Текст книги "Крэг - кутенейский баран"

Автор книги: Эрнест Сетон-Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

XVII

Скотти пришёл к заключению, что в смелом переходе Крэга на восточный берег реки Флэтхэд должна была скрываться какая-нибудь цель. Цель эта была ясна – баран хотел достигнуть возвышенностей, окружающих озеро Кинтла, на которых его часто видели раньше. Пока дул чинук, баран мог в течение всего дня двигаться на запад, но, если ветер за ночь переменится, он, конечно, повернёт на восток. Рассудив таким образом, Скотти перестал держаться следа, а пошёл кратчайшим путём, по водоразделу, к озеру.

Ночью ветер действительно переменился. И на следующий день, когда Скотти осматривал сверху обширную долину, отделяющую его от озера, он увидел далеко внизу какое-то движущееся пятно. Он тотчас скрылся из виду и побежал наперерез четвероногому путешественнику. Но лишь только он достиг намеченного места и осторожно осмотрелся, там, в пятистах шагах впереди него, на ближайшем холме, стоял не кто иной, как сам знаменитый Крэг. Оба были друг у друга как на ладони. С минуту Скотти стоял и смотрел молча. Но затем разразился речью:

– Ладно, старина Крэг! Видишь череп и кости на моём ружье? Я – твоя смерть. Ты от меня не уйдёшь! Как ни вертись, а рога будут моими. Сейчас попробую разок на счастье.

Он поднял карабин и выстрелил, но расстояние было слишком значительно. Баран стоял неподвижно, пока не увидел дымок. Тогда он быстро отскочил в сторону, и пуля ударилась в снег недалеко от того места, где он только что стоял.

Крэг повернулся и побежал на восток вокруг гористого южного берега озера, направляясь к главному водоразделу, а вдалеке позади него неизменно тащился Скотти. К его необычайной выносливости присоединялось ещё упрямство, свойственное его расе, непоколебимая решимость, которая заставляет стремиться к намеченной цели уже после того, как благоразумие или чувство чести отвергли эти попытки. Это упорство ослепляет человека и ведёт его зачастую к гибели, а он, поверженный, всё ещё пытается нанести удар победителю и погибнуть вместе с ним.

Снова весь день прошёл в погоне. Затем – ночлег, и наутро Скотти был уже опять на ногах. Иногда ему было легко отыскивать след, иногда он терял на это немало времени, когда след бывал занесён свежевыпавшим снегом. Так проходил день за днём, и Скотти часто видел впереди барана, но никогда не мог подойти к нему достаточно близко. Баран, казалось, понял, что карабин бьёт только на пятьсот шагов, и подпускал к себе человека не ближе этого предела. По-видимому, он даже пришёл к заключению, что так лучше: иметь охотника за собою и, по крайней мере, знать, где он находится. Однажды Скотти почти удалось подкрасться к нему на расстояние выстрела, но западный ветер вовремя предупредил Крэга о грозящей ему опасности. Это было в первый месяц охоты. Впоследствии Крэг никогда не выпускал охотника из виду.

Почему бы ему не умчаться вперёд, оставив охотника далеко позади? Потому что ему нужно было питаться. Человек имел с собою запас сушёной дичи и шоколада, достаточный на много дней. Если бы этот запас вышел, он мог бы застрелить зайца или глухаря, быстро изжарить и довольствоваться этим целый день. Но баран должен был часами разыскивать скудную траву под снежным покровом. Долгое преследование уже сказалось на нём. Его глаза блестели по-прежнему, его движения были так же уверенны и прекрасны, как и раньше, но его живот ввалился, и голод, изнуряющий голод, подтачивал его силы.

Пять долгих недель продолжалась погоня, и единственной передышкой для Крэга бывали те короткие часы, когда снежная буря налетала с запада и опускала между нимиснежную завесу. Затем, в течение двух недель, оба шли, не теряя друг друга из виду. По утрам Скотти, вылезая, как волк, из своей холодной норы, громко кричал: «Ну, Крэг, пора двигаться!» И баран где-нибудь на отдалённом гребне вызывающе топал ногами и тотчас, держа нос на ветер, пускался в путь, то ускоряя, то замедляя бег, но всегда держась на расстоянии не менее пятисот шагов от охотника. Когда Скотти садился отдыхать, баран искал себе пищу. Если Скотти прятался, баран в тревоге бежал к тому месту, к которому нельзя было приблизиться незамеченным. Если Скотти долго оставался неподвижным, баран напряжённо следил за ним и также не двигался с места.

