Текст книги "Смерть таится в рукаве"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Эрл Стенли Гарднер
«Смерть таится в рукаве»

Глава 1

Терри Клейн сидел в приемной прокурора округа и ждал вызова; он не имел ни малейшего представления о том, почему его заставляют ждать и зачем его вообще привезли сюда.

Память его живо воспроизвела цепочку последних событий: кто-то настойчиво постучал в дверь его квартиры, потом какие-то мужчины прошли в спальню, оттолкнув преградившего им путь слугу китайца Ят Тоя, подождали, пока Терри оденется, затолкнули в полицейскую машину, на которой – со включенной сиреной, чтобы было легче пробиться сквозь поток машин, – и доставили к прокурору округа.

Эти воспоминания были навязчивы и неприятны, а томительное ожидание только усиливало нервное напряжение: ему уже казалось, что настенные часы отбивают не время, а как бы некий приговор: виновен, виновен, виновен…

Время от времени молоденькая секретарша украдкой поглядывала на Терри Клейна.

Терри на нее не смотрел и все же ощущал, что она внимательно изучает его; странно, подумал Терри, почему она проявляет ко мне такой интерес: то ли прокурор попросил ее понаблюдать за мной и потом доложить о моем поведении, то ли это просто женское любопытство.

Было около десяти часов утра. Из дверей, располагавшихся по обеим сторонам длинного коридора, то и дело с важным видом выходили служащие суда, толкали вертушку и шли через холл, на ходу бросая короткие деловые реплики девушке, сидевшей за столиком с табличкой «Информация». Терри Клейн взирал на них с видом человека, которого все это совершенно не касается.

– Отдел пятый, дело против Тейлора, – скороговоркой пробормотал рыжеволосый мужчина и заспешил к выходу.

– Судья Белтер, предварительное слушание по делу Джексона, – гаркнул худой, нервического вида клерк, устремляясь вслед первому.

– Прения по ходатайству об отмене судебного приговора, дело Гейнца, – сухо проинформировал упитанный молодой человек, так цепко державший в руке свою кожаную папку, будто боялся, что кто-то может покуситься на нее.

Молодая женщина за информационной стойкой проставляла галочки и время против названных фамилий в длинном списке, убористо напечатанном на листе бумаги, который лежал перед ней на столе. Наконец часы пробили десять. От конторской суеты не осталось и следа. Не хлопали двери, не слышно было торопливых шагов по коридору.

Заинтересованный взгляд молодой женщины вновь остановился на Терри Клейне.

Клейн, чуть повернув голову, перехватил этот взгляд и удержал его.

– Как вы думаете, – спросил он, – такая спешка действительно повышает производительность здешнего труда?

– Конечно, – ответила она, потом, чуть помедлив, добавила: – Дух времени.

– Прямо как белки в кругу.

Она нахмурила брови.

– Извините, в кругу или в колесе?

– А как вам больше нравится? – вытаскивая из кармана выточенный из слоновой кости портсигар, поинтересовался Терри. И пока она переваривала этот вопрос, тут же задал другой, как бы невзначай, как бы для поддержания разговора: – А по какому делу хочет видеть меня прокурор?

Она инстинктивно ухватилась за более незамысловатый вопрос:

– Я думаю, это насчет… – но она замолчала, не закончив предложения.

Попытка получить информацию не удалась, но Клейн не выказал никаких признаков разочарования. Наоборот, стараясь удержать нить беседы в своих руках, он всем видом показал ей, что это вроде бы он сам помешал ей закончить фразу.

– Дух времени, – спокойно прокомментировал он, неторопливо доставая сигарету из портсигара, – палка о двух концах: публика требует, чтобы завтрашние газеты распродавались уже сегодня вечером, и, значит, сама лишает себя новостей о событиях, которые произойдут завтра утром; требует, чтобы плоды срывались зелеными и дозревали уже на полках, чтобы рождественские номера журналов лежали в киосках уже первого ноября… Скажите, не предпочли бы вы вкусить плодов действительно спелых?

Она кивнула, но как-то неопределенно.

