Текст книги "Последние хорошие места"

Автор книги: Эрнест Хемингуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Эрнест Хемингуэй.
Последние хорошие места

– Ники,– сказала сестра.—Послушай, Ники.

– Я не хочу говорить об этом.

Он смотрел на дно родника, где маленькими вихрями песок плясал в чистой воде. Рядом на раздвоенной ветке, воткнутой в землю у ручья, висела жестяная кружка. Ник Адамс смотрел, как вода выбивается из ключа и потом спокойно течет по каменистому руслу вдоль дороги,

Дорога была видна в обе стороны. Ник посмотрел вверх по склону холма, потом вниз, на причал и на вдававшийся в бухту лесистый мыс, за которым открывалось покрытое барашками озеро. Он сидел, прислонясь к стволу кедра. Сзади густой кедровой порослью зеленело болото. Сестра сидела рядом, положив ему руку на плечо.

– Они ждут, чтобы ты пришел ужинать,– сказала сестра.– Двое. Приехали в таратайке и стали спрашивать, где ты.

– Кто-нибудь им сказал?

– Никто не знает, кроме меня. Много их у тебя, Ники?

– Двадцать шесть.

– Хорошие?

– Как раз для обедов.

– Ох, Ники, лучше бы ты их не продавал.

– Она платит по доллару за фунт,– сказал Ник Адамс.

У сестры был ровный темный загар, темно-карие глаза и темные, каштановые волосы, прядями выгоревшие на солнце досветла. Они с Ником любили друг друга и не любили остальных. Все члены семьи были для них всегда остальными.

– Они все знают, Ники,– тоскливо сказала сестра.– Они говорят, что отправят тебя в колонию, чтобы другим было неповадно.

– Они могут доказать только одно,– сказал ей Ник,– но все-таки мне лучше пока уйти.

– А мне можно пойти с тобой?

– Нет. Не обижайся, Махоня. Сколько у нас денег?

– Четырнадцать долларов шестьдесят пять центов. Я принесла.

– Что-нибудь они еще говорили?

– Нет. Только, что не уйдут, пока ты не вернешься.

– Матери надоест кормить их.

– Они уже один ленч съели.

– Что сейчас делают?

– Сидят на веранде. Спрашивали у матери про твой карабин, но я, когда

их из-за забора увидела, спрятала его в дровяном сарае.

– Ты что, ждала их?

– Конечно. А ты разве нет?

– Наверное. Черт бы их взял.

– По-моему, тоже, черт бы их взял, – сказала сестра,– Неужели я еще

маленькая, чтобы уйти с тобой? Карабин я спрятала, деньги принесла.

– Я буду беспокоиться о тебе,– сказал ей Ник,– Я еще даже не знаю, куда пойду.

– А вот и знаешь.

– Вдвоем нас будет легче искать. Мальчика с девочкой легко заметить.

– А я буду мальчиком,– сказала сестра.– Все равно я всегда хотела быть мальчишкой. Если я волосы остригу, вообще никто не отличит.

– Это верно,– сказал Ник Адамс.

– Давай подумаем, как нам все лучше устроить,– сказала она.– Пожалуйста, Ник, ну пожалуйста! Я буду все-все делать, а без меня тебе будет одиноко, будет ведь, разве нет?

– Мне уже сейчас одиноко, когда я только собираюсь уйти без тебя.

– Вот видишь! Может быть, мы расстанемся на много лет, кто его знает? Возьми меня, Ники, ну возьми!

Она крепко обхватила его обеими руками и поцеловала. Ник посмотрел на нее и решил обдумать все заново. Это было трудно, но ничего другого не оставалось.

– Лучше бы мне тебя не брать,– сказал он,– но если на то пошло, то лучше бы мне вообще этим не заниматься. Ладно, пойдешь со мной, но, может быть, только на пару дней.

– Отлично,– сказала она.– Как только ты скажешь, я сразу же ухожу домой. Сразу, как только тебе со мной станет скучно, плохо или чересчур хлопотно.

– Давай все продумаем,– сказал ей Ник Адамс. Он оглядел дорогу в оба конца, небо, в котором высоко плыли большие послеполуденные облака, и белые барашки за мысом на озере.– Я пойду за мыс к гостинице, продам ей форелей. Она заказала их для сегодняшнего обеда. Им сейчас на обед форелей, а не цыплят подавай, не знаю почему. Форели в порядке, я их выпотрошил и завернул в марлю, они совсем свежие, в холодке лежат. Скажу, что нарвался на охотинспекцию и мне пока надо исчезнуть. Возьму у нее маленькую сковородку, жир, соль, немного перца, бекона, кукурузной муки. Возьму рюкзак, чтобы все нести, сушеных абрикосов и слив, чаю, спичек побольше, топорик. Вот одеяло одно будет. Она мне поможет, потому что покупать форель не лучше, чем продавать.

