Текст книги "Ящер-2 [Casual Rex]"

Автор книги: Эрик Гарсия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Внезапно я очнулся в своем стареньком «линкольне», который выезжал за главные ворота кладбища.

– …вот почему я вынужден подозревать, что у нее есть мотив, – сказал Эрни. – Я тебе не говорю, что она плохая или злая или что-то еще, просто хочу, чтобы ты был начеку.

– Правильно, – сказал я, пытаясь понять, о чем вообще речь. Где я только что был? Кем я только что был? – Что ты там такое говорил про то, что надо быть начеку?

Эрни со всего размаха стукнул по приборной панели.

– Черт, я так и знал, что ты меня не слушаешь!

– Я слушал, правда… Ты хотел, чтобы я был начеку…

– С Цирцеей.

– Но почему?

Эрни даже не попытался подавить вздох. С его губ сорвалось длинное «о-о-о-о-х!», выражавшее разочарование.

– Потому что каждый раз, когда ты с ней говоришь, у тебя глаза навыкате.

Больше мы этот вопрос не обсуждали. Остаток пути домой мы преодолели без происшествий. Но когда мы приехали к офису и вылезли из машины, я обнаружил, что со мной творится что-то забавное. Я не мог контролировать собственные губы. Это была не просто беззаботная болтовня Винсента Рубио. Только что родившаяся мысль уже мчалась к выходу, нанося удар исподтишка, у меня даже не было возможности заткнуть себе горло и перекрыть доступ кислорода к голосовым связкам.

– Ты хочешь проверить еще одну сходку прогрессистов? – услышал я свой голос.

Эрни сделал шаг назад и резко склонился ко мне, словно я размахивал дубинкой у него над головой.

– Малыш, с тобой все в порядке?

Мне постоянно нужно было контролировать мой взбунтовавшийся мозг. Я заключил бракованный отдел мозга в ментальную тюрьму, а потом потряс головой, пытаясь отогнать оставшиеся признаки неповиновения в какие-нибудь отдаленные уголки.

– Просто я думал, что мы могли бы еще порыскать там, посмотреть, не попали ли в неприятности другие парнишки, – соврал я. Мне так хотелось бы рассказать Эрни правду, что я не знаю, откуда появилась эта странная мысль и как она переродилась в слова, но я испугался, что это обеспокоит его больше, чем мои небылицы. Определенно, меня колотило.

– Забудь об этом, – сказал Эрни. – Забудь об этом чертовом прогрессе. Все кончено. Прогресс остался далеко позади.

– Прогресс остался далеко позади, – повторил я. Я сделаю это своей мантрой на эту неделю, буду повторять раз в час и два раза перед сном. И если после этого, после всех повторений, я все еще учую этот мощный, приятный и привлекательный запах, как сейчас, на своей одежде, в волосах и на коже, под каждым кустом и деревом, в каждом прохожем, то я продолжу повторять эту мантру еще месяц. Или год. Или десять лет, если понадобится. Решено.

* * *

Несколько недель в нашем офисе было все тихо. Минский какое-то время не беспокоил нас, вместо этого он оставлял короткие извинения на нашем автоответчике, которые мы прослушивали, смеялись и стирали их к чертовой матери. Тем временем Луизе удалось справиться со своим горем с помощью Эрни, который несколько раз в неделю ужинает с ней и ее новым мужем. Если вас интересует мое мнение, то это несколько странно, что бывший муж торчит все время с семейной парой, но если Террелл не жалуется, то я уж точно не буду. У меня сложилось впечатление, что его частенько не бывает дома, и возможно, Эрни утешает свою бывшую жену именно в те минуты, когда она отчаянно нуждается в этом. Может, он просто хочет затащить ее в койку. Не спрашивайте меня. Я же не психотерапевт.

