Текст книги "Грязное мамбо, или Потрошители"
Автор книги: Эрик Гарсия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
XIX
Я решил печатать два часа без перерыва. За это время попытаюсь изложить вчерашние события, стуча по клавишам «Кенсингтона-VIII» как можно тише, чтобы не разбудить Бонни – она спит через две койки. Как приятно снова лежать в настоящей кровати!
Мы в больнице – Святой Анны, кажется, – скрываемся на этаже, где обычно держат запасы лекарств и припасов. Здесь есть пустой чулан для швабр, и, несмотря на относительную тесноту, это дворец по сравнению с гейблмановой полкой или гостиницей на Тайлер-стрит. Такая роскошь под занавес, такое изобилие…
Седьмое небо, мамочка. Вершина счастья.
Хватит сидеть в четырех стенах, пора попытать удачу во внешнем мире. Эсбери обещал подобрать нам пару надежных мест, нужно только забежать к нему домой, чтобы получить координаты. Жалко было оставлять безопасную полку, де-факто ставшую нашим домом, но охранница уже нервничала, что гости засиделись, да и у меня появились сомнения в безопасности складского комплекса. Я начал слышать шумы по ночам, шаги в темноте, знакомое электронное жужжание, сотрясающее стены. Лучше уйти. Сменить географию.
Опустив головы, торопливой походкой, избегая смотреть в глаза встречным, мы спешили по городским улицам, направляясь к метро. Уже наступил утренний час пик, и нас затерли в толпе, сдавив толстыми пальто, портфелями – и вонью. Я не принимал душ больше двух недель и с трудом могу себе представить достойные Книги рекордов Гиннесса сроки, в которые кое-кто из пассажиров обходится без ванны.
Поезд мчался под землей, везя нас в район, где жил Эсбери. За три остановки до выхода меня постучали по плечу и назвали по имени. Я притворился, будто не слышу, зачитавшись схемой метро, но меня постучали настойчивее и окликнули громче.
– Это же – о Господи! – это же ты!! – вскричала Мэри-Эллен, заключив меня в объятия, но сразу же отодвинулась, наморщив нос и скривившись, словно откусила лимона, – вдохнула запашок.
– Извините, леди, вы обознались, – пробормотал я, отворачиваясь от своей второй бывшей жены. Чудеса обитания в большом городе. Нью-Йорк настолько велик, что всегда возможно разминуться с тем, кого не хочешь видеть, но если ты в бегах, все, кто не нужен, нарисуются прямо перед носом.
Она протиснулась сквозь толпу и встала напротив, приподняв мое лицо за подбородок.
– Забавно, забавно. Ты всегда был смешон. Все еще вырываешь у людей органы за деньги? – На лице Мэри-Эллен появилась ухмылка, расцветавшая на ее губах во время наших ссор. Приятно было слышать, как экс-супруга спустя пятнадцать лет, не растерявшись, заводит старую пластинку. Постоянство – драгоценное качество в женщине.
Пассажиры потеснились и отодвинулись, давая нам место разыграть мелодраму. Футах в двадцати два транспортных полицейских начали на нас посматривать. У них не было сканеров или права изымать искорганы, но они отлично умели звонить по телефону. Когда-то я платил двум или трем десяткам представителей транспортной полиции; их информация была чертовски ценной.
– Слушайте, мэм, – сказал я, пытаясь изобразить еле сдерживаемое бешенство. – Я вас не знаю. Идите своей дорогой.
– Ты меня не знаешь? – взвилась она, повышая голос с каждым словом. – Мы были женаты, сукин ты сын! Не притворяйся, что мы незнакомы!
Молчавшие дотоле зрители начали перешептываться; полицейские двинулись к нам. Независимо от их намерений мне не хотелось, чтобы они вмешивались.
– Слушай, – пробормотал я Мэри-Эллен, понизив голос. – Я рад тебя снова видеть и все такое, но лучше, если ты сейчас повернешься и уйдешь.
Она помотала головой, словно отгоняя муху, и заорала неестественно высоким голосом:
– Повернусь и уйду? Ты ведь всегда этого хотел – чтобы все твои проблемы просто исчезли? Вот так ты и живешь всю жизнь! Вырвал – и отбросил! Так вот – не с твоей удачей, дорогой! Я хочу знать, что такой заядлый амбал-биокредитчик, как ты, сделал со своей жизнью и где обещанные мне алименты! Все развлекаешься со своими дружками-бездельниками? Не завел еще новую жену? Новую…
И тут Мэри-Эллен упала и забилась в конвульсиях. Язык вывалился на грязный кафельный пол, глаза закатились, и пароходная сирена наконец-то смолкла. Подняв глаза, я увидел Бонни, стоявшую за ее спиной с моим тазером в руке. Металлические электроды слабо искрились от остаточной энергии после хорошей разрядки.