– Меня пригласили в качестве свидетеля? – поинтересовался Клейн, потом спокойным, как бы безучастным тоном добавил: – Или, может, я совершил какое-нибудь серьезное преступление – убийство, например?

Девушка сконфузилась и попыталась что-то сказать в ответ, но тут раздался звонок. Ее проворные пальцы утопили клавишу на пульте. Она произнесла в микрофон:

– Хорошо, мистер Диксон, – и вновь нажала клавишу. Когда она подняла глаза и обратилась к Терри Клейну, в ее голосе прозвучало некоторое облегчение: – Прокурор ждет вас, мистер Клейн. Прямо через вертушку, потом по коридору, в самом конце.

Терри Клейн улыбнулся ей в знак благодарности, прошел по длинному коридору и распахнул дверь. Секретарша, сидевшая за столом гордой свечкой, кивком головы указала на дверь с табличкой «Без разрешения не входить».

– Сюда, пожалуйста, мистер Клейн.

Терри открыл дверь.

Паркер Диксон, сидя в массивном кожаном кресле, подписывал какие-то бумаги. Он поднял голову и сказал:

– Доброе утро, мистер Клейн. Присаживайтесь вон в то кресло, пожалуйста. – Не закончив фразы, он вновь обратил свой взор на бумаги, молниеносным росчерком пера поставив подпись; девушка с усталыми глазами механически промокнула ее, прокурор тем временем уже ставил следующую. Когда все бумаги были, наконец, подписаны, она аккуратно сложила их в плетеную корзинку и вышла из кабинета, стараясь ступать тихо, словно боялась потревожить сокровенные мысли прокурора.

Прокурор поднял голову.

Ему было чуть больше пятидесяти. Он улыбнулся отработанной улыбкой опытного политика. Глаза его были настороженными и не улыбались. Сердечность, запечатленная на его лице, была столь убедительной, что мало кто смог бы заметить, сколь холодны и бесстрастны эти глаза.

– Сожалею, что вынужден побеспокоить вас, мистер Клейн, – без всяких предисловий начал Паркер Диксон, – но обстоятельства исключительной важности заставляют меня задать вам несколько вопросов.

– Так в чем, собственно, суть этих ваших обстоятельств? – спросил Клейн. – К чему прикажете готовиться, к чему-то страшному или приятному?

Прокурор по-прежнему улыбался, однако его зеленоватые глаза были такими же пристально-внимательными, как глаза кота, изучающего птичку в клетке.

– Простите, но, может быть, первым начну задавать вопросы все-таки я? Не возражаете, если мы перейдем прямо к делу? Видите ли, я успел предварительно ознакомиться со всеми материалами, касающимися вашей жизни. Поэтому меня интересуют лишь конкретные события, которые имели место в последние несколько часов.

Клейн удивленно поднял брови и вежливо спросил:

– Вы располагаете полной информацией о моей жизни?

– Да.

– Позвольте узнать, когда ваш интерес ко мне достиг такой степени, что вам потребовалась информация?

Прокурор посмотрел на Терри испытующим взглядом, глаза его отразили лучи света от оконного стекла и, казалось, засверкали крохотными молниями.

– Приблизительно с четырех тридцати сегодняшнего утра. Это о чем-нибудь говорит вам, мистер Клейн?

– Лишь о том, что ваша информация – коль скоро обстоятельства именно таковы – грешит убогостью и несовершенством.

– Боюсь, что вы недооцениваете средства, которыми я располагаю.

Каким-то чуть ли не священнодействующим движением руки, на манер фокусника, извлекающего из цилиндра кролика, Диксон достал из своего стола несколько листов бумаги с убористо напечатанным текстом. Терри Клейн, сознавая, что сыграл на руку прокурору, когда сказал именно то, что от него ожидали услышать, на сей раз сдержался, чтобы не повторить ошибки.

Тихим монотонным голосом прокурор стал читать:

– «Терранс Клейн, возраст 29 лет, волосы темные, волнистые, кожа смуглая, глаза голубые, рост 5 футов 11 дюймов, вес 185 фунтов, окончил юридический факультет Калифорнийского университета и был принят в коллегию адвокатов штата Калифорния; уехал в Китай и там поступил на дипломатическую службу, проявив незаурядные способности при изучении китайского языка, философии и психологии; внезапно уволился со службы, исчез; согласно слухам, жил затворнической жизнью отшельника в компании с неким стариком китайцем.