Тейтельбаум, который владеет и управляет большим сыскным агентством «Трутель Энтер-прайз», расположенным в нашем районе, был настолько любезен (ха-ха, он наверное даже не знает, как пишется слово «любезный»), что подкинул нам парочку дел. Мне хотелось бы сказать, что мы с Эрни ответили любезностью на любезность, и мы время от времени оказываемся по уши в делах, что просто приходится отдавать клиентов кому-то еще, но это не так. Мы неплохо зарабатываем. У меня есть дом, хорошие тряпки, машина, за которую я выплатил уже почти всю сумму, и я даже иногда что-то откладываю, но мы не можем себе позволить обмениваться делами со всякими крутыми парнями. Если уж на то пошло, то Тейтельбаум и не ждал, что мы принесем ему наших клиентов на блюдечке с голубой каемочкой. Ему нужны были наши души.

– Плачу две штуки, цена обсуждению не подлежит, – объявил он, бросив папку с делом на стол передо мной. Я пришел по требованию Тейтельбаума в шесть утра и был не в настроении, чтобы меня опускали по ценам прототипа Джаббы Хата из «Звездных войн».

– Но ведь речь идет о поисках пропавшего без вести, правильно? Это может занять несколько месяцев.

– Ну да. И что?

– Две тысячи не покроют наших расходов.

– Делай, что хочешь, – сказал он мне, зная точно, за какую часть тела, или вернее, за какие части тела, он меня сейчас подвесит. – Я могу отдать это дело Сатерленду.

– Он же халтурщик.

– Но он дешевый халтурщик. И не ноет в отличие от тебя. Ну, хочешь или нет, Рубио?

И я согласился работать за такие деньги. Эрни меня убьет, но выбора не было. Мы на мели.

Итак, мы разыскивали пропавших без вести, выслеживали нескольких должников и шпионили за парочкой неверных супругов. Но это тоже работа, и есть чем платить по счетам. Пусть даже Тейтельбаум с нас живьем кожу сдерет.

Если этот придурок намерен отхапать половину гонорара, то я удостоверюсь, что ресурсы его конторы используются на все сто, настолько часто, насколько возможно. В результате прекрасный весенний вечер (где-то градусов двадцать с небольшим, на небе ни облачка, смог на неделю оставил Лос-Анджелес в покое) я провел, запершись в фотолаборатории и рассматривая размытые негативы. Меня чуть не выворотило от суперсильного запаха фотографических реактивов.

Парень, которого мы выслеживали, был раптором. Никудышный мошенник, который занимался тем, что охмурял старушек, а затем разъезжал по городу на их машинах и сорил их денежками.

К несчастью для него, он кинул так бабулю Томми Трубадура, местного дамского угодника, известного своими связями с мафией, разумеется, нашей, диномафией, так что остается надеяться, что он с удовольствием будет до конца своей жизни питаться через соломинку.

Вот отличное фото мерзкого раптора. Он выходит из своего «олдсмобиля-89» с членом департамента Общественной безопасности под ручку. Его жирные черные волосы неприятно контрастировали с ее голубым чепчиком, и даже на черно-белых фотографиях это было довольно угнетающее зрелище. Контрастность была недостаточной, так что я снова обмакнул снимок в проявитель. Мне следовало бы контролировать процесс проявки с секундомером в руке, но иногда мне нравилось действовать по наитию. Проявка фотографий для своих профессиональных целей для меня была чем-то средним между тонкой духовной интуицией художника и обыденным фотомонтажом, над которым корпит третьеклашка, готовя свой проект для научной выставки. Мне нравилось работать не торопясь, нащупывая золотую середину.

Я уже почти получил то, что хотел. Вот она наша картиночка. Четкая и красивая. В центре лицо этого сукиного сына, готовое к опознанию. И тут вдруг занавески распахнулись, и вспышка флуоресцентного света чуть не сбила меня с ног.

– Что за черт, – заорал я, пытаясь защитить непроявленные негативы. – Закрой сначала дверь, идиот!

– Ой, блин, Винсент, мне так жаль, – из-за яркого света мне было не видно, кто это, но голос я идентифицировал за секунду. Сатерленд. – Так жаль, так жаль.

– Я уже понял. Тебе очень жаль. А теперь закрой гребаную дверь! – я ненавижу ругаться как сапожник, но этот кретин не реагирует на обычные команды.

– Конечно, – сказал он. – Ну, конечно, конечно.

