Текст книги "Вороны не умеют считать"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 11

На следующее утро, когда я вошел в агентство, Берта Кул радостно встретила меня:

– Дональд, милый, ты просто молодчина! Замечательно справился. Я знала, что после твоего возвращения дела у нас пойдут на лад.

– Что случилось?

– Гарри Шарплз. Ты его отлично раскрутил.

– О чем ты?

– Он только что звонил, предлагает тебе пятьсот долларов в неделю. Понимаешь, хочет, чтобы ты работал на него постоянно.

– Постоянно?

– Ну конечно! Чтобы все время был при нем.

– И как долго?

– Гарантирует полтора месяца.

– Пошли к черту.

Берта резко выпрямилась – стул под ней заскрежетал.

– То есть как?

– Очень просто. Не хочу я на него работать.

– Что значит «не хочу»?! – заорала Берта. – Ты что, разборчивая невеста? Пятьсот баксов в неделю! Ты с ума сошел!

– Отлично, – сказал я. – Берись за эту работу сама.

– Я?

– Ты.

– Я ему не нужна. Он хочет иметь дело с тобой.

– Ему нужен телохранитель, ясно тебе? А эта работа не по мне.

Берта молча смотрела на меня.

– Мне надо кое-что разузнать, – продолжил я. – Тебе случайно не известно, куда делась эта ручная ворона?

– Не знаю и знать не хочу, – отрезала Берта. – Ты что, идиот – отказываться от работы, за которую платят две тысячи в месяц? Кто тебе даст столько?! Подумай хорошенько.

– Я уже подумал.

Берта решила изменить тактику.

– Дональд, милый, – спросила она вкрадчиво, – ты у нас шутник, скажи правду, ведь ты разыгрываешь старушку Берту, да?

Я промолчал.

Она стыдливо улыбнулась:

– Я без тебя – никуда. Ты у нас голова.

Я по-прежнему молчал.

Берта продолжала:

– Помнишь, как ты пришел сюда наниматься? С работой тогда было непросто, а тебе хотелось кушать. Ты бедствовал, голодал. Если бы тогда тебе предложили хоть малую часть тех денег, что предлагает Шарплз, ты был бы счастлив...

– Пожалуй.

– Я никогда не забуду, какой ты был бледный, худой. Как благодарил, когда я взяла тебя на работу! Господи, как ты вкалывал! Выполнял каждое мое поручение. Потом Берта стала доверять тебе все наиболее важное. А потом мы стали партнерами. И дела у нас пошли в гору. Разве не так?

– Так.

– Я спасла тебя от голодной смерти, Дональд, и я знаю, что ты умеешь быть благодарным, хотя и не склонен к сантиментам.

– Когда я пришел сюда, Берта, ты копалась в таком дерьме, в которое не сунулась бы ни одна уважающая себя контора. Взять хоть эти вонючие бракоразводные процессы! Ты тогда и представить себе не могла, что можно зарабатывать больше пятисот долларов в месяц.

– Неправда! – закричала Берта.

– После того как сюда пришел я, агентству впервые стали поручать серьезные дела. Теперь за месяц ты получаешь столько, сколько раньше зарабатывала за год. Конечно, я тебе благодарен. А ты мне?

Берта заерзала на стуле: мои слова ей были крайне неприятны.

– Слушай меня внимательно, – выдавила она наконец. – Если ты упустишь эти пятьсот баксов в неделю, я расторгну наш договор о партнерстве и сама займусь этим делом.

– Пожалуйста, – невозмутимо произнес я и вышел из кабинета.

Как я и ожидал, Берта не дала мне уйти далеко: через какое-то мгновение раздался скрежет стула, послышались тяжелые шаги. Она догнала меня в приемной.

– Дональд, постой, ты сгоряча наговорил лишнего.

– По-моему, это ты наговорила лишнего.

Мы остановились у стола Элси Бранд. Девушка оторвалась от машинки, чтобы следить за развитием событий.

– Почему ты не хочешь работать на Шарплза?

– Потому что не понимаю, что ему от меня нужно.

– Но ему действительно нужен телохранитель. Он чего-то боится. Ты что, думаешь, это будет опасная работа?

– А как по-твоему? Опека над имуществом в двести тысяч баксов! Распоряжается деньгами как хочет, пока жив. Опека кончается с его смертью. Второй опекун уже получил нож в спину. Подумай сама: если бы ты работала в страховом агентстве, стала бы страховать жизнь такого клиента на обычных условиях?

