразной кривой; здесь кривая аффекта обрывиста. В психозе мы видим этот тип особенно развитым в кататонических карти

–

(7) Под комплексом мы понимаем здесь изолированные группы представлений с сильным аффектом, которые имеют самостоятельное и часто отрицательное действие на психические процессы.

[135]

нах, при переходах от полной замкнутости к внезапным раздражениям аффекта. Шизоиды – это типичные люди комплекса, у которых суммированные небольшие повседневные раздражения, а также и большие группы представлении, аффективно окрашенные в судорожном напряжении, долго действуют под покрывалом и затем могут дать неожиданно аффективные реакции, если кто-нибудь коснется их. Так, шизоиды часто становятся капризными, неожиданно меняются в настроении при невинном замечании во время беседы, чувствуют себя обиженными, делаются холодными, уклончивыми, ироническими и язвительными. Благодаря этим механизмам комплексов взаимоотношение между причиной и действием их аффективности более сложно и менее ясно, чем у циклоидов.

В общем и целом многие шизоидные темпераменты группируются между двумя полюсами: между чрезмерной тягучестью и чрезмерной порывистостью Мы встречаем, с одной стороны, энергичные, упрямые, своенравные натуры, а с другой, неустойчивые, капризные, порывистые, нестойкие. Циклоидные темпераменты двигаются между "быстро" и "медленно", шизоидные – между "тягуче" и "порывисто"(8). Циклоидная кривая темперамента волнообразна, шизоидная прыгающая.

В связи с этим пожалуй отчасти соотносятся известные особенности мышления. Наряду с непостоянными, разорванными, соскальзывающими, афоризматически туманными рукописями, мы, с другой стороны, находим у высокоодаренных шизоидов, параноидных пророков и в рукописях тяжелых кататоников стремление к тягучести, перечислению имен и чисел, к схематизации, к последовательной абстракции и образованию систем. Эту характерную особенность мы опять встретим в психологии гениальных шизотимиков.

В связи с прыгающей кривой аффекта следует упомянуть то, что Блейер называет амбивалентностью – колебание чувствований и воли между да и нет, что является характерным для многих шизоидов. Мы присоединяем здесь вероятно близко примыкающую сюда психологическую черту, которая часто наблюдается не только у пациентов (очень хорошо у некоторых шизофреников с незаметным началом болезни), но особенно в биографиях шизоидных художников и у здоровых шизотимиков: альтернативную установку аффективности. В то время как известные циклоидные типы являются типичными представителями здравого смысла, примиряющей умеренности, сглаживания и аффективного выравнивания, шизоиды же, о которых мы здесь говорим характеризуются тем, что у них отсутствует аффективное среднее положение. Они или восхищены, или шокированы, или преклоняются, или ненавидят человека; сегодня они проникнуты чрезмерным самодовольством, завтра совершенно разбиты. И это происходит вследствие пустяков: кто-нибудь употребил грубое выражение или непроизвольно коснулся их чувствительного комплекса. Или весь мир, или ничего, или, как Шиллер, "срывающий с головы венок", или как жалкий игрок, для которого единственным выходом является пуля в лоб. Они не видят людей, которые могут быть добрыми или злыми, с которыми можно ладить, если к ним отнестись несколько юмористически; для них существует только джентльмен или простолюдин, ангел или черт, святая или мегера – третьего нет.

Эту особенность темперамента нельзя смешивать с сангвинической преизбыточностью некоторых гипоманиакальных натур. Циклоид преизбыточен, шизоид эксцентричен. Темперамент преизбыточного колеблется, темперамент эксцен

–

(8) Мы не касаемся просто равнодушных, так как они не представляют характерологического интереса.

[136]

тричного перескакивает и съеживается. У циклоидного сангвиника, как бы высоко ни поднимались и низко ни опускались волны его настроения, колебания происходят все-таки в естественно-закругленных переходах, проходя чрез аффективное среднее состояние; мечтательный шизоид перескакивает через них от одного противоположного полюса к другому. Здесь уместно указать, что старое обозначение темперамента как сангвиничный и флегматичный неприменимо для более тонких психологических анализов, так как они без резкой диференцировки объединяют преизбыточное и эксцентричное, циклоидное довольство и шизоидную аффективную тупость.