Наконец, источник света был ликвидирован, и мы остались в темноте, слегка подсвеченной красным светом. Сатерленд глуповато улыбнулся и показал на снимок, который я держал в руках. – С фоткой вроде все в порядке.

– Ага, все в порядке, потому что я ее уже проявил, но у меня тут еще три пленки висят, которые ты, возможно, только что засветил.

– Мне так жаль…

– Хватит уже. Тебе что-то нужно, Сатерленд?

У него даже не хватило самоуважения, чтобы отвести взгляд или притвориться пристыженным.

– Пожалуйста, я не слишком умею это делать.

Я схватил из рук Сатерленда катушку с фотопленкой и начал помогать этому олуху проявить ее. Черт, я это сделаю, если это поможет побыстрее его выпроводить.

– Итак, – сказал он, когда я вытащил пленку из кассеты. – И в чем тут хитрость?

– Ну, хитрости никакой нету. Если ты постоишь рядом, то сможешь понаблюдать, что я делаю. Может, научишься чему-нибудь.

– Конечно, разумеется, – Сатерленд изобразил, что внимательно следит за всеми моими движениями, бормоча «да-да» себе под нос, но я-то знал, что это показуха. Он ничего не запомнит, его мозг покрыт тефлоном, знания к нему не прилипают. Но он все время торчал рядом, его прогорклое дыхание и запах протухших яиц просто убивали мой чувствительный нос.

– Слушай, – выпалил я после того, как прошли невыносимые пять минут. – Может, я просто проявлю для тебя эти пленки? И оставлю фотки здесь, а ты их попозже заберешь?

– Да? – невинно спросил Сатерленд, и я понял, что он считает меня простофилей. Но это ничтожная цена за то, чтобы снова побыть одному и без посторонних запахов. – Это… так мило с твоей стороны, Рубио. Вот что, я сегодня свожу тебя в одно местечко на Франклин-авеню, где продают отличную траву. Я угощаю.

– Не нужно, – сказал я. – Я по таким местам не хожу.

Я знал, о каком заведении идет речь. Это маленький занюханный подвальчик, где расположен бар, специализирующийся на базилике, и официантки сидят там на той же наркоте, которую втюхивают клиентам. Пустые глаза и заторможенность – вот основные характеристики «Песто Паласа», и на меня это действует угнетающе каждый раз, как я захожу туда. Голливудские бары почему-то производят на меня именно такой эффект, поэтому я взял себе за правило по возможности избегать их.

– Эй, – сказал он. – А как у вас дела с этими чумными прогрессистами?

Я пожал плечами и сказал.

– Закончили. Сделали то, зачем туда приходили. А у тебя?

– Просто фигня какая-то. Не пойми меня неправильно. Я все, что надо, разузнал, и мистер Тейтельбаум был мной очень доволен. Очень.

Сатерленд залез в карман и достал бумажник, набитый квитанциями и купонами. Откуда-то из его глубин Сатерленд выкопал визитку и протянул ее мне. Гораций «Счастливчик» Сатерленд. Господи, а я до сегодняшнего дня и не знал, что у этого придурка такое идиотское имечко. ВТОРОЙ ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ СЫСКНОГО БЮРО.

– Это почти что партнер, – по секрету сообщил Сатерленд.

Ага, старший помощник младшего дворника.

– Как мило, – вслух сказал я.

– Но после моего возвращения произошла куча странной фигни, – Сатерленд снова засунул бумажник в карман брюк и собрался уходить. Но что-то в его последней фразе зацепило меня. Возможно, его тон, он выпалил ее очень быстро, или же просто мои подозрения, погребенные в глубинах сознания, нашли повод вылезти на поверхность. Короче, я схватил Сатерленда за плечо.

– Что ты имеешь в виду под «странной фигней»?

– Что значит «что ты имеешь в виду»? – он отпрянул и внимательно посмотрел на меня.

– Не начинай… Слушай, ты сказал, что произошла странная фигня, а я спрашиваю тебя, какая именно. Давай-ка поболтаем.

Сатерленд вздохнул и попытался снова повернуться, но столкнулся с моим телом, вклинившимся между ним и черными занавесками.

– Да так, неприятность одна. Ты не захочешь слушать. Просто потеряешь время.