– Мне кажется, ты сам не веришь всему тому, что говоришь.

– Главное, что Шарплз верит.

– Чем он тебе так не по нраву?

– У меня сегодня много дел. Надо кое в чем разобраться.

– В чем?

– В повадках ворон, – бросил я и взялся за дверную ручку.

Обернувшись на прощание, я увидел, как побагровела Берта, – казалось, вот-вот ее хватит удар.

По бешеному стуку машинки Элси Бранд было понятно, что весь свой гнев Берта вымещает на бедной девушке.

Я снова открыл дверь.

Берта мерила шагами приемную и раздраженно говорила:

– ...И еще запомни, пожалуйста, что я плачу тебе за то, что ты печатаешь на машинке, а не за подслушивание наших деловых разговоров. У тебя что, работы мало? Могу подбросить...

– Да, Берта, – вставил я, едва она запнулась, – я тут решил, что нужно взять вторую секретаршу – для тебя. А Элси будет работать на меня. Позвони на биржу труда, чтобы прислали секретаршу. А с управляющим этого дома я уже поговорил – он готов передать соседнее помещение под мой кабинет. В стенке пробьют дверь.

Берта повернулась ко мне:

– Да ты что... что...

– Что я?

Она попыталась изобразить улыбку:

– Что ты о себе возомнил?

– Я машинист, а ты пассажир. Проверь свой билет – не пора ли тебе выходить? – Улыбнувшись, я снова закрыл дверь.

На этот раз машинка Элси молчала... Я решил разыскать Дону Грэфтон, у которой была вторая клетка для вороны.

Жила она в весьма скромном доме. Одно время такие дома появились во множестве – строительство стоило недорого, правда, и доход от их сдачи внаем был не больше двадцати-тридцати долларов в месяц.

Дверь открыла девушка. С такой стройной фигуркой, как у нее, в самый раз рекламировать купальники или лыжные костюмы. Брюнетка, но не такая жгучая, как Ширли. Кожа ее была чуть розоватого оттенка, какой обычно свойствен только блондинкам.

Когда я спросил, не она ли мисс Дона Грэфтон, девушка широко улыбнулась.

– А вы, наверное, очередной журналист, интересующийся ручной вороной?

– Я действительно интересуюсь вороной, хотя и не совсем журналист. Расскажете мне о ней?

– Конечно. Заходите, пожалуйста.

Комната напоминала кукольный домик. Дона предложила мне стул и села напротив.

– Что бы вы хотели узнать?

– Где сейчас ворона?

Она рассмеялась:

– В сарае. У мистера Кеймерона ей, конечно, было гораздо лучше. Увы, моя хозяйка терпеть не может ворон. Так что приходится бедной птичке довольствоваться сараем.

– Как ворона попала к вам?

– Мы с Панчо старые друзья. Он проводит со мной чуть ли не половину своей жизни. Назвали его в честь моего отца – Фрэнка Грэфтона. Ведь Фрэнк по-испански – Панчо.

– Вы знали мистера Кеймерона?

– Конечно.

– Давно?

– С детства.

– А Гарри Шарплза?

Она утвердительно кивнула.

– А Ширли Брюс?

– Знаю. Но у нас неважные отношения – мы почти не общаемся.

– А Роберта Хокли?

– Знаю.

– Не могли бы вы рассказать о себе и о нем.

Она пожала плечами:

– Да о чем, собственно, рассказывать? Мой отец, Фрэнк Грэфтон, был управляющим на приисках Коры Хендрикс. Она умерла, когда я была еще совсем маленькой. Я ее не помню. Опекунами ее наследства стали мистер Кеймерон и мистер Шарплз. Года через три или четыре во время аварии на шахте погиб мой отец. Мистер Кеймерон и мистер Шарплз очень его любили и были потрясены. Ведь именно благодаря ему их дела на приисках пошли в гору. Большую часть прибылей они дали как раз в эти три или четыре года после смерти мисс Хендрикс.

– Ну а что ворона?

– Мы с ней давно дружим. Панчо не любит сидеть на месте. И вообще птице надо летать – вот мистер Кеймерон и решил не стеснять своего любимца. Я повесила для него в сарае клетку, вынула одно из стекол в оконной раме. Так что Панчо прилетает когда хочет. Садится на крышу, каркает – зовет меня, я вхожу, подставляю ему плечо и кормлю. Если меня нет дома, Панчо летит прямо в клетку или возвращается к мистеру Кеймерону. Теперь, после всего, что произошло, он живет у меня. Ему ведь одиноко. Хотите взглянуть на Панчо?

