Текст книги "Ящер-2 [Casual Rex]"

Автор книги: Эрик Гарсия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Не было чего-то странного в его поведении в последние дни перед смертью? Не уходил ли он из дома, не брал ли он у вас денег?

– Он был хорошим мальчиком, – повторил мистер Левитт уже громче, в его голосе послышалось волнение. – Он никогда ничего не украл.

– Я понимаю. Правда. Я имел в виду другое… – я сделал вдох, собрался с мыслями. – Он когда-нибудь говорил о прогрессе? О движении по пути прогресса?

Вероятно, хозяину эти понятия были знакомы, но времени расспросить его не было. Раздалось второе «чпок!», на этот раз громче и звонче, мистер Левитт снова вскочил и вышел из гостиной. Я уселся поудобнее на диване, отчаянно пытаясь удержаться на скользкой поверхности, и закрыл глаза. Разговор потребовал больше усилий, чем я ожидал. Будем надеяться, что Эрни повезет больше, когда он будет общаться с родителями в Ньюпорт Бич, ребенка которых постигла та же судьба. Как минимум, его там, скорее всего, не будут кормить всякими малосъедобными штуками. Я откусил еще кусочек от своего блина.

Мистер Левитт вернулся из кухни с грудой вафель, возвышавшейся на тарелке, как ацтекская пирамида. Он молча поставил их рядом с блинами, затем выпрямился и снова вышел из комнаты. Неужели я слишком сильно надавил на него? Огорчил беднягу? Это совершенно не входило в мои планы.

В задней комнате раздалось какой-то шебуршание и грохот, и через несколько минут мистер Левитт вернулся, держа в руках скомканный лист бумаги, вырванный из тетрадки. Сопя, как зомби, он прошел через комнату, еле волоча ноги по пушистому ослепительно-чистому ковру, и молча протянул мне эту бумажку. Я взял ее за один конец, уже догадавшись, что это может быть, и прочел.

Разумеется, записка была написана твердой рукой: НЕТ СМЫСЛА ЖИТЬ ДАЛЬШЕ БЕЗ ПРОГРЕССА.

– В тот день мы собирались пойти понаблюдать за птичками, – сказал мистер Левитт, когда я передал листок обратно в его трясущиеся руки. – Я встал пораньше, достал фотоаппараты, бинокли, все уложил и приготовил, а потом пошел будить сыночка. Последние несколько дней он был в таком возбужденном состоянии, говорил, что его жизнь пошла в гору и ему самому уже лучше, что ему пойдет на пользу это небольшое фото-сафари.

– И? – поторопил его я.

– И… он так и не проснулся, – мистер Левитт закашлялся. – А я все пытался разбудить его, тихонечко так, но он не двигался. А в руке… в руке у него был пузырек с моим снотворным, насколько я понял…

Записка с упоминанием прогресса, «аккуратные друзья» Джея, почитание предков – все это именно то, за чем я сюда и пришел. Остальное – просто слезливая история, без сомнения, очень трагичная, но не настолько важная для нашего дела, чтобы мне еще задерживаться здесь.

– Спасибо, что вы уделили мне время, мистер Левитт, – сказал я, пытаясь встать с дивана, не заработав в процессе грыжу. Сегодня мой «костюм» мне был тесен, должно быть, благодаря картошке фри, которую я тоннами поглощал во время заточения Руперта в квартирке над офисом, кроме того довольно сложно перемещаться, пока не поднимешься из этой ванны со склизким желе.

Но мистер Левитт был настойчив, если не сказать больше, и пока я шел к двери, он рысцой бежал сзади. В последнюю минуту он внезапно оживился и стал энергичнее, чем был все те полчаса, что я пробыл у него.

– Прошу вас, останьтесь, – умолял он. – Я поставил печенье в печку, на максимальной скорости оно будет готово максимум через две с половиной минуты.

– Мне очень хотелось бы остаться, – стал объяснять я. – Но мне нужно идти. Простите, что побеспокоил вас.

– Я понимаю, – сказал он тихо и монотонно. – Все уходят.

Не сказав больше ни слова, он отвернулся, сердито пошлепал в гостиную, плюхнулся на диван и соскользнул на пол, где остался лежать, свернувшись калачиком.