– Ну же, уважь старика, – чем больше он увиливал, тем интереснее мне становилось.

Сатерленд пожал плечами и сел на столик для проявки фотографий своей толстой задницей, чуть было не намочив брюки в ванночке с реактивами, и разоткровенничался.

– Короче, работали мы по одному дельцу. У одной мамаши исчезла дочка. Оставила только записку, мол нашла прогресс и т. д.

Ага, слышали.

– Продолжай.

– Когда мы встретились на вечеринке, я искал девчонку. Учуял ее запах и пошел по следу, когда она пошла в дамскую комнату. Там у нас произошла небольшая стычка. Сначала она заявила, что она – не та, кто мне нужен и что я псих, но я ведь обнюхал ее старые простыни и не забываю запахи. Это точно была она, и я стал на нее давить. Давил, давил, и она раскололась. Но идти со мной отказалась. Я не мог оказывать на нее, так скажем, физическое воздействие, и пришлось отпустить. Она смешалась с толпой, и весь остаток вечера я не мог ее найти. Кстати, там подавали вкусную жрачку. Ну, я вернулся в офис и все рассказал. И они отправили свою группу, чтобы извлечь девчонку из лагеря. Так и сказали, «извлечь». Через несколько дней я узнал, что они доставили ее домой, и ей уже лучше. Тейтельбаум повысил меня в должности и дал прибавку к зарплате. Короче, все классно.

– И мне так кажется, пока что никаких неприятностей.

– Ну, и я так думал. А потом мне позвонили из офиса нашего большого босса, и он сказал мне, что девчонка сыграла в ящик, и я должен передать на рассмотрение все документы по этому делу. Ну, заметки мои и все такое прочее. Как будто я их храню в одном месте. Вот тебе уже и неприятности, теперь придется мне перерывать все свои папки…

– Погоди-ка секунду, – перебил я, моему рту понадобилось несколько секунд, чтобы угнаться за мыслями, внезапно набравшими просто дикую скорость. – Ты сказал, что она мертва?

– Хм? Стыдоба, да? Мы ее вытащили из этого культа, вернули девчонку к нормальной жизни, а она – бац – и умерла.

– А как она умерла? – я вскочил с пуфика, говорил уже в полный голос, и в маленькой комнатушке раздавалось эхо.

– Ты сегодня легко возбудим, ты об этом знаешь?

– Сатерленд… – прорычал я.

– Автомобильная катастрофа, это была автомобильная катастрофа.

– Ох, – непонятно, чего я ожидал, но автомобильной катастрофы в списке точно не было.

Сатерленд заметил мое разочарование и добавил:

– И передозировка.

Ага, другое дело. Передозировка и автомобильная авария – это просто дежурный набор самоубийц.

– Она была одна?

– Ну да, сказали именно так. На какой-то пустынной дороге рядом с шоссе Анджелес Крест.

Ага, дело было в горах, заповедник рядом с этой магистралью – любимое местечко серийных убийц из-за густого лесного покрова, где можно спрятать гниющие трупы. Самоубийцам тоже по нраву эта дорога. Полагаю, это связано с тем, что можно уехать подальше от городского смога, шума и жары, и провести свои последние минуты на этой земле наедине с пением птичек и приятным легким ветерком.

– Увидимся позже, – услышал я свой собственный голос, а ноги уже несли меня мимо Caтерленда, светофильтров, ванночек с химикатами сквозь черные занавески.

– Погоди! – крикнул мне вслед Сатерленд. – А как же мои фотки?

– Отнеси их в «Фотомат», – ответил я.

Двери распахнулись, и яркий свет острыми иглами вонзился мне в глаза, но я не обратил внимания. Затем дверь за мной захлопнулась, и я даже не знаю, слышал ли меня этот незадачливый детектив. И по правде говоря, мне было наплевать. Мне нужно выяснить кое-что еще.

10

Эрни сказал, что это просто совпадение. Я согласился, что такое возможно. Эрни сказал, что я просто теряю время. Я снова согласился. Эрни сказал, что двое умерших динозавров – это просто двое умерших динозавров, и они никак не связаны. И я еще раз сказал «возможно».