Путешествуя по Китаю, оказался в районе, охваченном бунтом; поскольку никаких требований о выкупе не поступило, решили, что он убит. Четыре месяца назад объявился в Гонконге и дал лишь беглый отчет о своих странствиях. На пароходе «Президент Гувер» компании «Доллар-Дайн» добрался до Сан-Франциско, встретился всего с несколькими друзьями из числа самых близких, продемонстрировав при этом явное нежелание распространяться о своих приключениях в Китае. Имеет банковский счет на сумму чуть меньше тысячи долларов в главном отделении «Бэнк оф Америка», Пауэлл-стрит, дом № 1, однако, судя по всему, никаких финансовых затруднений не испытывает. Имеет много друзей среди китайцев. По вечерам иногда бывает в Чайнатауне, заходит в лавки; что он там делает и куда потом исчезает, неизвестно; домой в таких случаях возвращается только под самое утро.

Как отзываются о нем некоторые из его друзей, Клейн своего рода искатель приключений, немного не от мира сего. В общении со знакомыми отличается резкостью суждений, во всем остальном характеризуется сугубо положительно.

Информация, полученная из Китая, свидетельствует, что в тот период, когда его числили без вести пропавшим, он находился в некоем монастыре, выдавая себя за послушника, с тем, чтобы получить доступ к храмовым развалинам древнего города, где захоронены золото и драгоценные камни. Наставники считали его способным учеником. Сообщают, однако, что он внезапно покинул монастырь вследствие какого-то инцидента и отправился в один из портовых городов».

Прокурор закончил читать первую страницу, начал было вторую, потом вдруг остановился, подняв глаза на Терри.

– Теперь, думаю, вы не сомневаетесь, что я располагаю достаточно обширной информацией?

– Звучит довольно забавно, – заметил Терри.

– У меня есть все основания утверждать, что информация абсолютно точна, мистер Клейн.

Терри покачал головой. В его глазах мелькнул лукавый огонек.

– Я так и не доучился до конца, – сказал он. – Я остался всего лишь послушником. Самое большее, чего я достиг, – это четыре с половиной секунды концентрации. Учителя…

– Четыре с половиной секунды! – воскликнул прокурор. – Похоже, вы оговорились: вероятно, не секунды, а минуты. Часто, мистер Клейн, я сам настолько увлекаюсь решением какой-нибудь правовой проблемы, что совсем теряю чувство времени.

Терри уловил в голосе прокурора раздражение. Было совершенно очевидно, что Диксон пытается направить разговор в прежнее русло, что о способности сосредоточить все свои мысли на одной проблеме он упомянул исключительно из бахвальства. Негодуя на себя за то, что так легко позволил прокурору перехватить инициативу, прочитать начало отчета и пробудить в нем тем самым некоторую тревогу, – ведь неясно было, ради чего собрана вся эта информация, – Терри вытащил из кармана карандаш и сказал:

– Вам только казалось, что вы концентрируетесь. На самом же деле вы использовали лишь малую толику вашей умственной энергии. Вот, скажем, попробуйте сосредоточить все ваше внимание на кончике этого карандаша хотя бы на две секунды.

Диксон хотел было что-то ответить, но, сдвинув брови, уставился на кончик карандаша.

– Теперь, полагаю, – сказал он, когда Терри убрал карандаш в нагрудный карман, – мне надо описать кончик карандаша? Что ж, пожалуйста: грифель чуть мягче, чем у обычного карандаша. Почти у самого кончика, там, где…

– Извините, – прервал его Терри, – а где была моя левая рука, пока в правой я держал карандаш?

– В левом кармане пальто, – чуть замешкавшись, ответил Диксон.

Терри улыбнулся.

– В Китае, – вежливо объяснил он, – человек, концентрирующий свое внимание на кончике карандаша, видит только кончик карандаша и ничего больше. Смею заверить вас, мистер Диксон, это нелегко сделать.