Следует иметь в виду эту альтернативную аффективность некоторых шизоидов, так как мы ее позже встретим в нормальной психологии и у гениальных людей как страсть к пафосу и к элегической мечтательности и как страсть к фанатизму в поступках у шизотимиков.

Мы говорим лишь очень кратко, чтобы понапрасну не переходить от анализа шизоидных темпераментов в область шизофренических расстройств мышления. Мы подчеркиваем, что не наша задача писать психологию шизофреников, мы хотим только осветить проблему шизофрении в связи с общим биологическим учением о темпераментах. Клиницисту кроме того надо еще иметь в виду, что известные, четко выступающие у некоторых шизоидов черты характера напоминают известные стороны описания "нервного характера" и "истерического характера". Не подлежит никакому сомнению, что существуют нервозные и истеричные психопаты и дегенераты, которые в биологическом отношении являются не чем другим, как шизоидами. Это уже подчеркнули Блейер и его школа, и возможно, что некоторые черты таких шизоидов отмечены в обычном описании нервного или истерического характера. Следует подчеркнуть, что нервозность и истерия, хотя и являются целесообразными сборными клиническими понятиями, вовсе не представляют собой конституциональных понятий в углубленном биологическом смысле. Существует базедовидная, травматическая, шизоидная нервозность и т.д. Все это мы здесь не можем рассматривать. Это – задачи для будущих исследований, – при современных средствах они не разрешимы. Мы воздерживаемся поэтому от всякого суждения, насколько шизоидное проникает в область нервозности, истерии, дегенеративной психопатии, врожденного слабоумия и т.д. Мы советуем только не сливать все в одно и также не устанавливать границ. В равной степени мы не рекомендуем делать попытки уже теперь решить вопрос, является ли шизофрения или шизотимический конституциональный тип чем-то биологически-однородным, или представляет собой лишь группу родственных между собой типов. Это же, разумеется, касается и циклотимических конституций. Но мы чувствуем, не имея однако положительных доказательств, что главная масса циклотимического круга по своему телесному и по своему психическому строению производит более простое и более целостное впечатление, чем это можно было бы сказать о весьма различных типах строения тела и характера шизоидного круга; разумеется, это большое внешнее разнообразие не служит доказательством против внутреннего единства. Наша цель здесь – только по возможности характеризовать телесно и психически шизотимический тип в целом, в противоположность циклотимическому; но мы этим не хотим сказать, что шизотимическое и циклотимическое заключают в себе нечто абсолютно однородное или, что наряду с этими обеими группами нет еще других конституциональных главных групп, которых мы еще не знаем.

[137]

Глава 11

ШИЗОИДНЫЕ ТЕМПЕРАМЕНТЫ

СПЕЦИАЛЬНАЯ ЧАСТЬ

Мы приведем теперь несколько конкретных примеров для иллюстрации теоретической части, причем главное значение будем придавать типам темперамента, а шизоидные концепции (идеи изобретателей и пророков и т.д.) будут иметь для нас второстепенное значение. В равной степени мы, разумеется, не приводим никаких особенных примеров для большой массы малоодаренных, просто вялых и тупых шизоидов, всем известных и мало интересных в психологическом отношении.

ГРУППА 1.

ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ГИПЕРЭСТЕТИЧЕСКИЕ ТЕМПЕРАМЕНТЫ

ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ, ЛИШЕННЫЙ АФФЕКТА ТИП. (ПРЕПСИХОТИЧЕСКИЙ)

Молодой Эрих Ганнер, сын образованных родителей, уже в 15 лет перенес тяжелую кататонию. Это был бледный, нежный, высокий юноша, с длинными, неповоротливыми членами и с расплывчато-мечтательным лицом, серьезный, умный, как взрослый, и в то же время трогательный, как ребенок. Обычно он сидел опустившись, тупо и бездушно, так что его считали глупым; если кто-нибудь вступал с ним в беседу, он смотрел удивленно и робко. Он обращал на себя внимание всех своей медлительностью и обстоятельностью. Если его не подталкивали, он мог утром потратить 3 часа на одевание. Внимание родителей было направлено к тому, чтобы сделать его бодрым и быстрым; он горько плакал по этому поводу и делал все усилия, чтобы угодить им. Он работал до 12, до часу ночи, чтобы сделать уроки. Он был одним из первых в школе, хотя и работал слишком медленно. Его добросовестность и пунктуальность граничили с педантичностью.