Но это не остановило меня от визита к коронеру.[8]8
  Следователь, специальной функцией которого является расследование случаев насильственной или внезапной смерти.


[Закрыть]

– Мне нужен список суицидов и несчастных случаев за последние несколько лет, – сказал я, пытаясь перебороть нежелание доктора Кэличмэн допустить меня к своим архивам. – Только динозавры. Это не займет много времени.

– Невозможно.

– Но вы же сдаете отчеты, значит, можете предоставить мне информацию.

– Разумеется, могу, – сказала доктор Кэличмэн. – Но не должна.

Я выхватил две двадцатидолларовые бумажки и кинул их на секционный стол, разделявший нас. Они упали на грудную клетку практически нераз-ложившегося человеческого трупа, и остались лежать там. Доктор Кэличмэн приподняла одну бровь и посмотрела на меня.

– Я не беру взяток, мистер Рубио.

– Простите, – сказал я, подхватил деньги с тела и сунул их обратно в карман. – Сила привычки. И прошу вас, зовите меня Винсент.

– Отлично, Винсент. Я не могу предоставить вам отчет.

– Послушайте, – сказал я. – Сколько мы уже знакомы? Несколько лет, да? В каком-то смысле мы коллеги. А коллеги оказывают друг другу любезности.

Я сделал ударение на последней фразе, чтобы напомнить доктору Кэличмэн о том, как бесплатно провел для нее расследование, когда несколько лет назад она заподозрила, что муж дурит ее. Он допоздна задерживался на работе в Музее естественной истории, каталогизируя поддельные ископаемые. Ранее подобная работа не предполагала ничего, кроме стандартной сорокачасовой рабочей недели. С их общего банковского счета потихоньку испарялись деньги, кто-то снимал большие суммы наличными. С недавних пор он с неохотой выполнял свой супружеский долг. В результате доктор К. заподозрила измену. Всего несколько дней наблюдений потребовались для того, чтобы выяснить, что он не бежал по вечерам к своей любовнице, а несся проигрывать все деньги, предназначенные для выплат по закладной, а потом поздно ночью ехал в Тихуану, чтобы возместить убытки – он катался на механическом быке, а другие туристы кидали ему лишние доллары. Он был чертовски измотан, чтобы спать со своей женой. Думаю, сейчас они вместе ходят к психологу.

– Я знаю, на что ты намекаешь, – сказала доктор Кэличмэн, ее щеки слегка порозовели. – И я благодарна тебе за помощь в том деле. Но я нарушу целый ряд серьезных правил, если дам тебе…

– Тогда не давай мне отчеты, – сказал я. – Вообще не давай.

– …ладно…, – она была растеряна, и я почувствовал себя на коне.

– Разве еще не пришло время обеда? – предложил я. – Разве у тебя не назначена встреча с представителями других моргов? В нескольких милях отсюда? На нее ведь уйдет пара часов или что-то типа того?

Доктор Кэличмэн вздохнула, но я уверен, это был вздох согласия. И знал, дело сделано.

– Поаккуратнее с папками, – сказала она. – И расставь их в том порядке, как раньше.

– Без проблем. Если тебе в следующий раз понадобится детектив, я в твоем распоряжении.

Через несколько минут она ушла, я запер дверь и принялся рыться в папках, проскакивая через бесконечные имена умерших, проверяя верхнюю треть первой странички, нет ли на полях зеленой точки, которой отмечались трупы динозавров. После этого я опускал глаза в самый низ страницы, где доктор Кэличмэн или кто-то из ее ассистентов указывал предположительную причину смерти. Затем я рассматривал самоубийства, несчастные случаи и нерешенные дела на предмет даты смерти и отбрасывал все, что старше двух лет. Уверен, используя подобную методику, я терял массу интересной информации, но мне же никто не оплатит это время, так что приходится где-то проводить черту. Даже у подозрений есть свои пределы.

Через час я имел уже двадцать три имени на двадцати двух папочках, которые соответствовали нужным критериям. Они были сложены в шаткую стопочку у моих ног. Я понимаю, что можно было бы использовать данные базовые сведения, выписать имена и телефоны и обзвонить родственников умерших, но у меня появилось ощущение, что я упускаю что-то из виду, какой-то признак, по которому можно отбраковать неподходящие дела.