– Я одеяло возьму,– сказала сестра. – Я в него заверну карабин и принесу тебе и мне мокасины, переодену рубашку и комбинезон, а этот спрячу, чтобы думали, что он на мне, и захвачу мыло, расческу, ножницы, что-нибудь для шитья и еще «Лорну Дун» и «Швейцарского Робинзона».

– Принеси все патроны двадцать второго калибра, какие найдешь,– сказал Ник Адамс и тут же прибавил: – Подайся назад, быстро!

На дороге показалась повозка, запряженная двумя лошадьми.

Они залегли в кедровнике, уткнув лица в пружинящий мох, и слушали мягкое шлепанье копыт по песку и тихий скрип колес. Мужчины в таратайке не разговаривали, но когда они проехали мимо, на Ника Адамса пахнуло их запахом и запахом лошадиного пота. При мысли о том, что они могут задержаться у родника, чтобы вымыться или напиться, он сам вспотел и, пока повозка не отъехала далеко, не мог успокоиться.

– Они, Махоня? – спросил он.

– Ага,– выдохнула сестра.

– Отползи назад,– сказал Ник.

Он сполз в болото, держа в руке мешок с рыбой. Болото здесь было не вязкое, оно заросло мхом. Ник встал, спрятал мешок за ствол кедра и поманил девочку за собой. Они пошли по болоту, двигаясь осторожно, как лани.

– Одного я знаю,– сказал Ник Адамс.– Гад. Паскуда.

– Он говорит, что охотится за тобой четыре года.

– Знаю.

– Второй, здоровенный, в синем костюме, с мордой, как будто табак жует, он из другого штата.

– Ладно,– сказал Ник,– На них мы посмотрели, пора уходить. Дорогу к дому найдешь?

– Конечно. Заберусь на холм и пойду лесом. Где мы встретимся вечером?

– Не надо тебе со мной идти, Махоня.

– Обязательно надо. Все очень просто. Оставлю матери записку, что я пошла с тобой и ты обо мне позаботишься.

– Ну ладно,– сказал Ник Адамс.– Я буду возле упавшего хемлока, того, в который ударила молния. Если от залива, то прямо. Знаешь, по пути к шоссе?

– Но это ужасно близко от дома.

– Я не хочу, чтобы ты далеко тащила на себе вещи.

– Я сделаю, как ты скажешь, Ники, но только ты не рискуй.

– Взять бы сейчас ружье, выйти к опушке да пристрелить этих сволочей разом, пока они там на пирсе, а потом взять на старой мельнице железную болванку, проволокой к ним прикрутить и в канаву.

– А потом? – спросила сестра.– Ведь их же кто-то послал.

– Первого гада никто не посылал.

– Но ты ведь лося убил и форелей продавал, и в лодке они у тебя нашли...

– С этим как раз порядок.

Он не хотел даже произносить вслух, что у него было в лодке, потому что это было их единственной уликой против него.

– Я знаю, но убивать людей ты не будешь, я с тобой поэтому и иду.

– Хватит об этом. Но все равно, я бы обоих гадов убил.

– Убил бы,– сказала она,– И я бы тоже убила. Но мы не будем убивать

людей, Ники. Слово?

– Слово. Не знаю, стоит ли нести к ней форелей.

– Я отнесу.

– Нет, они тяжелые. Я пронесу их через болото в рощу рядом с гостиницей. Иди вперед, посмотришь, там ли она и все ли в порядке. Если все там нормально, найдешь меня у старой липы.

– Через болото ты не скоро дойдешь, Ники.

– Я из колонии тоже не скоро вернусь.

– Может, я пойду с тобой через болото? Тогда я войду внутрь и найду ее, а ты подождешь снаружи, потом войдешь тоже и все внесешь.

– Так можно,– сказал Ник,– но я хотел по-другому.

– Почему, Ники?

– Потому что ты сможешь увидеть их по дороге и сказать мне, куда они отправились. Так что встречаемся в молодой роще, у липы, за гостиницей.

Ник ждал в зарослях больше часа. Сестра все не приходила. Когда она появилась, то была очень возбуждена, и Ник понял, что она очень устала.