Однообразно протянулись десять недель. Между охотником и животным установились странные отношения. Крэг так свыкся со своим положением, что признавал Скотти как неизбежное, почти необходимое зло. Однажды утром, когда Скотти только что поднялся и осматривал местность к северу, отыскивая барана, он услышал продолжительное фырканье далеко позади себя и, обернувшись, увидел старого Крэга, нетерпеливо поджидавшего его. Ветер переменился, и Крэг переменил направление, но не хотел двигаться в путь без своего неизменного спутника. В другой раз Скотти потерял два часа на переход через горный поток, который Крэг одолел одним прыжком. Когда он с большим трудом достиг, наконец противоположной стороны, он услышал знакомое фырканье и, оглядевшись, увидел, что Крэг вернулся узнать причину его задержки.

XVIII

Так в течение зимы они прошли всю главную горную цепь, начиная от Кутенейских высот, через горный проход Воронье гнездо, к западу против ветра, потом прямо на юг, к хребту Макдональда, и вперёд, вперёд, до горы Гэльтом. День за днём одно и то же: два движущихся тёмных пятна на безграничной снежной поверхности. Неоднократно их и переходили другие овцы и бараны и другие охотники. Однажды им встретилась партия рудокопов, которые слышали о Скотти и его охоте и стали подзадоривать его криками. Но он только тупо осмотрелся в их сторону и прошёл мимо, не обращая на них внимания. Несколько раз Крэг пытался скрыть свои роковые следы в следах какого-нибудь проходившего перед ним стада. Но Скотти не так легко было обмануть. Все затруднения он преодолевал, благодаря своему упорству и неутомимости, и всё меньше и меньше было перерывов в его погоне. Снежные бури прекратились вместе с западным ветром, и природа, казалось, вступила в полосу успокоения.

Дальше, всё дальше они пробирались, держась всё на том же неизменном расстоянии друг от друга. На обоих уже лежала печать времени и смерти. Оба худели со дня на день, и глаза их ввалились. Волосы охотника побелели с тех пор, как он пустился в эту безумную погоню. Посерели голова и плечи барана, и только глаза ещё не утратили своего янтарного блеска, и прежними оставались его великолепные завитые рога, которые он так же гордо носил, как и в первый день охоты.

Каждое утро человек вставал со своего жёсткого ложа, полузамёрзший и голодный, но яростный, и крался вдоль скал, стараясь подойти к барану на расстояние выстрела. Но Крэг всегда предупреждал его вовремя и, вскочив из своего ночного убежища, шёл вперёд, ведя за собою охотника. Третий месяц был уже на исходе, когда они направились обратно от хребта Гэльтом в область Табачного ручья и затем к востоку, держа направление на Гендер-Пик.

Здесь, на месте рождения Крэга, они сделали остановку: Скотти на одном гребне, баран – в шестистах шагах дальше, на следующем. В течение двенадцати долгих недель Крэг вёл за собою охотника через снега и горные цепи – пятьсот миль тяжёлого пути! И снова они вернулись обратно к исходной точке своего путешествия, потеряв каждый по крайней мере половину своей жизни за этот короткий промежуток времени. Скотти присел на камень и закурил трубку. Крэг поспешил воспользоваться этим и стал искать траву. Пока человек находится в виду, баран не покинет своего места на гребне. Скотти это отлично знал на основании долгого опыта. И вот, пока он сидел и покуривал, какой-то злой дух внушил ему хитрый план.

Он выколотил из трубки недокуренный табак и спрятал её в карман, затем нарезал несколько прутьев с карликовых берёз и стал собирать камни, а баран издали наблюдал за его движениями. После этого Скотти перебрался на самый край скалы и при помощи прутьев, камней и части своей одежды соорудил чучело, которое должно было изображать его самого. Держась под прикрытием чучела, он стал пятиться назад и скрылся за краем скалы. Целый час он карабкался и крался, пока не достиг скалистого откоса позади барана.

Крэг всё ещё стоял на месте, величественный, как бык, изящный, как олень. Его рога широко закручивались над головою, подобно грозовым тучам над горной вершиной. Он внимательно разглядывал чучело, удивляясь, почему его враг так долго остаётся в неподвижности. Скотти был теперь на расстоянии трёхсот шагов от него. Позади Крэга виднелись невысокие утёсы, а впереди была открытая снежная площадка. Скотти лёг ничком и обсыпал всю свою спину снегом. Потом прополз двести шагов, не останавливаясь и не спуская глаз с головы барана. Старый Крэг по-прежнему смотрел на чучело, изредка выражая своё нетерпение топотом передних ног. Один раз он оглянулся. Он мог бы легко заметить подползавшую к нему смерть, но его правый рог роковым образом заслонил собою врага.

