Текст книги "Искатель. 1980. Выпуск №4"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Владимир Малов,Андрей Серба
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

12

Вначале в ворота въехал толстый важный сотник с огромными усами, за ним по трое в ряд протиснулось десятка два конных латников с длинными копьями в руках, и лишь после этого в воротах появился боярин Адомас, рядом с которым трясся в седле его конюший.

Сотник остановил коня перед вышедшим на крыльцо мельником, расправил усы.

– Смерд, напоишь наших коней. Да живо покличь хозяйку, пусть приготовит поесть вельможному боярину, – кивнул он на Адомаса.

Мельник, высокий мужик с широкой бородой, в покрытой мучной пылью рубахе, переступил на крыльце босыми ногами, посмотрел снизу вверх на сотника.

– Коней я напою, а насчет хозяйки пусть боярин не прогневается. Нет ее дома.

– А где она? – топорща усы, рявкнул с седла сотник.

– В лес с ребятишками пошла, грибы да ягоды собирать. Время как раз такое.

– Нет так нет, черт с ней.

Сотник соскочил с коня, прислонил к стене мельницы копье и щит, снял с головы шлем, вытер рукавом вспотевшую макушку с наметившейся лысиной. Разгладив усы и откашлявшись от пыли, он посмотрел на въезжающих во двор все новых и новых конников, перевел взгляд на мельника и топнул ногой.

– Чего рот раскрыл? Беги быстрей к колодцу да пои коней.

– Пусть остынут вначале, – сказал мельник, не трогаясь с места. – Загубить можно.

– Не загубишь, – сказал подошедший сбоку конюший. – Последние версты мы еле тащились, так что кони давно остыли. Пошли, я помогу тебе.

Мельник быстро взглянул на конюшего, опустил глаза, вразвалку двинулся к колодцу. Конюший, стараясь не отстать, мелкими шажками потрусил рядом с ним.

– Я от князя Данилы и боярина Боброка, – тихо прошептал он. – Поможешь мне отравить колодец и уходи скорее в лес, покуда кони не начали падать и дохнуть.

Они ускорили шаги, подошли к колодцу. Мельник вытянул бадью с водой, перегнул ее край, дал напиться конюшему. Ставя бадью обратно на мокрый сруб, конюший столкнул ее в колодец, подхватил на лету, нагнувшись, быстро достал из-за пазухи узелок с порошком, высыпал в темную воду.

Едва конюший успел спрятать тряпицу в карман, как возле колодца появился сотник с конем в поводу.

– Что возишься, смерд! – крикнул он мельнику. – Давай воду в колоды. Или ты думаешь, что мы собираемся торчать у тебя до вечера?

– Сейчас, пан воевода, сейчас, – заторопился мельник. Доставая из колодца бадью за бадьей, он лил воду в наклонный деревянный желоб, по которому она стекала в долбленые колоды. Стоя рядом, сотник вначале молча наблюдал за его работой, затем грубо схватил за плечо.

– Что льешь, смерд? – крикнул он. – Чем хочешь поить наших коней?

– Водой, пан воевода, – спокойно ответил мельник, одним движением плеча сбрасывая с себя руку. – Чем же еще поят коней?

– Водой? Тогда почему наши кони не пьют ее?

Вытянув руку, он указал на колоды, возле которых с обеих сторон уже стояло несколько литовцев с лошадьми в поводу. И действительно, ни одна из них не пила воду,

– Что за вода у тебя, смерд? – закричал сотник, хватаясь за меч. – Может, она дурная и ты хочешь погубить наших коней? А ну пей ее сам. Пей, собака!

Он выхватил меч, приставил его к груди мельника.

– Пей, или я проткну тебя насквозь!

Мельник бросил быстрый взгляд по сторонам. За спиной сотника в нескольких шагах от колодца стеной стоял лес. В руках у мельника была тяжелая деревянная бадья, и он мог бы сбить ею сотника, но рядом уже топтались несколько других литовских воинов, прибежавших на крик. И он спокойно вылил воду из бадьи в желоб, поставил бадью на сруб.

– Не кричи, пан воевода, – тихо сказал он. – Ну откуда мне знать, отчего ваши литовские кони не хотят пить? Вон ваш пан пил ее, – мельник кивнул на конюшего, – и ничего с ним не случилось, так что вода хорошая.