– И такую ты отпустил с миром? – недоверчиво протянула Бонни. – Господи, что же за чудовище тогда ты кокнул?
Я всех их отпустил с миром в каком-то смысле. Кэрол даже дала мне шанс завоевать ее снова. Когда стало ясно, что наш двухлетний брак не получился и я провожу дома меньше времени, чем в Кредитном союзе, она решила выкинуть меня из дома. Это стало первым моим опытом такого рода: остальные жены уходили сами, оставляя меня в большой пустой квартире. Но Кэрол, никогда не выпускавшая из рук материальных ценностей, с оголтелым упорством настаивала, чтобы именно я исчез из ее жизни.
Моим основным желанием было убраться из Алабамы как можно дальше, поэтому я вернулся в Нью-Йорк, устроив себе перевод обратно в главный офис. Джейк, по-моему, единственный искренне обрадовался моему возвращению; но и остальные, хочешь не хочешь, потеснились и пропустили меня к заказам высокого уровня. Я нашел квартиру в доме средней этажности и в тысячный раз начал новую жизнь.
Едва все улеглось и я почти вспомнил, как прекрасно быть холостяком, позвонила Кэрол.
– Я решила дать тебе второй шанс, – сказала она. – Думаю, если ты изменишься и научишься сочетать работу с семьей, а не сбегать из семьи на работу, мы сможем спасти наш брак.
Я снова перевелся в Алабаму, перевез собственную задницу и скудную мебелишку обратно в викторианско-плантаторский особняк и дал браку второй шанс.
Неделю спустя все было кончено, и Кэрол подала на развод по высосанному из пальца обвинению в супружеской неверности. Это вам о пользе вторых шансов.
Остаток пути к Эсбери оказался детской игрой по сравнению с инцидентом в метро. Несколько цепких взглядов местных копов, пара пробежек задворками и переулками, но до дома аутсайдера мы дошли физически невредимыми и лифтом поднялись на пятнадцатый этаж.
Неладное я почуял сразу, едва мы вышли на площадку. Было странно пусто и тихо. В наш первый визит сюда в коридоре слышалась музыка, мимо шмыгали дети, энергия била ключом и жизнь кипела. Сейчас мы словно попали в помещение со звуконепроницаемыми стенами: даже половицы боялись скрипнуть.
– Сегодня будний день, – громко сказал я, вспомнив, что в прошлый раз мы были здесь в субботу. – Все на работе.
– Или в школе, – согласилась Бонни, которой тоже стало не по себе. Мы двинулись к квартире Эсбери.
Дверь оказалась не заперта. Когда мы постучали, гулко бухая по металлическому листу, она легко подалась и широко распахнулась. Делать нечего – мы вошли.
В квартире по-прежнему была масса китайских ширм, но мне показалось, что сегодня они стоят по-иному. Прежде ширмы делили гостиную на маленькие выгородки; сейчас образовывали своего рода коридор, уводящий в путаный лабиринт.
– Эсбери? – позвала Бонни ровно и спокойно, но с механически резкой ноткой в голосе. – Ты дома?
Единственным ответом стал шепот ветра, влетающего через невидимое открытое окно. Я хотел позвать погромче, но горло сжалось – я понял, что это бесполезно.
Бонни взяла меня за руку, и мы вместе двинулись в глубь квартиры.
Не желая идти по импровизированному коридору из китайских ширм, я с силой наподдал ногой ближайшую. Падая, она увлекла за собой соседнюю, и вскоре все ширмы повалились, как костяшки домино. Солнце просвечивало сквозь тонкие бумажные экраны, беспорядочными грудами лежавшие на полу.
Аутсайдер полусидел на диване, удобно, расслабленно. Рядом стоял поднос с несъеденной едой. Голова покоилась на подушках, на губах застыла легкая улыбка. Мы подошли ближе, уже зная, что Эсбери мертв.
На его колене лежала желтая квитанция.
– Надо идти, – сказал я. – Он нам уже не поможет.
Бонни трясло – от гнева, от страха, я не знаю.
– Они убили его!
– Кто-то убил, – согласился я. – Это их работа. Я же тебе рассказывал. Я же…
– Вон квитанция. Они что-то забрали.