Господи. Ну я же не железный.

Мы несколько часов играли в пачизи.[10]10
  Народная индийская игра. Название ее происходит от слова «пасис», что означает двадцать пять, максимальное число, которое может выпасть на костях для этой игры.


[Закрыть] Я каждый раз выигрывал, несмотря на полное непонимание правил, но мистер Левитт сидел все это время с улыбкой до ушей. Я вообще-то занимаюсь частным сыском не для того, чтобы кого-то веселить, и я чаще приношу неприятности, чем радость, но в тех редких случаях, когда я могу делать добрые дела (мои приятель аллозавр-еврей называет это «мицва»[11]11
  В переводе с иврита «заповедь», совершение благого дела бескорыстно.


[Закрыть]), то очень рад, что не беру за это денег.

Вафли были ужасны.

* * *

– Передозировка снотворного, вероятно, секобарбитала, – сообщил я Эрни, когда вечером вернулся в офис. – И предсмертная записка, в которой есть указание, что он ушел от прогрессистов.

– Я тебя переплюну, – ответил напарник.

– Да?

Эрни вытащил фотографию молодой хорошо одетой девушки, чуть старше двадцати, стоящей в центре быстроходного катера посреди неизвестного озера. У пупка маленькая родинка – это фирменный знак корпорации «Накисоба», дочерней фирмы «Накитара», крупнейшего производителя личин. Кроме этого обе компании занимаются сложной электроникой, компьютерами, издательским бизнесом, производством фильмов и выпуском презервативов, но это уже дело десятое. Девочка на фотографии казалась довольно счастливой, улыбалась и махала фотографу, положив вторую руку на кокетливо приподнятое бедро.

– И это у нас?…

– Кристал Ридс – подсказал Эрни. – Диплодок. Наследница крупнейшей фабрики по производству карандашей Ридса.

– А что, карандаши так выгодно производить?

– Уже не особо, – признал Эрни. – Они покатились вниз с тех пор, когда все заполонили компьютеры, но все еще активно торгуют со школами. Смысл в том, что у этой семейки есть денежки.

– Дай-ка догадаюсь – большая часть этих денежек из их кармана перекочевала к прогрессистам.

– Даже круче. Они еще и дома своего лишились. Он был записан на Кристал по каким-то малопонятным причинам, связанным с налогообложением, и она в минуту религиозного экстаза переписала его на эту секту. Через шесть месяцев, заплатив адвокатам около двухсот тысяч баксов, они отвоевали его обратно, но это было роковой ошибкой со стороны ее родителей.

Они послали двух динозавров из Невады, которые утверждали, что они специалисты по «экстракции», проще говоря, по похищению таких вот девочек из логова сектантов, разумеется, выполнили свою задачу, доставили девчонку в безопасное место для депрограммирования.

– Они психотерапевты?

– Нет, всего лишь группа захвата. Ее родители наняли специалиста из Нью-Йорка, чтобы вытрясти весь этот прогресс из ее башки. Они сказали, что его зовут Стайер. Фрэнк Стайер.

– Интересно, не знаком ли с ним наш доктор Борежар, – сказал я.

– Дело в том, что девчонку держали в безопасном месте, поскольку родители беспокоились, что конкуренты, другие производители карандашей, воспользуются этой ситуацией. Я не говорю уж о том, что им, вероятно, самим бы стоило провериться на предмет мании преследования. И вот через несколько дней, как их дочку предположительно вылечили, она умерла.

– Самоубийство?

– Нет, – сказал Эрни. – Неудачная попытка ограбления.

– Это неплохая причина.

– Погоди, дослушай. Родители засунули девчонку в один из складов своей фабрики на Лонг Бич, в меблированный офис на втором этаже, откуда видна была территория всего склада. В тот вечер, как говорят копы, какие-то воры вломились туда, она попыталась помешать им, и ее убрали. Они расстреляли ее так, что родители потом с трудом опознали тело.