– Пей, собака! – повторил сотник.

Мельник неторопливо вытянул бадью из колодца, припал губами к ее краю.

– Пей, смерд, пей больше, – толкнул его сотник. – Пей по-настоящему, а не только мочи губы.

– Хватит, воевода, напился уже.

Выпрямившись, мельник хотел вылить остатки воды в желоб, но выронил бадью из рук и зашатался. Его лицо побагровело, на губах выступила пена. Схватившись за грудь и жадно ловя открытым ртом воздух, он тяжело рухнул прямо на сруб колодца.

Опустив оружие, литовцы с изумлением и страхом наблюдали за происходящим. И лишь сотник, ничему не удивившись, перешагнул через труп мельника и пошел к стоявшему неподалеку конюшему.

– А что теперь делать? – спросил он.

– Оставь стражу, чтобы никто не вздумал пить, а сам с отрядом отправляйся дальше. Через две версты будет ручей, там и отдохнете до нашего с боярином приезда. Ступай.

Конюший еще раз взглянул на труп мельника, осенил себя крестом и направился к дому. В чисто прибранной горнице у раскрытого окна сидел Адомас. При виде конюшего он зашелся своим дребезжащим смешком, довольно потер руки.

– Все идет по нашему плану? – спросил он, лишь мельком взглянув на конюшего и снова отворачиваясь к окну. – Не надо, не говори, я видел. Мельник мертв, но еще живы князь Данило и боярин Боброк. А мне нужны именно они, а не этот русский смерд.

– Князь Данило и боярин Боброк в твоей западне, и скоро ты уничтожишь их. А не забыл ли ты о своем обещании?

– Нет, холоп, не забыл. Я обещал, что, если ты заманишь в ловушку князя Данилу и Бобрака, я отпущу на волю твою приемную дочь. Но не рано ли ты заводишь этот разговор?

– Боярин, я выполнил все, что обещал. Дальнейшее зависит не от меня.

– Ты рано пришел, холоп, – резко сказал Адомас.

Конюший склонил голову, приложил руку к груди.

– Я понял тебя, боярин: ты не веришь мне. Тогда скажи, чем я могу еще помочь?

– Скачи к боярину Векше и напомни ему, чтобы он получше следил за князем Данилой и перекрыл все дороги, по которым могут уйти русичи. Через два-три часа я поведу своих воинов ему на помощь.

Спрятавшись в ветвях на вершине высокого дуба, сотник Андрей давно уже наблюдал за двором мельника Путяты. Он видел и въезжавших к нему на подворье литовских конников, видел, как мельник вместе с конюшим боярина Адомаса пошел к колодцу и как его обступили с оружием в руках литовцы. Видел, как старого Путяту заставили пить отравленную воду и как тот упал мертвым на сруб колодца. И лишь когда конюший спокойно ушел в дом мельника, где до этого скрылся Адомас, а литовский отряд, оставив у колодца небольшую стражу и полусотню для охраны боярина, снова двинулся по дороге к степному порубежью, сотник быстро заскользил по стволу вниз. Уже с той самой минуты, когда он увидел литовцев, и догадавшись, что они выступили в поход не утром, как говорил конюший, а гораздо раньше, в его душе шевельнулась тревога. Теперь же, увидев своими глазами смерть Путяты и безнаказанность конюшего, он все понял.

– Измена, други! – крикнул он двум своим дружинникам, поджидавшим неподалеку с конями в поводу. – Быстрее к князю!..

Он прыгнул в седло, и тотчас в дерево рядом с ним впилась стрела. Подняв коня на дыбы, сотник втянул голову в плечи и оглянулся. Оба его дружинника лежали в траве, сраженные стрелами.

Не раздумывая, Андрей бросил коня на сплошную стену кустов, что высилась впереди. Но было уже поздно: несколько стрел впилось в конский круп, и лошадь стала медленно заваливаться на бок. Андрей успел соскочить на землю и даже выхватить меч, но брошенный из-за соседнего дерева аркан обвился вокруг шеи.

– Вяжи его крепче! – весело крикнул старший сын боярина Векши Николай, подъезжая к лежавшему на земле сотнику, на котором уже сидело несколько боярских дружинников.