– Они у нас дома,– сказала она,– Сидят на веранде, пьют виски и имбирный эль, лошадей распрягли и привязали. Говорят, что будут ждать, пока ты придешь. Это им мать сказала, что ты ушел на ручей рыбачить. Наверное, она не специально. Жаль, если это не так.

– Где миссис Паккард?

– Она была в кухне гостиницы и спрашивала, не знаю ли я, где ты, а я сказала, не знаю. Она беспокоилась, говорила, что ждет, чтобы ты принес на сегодня рыбы. Можешь нести.

– Ладно,– сказал Ник.– Форель хорошая, свежая. Я ее папоротником переложил.

– Можно, я пойду вместе с тобой?

– Конечно,– ответил Ник.

Гостиницей служило длинное деревянное строение с верандой, обращенной к озеру. Широкие деревянные ступени спускались к пирсу, который уходил далеко в озеро. Ступени и веранда были окаймлены как бы живой Изгородью из кедров. На веранде в кедровых креслах сидели немолодые люди в белых костюмах. На лужайке из трех фонтанчиков выплескивалась вода. К фонтанам вели узкие протоптанные тропинки. Вода пахла тухлыми яйцами. Источники были минеральные, и Ник с сестрой пили ее, чтобы развивать силу воли.

Они подошли к гостинице сзади, со стороны кухни, по узкому дощатому мостику перешли впадающий в озеро ручей и проскользнули на кухню через заднюю дверь.

– Вымой их, Ники, и положи в ледник,– сказала миссис Паккард.– Я их погодя взвешу.

– Миссис Паккард,– сказал Ник,– Можно вас на минуточку?

– Говори поживее,– ответила миссис Паккард.– Не видишь, я занята?

– Вы не могли бы мне заплатить сейчас?

Миссис Паккард, статная женщина с прекрасным цветом лица, была очень занята по кухне. От нее не отставала прислуга.

– Ты же не собираешься продавать форель? Это запрещено законом.

– Я знаю,– сказал Ник,– рыбу я вам принес в подарок. Я говорю про то, когда я вам нарубил дрова и сложил в штабели.

– Сейчас принесу,– сказала миссис Паккард,– Мне надо дойти до флигеля.

Ник с сестрой вышли за ней. На полдороге от кухни к большому леднику она остановилась и, сунув руку в карман передника, вытащила блокнот.

– Марш отсюда,– быстро и ласково проговорила она,– Марш отсюда, и быстро. Сколько тебе?

– Мне причитается шестнадцать долларов, – сказал Ник.

– Вот тебе двадцать,– сказала она ему,– и не впутывай в свои дела эту соплюшку. Пусть идет домой и следит за ними, пока ты не ушел.

– Когда вы о них услышали?

Она только покачала головой.

– Покупать не лучше, чем продавать,– сказала она.– Скройся, пока все не успокоится. Ты хороший мальчик, Ники, кто бы чего ни говорил. Если дела пойдут плохо, иди к Паккарду. Понадобится что-нибудь – приходи по ночам, я сплю чутко. Просто стукнешь в окно.

– Вы их не станете сегодня подавать, миссис Паккард? Сегодня вы их не собираетесь на обед готовить?

– Нет,– сказала она,– но я их не собираюсь выбрасывать. Паккард съест полдюжины запросто, и еще я других знаю, кому их дать. Остерегись, Ники, пусть все уляжется. Пережди.

– Махоня хочет пойти со мной.

– Не вздумай брать ее,– сказала миссис Паккард.– Приходи сегодня ночью, я кое-что соберу для тебя.

– Вы сможете дать сковородку?

– Я все приготовлю. Паккард сообразит, что тебе нужно. Денег я тебе больше не дам, чтобы чего не вышло.

– Я бы хотел кое о чем попросить мистера Паккарда.

– Он позаботится обо всем. Только не появляйся у магазина, Ник.

– Махоня ему передаст записку.

– В любое время, когда тебе что-нибудь понадобится,– повторила миссис Паккард.– Не беспокойся. Паккард за всем будет следить.

– Счастливо вам, тетя Хелли.

– Счастливо,– сказала она и поцеловала Ника. От нее чудесно пахло, когда она его целовала. Так пахнет на кухне, когда пекут. От миссис Паккард всегда пахло ее кухней, а у нее на кухне пахло всегда хорошо.

– Не беспокойся и не дури.

– Все будет в порядке.

– Наверняка,– сказала она.– Уж Паккард что-нибудь да придумает.