– Я пригласил вас не за тем, чтобы разглагольствовать о психологии, – в голосе Диксона звучало раздражение.

Теперь Терри был доволен собой. Похоже, допрос принял совершенно неожиданный для Диксона оборот.

– Коль скоро вы собираете обо мне информацию и хотите, чтобы она была исчерпывающей, я мог бы, пожалуй, сообщить вам одну весьма важную, неизвестную вам деталь – почему я ушел из монастыря.

Прокурор вопросительно поднял брови.

– Дело тут, знаете, – продолжал Клейн, – в ножках, или, выражаясь языком анатомии, что, вероятно, более приличествует моменту, – в нижних конечностях. Я очень даже не безразличен к симпатичным… – Он сделал паузу и взглянул на прокурора, чтобы определить, какое впечатление произвели его слова, потом с улыбкой, в которой проглядывала едва-едва заметная издевка, нарочито серьезным тоном сказал: – Я полагаю, что при известных обстоятельствах слово «конечности» – единственно правильное слово.

По пробежавшей по лицу прокурора тени Клейн понял, что выпад достиг цели, но с подчеркнутой учтивостью продолжал:

– Эта маленькая славянка взялась Бог весть откуда. Красавица, дьявольски умная, она настолько поразила мое воображение, что сосредоточиться на занятиях я был уже просто не в силах. Мои наставники, эти уважаемые джентльмены, следившие за моими успехами, были совершенно правы, утверждая, что тому, кто так легко поддается мирскому соблазну, недостанет нравственной стойкости для того, чтобы полностью отрешиться от внешнего мира. Они сказали, что мне, пожалуй, лучше вернуться на родину или, на худой конец, удалиться в один из портовых городов. И представьте себе, последующие события окончательно убедили меня в их светлой провидческой мудрости.

По тому, как прокурор кривил губы, как хмурил брови, было очевидно, что его очень раздражает игриво-шутливая манера Клейна вести беседу.

– Если бы это заявление было включено в данный отчет, – сказал Диксон, – я бы наверняка разделил мнение ваших наставников.

– Вряд ли, – заметил Клейн, – если бы вы хоть раз увидели ту славянку.

Диксон убрал напечатанные листы в ящик письменного стола, поднял глаза и уставился на Терри Клейна так пристально, будто намеревался обескуражить собеседника.

– Я думаю, мистер Клейн, – произнес он, – не стоит сейчас вдаваться в интимные подробности: не забывайте, что наша беседа носит официальный характер. Вчера вечером вы были на вечеринке у Стенли Рейборна.

Когда Терри утвердительно кивнул, прокурор продолжил:

– Вы были там вместе с мисс Альмой Рентон и ушли от Рейборнов приблизительно в половине первого ночи, верно?

– В котором часу это было, точно сказать не могу, – сухим официальным тоном ответил Клейн.

Прокурор достал из ящика стола маленький, вышитый по краям платочек, потянулся через стол, подавая его Терри, и спросил:

– Узнаете?

– Нет, – выпалил Клейн, не дав прокурору закончить фразу.

Паркер Диксон перестал улыбаться и нахмурил брови. Сверля Терри жестким, пронзительным взглядом, он посоветовал:

– Да вы не торопитесь! Возьмите платочек в руки, понюхайте – еще сохранился запах духов, присмотритесь внимательней!

Клейн взял платочек, повертел его в руках, понюхал и бесстрастным, равнодушным голосом сказал:

– Ну и что, платочек как платочек.

– Да не совсем.

– Ну, не знаю. Что необычного может быть в платочке? В пьесах и романах женщины всегда или оставляют где-то платочки, или теряют их. Полагаю, однако, что умная интеллигентная женщина, посмотрев две-три пошлые мелодрамы со всякими платочками, соловьями и розами, просто постыдится обронить свой платок с тем, чтобы кто-то потом нашел его, если только, конечно, она при этом не преследует какой-то особой цели.

– Странно, что, будучи не в состоянии опознать платок, – сухо вставил Диксон, – вы так рьяно защищаете его владелицу. И потом: я словом не обмолвился, что этот платочек имеет отношение к какому-либо преступлению.