– Этого удальца я знаю, встречал не раз. За такой подарок боярин Адомас спасибо скажет.

Сотника Андрея развязали лишь после того, как втащили в дом мельника Путяты и поставили перед столом, за которым сидел боярин Адомас.

– Здравствуй, здравствуй, – дружелюбно сказал Адомас, кривя губы в улыбке. – Как видишь, знаю я тебя, да только сейчас бог привел свидеться. Ну чего молчишь? Думаешь, буду выпытывать? Приготовился небось к дыбе да огню с железом? А мне ничего от тебя не надо. Потому что я все наперед знаю: и зачем твой князь Данило с боярином Боброком в этом лесу, и где они устроили свою засаду. Все известно мне, русский сотник Андрей. Потому и стоишь ты сейчас безоружный передо мной. Потому и не будет в живых к заходу солнца ни твоего князя, ни московского боярина Боброка.

Он пристально взглянул на сотника, забарабанил пальцами по столу.

– Не нужен ты мне, и отправлю-ка я тебя в подарок боярину Векше. Знаю, есть у него счеты к твоему князю, да и к тебе тоже. Пусть разбирается…

Оставшись один, боярин устало откинулся спиной к стене, подставил лицо теплым лучам солнца, прикрыл глаза. Несмотря на усталость и одолевающую из-за бессонной ночи дремоту, настроение у него было хорошее.

Этому были причины. Уже в тот день, когда боярин Векша вручил ему в руки ханскую грамоту и рассказал историю о том, как он случайно наткнулся а лесу на казачий отряд и отбил ее, Адомас уже тогда ничему не поверил. Через своих людей, что были у него в усадьбе Векши, он узнал о ночном приезде атамана Дороша к своему бывшему боярину, и о встрече, что состоялась между ними на следующий день у старого дуба на поляне, и о неудавшейся засаде. Адомас не сомневался, что Векша получил эту грамоту от Дороша, но только не в бою, а обменяв ее на коня и шлем. Итак, судьба грамоты для Адомаса была ясна, понятно было ему и вранье тщеславного и глуповатого боярина Векши, но вот поступок дерзкого и бесстрашного атамана степных разбойников Дороша был Адомасу не совсем понятен.

И он, правая рука великого литовского князя, был вынужден заняться более чем скромной особой бывшего беглого смерда, а теперь атамана так ненавистной ему воинственной русской степной вольницы. Опять-таки через своих верных людей, которые были у него везде, Адомас узнал, что атамана Дороша в последнее время несколько раз видели с дружинниками князя Данилы, а один раз даже с воинами, по одежде и говору напоминающими московитов князя Дмитрия. Все это заставило боярина задать себевопрос: а по своей ли воле и разумению напал атаман на татарское посольство, так ли уж случайно попала к нему Мамаева грамота? Но если атаман не по своей воле напал на посольство, то почему отдал он грамоту в руки боярина Векши, своего бывшего хозяина, заведомо зная, что в конце концов она очутится у великого литовского князя, то есть у того, кому и предназначалась?

Много думал об этом Адомас, много было в его голове разных догадок и предположений. И в результате однажды вечером перед русским князем Данилой предстал боярский конюший с вестью об измене княжеского воеводы Богдана,

Адомас открыл глаза, взглянул на висевший над лесом блестящий шар солнца. Протянув руку, взял со стола серебряный колокольчик, громко позвонил.

– Коня! – резко бросил он появившемуся в дверях слуге…

13

Прислонившись к стволу дерева, Боброк рассеянно наблюдал за тем, как спешившиеся дружинники, подрубали и подпиливали деревья, стоявшие у лесной дороги. Они делали это так, чтобы в нужный момент деревья можно было легко свалить.

– Дело к тебе, – сказал князь Данило, подходя к Боброку с несколькими дружинниками. Он вытолкнул вперед человека, у которого на поясе болтались пустые ножны.

– Я сотник Кирилл из Дружины боярина Векши, – сказал человек. – Того самого русского боярина, что продал свою душу дьяволу и литовскому Ягайле. Я искал тебя и князя Данилу…

– Откуда ты узнал, что мы здесь? – перебил его Боброк.

– Вы здесь только несколько часов, а я уже двое суток. Вы только начали устраивать свою засаду на татарское посольство, а боярин Адомас и мой хозяин уже давно устроили для вас ловушку. Вот я и прискакал, чтобы предупредить.