Они стояли в тсуговой роще за домом. День кончался, солнце опустилось за холмы на другом берегу озера.

– Ники, я все нашла,– сказала девочка.– Рюкзак получится здоровенный.

– Да уж наверное. Что они делают?

– Наелись за ужином, теперь сидят на веранде и пьют. Рассказывают друг другу, какие они ловкие.

– Пока что они показали себя не очень ловкими.

– Они думают выкурить тебя голодом,– сказала она.– Ночка-другая под открытым небом, и ты быстро заявишься. На пустой желудок услышишь разика два, как ухнет сыч, и дело в шляпе.

– Что мать дала им на ужин?

– Гадость невероятную,– сказала сестра.

– Очень хорошо.

– Я все прямо по списку собрала. Мать легла, у нее мигрень. Она написала отцу.

– Ты видела письмо?

– Нет, оно в ее комнате вместе со списком, что завтра покупать. Утром ей придется писать новый список, когда увидит, что ничего не осталось.

– Они здорово пьют?

– По-моему, выпили около бутылки.

– Подлить бы им туда убойных капель.

– Так ты сказал бы мне – как, я бы подлила. Их надо в бутылку?

– В стакан. Только у нас их нет.

– В аптечке тоже нет?

– Нет.

– Я бы могла им накапать в бутылку парегорика, у них целая бутылка осталась. Или каломели. Я знаю, у нас ведь есть.

– Нет,– сказал Ник. – Ты лучше, когда они заснут, отлей полбутылки в мою флягу.

– Пойду посторожу их,– сказала сестра.– Ух, нам бы убойных капель! Я даже и не слыхала про них.

– Вообще-то, это не капли,– сказал ей Ник. – Это хлоралгидрат. Шлюхи подмешивают его в выпивку, когда хотят обобрать лесорубов.

– Звучит довольно противно,—сказала сестра.– Но все равно хорошо бы, чтобы он у нас был,– на всякий случай.

– Дай я тебя поцелую, – сказал ей брат.– За «на всякий случай». Идем, посмотрим, как они пьют. Хочу послушать, о чем они говорят, сидя в моем доме.

– Но ты обещаешь не разозлиться и не выйти из себя?

– Не бойся.

– И лошадям не вредить. Лошади не виноваты.

– И лошадям тоже.

– Эх, нам бы убойных капель,– мечтательно вздохнула сестра.

– Так ли, иначе, у нас их нет,– сказал Ник.– Их, кроме как в Бойн-Сити, наверное, нигде не достанешь.

Они сидели в сарае и смотрели на двух мужчин, сидевших у стола на веранде. Луна еще не взошла, было темно, но силуэты мужчин вырисовывались на светлом фоне озера. Они не разговаривали, а только оба склонились над столом. Звякнул в ведерке лед.

– Эль кончился,– сказал один.

– Я говорил, его ненадолго хватит,– сказал второй,– а ты уверял, что, мол, еще много.

– Принеси воды. Там в кухне ведро и ковшик.

– Я уже напился. Пойду спать.

– Ты что же, не будешь мальчишку ждать?

– Нет, я спать пойду, а ты жди.

– Думаешь, он этой ночью придет?

– Не знаю. Я спать пойду. Сомлеешь – разбуди.

– Я могу хоть всю ночь не спать,– сказал местный инспектор.– Я сколько ночей сидел, браконьеров выслеживал, ни разу глаз не сомкнул.

– Я тоже,– сказал приезжий инспектор,– но сейчас я спать пойду.

Ник с сестрой видели, как он прошел в дверь. Мать сказала инспекторам, что они могут спать в комнате рядом с гостиной. Приезжий чиркнул спичкой, потом окно опять стало темным. Местный инспектор, сидевший по-прежнему у стола, опустил голову на руки и захрапел.

– Подождем, пусть заснет покрепче, потом возьмешь вещи,– сказал Ник.

– Перелезай через забор,– сказала сестра.– Мне можно здесь ходить, но если он проснется и увидит тебя...

– Ладно, – согласился Ник.—Я пока возьму все отсюда. Здесь уже почти все собрано.

– Найдешь все без света?

– Конечно. Где карабин?

– Лежит плашмя на верхней задней стропилине. Не поскользнись и не развали поленницу.

– Не учи ученого.