Я взял карандаш со стола и посмотрел на него. На карандаше было написано «Номер 2». Разумеется, на самом кончике, рядом со стирательной резинкой маленькие зелененькие буковки гласили «ПРОИЗВОДСТВО КОМПАНИИ „РИДС“». Такие же карандаши были разбросаны по пластиковому контейнеру, предназначенному для хранения бумаг. Может быть, это судьба.

– Ну в этом нет ничего странного, – сказал я. – На Лонг Бич ограбления со взломом происходят каждый день.

– Конечно, – ответил Эрни. – Но вот в чем загвоздка: тамошние воры не новички. Они знают свое дело. И знают, куда за каким товаром идти. Склад карандашей не самая дойная коровка, он был окружен шестьюдесятью такими же складами с той лишь разницей, что в них можно было поживиться мебелью, бытовой электроникой, ювелирными изделиями…

Я швырнул карандаш на стол и встал. Уже поздно, мне нужно поспать, но мой мозг продолжал работать достаточно напряженно, чтобы заставить меня снова проявить какое-то подобие деятельности. И я подытожил:

– Итак, мы имеем три смерти, две в результате передозировки, одна – в автокатастрофе, – и всякий раз неприятности происходят со здоровыми молодыми динозаврами через несколько дней после их выхода из секты прогрессистов. Кроме того есть свидетели, которые утверждают, что непосредственно перед встречей со старухой с косой они хорошо себя чувствовали и не казались подавленными…

– И, по крайней мере, в случае с Рупертом, – встрял Эрни. – У одной из жертв самоубийства не было даже рецепта на лекарства, которые предположительно послужили причиной смерти.

– Это что-то новенькое.

– Я выяснил это только сегодня, – сказал Эрни. – Обыскал, черт возьми, чуть ли не каждую аптеку в городе. Такой рецепт нигде не записан, а пузырек, найденный у него в руке, был пустой и безо всяких опознавательных знаков.

– Тебе этого достаточно? – спросил я напарника. – Ты готов отказаться от своих слов про то, что это лишь совпадения, и работать сообща со мной?

– Мне что снова придется напялить на себя все эти парадно-выходные тряпки?

– Блин, да можешь надеть, что хочешь, – ответил я. – Хоть голым иди, мне плевать.

– Заткнись и запрыгивай в машину, малыш.

11

К тому времени, как мы приехали в Голливуд и начали подниматься на вершину каньона Лорель, я уже достаточно накрутил себя. Я был на взводе из-за того, что под прикрытием секты, возможно, проворачиваются неблаговидные делишки, но еще больше из-за того, что меня, вероятно, держат за дурачка. Когда Руперт умер, он был на моем попечении. Ладно, формально доктор Бо объявил его вменяемым, но это не дает права забывать, что изначально во всю эту заваруху втянул его именно я. И мне очень не по душе, когда я выгляжу полным идиотом.

– Я хочу, чтобы ты держался подальше от… той женщины, – сказал мне Эрни. – Давай все разговоры с ней буду вести я.

– Без проблем, – сказал я, хотя понимал, что на самом деле проблемы существуют, и очень большие. Не обращать внимания на Цирцею в ее присутствии это все равно, что игнорировать слона в горошек, танцующего самбу в знаменитом нью-йоркском ресторане «Русская чайная». Она все чаще и чаще фигурировала в моих мыслях с момента последней вспышки феромонов во время похорон Руперта, и должен признаться, частенько это божественное создание посещало меня и во снах, причем довольно пикантных.

Мы подъехали к внешним воротам и обнаружили, что они, как и следовало ожидать, заперты, а рядом находится охранник. Понятное дело, не особо сговорчивый. Это был тот же парень, что и в прошлый раз, но он нас не узнал.

– Мы были здесь несколько недель назад, – сказал я. – На встрече. Ну, вы понимаете, о чем я. На встрече.

Его рука на этот раз не потянулась к кнопке на воротах.

– Да мне плевать, даже если вы приезжали сюда на день рождения самого папы римского – хм, я бы не удивился, если бы подобное мероприятие проводилось именно здесь, – вы все равно не можете проехать внутрь без пропуска.

– А не могли бы вы позвонить? Это все, о чем я прошу.