– Конечно, – ответил я.

Дона провела меня за дом, к маленькому сарайчику, открыла дверь. Он весь был завален хламом: старыми сундуками, коробками, щепками, рваной одеждой, дровами.

– О, не удивляйтесь, – сказала Дона. – Мы давно уже перешли на газовое отопление. А дрова – для камина в комнате хозяйки, хотя я ни разу не видела, чтобы она его топила. Панчо должен быть в клетке. Панчо! Где ты?

Тут я разглядел в темном углу клетку – точно такую, как в кабинете Кеймерона. Раздался шелест, и ворона вылетела нам навстречу, хотела сесть на плечо Доне Грэфтон, но, увидев меня, отпрянула.

Дона поманила ее пальцем:

– Иди сюда, Панчо.

Ворона уставилась на меня своими маленькими глазками и прошипела:

– Вр-р-рун!

– Панчо! Как ты себя ведешь! Разве так можно? Иди сюда.

Вероятно, ворона боялась меня. Она осторожно уселась на штабеле дров в нескольких шагах от меня и замерла.

– Не бойся, Панчо. Мистер Лэм хочет познакомиться с тобой. Поговори с ним.

Птица взмахнула крыльями и опустилась Доне на палец. Девушка погладила ей шею.

– Панчо очень не любит, когда ему кладут руку на голову. Это для него как наказание. Только протянешь ладонь над его головой – сразу весь сожмется. Птица боится несвободы. Панчо, посмотри на мистера Лэма.

Я протянул руку, но Панчо, не проявив ко мне никакого интереса, отпрянул и что-то прошипел. Дона рассмеялась:

– Он говорит «убир-р-райся». Его трудно понять. Лучше всего ему удается выговорить «вр-р-рун». Такой озорник! Сегодня Панчо не в настроении... Конечно, ему невесело – смерть хозяина повлияла на бедную птичку.

– Дом мистера Кеймерона недалеко отсюда?

– Квартала три-четыре.

– Панчо летал к кому-нибудь еще?

– Нам кажется, что летал.

– Вам?

– Да, нам с мистером Кеймероном. Я никак не могу осознать, что его уже нет на свете.

– Так к кому же еще летал Панчо?

– Этого мы не знали. Панчо такой скрытный. Правда, Панчо? Иногда мы с мистером Кеймероном не могли его найти. Извини, Панчо, но ты очень тяжелый. Дона не может все время держать тебя на пальце. Ты не хочешь познакомиться с мистером Лэмом? – С этими словами Дона протянула руку в моем направлении, но ворона снова отпрянула. Тогда девушка слегка потрясла рукой и подтолкнула Панчо в сторону клетки.

– В-р-рун! – каркнул ей Панчо. – Убир-р-рай-ся! Убир-р-райся! – Захлопал крыльями и полетел к клетке.

– Он явно не в духе, – сказала Дона. – Я пытаюсь найти к нему подход, но что-то не получается. Может быть, вернемся в дом, мистер Лэм?

– Мистер Кеймерон часто уезжал, не так ли? В это время Панчо жил у вас?

– Да. У мистера Кеймерона были дела в Колумбии, а возить с собой ворону совсем непросто. Мистеру Кеймерону приходилось часто уезжать. И, по-моему, это ему не нравилось. Он так любил Панчо, и ему было хорошо дома. Конечно, когда мистер Кеймерон уезжал, я заботилась о Панчо.

– Ваш отец погиб, – сказал я, когда мы вернулись в дом. – А мать жива?

– Да.

– Она живет здесь, в нашем городе?

– Да.

На вопросы о матери Дона отвечала неохотно.

– Извините за настырность, но я все-таки спрошу: она вышла замуж во второй раз?

– Нет.

– Вы работаете? Может быть, я задаю нескромные вопросы, но поймите, мне очень нужно...

– Ну что вы, что вы... – Дона улыбнулась. – Я понимаю: чтобы зарабатывать, вам нужно много знать. Я вольная пташка.

– Чем же вы занимаетесь?

– Рисую. Коммерческая реклама. Иногда удается кое-что продать. Иногда даже заказы перепадают. Например, фирме нужен плакат для рекламы: девушка стоит у трапа корабля, волосы развеваются на ветру... Могу показать.