Терри Клейн вздохнул, скорее даже не вздохнул, а просто зевнул.

– Когда меня вытаскивают из теплой постели, ни с того ни с сего везут к прокурору, да еще на опознание какого-то носового платка, я, конечно, не могу не догадаться, что интерес правоохранительных органов носит действительно официальный характер и связан с серьезным преступлением.

Диксон улыбнулся, но не сухой отработанной улыбкой, в которой так и читалось стремление достичь весьма конкретной цели, а, напротив, улыбкой открытой, прямо-таки умиротворяющей – так улыбается человек, который готов любезно уступить собеседнику в споре, но только потому, что в эту минуту ему просто недосуг размениваться на пустяки.

– Вы обратили внимание на букву «Р», вышитую на платочке? – спросил он.

– Да, обратил.

– Скажите, мисс Рентон – художница?

– Насколько мне известно, да.

– Имеет успех?

– Смотря что понимать под словом «успех» – деньги или признание таланта?

– И то, и другое.

– Я не располагаю никакими сведениями относительно ее доходов.

– Этот платок принадлежит ей?

– Уверен, что нет.

– Покинув Рейборнов, вы и мисс Рентон сразу отправились к ней домой?

– Пожалуй, стоило бы уточнить, что значит «сразу»?

– По пути домой вы никуда не заезжали?

– А что?

– Если все-таки заезжали, мне бы хотелось знать, куда.

– Это так важно?

– Полагаю, что важно.

– Ну, мы немножко прокатились.

– Вы случайно не проезжали по Гранд-авеню?

– Да, проезжали.

– Позвольте спросить, с какой целью?

– Мы беседовали о том, какую роль подсознательное, интуитивное начало играет в живописи восточных мастеров, которые совершенно особенным образом выстраивают цветовую гамму. Я решил специально проехать по Чайнатауну, чтобы проиллюстрировать соображения, которые высказывал по этому поводу.

– Странное, однако, время вы для этого выбрали!

– Художник – это не конторский служащий, который работает от звонка до звонка. Человек творческий трудится, знаете ли, и днем и ночью.

– Вам не показалось, что мисс Рентон как-то особенно задумчива?

– Ну, такая молодая, интеллигентная женщина, как мисс Рентон, всегда о чем-то думает. Сами знаете – всякие идеи!

– Да я совсем не об этом! Вы заметили в ней какую-нибудь нервозность, тревогу?

– Да нет.

– Она не говорила вам, что у нее какие-то неприятности?

– Нет.

– Не намекала, что кто-то оказывает на нее давление?

– Нет.

– Рентон – это ее девичья фамилия, которой она подписывает свои картины. На самом же деле у нее другая фамилия, ведь она была замужем, не так ли?

– Да, верно.

– Лет семь назад она вышла замуж за некоего Роберта Хелфорда?

– Да.

– Где были вы, когда умер ее муж?

– В Китае.

– Вы были знакомы с ней до ее замужества?

– Нет. Я познакомился с ней позже.

– Через Хелфорда?

– Да.

– Насколько я понимаю, Хелфорд был вашим близким другом. После того как он женился, вы, естественно, неоднократно посещали его дом, где и познакомились с его женой. Верно?

– Верно.

– Как скоро после женитьбы Хелфорда вы отправились в Китай?

– Приблизительно месяца через полтора.

– Ваш отъезд был довольно внезапным?

– Да.

– Не могли бы вы точно назвать время, когда вы ушли сегодня ночью от мисс Рентон?

– Нет.

– Хотя бы приблизительно?

– Ну если только совсем приблизительно. В конце концов, когда речь идет о женщине, никому не подотчетной в своих поступках, рискуешь допустить бестактность.

– Совершенно с вами согласен, – сказал Диксон. – Однако в моей практике бывали случаи, когда, мистер Клейн, мужчины все-таки считали возможным абсолютно точно обозначить время своего ухода.

– Да, да… – пробормотал Клейн. Казалось, последняя фраза прокурора крайне удивила его.

– Вероятно, это было после часа, – подсказал Диксон.