– Если у вас нет пропуска…

– Всего один вшивый телефонный звонок! – заорал я, а затем снова понизил голос: – Скажите Цирцее, что это ее друг, с которым она виделась на похоронах, и все. Она…

– Пожалуйста, разверните машину. Это частная собственность, сэр, и не я придумывал правила.

– Я очень ценю это…

– Я не думаю, – отрезал охранник. Теперь он надвигался на нас, но вместо типичного для динозавров угрожающего оскала зубов и расстегивания перчатки, он отдернул полу пиджака и сверкнул пистолетом. Нет, вы только подумайте, пистолетом!!!

– Это отвратительно, – не смог сдержаться Эрни. Я увидел, как это почти осязаемое отвращение поднималось по его горлу, языку, прямо к губам. Динозавры, особенно старшее поколение, испытывают сильное отвращение к искусственному оружию, и Эрни не исключение.

Но охранник не сдвинулся ни на сантиметр, и даже не попытался прикрыть оружие. Ему не было стыдно.

– Ну что, парни, вы все еще хотите проехать?

Пистолет сверкал в лучах заходящего солнца, ствол был новеньким и блестящим. Вероятно, из него никогда и не стреляли, но я не стал бы рисковать, ведь отсутствие практики не гарантировало промах.

Эрни перегнулся через меня и высунулся в окошко.

– А теперь слушай сюда, ты, мелкий кусок компсогната, возьми чертову трубку и скажи своей хозяйке, что два джентльмена, с которыми она мило болтала на недавней вечеринке, хотят ее видеть…

– Это невозможно, – возразил охранник. – Разворачивайте машину. Я больше повторять не буду.

Его рука медленно скользнула к пистолету на бедре, остановившись на рукоятке. Я с ворчанием столкнул Эрни с коленок, чтобы он снова уселся на свое место. Благодаря напарнику я и так каждый день вляпываюсь в неприятности, не хватало еще, чтобы меня застрелил за нарушение границ частной собственности какой-то охранник, вообразивший себя Чарльзом Бронсоном среди динозавров.

– Может, вернемся на Голливудский бульвар, – предложил я. – И выклянчим у нашего дружбана Боба еще одно приглашение.

Слишком поздно. Эрни одним плавным движением отстегнул ремень безопасности, открыл замок на моем «линкольне» и спрыгнул с пассажирского сиденья. Он начал практически нормальным тоном, но голос становился все громче и громче:

– Бред собачий! Возьми трубку, козел, и позвони в дом…

Я поднялся и вышел из машины, но Эрни и охранник уже стояли вплотную лицом к лицу, носы их масок были на расстоянии не более сантиметра. Если бы прямо сейчас им пришлось сорвать маски и фиксирующие ремни, то их морды стукнулись бы друг о друга, и из разбитых носов потекли бы два некрасивых ручейка крови.

– Тише, – сказал я, поспешив вклиниться между двумя горячими парнями.

Но они одновременно выставили руки, заграждая мне путь. Этот сдвоенный удар был такой силы, что я перелетел через капот машины, чиркнув ногами о бордюр, и приземлился на асфальт с другой стороны.

Я посмотрел и увидел, что Эрни выплюнул из пасти зубной мост. Стертые человеческие зубы стукнулись о землю, словно капа профессионального боксера, подняв небольшой столп пыли там, где они приземлились. Эрни стал клацать своими белыми острыми зубами. Охранник потянулся за пистолетом, судорожно сжав ствол, выхватил его из кобуры, прицелился в незащищенную грудь моего напарника и по совместительству лучшего друга…

Вероятно, я должен был в этот момент что-то закричать. «Нет!» или «Стойте!» или что-то еще из набора фраз, которые кажутся очень волнующими, если проигрывать их в замедленном темпе.

Но тут зазвонил телефон.

Челюсти Эрни замерли на полпути, он так и остался с растерянной гримасой и полуоткрытым ртом. Охранник ослабил хватку. Телефон снова зазвонил. Охранник медленно попятился, в четверть глаза наблюдая за мной и не сводя остальные три четверти с Эрни и ряда его заостренных зубов. Он добрался до своей будки и снял трубку.

– Да? Да, мэм. Да, они… Нет, он собирался… Да. Да, мэм. Я понял. Спасибо.