Она достала из шкафа увесистую папку и вытащила оттуда один из картонов: юная красавица прислонилась к трапу корабля, белый свитер обтягивает высокую грудь, ветер развевает волосы и подол юбки.

Я плохо разбираюсь в живописи, но эта картина чем-то захватывала. Доне удалось передать порыв ветра. Все здесь дышало жизнью. Девушка смотрела куда-то вдаль, за горизонт. В глазах ее светилась радость. Казалось, она подставляет ветру свое тело...

– Вам нравится?

– Очень, совсем как живая.

Дона глубоко вздохнула.

– Это по заказу одного туристического агентства. Но директор передумал: ему, видите ли, захотелось, чтобы девушка сидела у трапа в свете луны, а рядом стоял молодой человек в вечернем костюме.

– Вы замечательно нарисовали, – сказал я. – Если ему не понравилось, он просто осел.

– Ему не понравилось, хотя он даже не рассмотрел толком. Его помощник, который заказал мне эту работу, хотел, чтобы девушка стояла у трапа, освещенная солнцем, а директору понадобился лунный свет. Так оно всегда и бывает...

– И что теперь с этой работой?

– Не знаю. Может, удастся пристроить в какой-нибудь календарь.

– Мне очень нравится. Это отражение залитого солнцем моря в голубых глазах девушки... И весь ее облик, проникнутый надеждой.

– Вы действительно это почувствовали?

Я утвердительно кивнул.

– Я так рада! Именно этого мне и хотелось. Знаете, какое счастье, когда зритель видит именно то, что стремился выразить художник! Это так редко встречается.

– У вас есть другие картины?

– Боюсь, они вам не понравятся. Эта лучшая. Некоторые мне просто не удались, некоторые чуть выигрышнее...

– Может быть, все-таки покажете?

– Право, не знаю... Мне, как художнику, интересно ваше мнение. Видите ли, для меня главное – передать дыхание жизни. Вот, например, эта девушка у трапа. По-моему, все любят путешествовать. Это способ выйти за пределы обыденности, познать себя. Во время путешествия не только смотришь на мелькающие за окном пейзажи. Хочется вырваться куда-то из этого мира. Вот и эта девушка. Она смотрит вдаль, за горизонт...

– Именно об этом я и подумал, глядя на картину. Скажите, а сами вы много путешествуете?

– Да что вы! На какие деньги? Честно говоря, мне хочется все время рисовать. А если уж совсем есть нечего, тогда ищу возможность заработать.

– Заработать? Каким же образом?

– Да так, какой заработок подвернется. Лишь бы не идти на сделки с совестью. Мне ведь много не надо. Экономлю, ничего, когда-нибудь добьюсь успеха, вот тогда и буду рисовать сколько душе угодно.

– Вы занимаетесь любимым делом – рисуете, и вдруг наступает момент, когда необходимо прерваться, чтобы заработать на жизнь. Наверное, это очень горько.

– Наверное. Но я стараюсь не думать об этом. Ничего не поделаешь – такова жизнь.

– Но вы могли бы зарабатывать живописью...

– Смогу, вероятно, когда-нибудь. А пока приходится все время на что-нибудь переключаться. Художнику, у которого нет имени, трудно продать свои картины. Да и платят ему гроши. Другое дело – знаменитость: любую мазню купят за большие деньги.

– Вас, наверное, угнетает такая несправедливость?

– Сама не знаю. У жизни свои законы, и с ними надо мириться.

– Вы мне покажете другие рисунки?

– Ах, простите, я заболталась. Вам, наверное, страшно надоело меня слушать.

– Нет, что вы! Мне очень интересно. И пожалуй, я смогу подыскать заработок для вас. Вы знаете испанский?

– Да. Мое детство прошло в Колумбии. И моя мать прекрасно говорит по-испански.

– Вы обратили внимание на снимок изумрудной подвески в газетах?

– Да. Я прочла все, что писали о смерти мистера Кеймерона. Как вы думаете, он стрелял в убийцу?

– Трудно сказать. Вы видели раньше эту подвеску?

– Нет.

– Мистер Кеймерон приобрел ее несколько месяцев назад. Он мог купить ее в подарок?

– Может быть. Не знаю.

– Он интересовался ювелирными изделиями?