– Да, вероятно, это было именно так, – согласился Клейн, всем своим видом стараясь показать, как он рад, что хоть в чем-то может согласиться с собеседником.

– Но двух еще не было?

Клейн надул щеки и задумчиво произнес:

Так трудно быть точным в таком деле, мистер Диксон!

– Может статься, что вы ошибаетесь на целый час, – в голосе прокурора прозвучала какая-то зловещая нотка, – мне же нужна максимальная точность. Я считаю, что вправе получить от вас ответ на этот вопрос, более того, я обязан предупредить вас, что от вашего ответа многое зависит, в том числе и для вас.

– И все же я вряд ли могу быть более точным, – сказал Клейн.

– Но это было до трех часов ночи? – продолжал настаивать Диксон.

– Да, пожалуй, вы правы. Действительно, скорее всего это было где-то между часом и двумя.

Прокурор с облегчением вздохнул.

– Вы знакомы с Джорджем Леверингом? – спросил он.

– Да.

– Вы хорошо его знаете?

– Знаю, что он женился на одной из сестер Рентон, на той, что потом умерла.

– Ну а еще что-нибудь?

– Пожалуй, нет. Человек этот для меня особого интереса не представляет.

– Для вас, может, и не представляет, а вот для меня… – Паркер Диксон скептически усмехнулся. – Так, может, все-таки что-нибудь скажете о нем?

– Нет. Думаю, что нет.

– Верно ли, что Синтия Рентон, сестра Альмы, никак не связана с ним, но что на Альму она оказывает давление и выкачивает из нее «существенные вспомоществования»?

– К сожалению, – с достоинством произнес Терри, – мисс Рентон не посвящает меня в свои финансовые дела; как ни странно, она предпочитает вести их исключительно самостоятельно.

– Ладно, ладно, мистер Клейн, – холодно бросил прокурор, – я что-то не вижу оснований для сарказма.

Терри не произнес ни слова. Его молчание, однако, красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что он так не считает.

Прокурор как бы невзначай потянулся к перламутровой кнопке на краю стола и едва заметным движением нажал на нее. Его взгляд по-прежнему был направлен на Клейна. Терри смотрел прокурору прямо в глаза, и все же это почти неуловимое движение Диксона не ускользнуло от него: краешком глаза он заметил, что Диксон четыре раза нажал на кнопку и словно подал кому-то сигнал – два длинных и два коротких звонка.

Прокурор выдвинул ящик письменного стола, в котором лежал отчет, и, бросив туда платочек, задвинул ящик обратно.

– Что ж, я думал, вы проявите больше желания к сотрудничеству, – сказал он.

– Я отвечаю на все ваши вопросы, – возразил Клейн. – Сотрудничество предполагает некую определенную общую цель.

Прокурор чуть замешкался, но спустя мгновение перешел в решительное наступление.

– Вы знаете Джекоба Мандру, посредника в делах, связанных с поручительством? – сухим официальным тоном спросил он.

– Да, знаю.

– Вы знали его еще до своего отъезда в Китай?

Терри постарался использовать этот сухой формальный тон как своего рода барьер, через который прокурор, будучи лицом официальным, прорваться не сможет.

– Нет. Я познакомился с ним после своего возвращения оттуда. Мне хотелось выяснить, насколько этот Мандра соответствует моему представлению о нем, вот мы и встретились.

– Зачем?

– Он написал мне письмо, в котором просил достать ему некий предмет и предлагал за эту услугу весьма существенное вознаграждение.

– Что за предмет?

– Я бы предпочел, чтобы на этот вопрос вам ответил сам мистер Мандра.

– К сожалению, это невозможно.

– «Невозможно» – очень конкретное слово. Прокурор никак не отреагировал на это замечание Терри.

– И все же, мистер Клейн, предмет, о котором вы упомянули, случайно, не «слив-ган»?

Терри помедлил секунд пять, потом сказал:

– Да, «слив-ган».

– Вы могли бы рассказать подробней, что, собственно, это такое – «слив-ган»?