– О чем ты говоришь, сотник Кирилл?

Пленник поднял голову, взглянул на высокое солнце.

– Я понимаю твое недоверие ко мне, боярин, но нет времени для долгих объяснений. Вы устроили засаду сегодня, а боярин Адомас со своими воеводами сделал это же два дня назад. За твоей спиной более полутысячи литовцев, а неподалеку еще два раза по столько. Адомасов конюший, что завел вас в этот лес, изменник, и сейчас мертв мельник Путята, а у литовского отряда все кони целы. Два ваших воина, что следили за мельницей, убиты, а сотник Андрей в руках Адомаса…

Как пораженные громом, слушали эти слова воевода Боброк и князь Данило.

– Почему мыдолжны верить тебе? – медленно и тихо выговорил Боброк.

– Боярин, я безоружен и полностью в вашей власти. И все же я повторяю: уходите с этого места. Тем более что Мамаев гонец со своим чамбулом поскачет совсем по другой дороге. Спешите. У вас вместе с разбойниками Дороша семьсот мечей, а у ваших врагов втрое больше.

Конский топот заставил всех обернуться. Из-за поворота дороги вырвался всадник, круто осадил коня перед князем Данилой.

– Литвины, князь. Идут от мельницы Путяты. Не меньше пяти сотен копий. И боярин Адомас с ними.

– Что значит «идут»? – Князь Данило зло раздул ноздри. – Как идут? Конно или пеше?

– Конно, князь.

– А где сотник Андрей?

– Не было его, князь, и что с ним, не знаем.

Князь и Боброк переглянулись, боярин шагнул к гонцу.

– Скачи к воеводе Богдану и передай, чтобы он сейчас же снимал все дозоры и скакал к нам. Слышишь? Снимал всех до последнего человека и немедленно был у нас.

Он проводил гонца взглядом, повернулся к сотнику Кириллу,

– Спасибо тебе за твою весть. Прости, что не сразу поверил. Верните ему оружие! – крикнул Боброк. – Негоже воину стоять с пустыми ножнами. Он шагнул к своему коню, но князь остановил его.

– Скажи, Кирилл, – обратился он к сотнику, – где же встретятся ордынцы с литовцами?

– Не ведаю, княже. Знаю только, что дойдут они до Лысого кургана и что будет их ждать там литовский дозор, чтобы вести дальше. А куда он их поведет, этого не знаю.

– Лысый курган, Лысый курган, – задумчиво повторил князь Данило. – Скажи, сотник, а мог бы ты провести меня туда?

– Могу, княже…

– Что ты задумал? – насторожился Боброк.

– А вот слушай…

Он тихо начал рассказывать свой план. Боброк слушал не перебивая, потом долго молчал.

– Мысль заманчивая, – наконец сказал он. – Но думал ли ты, чем это грозит? Если татары тебе не поверят – смерть на месте. Если поверят и ты заведешь их под наши стрелы – все равно смерть. Нет, князь, я против. Эти сутки мы у Ягайлы уже выиграли, вряд ли он тронется в поход и завтра. Так к чему все?

– А если Ягайло пойдет завтра? А если князю Дмитрию нехватит для победы как раз одного дня?

Боброк сузил глаза, скрипнул зубами.

– Знай я мурзу Тимура, как ты, сам бы поехал к нему. Но не могу приказывать тебе, князь, не могу распоряжаться твоей жизнью. Поступай, как велит совесть. Вот тебе мое последнее слово.

– Спасибо, боярин. Князь Данила старый воин, он хорошо знает свой долг перед Русью и выполнит его до конца. Давай обнимемся с тобой на прощание. Кто знает, доведется ли нам еще встретиться на этой земле…

Вдали на дороге появилось маленькое облачко пыли, оно росло, разбухало. И вот под лучами солнца заблестели доспехи, наконечники копий, стали видны кони и сидящие в седлах невысокие плотные всадники с круглыми щитами и в пестрых халатах поверх кольчуг.

Увидев на кургане русских дружинников, передовой татарский разъезд рассыпался по полю, некоторые всадники выхватили из чехлов луки.