Он был тих и тотчас же начинал плакать, когда его бранили. Школьных товарищей никогда у него не было. И даже с сестрами и братьями он не был близок. Когда он попадал в общество мальчиков, он застенчиво улыбался. В грубых играх он никогда не участвовал. Товарищи часто насмехались над ним, и ему приходилось много страдать от этого. С сестрами и братьями часто возникали ссоры вследствие особенностей его характера. У него было горькое чувство, что он не

[138]

таков, как другие. Он никогда не отличался умением хорошо говорить. Слова ему давались с трудом. "Когда мне приходится говорить первым, у меня такое ощущение, будто я болтаю вздор".

Он был необычайно нежен, тонок и чувствителен. Когда сделался старше, он перестал есть мясо, так как оно происходит от убитых животных. Он считал это несправедливым, он не мог видеть, как совершалось насилие над животными и людьми. Даже мухи нельзя обидеть. "Две жизни для одного кушанья", – говорил он, когда мать собиралась купить двух цыплят. Когда уходил из дому, то сильно тосковал. Он был очень нежно привязан к матери. Позже он впал в религиозную мечтательность; каждое воскресенье ходил в церковь, хотел сделать верующими своих родителей и сделаться миссионером.

У него была любимая сестра, с которой он, особенно в молодые годы, был в тесной дружбе и делился с ней мыслями; его преждевременно пробудившийся рассудок создал собственные идеи, особенно технического характера. У него в голове были фантастические изобретения, например, он придумал телегу, двигающуюся на колесах по воде. Модель он испробовал в ванне, работал тихо и усердно, послал даже в военное министерство свой проект. Телега действительно двигалась, она была хорошо продумана. Кроме того он довольно хорошо рисовал и писал кистью.

Больше всего он любил фантазировать со своей сестрой в тихом углу, в стороне от других детей. Они мечтали о княжествах, о прекрасных местах, об охоте, о волшебных зверях, об эфирных судах, направляющихся в мировом пространстве к звездам.

Он не любил, когда его касались. Ему иногда казалось, что он из стекла... Мы видим на этом одаренном мальчике, как за внешней стороной, лишенной аффекта, начинает, как тепличное растение, расцветать гиперэстетическая душевная жизнь, проявляясь в нежнейшей сердечности к отдельным лицам, в сентиментальных идеалах гуманности, в мечтательной религиозности, в стремлении к изобретениям, в поэтической фантазии. Менее одаренные шизоиды лишены этой нежной продуктивности и вытекающей из нее внутренней жизни. Они кажутся параличными, частично тупыми, с чертами боязливой нервозности.

Два следующих типа, аристократический и идеалистический, с психэстетической точки зрения являются не столько самостоятельными проявлениями шизотимического темперамента, сколько вариантами только что описанного основного типа. И они базируются на той же нежной внутренней гиперэстезии, с весьма суженной аффективной откликаемостью и обусловленным этим аутистическим самоограничением небольшим кругом людей и интересов, вместе с известными особенностями психомоторной и аффективной сферы.

ТОНКО ЧУВСТВУЮЩИЙ ХОЛОДНЫЙ ТИП АРИСТОКРАТА

Ирена Гертель, 29-летняя дочь простого чиновника, пришла в один прекрасный день в сопровождении своего старшего брата с далеко зашедшей шизофренией. Брат, который нам тотчас же вручил по системе им записанную, строго занумерованную и исчерпывающую историю болезни, был стройный, элегантный, чистенький, аккуратный мужчина, сухой, корректный и очень вежливый; он держался прямо, не облокотившись на стул, делал размеренные, едва заметные жесты, и лишь его губы двигались, когда он говорил; он никогда не смеялся.