– Это полая бамбуковая трубка с мощной пружиной и собачкой, спускаемой посредством нажатия. В трубку вставляется стальная стрела, пружина отводится до полного сжатия, пока не сработает защелка, удерживающая ее. Длина самой трубки дюймов десять. Ее легко можно спрятать в широком рукаве, который характерен для китайской одежды, независимо от того, кому она принадлежит – мужчине или женщине. Достаточно надавить рукой на стол или какую-либо другую твердую поверхность, как стрела мгновенно высвобождается.

– Это смертоносное оружие?

– Еще какое смертоносное!

– То есть им можно убить человека?

– Для того оно и предназначено.

– Так вы выполнили просьбу мистера Мандры – послали ему это оружие?

– Нет.

– Почему?

– Во-первых, потому, что такие вещи – великая редкость, это своего рода антиквариат. Я же ездил в Китай вовсе не для того, чтобы заниматься там поисками антикварных вещей.

– Значит, вы виделись с Джекобом Мандрой уже после вашего возвращения из Китая?

– Да.

– Когда именно?

– Спустя неделю после того, как вернулся. Я заглянул к нему на Стоктон-стрит, мы посидели часок за чашкой чая.

– Вы вроде бы упоминали, что намеревались проверить какие-то свои впечатления?

– Да.

– Что это были за впечатления?

– Простите, – заметил Клейн, – но я не понимаю, почему вы задаете мне подобные вопросы. Что, в этом есть какая-то необходимость?

– Да, есть, мистер Клейн.

Клейн вздохнул:

– У меня имеется собственный «слив-ган». Если бы впечатление, которое произвело на меня письмо мистера Мандры, не подтвердилось, я бы просто подарил ему этот «слив-ган».

– Так вы подарили ему эту штуку?

– Нет.

– Из-за того, что ваше впечатление все-таки подтвердилось?

– Да.

– А вы не могли бы сказать, какое именно впечатление произвел на вас мистер Мандра?

– Я не был абсолютно уверен, – сказал Клейн, – что этим человеком двигало естественное для коллекционера стремление приобрести редкую вещь.

– Вам показалось, что он может использовать его в качестве оружия?

– Ну это слишком конкретно. Я бы не рискнул утверждать это с полной определенностью.

– Значит, вы не отдали ему этот «слив-ган»?

– Не отдал.

– А что вы можете сказать о самом мистере Мандре? Клейн вскинул брови.

– Смею уверить вас, – вставил Диксон, – у меня есть все основания задать вам этот вопрос.

– Если честно, в нем столько же притягательного, сколько и отталкивающего. Без сомнения, это человек железной воли и острого ума, однако в его мировосприятии, безусловно, тонком и глубоком, есть что-то… ну, как бы это сказать, безнравственное, что ли.

– Он вам не объяснял, зачем ему «слив-ган»?

– Он сказал, что «слив-ган» интересует его как коллекционера, что он украсит его коллекцию смертоносных механизмов.

– Вы не могли бы сказать, к какой национальности принадлежит мистер Мандра?

– Нет, знаете, не могу. Скажу вам больше – для меня это до сих пор неразрешимая загадка. В его внешности и характере много восточного, однако я совершенно убежден, что он не китаец, как, впрочем, и не японец.

– Расскажите мне подробней о вашем впечатлении о нем.

– Знаете, в этом человеке странным, непостижимым образом сочетаются какое-то безжалостное коварство и трагическое сознание того, как много потерял он в жизни, употребив свои замечательные природные способности во зло. Взять, к примеру, эту коллекцию смертоносного оружия, о которой он так печется, она как нельзя лучше отражает его личность, необычайно яркую и вместе с тем зловещую.

– Что вы имеете в виду? – выпалил Диксон, в его глазах вспыхнул живой интерес.

– Я обратил внимание на то, – объяснил Клейн, – что в его коллекции нет привычных видов оружия – ружей, скажем, пистолетов, – что в ней все больше какие-то хитрые, замысловатые, я бы даже сказал, тайного, бесшумного действия предметы убийства – кинжалы, которые можно спрятать в рукаве, особенные трубки с отравленными стрелами, шелковые удавки и прочие такие штуки. Разумеется, все это я говорю, предполагая, что вы считаете мои впечатления о личности мистера Мандры исключительно важными, чтобы в обязательном порядке потребовать от меня ответа, – подытожил Терри.