Князь Данило тронул коня навстречу татарам. За ним последовали сотник Кирилл и двое княжеских дружинников. Когда они были в нескольких шагах от разъезда, из цепи всадников выехал вперед один, изобразил на своем широком лице ласковую улыбку.

– Здравствуй, русский князь, я и мои нукеры рады видеть тебя, – воркующим голосом заговорил он, бегая своими глазами-щелочками по сторонам.

– Здравствуй и ты, храбрый воин, – ответил князь, чувствуя непривычную сухость во рту. – Рад и я видеть славных и отважных нукеров великого хана Мамая. Легким ли был ваш путь, как чувствует себя мой друг и твой воевода достойнейший Тимур-мурза?

Татарин слегка наклонил голову, сложил на груди руки.

– Легким и приятным был наш путь, русский князь, здоров и весел наш несравненный Тимур-мурза, да продлит аллах дни его. Но что делаешь ты в этой степи, почему стоят на кургане твои воины?

– Ты хочешь спросить, храбрый воин, почему на этом кургане я и мои русичи, а не те литовцы, которых ты должен был встретить? – усмехнулся князь Данило. – Но это я скажу только твоему воеводе, достопочтенному Тимур-мурзе. А потому пошли к нему самого быстрого нукера и передай, что русский князь Данило, посланный ему навстречу великим литовским князем Ягайлой, ждет на этом кургане. А чтобы ноги его коня стали еще быстрее, передай вот это.

Князь Данило протянул татарину толстую золотую цепочку. Обнажив в улыбке свои желтые зубы, татарин выхватил цепочку из рук князя, сунул за свой широкий пояс. Обернувшись, он крикнул несколько слов дозорным, и двое из них тотчас сорвались с места, поскакали по дороге. Сам же татарин отъехал к своим всадникам, замер, как и они, на месте, снова выставив в сторону русичей свое копье.

Так они стояли молча друг против друга, ждали.

А всего лишь час назад на вершине этого степного кургана стояли три десятка литовцев. Подкравшись, дружинники князя засыпали их стрелами, а затем в короткой схватке расправились с уцелевшими. Командовавший литовцами сотник погиб в самом начале боя, двое захваченных в плен дружинников ничего толком не знали, кроме того, что они ждут татар, чтобы сопровождать их.

На дороге снова возникло пыльное облако, и вскоре князь Данило разглядел целую лавину всадников. Впереди мчался высокий, сухой татарин в богатых доспехах, золоченом шлеме и дорогом, расшитом золотом халате. Когда он осадил коня на кургане, князь Данило поклонился, приложив руку к груди.

– Будь славен, храбрейший Тимур-багатур, – сказал он. – Я, русский князь Данило, рад видеть тебя и сопровождать к великому литовскому князю Ягайле, которому ты везешь грамоту от его брата, великого хана Золотой Орды Мамая.

Татарин тоже поклонился, сложил на груди руки.

– Будь славен и ты, русский князь. Рад видеть тебя. Но почему встречаешь ты, а не тот сотник-литовец, что был прошлый раз в Орде?

Лицо мурзы было холодно и бесстрастно, словно высеченное из камня.

– Да, славный Тимур-мурза, тебя должен был встречать литовский сотник со своими людьми. Но когда великий князь Ягайло узнал, что посольство великого хана ведешь ты, храбрейший из храбрейших, он решил, что такой багатур достоин лучшей встречи, и послал меня, равного тебе по знатности и славе.

– Я благодарен великому князю за такую честь, но почему никто не предупредил меня об этом? Я уже встречался с несколькими разъездами великокняжеской стражи, и никто не сказал, что меня будешь встречать ты, князь Данило.

Маленькие глазки татарина смотрели настороженно, вся его фигура была напряжена и подобрана,

– Я должен был встретить тебя вместе с боярином Адомасом, но тот из-за слабого здоровья не вынес дороги и ждет сейчас в двух часах пути отсюда. Я провожу тебя к нему, славный мурза, и ты уже вместе с ним отправишься к великому князю Ягайле. Эй! – крикнул он стоявшему невдалеке Кириллу. – Скачи со всей сотней к боярину Адомасу и передай, что мы с Тимур-мурзой скоро будем у него. И скажи, что славный багатур устал с дороги и хочет отдохнуть.

Сотник не тронулся с места, и князь огрел своего коня плетью, поскакал к Кириллу.