Ясное дело, забрали. Несмотря на свой статус аутсайдера, некоторое время назад Эсбери взял кредит в маленькой компании в Сент-Луисе, независимой специализированной фирме, производящей, в частности, желчные пузыри. Абсолютно бесполезный орган, вживляется только тем, кто хочет выпендриться. Искусственный желчный пузырь – вершина механической гордыни и ее апофеоз.
– В этом весь Эсбери, – всхлипнула Бонни. – Вечно стремился оказаться впереди всех…
Его живот вскрыли – висел отвернутый лоскут кожи, кишки немного выпирали из разреза. Крови было совсем немного, почти вся впиталась в диван. Экстракцию выполнили мастерски, с хирургической точностью; здесь действовал не потрошитель, а специалист четвертого, а еще вероятнее – пятого уровня.
Мои подозрения тут же подтвердились. Внизу квитанции красовалась знакомая подпись, нацарапанная большими буквами а-ля Джон Хэнкок; скорее знак, чем роспись.
На ленч к Эсбери заглянул Джейк Фрейволд.
Бонни проснулась, спросила, который час. Я велел ей спать дальше, поскольку еще рано, а ей нужен отдых. Она не знает, какой вираж я собираюсь заложить. Не знает, что я буду мертв прежде, чем она обнаружит мое отсутствие. Что через час поцелую ее в губы в последний раз. Я ей не лгу, просто не хочу палить свой план.
Мы решили подключиться к «Призраку» мертвого Эсбери. Нам с Бонни хотелось уйти, да и объективно следовало убираться оттуда, но наши с Эсбери судьбы тесно переплелись, и что бы с ним ни случилось, мы должны были это знать. К счастью, «Призрака» Джейк не тронул. Система была абсолютно исправная, современная и мощная; все, что Эсбери испытал и пережил перед смертью, сохранялось в памяти искоргана. Шишки белого металла, бугрившиеся на шее и черепе, поблескивали, ожидая, чтобы в них воткнули провода и включили.
– Ощущения можно испытать только по отдельности, – напомнил я Бонни. – Что выбираешь?
– Звук, – сразу сказала она. – Не хочу этого видеть.
Не знаю, ожидал ли я, что Эсбери шевельнется, когда мы подошли к нему с проводками в руках, готовые вторгнуться в то, что было его мозгом, но он просидел всю процедуру без движения, со своей так и не завядшей на губах улыбкой. Я несколько минут вспоминал, что нам рассказывали на семинарах про «Призрак», пытаясь определить, какие металлические узлы ведут к определенным участкам искусственного мозга. Я не хотел подсоединить очки к вкусовым ощущениям или наушники к зрительному центру; день выдался нелегким и без визуализации вкуса редиски или прослушивания цвета крови.
На этот раз я довольно легко надел контактные линзы и смотрел, как Бонни срывает наушник с провода, снимает часть собственного уха и вставляет оголенный конец в открывшуюся розетку. Итак, мы воссоединились – электрический триумвират, ожидающий зрелищ и разговоров.
Пришлось немного покопаться скальпелем, но мне удалось найти пульт управления «Призрака» в ямке под подбородком аутсайдера. Там не было счетчика событий или кодового управления, зато имелась ускоренная перемотка. Схватив Бонни за руку – «это как кино, просто мелькают картинки», – я нашел кнопку воспроизведения и с силой ее вдавил.
Передо мной поднос с едой. Его – тоже передо мной – держат две руки. Комната раздвигается, когда я иду, обтекая меня по бокам, по мере того как Эсбери подходит к дивану. Я заметил, что бумажные ширмы стоят как обычно, разделяя рабочие зоны, а не выстроены в тот жутковатый коридор. Видимо, это было сделано позже.
Вскоре я сидел на диване и готовился приступить к еде. Противоположная стена гостиной отъехала в сторону, открыв старый телевизор. Он включился – огромный экран с выпуклыми краями – и зарябил с невероятной скоростью.
– Он что-то напевает, – сказала Бонни. Казалось, ее голос исходит из телевизора.
– Просто сидит и ест, – отозвался я. – Ничего еще не происходит.
Еда на вилке поднялась к тому месту, где должен находиться рот. Я невольно засмотрелся – зрение Эсбери сильно отличалось от моего. Вероятно, он вставил себе искусственные глазные яблоки с высоким разрешением для полного контакта с «Призраком», поскольку даже с двух-трех шагов каждый кусочек яйца и тоста был виден с идеальной четкостью, до малейшей крошки.