Он выписал нам пропуск. Принес свои извинения. И чрезвычайно подробно объяснил, как проехать к главному зданию и где припарковаться. Мы заставили охранника повторить объяснения трижды, хотя и так отлично знали дорогу. Затем мы слегка забуксовали и поехали, выпустив струю выхлопных газов ему в лицо.

Солнце еще не закатилось за холмы, и оставшиеся лучи отражались от мраморных колонн главного здания, отчего все сооружение казалось еще ближе к своим древним архитектурным корням. Мы с Эрни, еле шевеля ногами от усталости, пробрались через парковку (как ни странно, на ней и сегодня было довольно много машин), поднялись по ступеням на холме и вошли в главный коридор, приготовившись сдать свое облачение. Однако самки орнитомима, знакомой нам по прошлому визиту, не оказалось на своем месте, а гардероб, куда мы сдавали личины, был заперт крепче, чем латексные швы на продукции «Золотой серии» компании «Накитара».

– Мы не всегда ведем себя так неформально, – раздался голос из противоположного конца коридора. – Разумеется, нам нравится быть естественными, но это сложно, если вам весь день приходится общаться с внешним миром, выполняя различные поручения.

К нам двигался игуанодон без личины. В нем было что-то знакомое. Меня удивил его низкий звучный голос, на пару октав ниже, чем у самого Джеймса Эрла Джонса. Кстати, это один из самых любимых актеров в нашем сообществе. Я видел его один раз в постановке «Отелло», где были задействованы только динозавры. Видеть это произведение искусства таким, как задумал его сам Шекспир – с аллозавром в главной роли – было просто потрясающе.

О, понял – это тот динозавр, который представлял Цирцею публике на той вечеринке. Память вернулась ко мне как раз вовремя, и когда игуанодон приблизился, я смог протянуть руку и сказал:

– Сэмюель, если не ошибаюсь?

– Да. Цирцея послала меня за вами. Следуйте, пожалуйста, за мной.

Мы поплелись за Сэмюелем. Его хвост качался над полом туда-сюда, гипнотизируя нас. Хотя мне и сказали, что это необязательно, я испытывал сильное желание сорвать свой фальшивый покров и идти дальше обнаженным и свободным, но мы нигде не задерживались настолько, чтобы я успел расстегнуть хоть какие-то из застежек. Эрни заметил, что я пытаюсь сделать, и хлопнул меня по руке:

– Оставь свою чертову одежду в покое, – пробормотал он. Эрни такой старомодный.

По мере нашего продвижения воздух стал каким-то затхлым, то ли этот запах исходил от клубков пыли, то ли поблизости цвело какое-то растение, но мой нос тут же среагировал. Несколько раз чихнув, я вытащил из кармана платок и вытер нос, к своему ужасу поняв, что ничего не получается. Должно быть, я снова сместил ноздри, а это значит, что к концу дня у меня под маской скопятся замечательные такие сопли, которые будут портить все дело. Из-за таких моментов – когда смещаются ноздри, застежки мешают, ремни расстегиваются – мне хочется с головой окунуться в жизнь прогрессистов, скинуть с себя всю эту ерунду, одичать так же, как, должно быть, жили наши родственники в те беззаботные деньки, когда приматам больше нравилось висеть на дереве и заниматься сексом со всем, что движется, а не истреблять на планете других разумных существ.

Мы шли через целую сеть коридоров, проходя через бесчисленные двери и галереи, тоже украшенные произведениями искусства мастеров-динозавров. Многие из них были мне незнакомы, поскольку в том, что касается изобразительных искусств, я всегда был обывателем, тем не менее кое-что я узнавал, так как за годы жизни некоторые представления о нашей культуре все-таки случайно просачивались в мой мозг через черепную коробку. Например, я знаю, что у Модильяни на одну картину или скульптуру, изображающую людей, приходится как минимум одна, где изображены динозавры в более естественном своем виде. Картина «Сидящая женщина с младенцем» была задумана, чтобы на нее пялились люди, а «Отдыхающий бронтозавр» – специально для нас. И, о чудо, именно она висела на стене во всем великолепии своего зеленого цвета. И без сомнения, это был оригинал.