– Чего ждешь?! – зашептал ему. – Скачи к Боброку и передай, что зверь идет в западню.

– Князь, я не оставлю тебя здесь одного, – твердо сказал Кирилл.

Князь нахмурил брови.

– Оставь десяток воинов, а с остальными скачи к Боброку. Меня не спасет твоя сотня, а Боброку она будет очень кстати. Прощай, сотник, и передай боярину с воеводой, что старый князь Данило желает им удачи, а пуще всего победы Дмитрию и счастья Руси…

14

– Едут! – донесся сверху крик дозорного, и в лесу сразу все стихло. Дружинники, и до этого разговаривавшие вполголоса, замолчали вовсе. Те из них, кто еще осторожно подрубал деревья, отложили в сторону топоры и бросились к своим коням.

Сняв с головы шлем, чтобы отраженные от него лучи солнца не могли выдать засады, боярин Боброк осторожно выглянул из-за кустов. Узкая лесная дорога, стиснутая с обеих сторон вековыми деревьями и разросшимся у их подножия кустарником, на этом участке была почти прямой и просматривалась сравнительно далеко. В самом ее конце показались всадники.

– Ну, други, вот и приспело наше время, – сказал Боброк, обращаясь к воеводе Богдану и нескольким сотникам, что окружали его. – По местам, и бог всем в помощь.

Тихо шумел вековой бор, пустынной и глухой была лесная дорога, ничто не выдавало присутствия затаившихся по обеим сторонам ее сотен людей.

Но вот мимо Боброка пронесся десяток татар. И вскоре перед его глазами заколыхались идущие на рысях сплошные ряды ордынской конницы. Мелькали раскосые лица под малахаями и шлемами, проносились все новые и новые ордынские сотни, а он все неподвижно сидел в седле. И только раз дрогнула его рука, державшая повод, когда рядом с высоким худощавым татарином в богатой одежде он увидел князя Данилу. Всего лишь два ряда русских дружинников виднелось за его спиной, а со всех сторон были только чужие, только враги.

– Прости, князь, ежели что, – сказал Боброк и положил руку на плечо стоявшего рядом Дороша. – Сигнал, атаман, пора…

Дорош сунул два пальца в рот, оглушительно свистнул. Стоявшие вдоль дороги дружинники уперлись плечами в подпиленные и подрубленные стволы. Но прежде чем деревья рухнули на головы татар, сотни других дружинников и ватажников, стоявших за кустами, стеганули по ордынцам ливнем стрел.

Падавшие деревья давили, вышибали из седел ордынских всадников, ломали ноги и хребты их коням. Те из татар, кто не был сражен стрелами, не погиб под деревьями и копытами коней, бросились в стороны от дороги и наткнулись на сплошную стену червленых русских щитов. Перед этой стеной дрожала и искрилась на солнце щетина копий, и страшен был удар каждого из них.

Почти никто из татар, попавших под стволы упавших деревьев и под стрелы и копья русских дружинников, не спасся. Лишь в самой середине татарской колонны, где скакали мурза Тимур и князь Данило, еще кипел бой. Желая спасти князя, русичи не обрушили на эту часть ордынцев ни единого дерева, не выпустили по ней ни одной стрелы.

На князя Данилу и десяток бывших с ним русичей сразу же навалилась полусотня нукеров. И если бы не меткие стрелы русских лучников, сидевших на деревьях вдоль дороги, участь князя была бы решена в самом начале боя. Сейчас же, образовав со своими дружинниками круг, он успешно отбивался от обступивших его татар. Буланый жеребец князя, прошедший с хозяином сквозь десятки битв, дико храпел, поводя налитыми кровью глазами, вскидывался на дыбы, бил– копытами, кусал зубами коней наседавших татар.

– Держись, княже! – кричал сотник Григорий, прорубаясь к нему сквозь сверкающее кольцо татарских сабель. Свое копье сотник давно оставил в чьей-то груди. Шлем с его головы был сбит, на левом плече растекалось кровяное пятно, но Григорий ничего этого не замечал. Перед его глазами был только князь Данило и единственный уцелевший возле него дружинник, которые с трудом отбивались от десятка нукеров.