Всё ближе и ближе, под защиту утёсов, подползал охотник. Наконец, укрывшись за ними, он мог отдохнуть и осмотреться. Баран был теперь от него на расстоянии не более пятидесяти шагов. В первый раз в своей жизни он увидел так близко эти знаменитые рога. Он видел широкие плечи барана, красивый выгиб шеи, всё ещё толстой, несмотря на изнурение животного. Он видел, как это великолепное животное выпускало сквозь трепетавшие ноздри горячее дыхание жизни. Он даже мог уловить отблеск живого огня в этих ясных янтарных глазах. Он всё это видел… но медленно и спокойно поднял к плечу карабин!

Крэг продолжал стоять на месте как зачарованный, следя за своим неподвижным врагом по ту сторону оврага.

Поднялся карабин, никогда не дававший осечки, направляемый глазом, никогда ещё не ошибавшимся! Но рука горца, которая не дрожала раньше, убивая людей, дрогнула, как будто он был чем-то испуган.

Два мира, две различные природы сошлись.

Лицо охотника было спокойно и сурово, к руке вернулась её твёрдость. Грянул выстрел, и Скотти спрятал голову: так необычен был отзвук его в скалах. На отдалённых камнях послышался шум, затем как будто протяжное храпенье. Но он не смотрел туда и не двигался. Через две минуты всё стихло, и он боязливо приподнял голову. Не ушёл ли баран? Или что ещё могло случиться?

Там, на снегу, лежала неподвижно громадная серо-коричневая масса, и с одного её конца, как кольца двуглавой гидры, виднелись удивительные рога – история пятнадцати лет великолепной жизни. Концы их, уже сильно истёртые, были когда-то теми маленькими рожками, которые приносили ягнёнку победы в его битвах. Далее шли годы могучего роста, отмеченные широкими кольцами, год болезни и след первой любовной схватки на кольце пятого года. На закруглённых концах рогов погибло немало волков. И о многом ещё говорили эти кольцеобразные наросты на рогах, свидетели целой жизни.

Скотти медленно подошёл к поверженному животному, С каким трудом завоёваны эти рога! Но он смотрел не на них, а в жёлтые спокойные глаза Крэга, открытые и ещё не омрачённые смертью. Охотник чувствовал холод во всём теле и не мог понять своего странного состояния. Напряжение, к которому он принуждал себя в течение несколы и месяцев, наконец оборвалось. Он присел на камень, повернувшись спиною к рогам, и попробовал жевать табак. Но во рту было сухо, и он тотчас выплюнул его. Ему было не по себе.

Слова имели мало значения в его жизни. Он умел только ругаться. Другого способа изливать свои чувстна он не знал. Но ругаться ему не хотелось.

Долго он молчал, потом произнёс: «Я бы вернул это ему, если бы мог».

Он посмотрел вдаль, и взгляд его упал на оставленную им верхнюю одежду. Тогда он сообразил, отчего ему холодно, и перебрался через овраг, чтобы собрать свои вещи. Вернувшись и снова подойдя к рогам Крэга, Скотти посмотрел на поверженного могучего красавца, все повадки которого он хорошо изучил за время многодневной непрерывной погони, и острое, до сих пор не испытываемое с такой силой чувство раскаяния овладело им, вызвало резкую душевную боль. Он развёл огонь. Затем, почувствовав себя лучше, снял шкуру с шеи барана и отрезал его голову. Это была привычная работа, и он проделывал её механически, вырезая себе куски мяса, достаточные для утоления голода. Потом, согнувшись под тяжестью своей добычи, – тяжестью, которая была бы ему едва заметна ещё три месяца тому назад, – он двинулся в обратный путь. Старый, худой, поседевший и угрюмый, он теперь медленно плёлся вниз к хижине, покинутой им двенадцать недель тому назад.

XIX

– Нет! Ни за какие деньги не отдам их.

И Скотти сумрачно отворачивался, прекращая всякие разговоры на эту тему. Он подождал некоторое время, пока набиватель чучел выполнял его заказ, потом пустился в обратный путь через горы к своему уединённому жилищу, находившемуся в трёхстах милях от города. Он снял покрывало и повесил голову Крэга на самом светлом месте. Работа была исполнена превосходно: не только рога, но даже удивительные золотистые глаза животного остались неизменными. И когда прихотливый солнечный луч придал им выражение живого взгляда, горец почувствовал себя так же плохо, как тогда на утёсах, и поспешил снова накинуть покрывало на голову животного.