Я постарался не чихнуть на нее.

Далее нас ждали несколько винтовых лестниц, ступени шли двойной спиралью, обвиваясь друг вокруг друга. Казалось, мы совершаем восхождение в Андах. Наконец мы поднялись на последний этаж и очутились в узком тесном коридоре, заканчивающемся единственной дверью.

– Винсент, – проворковала Цирцея, когда мы прошли в комнату, забитую мягкими стульями и подушками, разбросанными прямо по пушистому ковру. Вариация на тему гарема 70-х годов, только вместо розового доминировал зеленый, но более светлого оттенка, чтобы можно было счесть это просто непреднамеренной вульгарностыо. – Рада видеть тебя снова. Сегодня повод не такой печальный, правда? – ее обнаженная, естественная кожа была прикрыта зеленой накидкой, ниспадающей мягкими складками, сзади в ткани было прорезано отверстие для чувственно изогнутого хвоста. – И вас тоже, мистер Ватсон.

Она пожала нам по очереди руки и поцеловала в щечку в знак приветствия, и должен признаться, мое тело инстинктивно подалось вперед, чтобы я смог вдохнуть этот сводящий с ума запах. Как ни странно, он едва чувствовался. Я-то ожидал, что сразу перенесусь в мир птеродактилей и диплодоков, но ощутил лишь намек на кориандр и майоран, который едва ли смог бы отправить меня в далекое прошлое хотя бы на пять минуток. Ну, в таком случае я буду вести себя как воспитанный динозавр, хотя не могу сказать, что это меня не расстроило.

– Какая симпатичная комнатка, – сказал я Цирцее. – Очень… уютная.

Легкий изгиб губок и взмах ресниц.

– Это моя комната для отдыха. Я прихожу сюда перед важными мероприятиями, чтобы… приготовиться, если хотите, можно это и так назвать.

– Важными мероприятиями? – переспросил я.

– Да. Очень грустно говорить об этом, но у нас тоже произошло несчастье, – промурлыкала Цирцея. – Умерла наша дорогая подруга…

– О, мне очень жаль…

– Она была очень старой, и ее время пришло. Она упокоилась в мире с нашими предками. Похороны начнутся внизу через несколько минут. Кажется, мы все время встречаемся на таких печальных церемониях, да?

– Мы могли бы прийти в другой раз, – предложил Эрни, сейчас в голосе детектива слышался намек на обычное сочувствие.

– Пожалуйста, останьтесь. У меня есть несколько свободных минут. Итак, чем я могу помочь вам, мальчики? – спросила Цирцея, обвив хвостом свое роскошное тело. Она невероятно умело владела им. Пока она говорила, хвост легонько покачивался в воздухе, затем также легонько ударил меня по коленке, можно было подумать, что его хозяйка дразнит меня.

– Мы… с другом много говорили, – начал я, – после того вечера. О прогрессе, о том, во что вы верите, что отстаиваете.

– Очень хорошо. Мы поощряем подобные обсуждения, – сказала Цирцея.

– А потом, на похоронах, когда я увидел тебя… Цирцея покивала с сочувствием.

– Да, неловко вышло.

Ее хвост продолжал двигаться, все еще заигрывая со мной. Я старался уклониться, но тонкий и проворный орган умудрился все-таки скользнуть вниз по моей ноге, залезть под брючину и добраться до латексного покрова под ней. Я отскочил, а Эрни бросил на меня непонимающий взгляд.

Он решил взять инициативу на себя:

– Вы забеспокоились, когда Руперт покинул вашу группу?

– Забеспокоилась из-за того, что он ушел? Нет. Но беспокоилась ли за него? Разумеется. Мы все вольны выбирать, как именно нам жить, мистер Ватсон, но меня огорчило, что динозавр, который ранее твердо решил идти по дороге к осмысленной и полной жизни, свернул с пути истинного.

– Он казался довольно счастливым.

– Вы имеете в виду, пока не покончил с собой?

Один-ноль в пользу Цирцеи.

Я вступил в беседу:

– Нас очень интересует ваша организация. Хотелось бы узнать о ней поподробнее.