– Рубай их, хлопче, рубай! – ревел атаман Дорош, защищая сотника от ударов сзади. За ним теснились такие же отчаянные и бесстрашные рубаки, как он сам.

Они были уже в нескольких шагах от князя Данилы, когда упал с коня последний его дружинник. И тотчас на плечо князя обрушился удар кривой татарской сабли, и рука его, сжимавшая меч, бессильно повисла. Отбросив в сторону щит, князь перехватил оружие в левую руку, и ближайший к нему ордынец, не успевший увернуться, рухнул с коня. Но тут же над головой князя сверкнуло сразу несколько сабель. Выронив меч, он склонился к конской гриве, а затем стал быстро заваливаться навзничь. Но прежде чем князь упал на землю, подскакавший вплотную ордынец проткнул его насквозь страшным ударом своего короткого хвостатого копья.

– Эх, князь, что же ты! – простонал сотник, поднимая своего коня на дыбы и швыряя его вперед.

Он успел достать мечом и развалить чуть ли не до пояса ударившего копьем ордынца. Но сверкнула и перед его глазами сабля, и Григорий с залитым кровью лицом тоже повалился с седла. Один из татар прыгнул на грудь упавшего на землю сотника, занес широкий нож над его горлом. Дорош смял татарина конем, соскочил с седла, склонился над князем Данилой. Битва уходила, откатывалась по дороге.

– Что, атаман? – тревожно спросил подъехавший к Дорошу боярин Боброк. Он только что зарубил Тимур-мурзу, и в его руке была ханская грамота.

Дорош поднялся с колен, повернулся к Боброку, швырнул в ножны свою саблю.

– Сотник только ранен, а князь…

Он отвел глаза, снял шлем, склонил голову. И боярин тоже снял шлем.

– Он честно жил и честно умер, как и подобает настоящему русичу и воину, – тихо сказал боярин, глядя на неподвижное тело князя. – Не нам, смертным, знать свою судьбу, но я хотел бы умереть как он: в бою и с победой, сделав для Руси все, что только можно.

Боброк выпрямился, надел шлем, глянул на Дороша.

– Труби, атаман, сбор. Надо поскорее собрать раненых и предать земле мертвых. Литовцы рядом.

Из болотистых лесов они выбрались только ночью. На широкой, залитой лунным светом поляне Дорош, ехавший рядом с Боброком, воеводой и сотником Кириллом впереди отряда, придержал коня, повернулся к боярину.

– Все трясины и топи позади, боярин. Теперь до русского порубежья путь свободен. Пора нам прощаться с ранеными.

– Добро, атаман.

Они остановили коней и стали пропускать мимо себя вереницу своих дружинников и ватажников, пока не дождались раненых. Первым был сотник Григорий, он лежал на самодельной качалке, сплетенной из гибкой лозы и закрепленной между двумя лошадьми. Следом, с трудом держась в седле, ехал сотник Ярема из ватаги Дороша. Его левая рука, пробитая в предплечье стрелой, висела вдоль туловища, голова, задетая саблей, была обмотана куском холстины. И хотя лицо Яремы было перекошено от боли, глаза его, как всегда, смотрели весело.

– Все, сотник, приехали, – сказал Дорош, обращаясь к Яреме. – Попрощаемся и отправимся каждый своей дорогой. Коли что было между нами не так, прости и не поминай лихом. Здоровья и счастья тебе, друже.

Он нагнулся к сотнику, слегка тряхнул его за плечи.

– Прощай и ты, – как можно веселей сказал Ярема, стараясь не морщиться от боли. – И коли даст бог, погуляем мы еще с тобой по этой земле на лихих конях и с острой саблей. Удачи и счастья тебе, атаман.

Дорош и Боброк соскочили с коней, подошли к качалке. Сотник Григорий открыл глаза, попытался поднять голову, но тотчас снова ее уронил.

– Лежи, сотник, лежи, – ласково сказал Боброк, – береги силы.

– Где я, боярин? – слабым голосом спросил Григорий. – Что со мной и почему меня качает?

– Ранен ты, сотник, крепко ранен. Врачевать тебя надобно и ставить на ноги. Оставляем мы тебя здесь вместе с другими ранеными.

– Оставляешь, боярин? – встрепенулся Григорий-. – Ведь я должен… – Он зашелся в кашле, замолчал.