– Шум, – произнесла Бонни. – Удар, треск.
Одновременно картинка резко сместилась влево. Я даже покачнулся, ловя руками воздух. Это напоминало интерактивный костюм, когда тебя вводят в стрелялку или видеосъемку и смотрят, сколько ты продержишься. Но квартира была пуста, ничто не изменилось, и Эсбери опять повернулся к экрану.
Минут пять мы смотрели телевизор – я и мертвый аутсайдер. Бонни сообщала, что говорят по ящику. Я не хотел включать быструю перемотку, опасаясь пропустить что-нибудь важное.
– Снова грохот, – вдруг сказала Бонни. Картинку резко мотнуло, изменился угол зрения – Эсбери скатился с дивана. Я мельком увидел обивку и его руки – мои руки, вытаскивающие из-под дивана кейс, открывающие сразу обе скобки замков и ныряющие внутрь, за пистолетом, пальцы сейчас коснутся металла…
И тут все остановилось. Картинка передо мной замерла. Смуглые руки Эсбери, полускрытые крышкой кейса, не двигались.
– Что происходит? – спросил я, пытаясь почувствовать руку Бонни в своей. – Что случилось?
– Щелчок пистолета, – с усилием произнесла она. – Он в комнате.
Джейк мало изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Щетина превратилась в клочковатую бородку, вьющиеся волосы коротко острижены. Черная кожаная куртка, похожая на мою, прикрывала предписанную правилами черную футболку. В руке пистолет, удерживающий Эсбери на месте, старый добрый девятимиллиметровый «маузер», излюбленное оружие биокредитчика.
Он начал говорить. Его губы двигались очень быстро, и Бонни, практически не отстававшая от телевизора, на несколько секунд запоздала с началом диалога – словно звукоснимающая головка сместилась со звуковой дорожки.
– Он говорит о желчном пузыре, – заторопилась она. – Говорит, им известно о его имплантате и о том, что он крадет товар, и союз не одобряет аутсайдеров.
– Повторяй мне в точности все его слова, – попросил я.
Бонни продолжала, на октаву понизив тон своего «Воком экспрессора»:
– Но есть ситуации, когда мы можем остаться друзьями. Даже сейчас. Я не чудовище и пришел не за твоими пузырями. Сядь. На диван сядь, как сидел. И давай поговорим.
Эсбери послушно попятился к дивану. Испугавшись, что потеряю равновесие, я тоже присел, задев ногой мертвого аутсайдера. Кино продолжалось.
– Я знаю, что ты общаешься кое с кем из моих друзей, – говорил Джейк; голос принадлежал Бонни, но слова точно были его. – С мужчиной и женщиной. Их видели входившими в твой подъезд.
Тишина. Говорил Эсбери. Хотя остаточный звук можно считать с аудиосистемы любого «Призрака», прибор удалял голос своего реципиента, чтобы избежать петли обратной связи – если знакомый всем по рок-концертам оглушительный писк микрофона, поднесенного к усилителю, раздастся в полости среднего уха, есть риск надолго оглохнуть. Но краем глаза я видел жесты Эсбери и понял, что аутсайдер всячески открещивается от подозрений.
– Мне известно, что ты знаешь, где они, – оборвал его Джейк. – Я потратил массу сил и времени, выслеживая эту парочку.
Голос Бонни снова оборвался, когда я увидел, как Джейк повернулся и пошел куда-то в угол. Через секунду он возвратился с сумкой союза.
Его губы шевелились, но Бонни молчала.
– Что он говорит? – спросил я. – Что делает?
Я чувствовал рядом ее присутствие и немного подвинулся, чтобы она тоже могла присесть. Джейк стоял надо мной – над Эсбери, – затачивая скальпель и болтая как нанятый.
– Он говорит с тобой, – сказала она. – Он знает, что ты смотришь.
Это, конечно, было не так, но Бонни почти не ошиблась. То, что Джейк говорил Эсбери, проникало мне прямо в душу, действуя сильнее, чем на аутсайдера. Я задержал дыхание, глядя на его губы, и слушал, как Бонни транслирует слова моего старого дружбана.
– Видишь меня? Видишь? Ты слушаешь? – наклонился он к Эсбери. Лицо Джейка заполнило всю картинку. Я понял, что аутсайдер отключился, предчувствуя неминуемую развязку. Буквально – выключил систему. Джейк этот фокус знал. – Это тебе не поможет. И отключались при мне, и вырубались, и языки себе вырывали, и все равно я получал то, что хотел. Пришла твоя очередь.