Прокурор утвердительно кивнул.

– Вы не видели Джекоба Мандру этой ночью? – спросил он.

– Нет.

– А накануне?

– Нет.

– Вы не в курсе, знала ли его мисс Рентон?

– Не имею ни малейшего представления.

– А знала ли мистера Мандру Синтия Рентон?

– Нет.

– Не упоминали ли сестры когда-нибудь о портрете Мандры?

– О портрете?

– Да, о портрете.

– Нет.

– Вы когда-нибудь разговаривали о Мандре с кем-либо из сестер Рентон?

– Нет.

– Квартиру мисс Альмы вы покинули ночью?

– Поздно ночью, – уточнил Клейн, – между часом и двумя или часом и часом тридцатью. Она пригласила меня на чашку чая.

– Не знаете, видела ли она вчера вечером или сегодня рано утром Джекоба Мандру?

– Думаю, что не в силах ответить на ваш вопрос. – Что значит не в силах?

– Согласитесь, я же не могу рассказать вам о том, что она делала, когда меня не было с ней, хотя, конечно, могу с полной уверенностью утверждать, что, пока я находился в квартире мисс Альмы, Мандры там не было.

Диксон пристально смотрел на Терри Клейна, от улыбки на его лице не осталось и следа.

– Пожалуй, вам интересно было бы знать, – медленно растягивая слова, произнес Диксон, – что Джекоба Мандру убили сегодня рано утром, приблизительно в три часа. В сердце у него обнаружили металлическую стрелу. Выстрел, судя по всему, не произвел никакого шума и был совершенно неожиданным, из чего можно заключить, что убийство было совершено из оружия наподобие «слив-гана», который вы, мистер Клейн, только что описали.

Прокурор посмотрел прямо в глаза Терри Клейну. Клейна это, однако, ничуть не смутило: ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Нет, – сказал он, – все это меня совсем не интересует.

– У меня есть основания полагать, – продолжал прокурор, – что в квартире Мандры чуть за полночь побывала какая-то молодая красивая китаянка.

– В самом деле? – вежливо откликнулся Терри.

– Если не ошибаюсь, среди ваших знакомых есть немало красивых девушек из добропорядочных обеспеченных китайских семей?

– Да, вы правы.

– Мог ли кто-нибудь из этих знакомых вам девушек зайти к Мандре в столь поздний час?

– Ваш вопрос, – почти с упреком ответил Терри, – содержит в себе ответ. В такой час ни одна девушка из приличной семьи к Мандре зайти не могла.

– Н-да, – прищурив глаза, протянул Диксон, – совсем не заметно, чтобы вы хотели помочь нам в этом деле, мистер Клейн.

– Почему? Я ведь не оставил без ответа ни один из ваших вопросов.

– Однако ко всему, о чем мы говорим, вы относитесь, как бы это сказать… с прохладцей, что ли, с какой-то отстраненностью…

– Напротив, я был с самого начала настроен на дружеский лад и даже готов был откровенничать с вами, вы же меня остудили, намекнув, что наша беседа носит сугубо официальный характер и что всякие лирические отступления здесь неуместны. А теперь вы вдруг заговорили о какой-то прохладце, об отстраненности.

Диксон вдруг как-то изменился в лице. Он был явно сбит с толку. Холодный, подчеркнуто официальный тон Терри озадачил и задел прокурора не меньше, чем те язвительные замечания, которые сделал Терри по поводу его способности к «концентрации».

– Похоже, что вас совсем не волнует это загадочное убийство, – укоризненно сказал он.

– Простите, а с какой, собственно, стати оно должно меня волновать?

– Не исключено, что к этому убийству имеет отношение мисс Рентон.

– Почему бы вам тогда не задать все эти вопросы самой мисс Рентон?

– Потому что, к сожалению, ее не могут разыскать. Она не ночевала у себя дома, нет ее там и сейчас. И никто из ее друзей не знает, где ее искать.