– Ничего ты не должен, друже, – сказал Дорош, наклоняясь над ним. – Все, что мог, ты уже сделал, дай теперь и другим исполнить свой долг перед Русью. Сегодня ты пролил кровь на моей земле, а я завтра займу место в бою на твоей земле, и не посрамлю ни твоего, ни своего имени. Это же сделают и три сотни моих верных и храбрых казаков, что идут вместе со мной под московское знамя.

Простившись с остальными ранеными, Боброк и Дорош снова двинулись в голову колонны. Проехав поляну, они остановились, потому что в лес дальше уходили уже две дороги.

– Твое слово, атаман, – обратился Боброк к Дорошу.

– Обе дороги ведут на Русь, к Оке, – сказал Дорош, – Но вот эта короче, и потому она наша.

Он тронул коня, но сотник Кирилл встал на пути.

– Ты прав, атаман, эта дорога короче. Но только ехать нам надо по другой.

– Это почему же? – удивился Дорош.

– На другой дороге нас ждут люди. И я обещал, что мы встретимся с ними.

– Кто эти люди? – настороженно спросил Боброк.

– Боярин, поверь мне, это свои люди.

Он первым поехал по указанной дороге. Помедлив, тронулись за ним все остальные.

Устало опустив на грудь голову, Боброк, убаюкиваемый размеренным ходом своего коня, впал в полудрему. Что ж, он мог теперь позволить себе отдохнуть, русский боярин Дмитрий Боброк-Волынец, правая рука великого московского князя, посланный им с трудным и опасным заданием в Литву и успешно его выполнивший. И пусть нет сейчас половины тех людей, что пришли с ним в эти места из Москвы, пусть нет ни Иванко, ни сотника Григория, но дело сделано: московское войско уже на подходе к Дону, а литовский Ягайло все еще топчется в Литве и ждет от Мамая грамоту…

Пронзительный свист заставил вздрогнуть. Боброк открыл глаза, увидел лесную дорогу, спускавшуюся к броду через широкий лесной ручей. Доносилось глухое журчание воды, бегущей между отмелями золотистого под лунным светом песка.

Не доезжая до ручья нескольких шагов, сотник Кирилл, едущий впереди колонны, остановил коня и трижды прокричал в темноту филином. И едва смолкло эхо, как из леса на противоположном берегу выехала группа конных с щитами на плечах и копьями в руках, остановилась у самого уреза воды. Двое въехали в ручей и направились к ним.

– Боярин, это те люди, о которых я говорил, – сказал Кирилл.

Выглянувшая из-за туч луна помогла Боброку рассмотреть подъезжавших всадников. Впереди ехал молодой воин с висячими южнорусскими усами.

Воевода Богдан резко наклонился к Боброку.

– Это один из сыновей боярина Векши, его младший, Глеб. Как бы не было беды… яблочко от яблони недалеко падает.

– Это правда, сотник? – повернулся Боброк к Кириллу.

– Да, боярин, воевода сказал правду, – ответил Кирилл. – Но это он, Глеб, рассказал мне вчера об Адомасовой лоаушке и послал к тебе. Это он велел передать вам о встрече литовцев с татарами у Лысого кургана и обещал сбить со следа воинов Адомаса, если бы они пошли за вами через болото.

– Почему ты не сказал об этом вчера? – нахмурился Боброк.

– Но разве ты или князь поверили бы мне, скажи я сразу, кто меня послал к вам?

Между тем вислоусый всадник подъехал совсем близко.

– Будь здрав, боярин, – негромко произнес он. – Будь здрав и ты, воевода Богдан. Но я не вижу среди вас князя Данилу.

– Здрав будь и ты, боярский сын Глеб, – сухо ответил Боброк. – А князя Данилы ты больше не увидишь, потому что нет его с нами. Много битв видел он на своем веку, но вчерашняя стала для него последней. Он храбро бился и честно умер за Русь, и она не забудет о нем.

Они помолчали в скорби.

– Шесть с лишним сотен воинов ведешь ты сейчас к князю Дмитрию, – сказал Глеб. – Три сотни русских дружинников, проклявших свою службу боярину Векше и литовскому Ягайле, веду я по той же дороге. Нелегок у нас обоих путь, боярин. И я предлагаю объединить наши силы.