Комната задрожала, изображение вибрировало. Эсбери, видимо, был в ужасе. Я смотрел, как Джейк опустился на колени рядом с диваном, взял руку аутсайдера и нежно ее погладил.
– Вот этот мужчина, – сказал он, поднося к лицу клиента мой снимок из личного дела работника Кредитного союза. – Уверен, ты знаешь и женщину, с которой он ходит. Он мой старый друг, и ситуация меня просто убивает, но выбора нет. Это моя работа. Ты хоть понимаешь, что я не со зла? Я просто хочу перед ним извиниться. И все. Извинюсь – и побегу по делам.
Бонни на секунду замолчала. Губы Джейка не двигались. Должно быть, Эсбери задавал вопрос.
– Извинюсь, когда положено, – отозвался Джейк. – Видишь ли, мой друг был биокредитчиком, одним из лучших, и я сделал ошибку. Я пытался ему помочь, показать то, что видел сам, – ему не стать рядовым джо, как все вокруг, он – биокредитчик до мозга костей. Все мы винтики в большом механизме – да, но мы были самыми важными винтиками. Он собирался уйти, а я нашел способ его удержать. По крайней мере мне так казалось. И теперь непременно должен извиниться, прежде чем вырежу его сердце.
Дни, ставшие переломными в моей жизни:
Когда я осознал, что родители занимаются сексом чаще, чем нужно для продолжения рода.
Когда увидел, что взрослый сын будет походить на меня.
Когда я решал, будто влюблен в каждую из моих жен.
Когда обнаруживал, что все мои браки подошли к концу.
И последний, о котором я узнал практически лично от Джейка Фрейволда.
Лучший друг вскрыл мой дефибриллятор и подстроил мне фатальный несчастный случай.
XX
Это пришло мне в голову вспышками озарения, словно данные загрузились огромными неуправляемыми порциями. Джейк пытался удержать меня от перехода в отдел продаж, вымоленный Венди, зная, что я не смогу туда уйти, пока у меня будут большие расходы. Единственным способом удержать в отделе, рядом с собой, и заниматься тем, чем мы занимались два десятилетия, было утопить меня в глубинах нашей системы.
Джейк Фрейволд, свидетель на моих свадьбах, крестный моего сына, друг на всю жизнь, пытался меня убить, но нельзя же платить той же монетой человеку, который хотел как лучше?
За последние полчаса по больнице дважды объявляли синий код; не иначе сегодня день смерти. Поразительно, как легко они провозглашают остановку сердца по громкой связи. При всех своих нерешенных проблемах, лечебные учреждения доросли до того, что уже не рассматривают кончину как нечто пугающее. Громкое объявление синего кода стало чем-то рядовым вроде поздравления с днем рождения, сообщения результатов лотереи или надоедливой рождественской музыки.
Контактные линзы выпали сами и лежали на покрытом пятнами ковре. Предметы вокруг снова обретали четкость; все осталось почти таким же, как в тот момент, когда «Призрак» аутсайдера получил сигнал с его умирающего мозга остановить запись. Бонни отсоединила проводок от уха и сидела рядом со мной на диване, судорожно обхватив голову.
– Возвращаться нельзя, – напомнил я. – Он будет искать нас у «Гейблмана».
– Это ничего, – сказала она, вытирая слезы, струившиеся по щекам. Плакать было поздно. Эсбери умер, и к Бонни вернулась ее обычная деловитость. – Если понадобится, нам помогут друзья моего мужа. Они меня уже выручали. Частные врачи, которые…
– Подожди. Подожди, – оборвал я ее. Не требовалось искусственного уха, чтобы услышать звук разъезжающихся дверей лифта и приближающиеся шаги.
– Кто-нибудь из жильцов, – неуверенно предположила Бонни. – На этаже пятнадцать квартир.
Между ударами тяжелых ботинок в пол отчетливо слышалось ровное электронное жужжание. Жужжание и писк, если быть точным. В коридоре кто-то коротко хохотнул. Я много раз в жизни слышал этот смех.
Однажды утром, когда Питер был еще сопляком, а я уже развелся с Кэрол, но пока не познакомился с Венди, к дому, который я снимал на окраине города, подкатил Джейк в новехонькой блестящей итальянской тачке с откидным верхом. Мы вывалились на улицу в пижамах, охая и замирая над колесами, двигателем и ценой, указанной на лобовом стекле. Машина была двухместная, и я позволил Джейку прокатить Питера вокруг квартала. Он с визгом покрышек рванул с подъездной дорожки, исчез за углом и вернулся, прежде чем я успел забрать утренние газеты.