– Вы хотите вступить в наши ряды? Это нелегкий путь.

– Мы понимаем, но это… интригует. Хотя у нас есть и некоторые вопросы.

– А у кого их нет? – сказала Цирцея. – Пожалуйста, я с удовольствием помогу вам, чем смогу.

Еще одно поглаживание хвостом.

Тут весьма похожая на хвостик часть моего естества уплотнилась, и для снятия напряжения мне пришлось подумать о монашках, о болезненных прививках и о старых клячах, пасущихся на пастбищах. В этот момент я обрадовался, что все-таки не снял с себя одежду. Мой пах был туго обмотан, и это не давало мне попасть в неловкую ситуацию.

– Ну, джентльмены, – сказала Цирцея. – Мы так и будем торчать здесь весь вечер или займемся делом?

– Д-д-делом? – запинаясь, повторил Эрни, краснея. Ах ты, старый черт! Я был рад, что не только у меня ее слова вызывают эрекцию.

– У вас же были вопросы? – Цирцея села на мягкий пуфик и буквально утонула в нем. – Полагаю, некоторые из них касаются вашего друга.

– Он и ваш друг, если я не ошибаюсь.

Она кивнула и исправилась:

– И моего. Хотя если честно, я не слишком хорошо его знала. У нас в последние годы столько неофитов, что хоть мне и хотелось бы познакомиться с каждым лично, но это невозможно.

– Но разве вашей первой целью не является межличностное общение динозавров? – спросил я.

– Да, если вы имеете в виду свободное общение. Мы полагаем, что наши личины, например, те, что сейчас надеты на вас… Они ведь произведены какой-то безликой корпорацией где-то в Японии…

– Вообще-то на Тайване, – поправил я. – Это «Накитара», но дочернее предприятие.

– Ну, Тайвань так Тайвань. Они служат лишь для того, чтобы отделять нас от самих себя, но что, возможно, еще важнее, они отделяют нас и от сородичей. Вы знаете, что во времена наших предков мы могли различать друг друга на расстоянии нескольких миль.

– Я не знал. Точнее, я слышал, но ведь это всего лишь бабушкины сказки, да?

– Странно, – задумалась Цирцея, – почему это у нас все дедушки такие мудрые, а бабушки вечно несут какую-то чушь? Неважно. Есть и другие, не только старые, но и молодые, кто утверждает, что мы могли общаться с помощью собственных запахов. Не вербально, вы не думайте, но практически вызывая галлюцинации. Это было общения разумов. Общение душ…

Это она ко мне что ли обращается? Неужели она почувствовала то же, что и я, на той вечеринке? И на похоронах?

– Ну и в чем загвоздка? – спросил Эрни. – Теперь для общения есть телефоны.

– Возможно, проблема и в этом тоже, – сказала Цирцея. – Мы полагаемся на современные механизмы лишь потому, что мы переняли образ жизни людей. А у нас ведь были возможности создать подобные технологии десятки миллионов лет назад, пока эти жалкие приматы еще не слезли с дерева, но разве мы это сделали? Нет и еще раз нет. Поскольку нам это было не нужно. У нас было все, чего мы хотели, и при этом мы не имели ни одной из тех проблем, которые свойственны так называемому современному обществу.

– По мне так это идеализирование, – заметил я.

– В каком смысле?

– В старые добрые времена все-все было лучше, – сказал я. – Да спроси любого старичка, он скажет то же самое.

Цирцея не смогла удержаться от смеха. От этого смеха у меня задрожал кончик хвоста.

– Возможно, вы более продвинутые, чем мы думали, – сказала она, и тема была закрыта.

Дальше мы поболтали о системе взглядов прогрессистов, большая часть которых вращалась вокруг идеи о необходимости установления более тесных связей с нашими предками и их образом жизни, чтобы посредством этого стать настоящими динозаврами. Ну, или что-то типа этого, даже после всестороннего обсуждения в течение пятнадцати минут я так и не врубился до конца.

– То есть вы говорите, что сейчас мы – динозавры лишь частично? – спросил Эрни.

Цирцея кивнула.

– Да, я утверждаю, что мы – лишь часть подлинных себя.