– Не замечала. Он вообще был немного странный: казалось, он интересовался всем сразу, жил заботами о тех, с кем общался. А вот к чему лежит его душа, я никогда не могла понять.

– А что вы можете сказать о Шарплзе?

– Ничего особенного. Я с ним мало знакома. Вот мама знает его гораздо лучше.

– Он вам не нравится?

– Я этого не говорила.

– А все-таки?

– Вам это обязательно нужно знать?

– Мне любопытно.

– Скользкий тип. Мне кажется, что в отличие от мистера Кеймерона он не дорожит своими друзьями. Для него важны только деловые отношения...

– Похож на кобеля?

– При чем тут это? – Дона рассмеялась. – А разве не все мужчины похожи на кобелей?

– По-моему, нет.

– А по-моему, да.

– И Кеймерон?

– Что вы! Конечно, нет.

– Выходит, вы ошибаетесь: не все мужчины похожи на кобелей.

– Мистер Кеймерон был совсем другой – такой вежливый, деликатный. Никогда не давал рукам воли. Иногда похлопает по плечу, но дружески, а не как мужчина.

– Мистер Кеймерон не испытывал к Ширли Брюс такие же чувства, как Шарплз?

– Не знаю.

– А как вам кажется?

– Я почти ничего не знаю о Ширли.

– А о Шарплзе?

– Тоже. Я никогда не говорила с ним о Ширли. Шарплз – ее опекун, наверное, поэтому он к ней так внимателен. Послушайте, не слишком ли далеко мы зашли? Вы мастер вытягивать из людей информацию, а я совсем не умею держать язык за зубами. Вернемся лучше к моим картинам и к вороне. Кстати, не хотите конфет? Я вообще не люблю сладкого, но кто-то прислал мне коробку леденцов...

Неожиданно заскрипела дверь и в комнату без стука вошла женщина средних лет, худощавая и смуглая. Маленький вздернутый нос придавал ее лицу несколько смешное выражение, резко контрастирующее с надменной манерой держаться.

– Привет, мама! – воскликнула Дона.

Женщина посмотрела на меня.

– Познакомься, мама, это мистер Лэм.

Я произнес дежурную фразу, что, мол, рад ее видеть.

Она слегка наклонила голову и сдержанно проговорила:

– Здравствуйте, мистер Лэм.

Было заметно, что мысли ее чем-то заняты. Увидев папку с рисунками, она недовольно спросила:

– По-прежнему занимаешься этими глупостями?

Дона рассмеялась:

– Да так, малюю понемножку.

– Надо зарабатывать на жизнь, а не тратить время попусту. Долго это будет продолжаться? – сквозь зубы процедила миссис Грэфтон.

По лицу Доны я понял, что мать постоянно твердит ей одно и то же.

– Успокойся, мама. Вот увидишь, когда-нибудь у меня все будет хорошо. Сядь, пожалуйста.

Миссис Грэфтон села на стул и с недоверием покосилась на меня. В ее глазах появилось что-то хищное. По-видимому, она была очень наблюдательной.

– Откуда эти конфеты?

– По почте прислали. Я еще не пробовала.

– Тебе надо думать о замужестве, – назидательно заметила миссис Грэфтон, открывая коробку и придвигая ее ко мне.

Теперь ее глаза выражали скорее интерес, чем враждебность. Она спросила вкрадчиво:

– Не хотите ли конфет, мистер Лэм?

– Спасибо, я не ем сладкого по утрам.

Миссис Грэфтон взяла леденец, положила его в рот. Хотела было что-то сказать, но передумала и потянулась за вторым. Помолчав еще немного, с отвращением воскликнула:

– Ох уж эти фараоны!

– Что случилось, мама? – спросила Дона, убирая папку с рисунками в шкаф.

– Это законченные идиоты! – Миссис Грэфтон взяла третий леденец. – Ты получила мою записку?

– Да.

– Ты знала, что я приду?

– Да.

Миссис Грэфтон посмотрела на меня.

– Пожалуй, я пойду, – сказала она. – Может, в следующий раз...

– Из какой вы газеты? – спросила Дона.

– Я не журналист. Просто интересуюсь...

– Чем? – спросила миссис Грэфтон.

– Воронами, – улыбнулся я.

– А я думала, вы журналист, – протянула Дона.

– Нет.

– Журналист! – воскликнула мать. – Дона, тебе что, делать нечего, кроме как болтать с каким-то журналистом? Нельзя быть такой доверчивой. Пора наконец научиться держать язык за зубами.