Младший брат, с которым я позже познакомился, привлекал к себе больше. Он был светлым блондином с прозрачным цветом лица и нежными чертами, тонко чувствующий, внимательный, очень осторожный, сдержанный в выражениях и с

[139]

очень слабыми аффективными акцентами. Умершая мать была такой же нежной и тонко чувствующей; грубых натур, как, например, одну из своих сестер, она не могла выносить.

"Каковы вы были будучи ребенком?" – спросил я однажды больную. "Вялой и чрезмерно раздражительной", – ответила она. "Вялость – это слабость; если быть слабой, то приходится чрезмерно раздражаться". Работа давалась ей с трудом, она сильно напрягалась, она училась прилежно, она была стойка и не отставала, работала с утра до ночи. В 16 лет она долго оставалась в пансионе во Франции, где тосковала по родине и страдала от непривычных условий, но не возвратилась домой, прежде чем не овладела французским языком.

Она была крайне нервным, раздражительным ребенком, быстро утомлялась и была склонна к внезапному гневу. Она часто плакала, но только вследствие усталости. Когда она поднималась на гору, у нее кружилась голова. После легкой физической работы, уже после уборки постели, ее "мысли начинали фантазировать". Она была очень склонна к грезам наяву. Она видела фантазии "образно", перед глазами, но только когда уставала. Внешне она производила впечатление апатичной; часто учитель в школе ей говорил, чтобы она не заснула. Между тем в действительности она сильно страдала. Она всегда была своенравной, замкнутой и в школе не имела подруг.

Уже очень рано она производила впечатление "твердого, спокойного характера": у нее были определенные вкусы и этические воззрения. Она вполне владела своими чувствами. По внешности нельзя было судить о ее состоянии, даже если она была очень расстроена. Она ни с кем не делилась своими опасениями и мыслями, хотя внутренне была очень чувствительна и недоверчива. По своему внешнему поведению она была довольно весела, но тиха и все-таки производила впечатление серьезности. Она была нелюдима, любила одиночество, ее с трудом можно было убедить отправиться на бал или в гости; если она попадала туда, то вполне владела собой, танцевала, принимала во всем участие, не обнаруживала никакой застенчивости; никогда она не была влюблена, не обнаруживала никаких сердечных чувств к мужчине, ее родные исключали возможность, чтобы она когда-нибудь думала о браке. Этого нельзя было себе представить. Когда она слышала в обществе какое-нибудь неприличное выражение, она улыбалась и быстро убегала.

Она любила изысканные формы жизни, цветы и красивые книги. Она со своеобразным удовольствием читала описания жизни высшего света, об императорском доме, о знатных дамах, элегантном спорте. Она мечтала об аристократах и о красиво одетых мужчинах. Ее внешность носила в себе отпечаток стильности, благородства и утонченности.

По отношению к собственной личности она была крайне непритязательна и настолько была внимательна к другим, что сто раз извинялась, если полагала, что кого-нибудь обидела. Когда она в течение некоторого времени жила в одной комнате с своей сестрой, она боялась даже дышать, чтобы не мешать сестре. У нее был очень тонкий такт, со всеми она была любезна, но ни с одним человеком, кроме матери, не была близка. При всей ее любезности с ней никогда не было тепло.

Мать была единственным человеком, с которым она имела внутреннее психическое общение, мать ее предохраняла также внутри собственного дома от всякого грубого прикосновения. Только она одна проникала в ее душевную жизнь, никто и не предполагал чего-либо о ее позднейших болезненных любовных помыслах. "С тех пор, как умерла мать, все на нее стало производить более глубокое впечатление", – так сообщает ее брат. "С того времени все у нее тотчас же пре

[140]

вращалось в бредовую идею. После смерти матери (несколько лет тому назад) между больной и родными появилась глубокая пропасть, – больная не могла найти мост к отцу и братьям".