Те, кто знали его ближе, рассказывали, что он так и не снимал покрывала с головы барана и не любил, когда кто-нибудь заговаривал с ним об этом. Только одному человеку пришлось быть свидетелем, как он однажды открыл эту голову и, по словам рассказчика, «смотрел на неё, как сумасшедший». Единственное, что от него слышали об этом, было: «Рога – мои. Он теперь никогда не отвяжется от меня».

Прошло четыре года. Скотти, известный теперь под именем «старика Скотти», прекратил с той поры всякую охоту. Безумная трёхмесячная погоня окончательно подорвала его силы. Он продолжал жить безвыходно возле этих рогов, стоивших огромные деньги, в полном одиночестве. Все считали его помешанным.

Однажды, в глубокую зиму, в хижину Скотти забрёл его старый товарищ. Их дружеская беседа затянулась на много часов, но, по обыкновению, не отличалась многословием.

– Я слышал, что ты убил большого барана с Гендер-Пика.

Скотти кивнул головою.

А покажи-ка его, Скотти!

Смотри сам, – и старик мотнул головою в сторону закрытого покрывалом предмета, висевшего на стене.

Гость сдёрнул покрывало. И вскрикнул от удивления и восторга. Но Скотти молчал.

Однако он тоже решился посмотреть. Пламя очага бросало красноватый отблеск на стеклянные глаза, придавая им выражение живого гневного взгляда.

– Закрой его, если насмотрелся, – сказал Скотти и снова отвернулся, не выпуская изо рта трубки.

– Скажи, Скотти, почему ты не продашь его, раз он тебе так надоел? Один господин из Нью-Йорка просил тебе передать, что он бы заплатил…

– К чёрту всех! Я никогда его не продам, никогда с ним не расстанусь. Я шёл за ним, пока его не прикончил, а теперь он идёт за мною, пока не добьётся своего. Все эти четыре года он не давал мне покоя. Он сломал меня в этой проклятой охоте. Он сделал из меня старика. Он довёл меня почти до сумасшествия. Теперь он высасывает из меня жизнь, но ещё не совсем покончил со мною. Ты думаешь, здесь только одна его голова? А я скажу тебе, что, когда ночью дует чинук, я слышал такие звуки, которые не похожи на простой ветер. Я слышал его самого, точь-в-точь как в тот день, когда он испускал дух через ноздри, а я лежал ничком перед ним. А если я встану и выйду, он тут как тут – вправо, у Табачного ручья.

Утром всё ещё шёл снег, но гость поспешил покинуть хижину, и Скотти остался один. Весь день гулял белый ветер, и снег всё время усиливался. Всё выше и выше нагромо лись сугробы, округляя зубчатые скалы, выравнивая трещины и овраги. А ночью чинук разгулялся ещё больше. Он пел свою боевую песнь, торжествующую песнь белого ветрa:

 
Я – ветер, я – веющий, строящий ветер,
Разрушу и вновь создаю.
Крутитесь, снежинки, послушные дети!
Исполните волю мою!
 

И там, и здесь, по приказу ветра, великие дела совершались в горах. Разрушались старые формы и создавались новые. Озёра стирались с лица земли и возникали вновь Вестники жизни и смерти рассеялись всюду. Лавина скатилась с Пэрсел-Пика и обнажила под обрушившимися скалами золотые жилы.

Другая лавина загородила русло горного потока, чтобы повернуть его воды в сухую бесплодную долину. Вниз, вниз, по крутым склонам катилась лавина, то сметая начисто лес, загородивший ей путь, то с треском обрушиваясь с уступа на уступ, то перекатываясь через встречные утёсы. Вниз, вниз, всё быстрее и ужаснее, она налетела по пути на маленькую хижину Скотти, снесла и поглотила её со всем тем, что в ней находилось.

Над скалистым нагорьем зарождалась весна. Долина Табачного ручья оживилась, и дожди понемногу смывали большие белые кучи, оставшиеся от снежной лавины. Медленно, по частям, выходили на свет обломки старой хижины. И посреди них, совершенно неповреждённая, показалась голова кутенейского барана. По-прежнему блестели янтарные глаза под его удивительными рогами. А немного поодаль виднелись переломанные кости, покрытые лохмотьями, и клочья седых человеческих волос.

Старый Скотти давно забыт, но голова Крэга висит и посейчас на стене одного дворца, как одно из его лучших сокровищ. И те, кто смотрят на эти редкостные рога, вспоминают до сих пор славного барана с Гендер-Пика, который носил их на далёких Кутенейских высотах.