Она вышла к забору в дальнем углу, где возле упавшего дерева Ник складывал рюкзак. Это было большое дерево; в него прошлым летом ударила молния, а потом оно в осеннюю бурю рухнуло. Луна вставала из-за дальних холмов, но сквозь деревья проходило достаточно света, и Ник ясно видел содержимое рюкзака. Сестра положила свой узел и сказала:

– Как свиньи спят.

– Отлично.

– Приезжий храпит не хуже этого, на веранде. Кажется, все взяла.

– Умница, молодчина, Махоня.

– Я матери написала записку, что ухожу с тобой проследить, чтобы ты ничего не натворил, что ты обо мне позаботишься и чтобы она никому не говорила. Я ей подсунула под дверь, она заперлась.

– Да помолчи,– сказал Ник. Потом добавил:– Извини, Махоня.

– Ну, здесь ты не виноват, а из-за меня тебе уже хуже не будет.

– Нет, ты невыносима.

– Но ведь теперь нам с тобой будет хорошо?

– А как же.

– Я виски принесла, – торжествующе сказала она.– И немного оставила в бутылке. Каждый из них может подумать на другого, и еще у них целая бутылка осталась.

– Одеяло для себя принесла?

– Ясное дело.

– Тогда нам пора.

– Хорошо бы пойти туда, куда я думаю. Единственное, что увеличивает рюкзак,– это мое одеяло. Дай мне карабин.

– Держи. Что у тебя на ногах?

– Как всегда, мокасины.

– Читать что взяла?

– «Лорну Дун», «Похищенного» и «Грозовой перевал».

– Тебе это, кроме «Похищенного», все рано.

– «Лорна Дун» не рано.

– Будем читать вслух,– сказал Ник,– Тогда надольше хватает. Только, Махоня, ты сейчас немножко наворотила дел, и нам лучше идти. Вряд ли эти сволочи так глупы, как по ним кажется. Не исключено, что это просто потому, что они надрались.

Ник завязал рюкзак, подтянул ремни, сел и надел мокасины. Потом он обнял сестру.

– Ты точно решила идти?

– Ники, мне нужно идти. Не становись теперь слабым и нерешительным. Я же записку оставила.

– Ну что же, – сказал Ник.– Двинемся. Неси карабин, пока не устанешь.

– Я давно готова,– сказала сестра.– Сейчас помогу тебе накинуть лямку.

– Ты помнишь, что ты совсем не спала, а нам еще идти и идти?

– Помню. Я сейчас точь-в-точь как тот, который храпит у стола, как он про себя рассказывал.

– Может, с ним и вправду такое было,– сказал Ник.– Самое главное теперь – это не сбить ноги. Мокасины не трут?

– Нет, и у меня ноги загрубели, я ведь все лето ходила босиком.

– У меня тоже порядок, – сказал Ник,– Встали, пошли.

Они шли по мягкой опавшей хвое, и деревья были высокими, и между стволами подлеска не было. Когда взошли на холм, луна пробилась между деревьями и осветила Ника с большим рюкзаком и его сестру с карабином. С вершины холма они оглянулись вниз и увидели озеро в лунном свете. Было светло, ясно виднелся темный мыс и высокие холмы дальнего берега.

– С ним тоже надо проститься,– сказал Ник Адамс.

– Прощай, озеро,– сказала Махоня,– Тебя я тоже люблю.

Они пошли вниз, через длинное поле, через фруктовый сад, пролезли сквозь изгородь на недавно сжатое поле. Идя по стерне, они оглянулись направо и увидели бойню и большой хлев в лощине и старый бревенчатый дом на другом прибрежном холме. Спускавшаяся к озеру шеренга пирамидальных тополей была освещена луной.

– Ноги болят, Махоня? – спросил Ник.

– Нет.

– Я пошел здесь из-за собак. Узнав нас, они замолчат, но кто-нибудь может услышать лай.

– Ага,– сказала сестра,– а когда они замолчат, все сразу поймут, что это мы.

Впереди уже была различима темная грань холмов за дорогой. Они пересекли еще одно сжатое поле, перешли ручей с глубоко просевшим руслом, поднялись по стерне следующего поля и подошли снова к забору и песчаной дороге, за которой сплошною массой чернели заросли молодых стволов и кустарника.

– Подожди, я сейчас перелезу и помогу тебе,– сказал Ник.– Хочу взглянуть на дорогу.

С забора он окинул взглядом холмистый край и увидел темное пятно рощи у своего дома и лунный блеск озера, потом перевел взгляд на дорогу.

– Они не смогут выследить, как мы сюда пришли,– сказал он сестре,– и вряд ли заметят следы на песке. Если ветки не будут сильно царапаться, можно идти по обочине.