– Но, мама, он ведь не журналист.

– А кто же?

– Я... – Дона запнулась и, растерянно улыбнувшись, обратилась ко мне: – Мистер Лэм, может быть, вы сами ответите на мамин вопрос?

Я обернулся к миссис Грэфтон.

– Дело в том, что я интересуюсь...

Неожиданно лицо миссис Грэфтон исказила гримаса:

– Дона, что ты мне подсунула?

– Что такое, мама?

– Этот последний леденец... Ты меня отравила!

– Мамочка! Что случилось?!

Миссис Грэфтон быстро заговорила по-испански.

Я не понимал ни слова, но по лицу Доны было ясно, что она в ужасе от услышанного.

– Так, значит, теперь ты решила убить меня, – по-английски заключила мать и протянула руку в сторону.

Я заметил, как блеснула сталь, и бросился к миссис Грэфтон, которая выхватила нож, чтобы метнуть его в Дону. Ее руку я не успел поймать, только уцепился за рукав. Нож, описав короткую дугу, упал на пол.

Миссис Грэфтон снова закричала по-испански, кинулась к ванной комнате, но не смогла добежать до нее и упала на стул, сотрясаясь от рвоты.

Мы с Доной пытались довести миссис Грэфтон до спальни, и тут кто-то стал нам помогать. Я поднял глаза: это был сержант Бьюда. Я не заметил, как он вошел.

– Что случилось? – спросил он.

– Она думает, что ее отравили.

Бьюда посмотрел на коробку конфет.

– Леденцы?

– Да.

– У вас есть горчица? – спросил он Дону.

– Да.

– Разведите ее в воде, подогрейте и дайте выпить. Побольше. Где у вас телефон?

– У меня нет телефона. Иногда я звоню от хозяйки, это в доме напротив.

Бьюда вышел. Мы остались наедине с миссис Грэфтон. Дона приготовила горчичную воду. Миссис Грэфтон стонала, ее беспрерывно рвало. Казалось, рвота никогда не кончится. Но вот постепенно она стала стихать и наконец прекратилась. Я вернулся в гостиную, чтобы найти нож. Искать не пришлось – он был воткнут в пол посреди комнаты. Но это был вовсе не тот нож, который Хуанита Грэфтон попыталась метнуть в свою дочь, а обычный кухонный нож с деревянной ручкой. Лезвие его было слегка испачкано краской.

Я не стал до него дотрагиваться.

Дона позвала меня в спальню: миссис Грэфтон была в истерике, и надо было помочь успокоить ее.

Как сквозь сон, я слышал полицейские сирены, вой машин «Скорой помощи». Дом заполнили люди в белых халатах, сержант Бьюда отдавал короткие команды... Врач оттолкнул меня в сторону. Не помню, как я очутился во дворе в окружении двух полицейских и сержанта Бьюды.

– Как вы сюда попали? – спросил он.

– Интересовался вороной.

– Зачем?

– Просто так.

– Кто эта женщина?

– Мать девушки.

– Вы видели, как она ела конфеты?

Я кивнул.

– Сколько же она съела?

– Конфеты три или четыре.

– И как скоро после этого ей стало плохо?

– Практически сразу.

– Похоже на цианид, – сказал Бьюда. – Не уходите, Лэм. Мне надо поговорить с вами. Давайте, ребята, разберемся с этими конфетами.

Полицейские скрылись в доме, а из него вышли санитары с носилками, на которых лежала миссис Грэфтон. Носилки задвинули в машину «Скорой помощи». Завыла сирена, и машина умчалась.

Из окна в доме напротив за происходящим наблюдала какая-то женщина. В ее взгляде было нечто большее, чем простое любопытство. Заметив, что я смотрю на нее, она отвернулась и отошла, но минут через пять прильнула к другому окну.

Я обошел дом и, убедившись, что за мной никто не следит, бросился к сараю. В клетке вороны не было.

Я залез на штабель дров, подставил под ноги какой-то чемодан и стал исследовать клетку.

В углу ее были навалены кучей ветки – должно быть, и здесь ворона устроила себе что-то вроде гнезда. Я запустил в него руку и принялся шарить. Вскоре наткнулся на что-то твердое и скользкое. Захватив этот предмет двумя пальцами, вытянул его наружу...

Даже в полумраке сарая он светился волшебным зеленым светом так, что трудно было оторвать глаза.