Пол? Нет. Когда дело касается набора неофитов обоих полов, то прогрессисты не делают разницы. Даже те два случая, о которых я знаю, – Руперт и девушка, которую выслеживал Сатерленд, – сразу же доказывают это предположение. Доход? Как мне казалось, секта в основном заинтересована в таких членах, из чьих семей можно выкачать все имеющиеся денежки. Несомненно, такой сказочный дом и офисы в метро они отгрохали не на деньги, вырученные от продаж на Голливудском бульваре миниатюрных Оскаров, врученных в номинации «Лучший дедушка игрового кино». Но в отчетах о вскрытии нет сведений о финансовом статусе жертвы.

Что остается? Цвет волос? Сексуальная ориентация? Возраст?

Ага, в самую точку. Как мне показалось, большинство прогрессистов на той вечеринке были довольно молоды, лишь некоторые средних лет. На самом деле самым старшим среди них был Сэмюель, игуанодон, который предвосхитил появление Цирцеи, но я решил, что он – один из основателей секты, уж точно, не просто обычный ее член. Молодость стала следующим критерием для выборки. Без сомнения, возможно, что и какой-нибудь восьмидесятилетний старикашка захочет духовного совершенствования на старости лет, но к этому возрасту у большинства динозавров голова уже крепко привинчена, а болты давным-давно проржавели, так что крышу не так легко сносит, как у молодежи.

Я быстренько поискал в своем списке престарелых хиппи, вычеркивая всех старше тридцати, в результате стопка сократилась до каких-то двенадцати несчастных. Я спешно нацарапал имена и телефоны ближайших родственников, и список сократился до девяти, поскольку у трех жертв никого не осталось. Затем аккуратно расставил папки по местам. Должен признаться, картотеки никогда не были моим коньком, остается только надеяться, что ошибки в алфавитном порядке, которые я допустил, не пустят под откос всю работу. После этого я вышел из кабинета доктора Кэличмэн и плотно закрыл за собой дверь. Не хотелось, чтобы ее коллеги совали свой нос куда не следует.

* * *

После непродолжительных уговоров Эрни, в основном из чувства вины, согласился проверить четыре имени из списка, а я взял оставшиеся пять. Первые два телефона не отвечали, но мне не захотелось оставлять сообщения родителям, которые, весьма вероятно, все еще горюют, касательно их детей, которых уже давно нет с ними. Нет необходимости сыпать соль на старые раны без весомой причины. Я набрал третий номер, прождал три гудка и собирался уже повесить трубку, как вдруг внезапно…

– Алло?

– Мистер Левитт?

– Что вы продаете?

– Ничего я не продаю, – ответил я.

– Ох, – сказал мой собеседник немного удивленным тоном. – Хорошо. Я не хочу ничего покупать. Вот купил вафельницу, а она мне не нравится.

– Я ничего не продаю, мистер Левитт. Меня зовут Винсент Рубио. Я частный детектив.

Какое-то мычание.

– Мне не нужен детектив. Я не стану покупать, – пауза. – Но если хотите, можете мне рассказать.

– Нет-нет, вы не поняли, – начал объяснять я. – Я ничего не предлагаю покупать.

– Они всегда так говорят.

– Кто?

– Торговые агенты. Они говорят, что ничего не продают, а потом начинают что-нибудь тебе впаривать. Я в день говорю по телефону шесть часов. Доволен ли я своими электроприборами? Не хочу ли я накачать себе мышцы на животе? Какие акции у меня уже есть? Все что-то продают. И вы тоже скоро начнете рекламировать ваш товар.

– Обещаю, не начну, – если он так уверен, что я тоже что-то стану ему втюхивать, то почему все еще со мной болтает? – Я просто хочу задать вам парочку вопросов.

– О чем?

– О Джее.

На том конце провода икнули. И тишина. Но на заднем плане я слышал звук телевизора, который во всю громкость транслировал какой-то рекламный ролик. Что-то очень интересное про набор ножей.

– Мистер Левитт?