– Ники, мне кажется, они вообще не могут никого выследить. Вспомни, как они ждали, что ты сам к ним придешь, а за ужином и после надрались оба.

– Они были у пирса,– напомнил Ник,– и я тоже как раз там был. Если б не ты, они б меня сцапали.

– Вот уж не надо большого ума догадаться, что ты будешь на речке, после того как мать проговорилась, что ты пошел на рыбалку. Когда я убежала, они наверняка выяснили, что все лодки на месте, а раз так, значит, ты на речке. Все знают, что ты всегда ловишь рыбу за мельницей и давильней. Они еще долго соображали это.

– Все равно,– сказал Ник,– все равно они тогда были совсем рядом.

Сестра прикладом вперед просунула ему карабин, пролезла между жердинами и встала рядом с ним на дороге. Протянув руку, Ник погладил ее по голове.

– Устала страшно, Махоня?

– Нет, все отлично. Я слишком счастлива, чтобы уставать.

– Пока не устанешь, иди по песку, где их лошади оставили следы от копыт. Песок рыхлый, следы высохнут и будут незаметны, а я пойду по твердой обочине.

– Я тоже могу идти по обочине.

– Не надо, поцарапаешься.

Постоянно оскальзываясь, они выбрались на верх гряды, разделявшей два озера. С обеих сторон к дороге выходил густой и темный молодой лес. С обочин к лесу тянулись кусты малины и куманики. Вершины холмов виднелись впереди, подобно просветам в чаще. Луна была уже низко.

– Махоня, как дела? – окликнул сестренку Ник.

– Здорово. Ники, а убегать из дому всегда так же здорово?

– Нет. Обычно бывает одиноко.

– А тебе бывало очень одиноко?

– Ужасно. До черноты.

– А как ты думаешь, со мной тебе будет одиноко?

– Нет.

– А ничего, что ты пошел со мной, а не с Труди?

– Да что ты все время «Труди», «Труди»?!

– Я не все время. Может, просто ты о ней думал и решил, что это я о ней говорю.

– Умная ты до чего,– сказал Ник.– Я про нее подумал, потому что ты мне сказала, где она, а когда я узнал, где она, то уже стал думать, что она делает, и вообще.

– Пожалуй, я зря пошла.

– А я говорил, что тебе нечего ходить.

– Черт,– сказала сестра.– Мы что, станем как остальные и будем ссориться? Я пойду домой. Тебе не придется терпеть меня.

– Заткнись,– сказал Ник.

– Не надо так, Ники! Я уйду или останусь, как ты захочешь. Скажешь, чтоб я ушла,– уйду. Но ссориться я не буду. Что мы, не насмотрелись семейных ссор?

– Насмотрелись,– кивнул Ник.

– Я тебе навязалась, но я специально все так устроила, чтобы тебе не мешать. И я же уберегла тебя от них, правда?

Они снова вышли на высоту и снова увидели озеро, хотя оно казалось узким и выглядело скорее как большая река.

– Мы пойдем напрямик,– сказал Ник Адамс,– и выйдем на старую дорогу от лесосеки. Если ты хочешь идти домой, то здесь пора поворачивать.

Он снял рюкзак, оттащил его к лесу. Сестра прислонила к рюкзаку карабин.

– Садись, отдохни, Махоня,– сказал Ник.– Мы оба устали.

Он откинулся на рюкзак, сестра легла рядом, положив ему голову на плечо.

– Я не уйду, пока ты меня не прогонишь, Ники,– сказала она,– Я только не хочу ссор. Даешь слово, что мы не будем ссориться?

– Даю.

– А я не буду про Труди.

– К черту Труди.

– Я хочу быть полезным и верным товарищем.

– Ты мой полезный и верный товарищ. Ничего, если мне станет не по себе и я это спутаю с одиночеством?

– Ничего. Мы будем заботиться друг о друге, нам будет весело, и все будет хорошо.

– Отлично. Начнем прямо сейчас?

– А мне все время так.

– Нам надо пройти тяжелый кусок, потом еще очень трудный кусок, и мы на месте. Выйти можно, когда рассветет. Поспи, Махоня. Тебе тепло?

– Конечно, тепло. Я же в свитере.

Она свернулась рядом с ним и уснула. Скоро заснул и Ник. Проспав два часа, он проснулся от утреннего света.

Ник блуждал по лесу, пока не вышел к старой дороге с лесосеки.