Я положил изумруд в карман и снова запустил руку в клетку. В другом ее углу нащупал круглые камешки – оказалось, еще четыре изумруда такой же чистоты, как первый.

Убедившись, что камней в клетке больше нет, я вышел из сарая. Несколько минут слонялся по двору, пока ко мне не подошел Бьюда.

– Что вы можете сказать об этих конфетах, Лэм?

– Она их съела.

– Это я и без вас знаю. Откуда они у девицы?

– Понятия не имею.

– Конфеты не растут на деревьях, не правда ли?

– Насколько я знаю, не растут.

– Вам их предлагали?

– Да.

– Кто?

– Мать.

– Когда вы пришли, коробка с конфетами уже лежала на столе?

– Не обратил внимания. Меня интересовало другое. Она решила, что я журналист. В конце концов, на всех журналистов конфет не напасешься.

– Девушка угощала мать?

– Не помню. По-моему, мать без приглашения начала угощаться.

– Смотрите, что получается, Лэм. Мать не приносила конфеты, значит, их принесла дочь. И угостила мать...

– Нет, сержант. Мне все-таки кажется, что никто ее не угощал. Она сама открыла коробку. По-моему, мать не приносила конфет, но поклясться не могу. Я разговаривал с девушкой, хотел вытянуть из нее интересующую меня информацию. Приход матери нарушил мои планы. Ей вообще не терпелось, чтобы я убрался поскорее, и я уже хотел уйти...

– Какую информацию вы хотели вытянуть из девушки?

– Да так, просто...

– На кого вы работаете?

– В данный момент ни на кого.

– Что вы имеете в виду?

– То, что говорю.

– Гарри Шарплз сказал, что поручил вашему агентству поработать на него. Он, кажется, сильно взволнован.

– Да, он предложил нам работу.

– И вы хотите меня уверить, что отказались?

– Берта считает иначе.

– Может, это она работает на Шарплза?

– Я здесь ни при чем.

– А что вам здесь нужно?

– Провожу рекогносцировку.

– Кажется, вы опять морочите мне голову.

– Ну что вы!

– Как вам девочка?

– Девочка что надо.

– Черт побери, я сам не слепой! Пожалуй, несколько худа, зато фигура... Но я вас не об этом спрашиваю. Что вы о ней думаете?

– Хорошая девушка.

– Другого ответа я от вас и не ожидал. Вы вообще испытываете слабость к особам женского пола. Ладно, идите. И не вздумайте болтать про это отравление.

– Я обязан проинформировать своего партнера.

– Я имею в виду газеты. Скажите Берте, чтобы она тоже помалкивала.

– Почему? Разве тут кроется какая-то тайна?

– Кто его знает. Откуда, например, взялся нож на полу?

– Кто-то уронил.

– Кто?

– Мать.

– Дочь об этом ничего не сказала.

– Мне показалось, что его уронила мать.

– Как это случилось?

– Ей стало плохо.

– Зачем она схватила нож?

– Понятия не имею. Я не спрашивал. Может, она открывала ножом коробку? Вообще-то я уже уходил и не видел, что она делает.

– И что было потом?

– Женщине стало плохо. Ее затошнило, началась рвота.

– Она не кричала, что ей подсунули отраву?

– Точно не помню. Кажется, она сказала дочери, что конфеты горькие или что ее отравили... Что-то в этом роде.

– Значит, вы не знаете, откуда взялся нож?

– Я помню, что видел его. Но, поймите, женщину рвало, я старался помочь ей... Мне было не до ножа.

– Дочь утверждает, что соскоблила ножом краску с коробки и положила его на стол.

– Я не обратил внимания.

– Так лежал этот нож на столе или нет?

– Послушайте, сержант, я пришел по делу. На столе столько всего лежало, что мне было не разглядеть. Может, нож лежал под журналом, а может, на самом видном месте. Коробка с конфетами, возможно, уже была в доме, а возможно, ее принесла мать. Я не обратил на это внимания. Может, она и нож с собой принесла?

– Нет, – сказал Бьюда. – Девица утверждает, что нож лежал на столе. Это ее нож.

– Так что же вы хотите от меня?

Бьюда побагровел от злости.

– Ладно, – промычал он. – Через пару часов я узнаю, что это за конфеты. Вот тогда и поговорим!

– Всегда к вашим услугам, сержант, – невозмутимо ответил я, сел в служебную машину и поехал в агентство.