– Я слышу вас, – сказал он после нескольких секунд молчания. – Готов поспорить, вы хотите продать что-то моему сыну. Но ему тоже ничего не нужно.

Я вышел из себя и, горячась, произнес:

– Я, как вам еще объяснить, не хочу вам ничего продавать. Я не торговый агент. Повторяю – нет – не торговый агент. Просто я хотел побольше узнать о вашем сыне. Каким он был, пока не… пока не умер.

Снова тишина. В этот раз я подумал, что, возможно, мой собеседник повесил трубку. Я несколько раз позвал его по имени, и теперь даже телевизора не было слышно. Я готов был уже признать свою неудачу и вернуть трубку на место…

– Хотите приехать ко мне домой? – спросил мистер Левитт. – Я приготовлю нам вафли.

* * *

Дом мистера Левита располагался в небольшом городке Саузенд Оукс. Это спокойное местечко примерно в сорока пяти минутах езды от Лос-Анджелеса. Зеленые холмы, доброжелательные соседи и поразительное отсутствие смога. С одной стороны жилище мистера Левита было каким-то первозданным, но с другой – захламленным. Дом был завоеван тысячами телевизионных рекламных роликов и забит всякой всячиной, включая гриль, машинку по отрезанию салфеток, аппарат для сворачивания ленточек в рулончик, прибор для автоматической покраски фасадов, переворачиватель гамбургеров, жаровню для цыплят, автообвязыватель и еще массу всяких изобретений, над которыми ребята из патентного бюро, наверное, ржали год или два. Но каждый сантиметр этих полубесполезных агрегатов и всего дома в целом сиял как хромированные детали новенького велосипеда.

– У вас симпатичный дом, – сказал я, войдя в дверь и едва не споткнувшись о скончавшегося робота, предназначенного для подачи закусок.

Мистер Левитт развалился в стареньком кресле в гостиной, а я присел на диван, обтянутый синим чехлом, который был покрыт каким-то скользким веществом, из-за чего трудно было усидеть на одном месте, не соскальзывая.

– Это защитный гель, – объяснил мне хозяин. – В прошлом месяце ко мне приходил один парень и продал его мне. Защищает чехлы от грязи. И делает их водонепроницаемыми.

– Понятно. Очень здорово.

И отвратительно. Как будто сидишь на вазелине. Хотя, скорее всего, это и есть вазелин.

Мистер Левитт поставил передо мной чай в специальной гироскопической[9]9
  Гироскопы – приборы, предназначенные для определения параметров, характеризующих движение (или положение) объекта, на котором они установлены.


[Закрыть] кружке, которую, как я помню, советовали приобрести в одной рекламе. Предполагалось, что так вам будет легче одновременно вести машину и попивать кофе. Если вы пребываете в неподвижной среде, то эта вещь абсолютно бесполезна, но поскольку моя задница не в силах удержаться на этом диванчике, то, возможно, мне эта кружка и пригодится.

– Я там вафли на кухне готовлю. А еще высушиваю фрукты. Если хотите, покажу.

– Нет, спасибо, – сказал я, но увидев, как омрачилось его лицо, исправился: – Давайте посмотрим.

Мистер Левитт оказался каким-то мелким динозавром, думаю, целофизис или компсогнат. И последние годы жизни наложили свой отпечаток, он съежился еще сильнее. Человеческая личина, надетая на его миниатюрное тельце, только подчеркивала чувство утраты. На лице пролегли морщины более глубокие, чем я видел на масках динозавров старше меня на двадцать лет. Возможно, мистер Левитт изготовил эти морщины на заказ в компании «Накитара», чтобы они соответствовали его горю. Я знал одну вдову, которая так сильно переживала из-за безвременной кончины мужа в результате трагического несчастного случая, что купила в шведской компании «Эриксон» шестнадцать комплектов мешков под глазами «Бетт Дэвис» и запихала все их под маску, в глазные впадины, чтобы внешность на все сто процентов отражала ее внутренние страдания.

– Я хотел поговорить о вашем сыне, – начал я.

– О Джее.

– Да, о Джее. Он ведь покончил с собой, насколько я понимаю?