– Чтобы не оставлять следов,– объяснил он сестре.

Дорога заросла так, что приходилось то и дело идти в наклонку под ветками.

– Как в туннеле,– сказала сестра.

– Скоро станет пореже.

– Я здесь была когда-нибудь?

– Нет, так далеко на охоту я тебя никогда не брал.

– Отсюда можно пройти в твои места?

– Нет, Махоня. Теперь мы будем долго пробираться через огромное страшное болото. До тех мест вообще никому не добраться.

Они все шли по дороге, потом свернули на другую, еще более заросшую просеку и, наконец, вышли на расчищенную поляну. Поляна заросла кустарником и дурманом. На ней стояли брошенные хижины лесорубов. Хижины были совсем старые, у некоторых провалились крыши, зато у дороги был родник, и Ник с сестрой напились. Солнце еще не встало. Ранним утром после целой ночи ходьбы они чувствовали себя пусто и странно.

– Здесь раньше был тсуговый лес,– сказал Ник.– Они брали только кору, а бревна оставляли.

– Но что случилось с дорогой?

– Наверное, они, начав с дальнего конца, подтаскивали кору и складывали ее в кучи, чтобы вывезти. Вырубили до самой дороги, сложили кору вот здесь и отсюда забрали.

– К твоим местам надо через все-все болото идти?

– Да. Пройдем его, потом по дороге, потом через другое болото и войдем в девственный лес.

– Почему они его не тронули, когда здесь все было вырублено?

– Не знаю. Может, хозяин не продал. Они, конечно, много наворовали с краю, заплатив за порубку, но большая часть стоит, к ней не подобраться.

– Но почему не пройти вдоль ручья? Ручей же откуда-нибудь течет?

Они отдыхали перед трудным переходом через болото, и Ник решил объяснить подробнее:

– Смотри, Махоня. Ручей пересекает большую дорогу, по которой мы шли, и течет дальше по земле одного фермера. Фермер отгородил себе пастбище и никому не дает рыбачить, так что дальше мостика не пройдешь. С другой стороны озера, куда можно было бы выйти вдоль по ручью, фермер пасет быка. Бык страшный и гонит всех прочь. Это самый страшный из всех быков, которых я когда-нибудь видел, он всегда страшен – стоит на одном месте и смотрит, за кем погнаться. Где кончаются владения фермера, начинается кусок заросшего кедрами болота с открытыми окнами, и чтобы его пройти, надо знать как. Да если и знаешь, все равно не так просто пройти. Внизу за болотом мои места. Мы пройдем туда по холмам, вроде как в обход, а дальше, там уже настоящее болото, через него никто никогда не проходил. Давай попробуем пройти тяжелый кусок.

Тяжелый кусок и следующий, очень трудный кусок остались позади. Нику пришлось перелезать через множество поваленных стволов, одни толщиной больше его роста, другие ему по пояс. Он клал карабин поверх бревна, забирался и втягивал наверх сестру. Дальше она соскальзывала на другую сторону или он должен был спускаться, брать карабин и помогать ей. То и дело они перелезали и обходили груды валежника, и на заросшем болоте было жарко.

Пыльца пахучего дурмана и полынной амброзии запорошила девочке волосы и заставляла ее чихать.

– Чертовы болота,– сказала она Нику.

Они отдыхали, сидя на огромном бревне, опоясанном надрезами корьевщиков. Кольца серели на гниющем сером стволе, и вокруг, куда ни кинь взгляд, лежали серые стволы, серые кучи валежника и сучьев, на которых бессмысленно и ярко росли сорные травы.

– Это последнее,– сказал Ник.

– Ненавижу их,– сказала сестра,– А эти мерзкие сорняки, прямо как цветы на кладбище деревьев, за которым никто не ухаживает.

– Теперь понимаешь, почему я не хотел идти тут в темноте?

– Мы бы не прошли.

– Не прошли бы. И никто не пройдет здесь за нами. Сейчас начнутся хорошие места.

Они вышли из нагретого жарким солнцем болота и оказались в тени огромных деревьев. Болото доходило до самых высоких холмов и чуть дальше, а за болотом начинался лес. Они шли по бурому лесному ковру, прохладному и пружинящему под ногами. Подлеска не было. Древесные стволы уходили вверх футов на шестьдесят, прежде чем на них появлялись ветви. В тени деревьев было прохладно, и Ник слышал, что высоко в кронах поднимается ветер. Солнечные лучи на землю не попадали. Ник знал, что солнце не сможет пробиться вниз почти до полудня. Сестра взяла его за руку и шла рядом.