От всей этой философии у меня шла кругом голова. Я встал с подушки, чтобы размять ноги.

– Должен сказать, что вы придумали очень интересную систему взглядов.

– О, это не я, – сказала Цирцея. – Как и вся группа не моя, и дом тоже не мой. Это все наше общее, хотя мы многим обязаны нашему основателю.

Должно быть, это тот парень, о котором нам рассказывала Джул во время нашего визита в музей восковых фигур. Ну, продавец пылесосов с гипертрофированным «эго».

– А где он сейчас? – спросил я.

– О, Рааль уже более не приходит в наш дом, – сказала Цирцея. Это имя вызвало отклик в моем сознании. Рааль. – Он уже стал динозавром на сто процентов, и я уверена, вы можете себе представить, насколько нелегко удержать этот невероятно высокий уровень жизни по принципам прогресса, если ты живешь в обществе, где доминируют приматы.

Я решил, что фраза «уже более не приходит в наш дом» – это эвфемизм для обозначения смерти, но, возможно, Цирцея действительно верит, что Рааль не отправился в лучший из миров, а просто перенесся в другой мир.

– Значит, мы не сможем познакомиться с ним, – сказал Эрни.

– О, нет, пока вы не продвинетесь по пути прогресса, – прозвучал ответ Цирцеи. Затем она поднялась и стряхнула пылинки, прилипшие к ее зеленой бархатной накидке. – Боюсь, похороны вот-вот начнутся. Вы хотели бы присоединиться ко мне, мальчики?

Вероятнее всего, после похорон можно будет на халяву покушать, так что мы с Эрни поскакали за Цирцеей, спускавшейся по лестнице. Ее движения были легкими, изящными, практически Одри Хепберн, и, следуя за ней, я почувствовал себя как самый неловкий ребенок, которому никак не удается научиться ходить.

Мы пришли в бальный зал, в котором раздавался шепот, как и во время той вечеринки, но в этот раз тише и печальнее, а на заднем фоне слышалось какое-то знакомое потрескивание и пощелкивание, но я пока что не мог идентифицировать этот звук. Нечто среднее между гигантской миской воздушного риса и помехами, которые раздаются из радиоприемника, если его не настроить на существующие радиостанции, почти как… как…

Костер. Яркие языки пламени поднимались из большой дыры, сделанной прямо в полу бального зала, а воздух над ними подрагивал, соединяя в танце двуокись углерода и пепел. Из-за разницы температур я сначала даже выскочил из зала, но потом взял себя в руки и снова прошел в душное помещение, чувствуя себя как дома среди толпы других динозавров. Некоторые были в облачении, другие в своем естественном обличье, и все они ждали, когда же начнется торжественная церемония.

Определенно я ничего такого не заметил, когда был здесь впервые, никакой дыры в полу не было. Но я пригляделся, загородившись рукой от ослепительного огня, и заметил, что пол был снят, возможно, механическим путем, и в миниатюрной версии Аида, около трех метров в ширину, плескалось нечто очень похожее на расплавленную лаву, если я правильно помню из передач канала «Дискавери».

– Отличная печечка, – прошептал мне Эрни.

– Ага, – ответил я. – Ты захватил с собой маршмеллоу, чтобы было, что испечь на костре?

Пять динозавров с разных сторон зашикали на нас. Цепочка ДНК прогрессистов, как правило, лишена важного гена юмора. Хотя если бы мне пришлось все время жрать только сырых тритонов, то я тоже стал бы очень грустным.

Вскоре начались и похороны. Цирцея заняла свое место на приподнятом помосте и начала длинный монолог о покойной, о том, как через прогресс она нашла свой путь в жизни, в заключение Цирцея выдала целый ряд всяких душещипательных фразочек, чтобы разжалобить публику и заставить пустить слезу.

Сэмюель и еще один прогрессист, трицератопс в своем натуральном виде, зато в очках от Армани, выкатили тело старой самки орнитомима. Да, она действительно мертва.

– Во время падения астероидов многие наши предки гибли в огне, и сейчас мы передаем тело сестры нашей в самое сердце огня, унаследованного всеми нами от предков. Как наши предки покинули землю, так и мы уйдем в мир иной.