– Он был хорошим мальчиком, – сказал мистер Левитт и кивнул, снова согласившись с собственным высказыванием. – Он никогда не доставлял мне никаких хлопот. Некоторые дети прогуливают школу и грубят старшим. Но только не мой Джей.

– Конечно, нет, – казалось, что мистер Левитт погрузился в ностальгию, и мне не хотелось возвращать беднягу к реальности, но я мог пробыть в этом городке лишь ограниченное время, в какой-то момент придется вернуться в Вестсайд и продолжить обзванивать родственников. – Уверен, ваш сын был просто замечательным.

Из кухни раздалось резкое «чпок!», и мистер Левитт вскочил с мягкого кресла.

– Вафельки готовы, – сказал он.

– Ну что вы, что вы, не нужно…

Но он уже вышел из комнаты.

Итак, я здесь не для того, чтобы кого-то жалеть. По крайней мере, таково было мое изначальное намерение. Но я ничего не мог с собой поделать, во мне поднималась волна сочувствия к этому человеку, который являет собой самое точное определение одиночества, какого я давно не видел. Мой взгляд блуждал по комнате, останавливаясь на многочисленных механизмах и приборах, которые заняли место единственного сына мистера Левитта.

На стене висело не меньше шести часов с кукушкой, четыре модели отличались по размеру, форме и цвету, но две были абсолютно одинаковыми. Должно быть, он случайно купил одну и ту же модель второй раз, сам того не осознавая. Я заметил, что все часы показывали разное время, и поскольку свои часы я утром забыл дома, то весьма запутался, сколько же времени уже сижу здесь, пытаясь не соскользнуть с дивана.

– Это мои любимчики, – сказал мистер Левитт, появляясь с полной тарелкой блинчиков. – Они составляют мне компанию, словно старые друзья.

Да, поезд жалости прибывает на платформу ровно в назначенный час.

Он поставил тарелку с блинчиками на кофейный столик, одновременно служивший аквариумом. Внутри не было рыбок, только вода, какие-то пластиковые растения и разноцветный керамический замок. Мистер Левитт пригласил меня отведать угощение.

– Мне казалось, вы сказали, что готовите вафли.

– Ну да, но блинчики приготовились быстрее, – он схватил один блинчик с тарелки и начал откусывать мелкие кусочки. Чтобы не обидеть хозяина, я сделал то же самое. Блинчики были резиновые.

– Как я сказал, – продолжил мистер Левитт, – Джей был хорошим мальчиком. И дружил с хорошими мальчиками.

– Ммм, – пробормотал я сквозь каучуковый блин.

– Он был очень аккуратным, я это всегда замечал. Особенно сейчас, когда большинство детей выглядят как панки.

Не хотелось еще нарушать его чувство времени больше, чем оно уже нарушено, поэтому я не стал говорить ему, что мода на панков почила в бозе уже лет десять назад.

– Он не упоминал о какой-нибудь религии? – спросил я. – Возможно, он искал духовного просветления?

– Нет, нет, ничего подобного. Этот дом всегда населяли атеисты.

– А его друзья… Они не казались вам странными?

– Странными? Нет, сэр. Очень милые ребята. Очень аккуратные, – ага, снова это слово. Я уцепился за него.

– В чем выражалась аккуратность? В их манере, в стиле?

– Конечно. Ну и одевались они всегда хорошо. Человеческие личины всегда сидели превосходно. Волосы не слишком длинные. И они очень уважали старших. Всегда следили за этим.

Ага, это уже что-то.

– Они так говорили – «уважение к старшим»? Или, возможно, это называлось «почитанием предков»?

В глазах мистера Левитта вспыхнули огонечки. Ага, в конце концов, появилась какая-то мыслишка.

– Да… да. Звучит знакомо. На самом деле после ваших слов я уверен, что именно так они и говорили.

Мы, без сомнения, на верном пути.

– Вы не возражаете, если мы поговорим поподробнее о Джее? О том, как он умер?

– Вафли скоро будут готовы, – буркнул мистер Левитт.

Я и сам был рад отвлечься, правда-правда. Ничего веселого нет в том, чтобы вытягивать информацию из кого-то, кому не хочешь причинить боль. Но я уже слишком близко подошел к цели, чтобы отступать.