– Я не боюсь, Ники, но чувствую себя как-то странно.

– Я тоже,– сказал Ник,– Каждый раз.

– Я никогда не бывала в таких лесах.

– Это последний девственный лес во всей округе.

– Нам через него долго идти?

– Порядочно.

– Одной мне здесь было бы страшно.

– Мне здесь бывает странно, но не страшно.

– Я первая так сказала.

– Ты, ты. Может, мы говорим так потому, что нам страшно?

– Нет, я не боюсь, потому что ты рядом, но если бы я была здесь одна, мне было бы страшно. Ты уже был здесь с кем-нибудь?

– Нет. Только сам.

– И не боялся?

– Нет. Но чувствовал себя всегда странно, наверно, как положено в церкви.

– Ники, а где мы будем жить, там тоже будет так же торжественно?

– Нет, не бойся, там славно. Тебе и здесь должно нравиться, Махоня. Здесь хорошо. Так выглядел лес в старые времена. Это чуть ли не последние хорошие места на земле. Сюда никому не добраться.

– Старые времена – это хорошо, только тут слишком уж все торжественно.

– Торжественно было не везде. Но в хвойных лесах было.

– Как здорово здесь идти. Я думала, возле нашего дома хорошо, но здесь лучше. Ники, ты в бога веришь? Не хочешь, не отвечай.

– Не знаю.

– Ага. Можешь не говорить об этом. Но ты не против, если я буду молиться перед сном?

– Нет. Я тебе напомню, если забудешь.

– Вот хорошо. Потому что в таких местах я становлюсь жутко религиозной.

– Недаром соборы делают похожими на то, как здесь.

– Ты же никогда не видел соборов.

– Зато я про них читал и могу представить. Лучший собор – это здесь.

– Как ты думаешь, мы когда-нибудь сможем поехать в Европу и посмотреть на соборы?

– Обязательно. Но сначала мне надо выпутаться из этой истории и научиться зарабатывать деньги.

– Думаешь, тебе будут платить деньги за то, что ты пишешь?

– Если буду хорошо писать.

– А может быть, тебе надо писать пободрее? Это не я так думаю. Мать говорит, что все, что ты пишешь, слишком мрачно.

– Для «Сент-Николаса» – слишком,– сказал Ник,– Они так не ответили, но им не понравилось.

– «Сент-Николас» – наш любимый журнал.

– Ну и что,– сказал Ник,– а я для них уже слишком мрачен. А я еще даже не взрослый.

– Когда человек взрослеет? Когда женится?

– Нет. Пока ты не повзрослеешь, тебя посылают в колонию, а когда

повзрослеешь – в тюрьму.

– Хорошо, что ты еще не повзрослел.

– Они меня никуда не пошлют,– сказал Ник,– Хватит мрачных разговоров, даже если я мрачно пишу.

– Я не говорила, что ты мрачно пишешь.

– Я сам знаю. И остальные все тоже знают.

– Ники, не вешай носа,– сказала сестра.– Это нас лес сделал такими серьезными.

– Скоро он кончится, – ответил Ник, – Тогда увидишь, куда мы идем. Проголодалась, Махоня?

– Чуть-чуть.

– Еще бы,– сказал Ник,– Съедим по яблоку.

Пока они спускались по отлогому склону холма, впереди сквозь деревья пробился солнечный свет. Здесь, на краю леса, росла зимолюбка и кое-где митчела. Земля вдруг вся разом зазеленела. Из-за стволов они увидели открытый луг, по нижней границе которого вдоль ручья росли белоствольные березы. За лугом, за линией берез темно зеленело болото с кедровником, а далеко за болотом были темно-синие холмы. Между болотом и холмами заходил рукав озера. Они его не могли видеть, но чувствовали по расстояниям, что он там есть.

– Вот родник,– сказал Ник сестре, – вот камни. Здесь я делал лагерь.

– Чудесное, чудесное место, Ники, – сказала девочка, – Отсюда озеро тоже видно?

– Озеро с другого места видать, но мы лучше остановимся здесь. Сейчас наберу дров, сделаем завтрак.

– В кострище камни какие старые.

– Кострище очень старое,– сказал Ник,– Камни от индейцев остались.

– Как же ты сюда вышел прямо по лесам – ни следов, ни зарубок?

– А ты не видела на трех грядах указателей?

– Нет.

– Потом я их тебе покажу.

– Они твои?

– Нет, они тоже очень старые.