Когда Джейк укатил дальше хвастаться новой игрушкой, Питер спросил, почему у крестного есть такая машина, а у папы нет.
– Джейк зарабатывает много денег, – объяснил я.
– Ты тоже, – возразил мой мудрый сын. – Вы же на одной работе.
– Верно. У нас просто разный подход к делу. Я не люблю спешки.
– Значит, дядя Джейк лучше, чем ты? – уточнил Питер.
Я на секунду задумался, хотя собирался засмеяться и закрыть тему. Мне не хотелось лгать мальчишке. Может, Джейк действительно лучший биокредитчик, чем я? Где он преуспел? С эфиром? В экстракциях? С оружием?
Ответ, который я в конце концов дал Питеру, был, насколько я могу судить, правильным, поэтому привожу его еще раз.
– Нет, – сказал я. – Мы примерно одинаковые.
Мы встретились в коридоре, возле двери Эсбери. Джейк смеялся; он не сразу оборвал смех, когда мы вышли, и лишь через секунду посерьезнел при виде нас с Бонни.
– О, успел все-таки, – удовлетворенно заметил он, словно мы трое друзей, столкнувшихся в баре. – А я думал, вы уже сделали ноги. Аутсайдер сказал, прошло три дня. Ну, не важно, раз мы встретились в этом уютном уголке…
– Ты меня подставил. – Это все, что я смог выговорить. – Ты, мать-перемать, накрутил в моем дефибрилляторе!
Джейк пожал плечами:
– Да кто ж знал, что ты окажешься таким слабачком и все перевернешь шиворот-навыворот?
– Ты пытался меня убить!
– Я пытался тебя спасти! – заорал Джейк и шагнул вперед. – Какой из тебя, к матерям, продавец? Это не твое! Ты думаешь, это жизнь? Думаешь, заработок? Это ходячий труп, брателло, и мне жаль, что все так вышло, правда жаль, но сейчас ты мало отличаешься от того, кем хотел стать по своей воле.
– Как любезно с вашей стороны, – произнесла Бонни, еле сдерживая гнев. Я хотел ее спасти, крикнуть ей, чтобы бежала, прикрыть ее отступление своим телом, но знал, что она в жизни не согласится.
Да и бежать было некуда. Он или мы, другого варианта не существовало. Джейк вздохнул:
– Мне жаль, что ты так неудачно спрятался.
– Нас двое, – отозвался я.
Джейк кивнул и поковырял мизинцем в ухе, вынув комок желтой серы.
– Ну что ж, не будем затягивать.
Дальнейшее я должен помнить смутно, учитывая скорость, с которой все произошло, но все могу расписать по минутам – закрыть глаза и начать воспроизведение, словно по-прежнему подключен к мозгу аутсайдера и наблюдаю со стороны.
Джейк упал на колено, одновременно сунув руку под куртку. Через долю секунды я уже лежал на полу, здорово ударившись плечом, хватая пистолет на щиколотке. Краем глаза я заметил, что Бонни молниеносно метнулась в сторону и с неожиданной силой с грохотом выбила дверь в соседнюю квартиру.
Первая пуля из «маузера» Джейка, едва не чиркнув меня по голове, пролетела по коридору и попала в створку окна; посыпалось стекло. К этому моменту мой палец уже нажимал на курок, разряжая магазин в старого приятеля. Штукатурка летела от стен, пули застревали в бетоне. Стреляя, я перекатывался о стены к стене широкого коридора.
Видимо, пули у нас закончились одновременно, потому что Джейк потянулся за другим пистолетом, а я за скальпелем. В этот момент Бонни выскочила из квартиры с моим тазером в руке и выпалила в Джейка, как в метро в Мэри-Эллен. Электроды вылетели, таща за собой тоненькие провода, и попали ему в колено. Его тело выгнулось на секунду, ноги ослабели, и я увидел удивление и тоску, исказившие его лицо в обиженной гримасе.
Но выстрела не получилось: электроды, не вонзившись Джейку в ногу, отскочили, и шок получился коротким. Шатаясь, Джейк поднялся на четвереньки.
Вскочив, я попятился в квартиру Эсбери, таща за собой Бонни. Пригибаясь, мы проскочили гостиную и вылетели в раздвижные стеклянные двери, ведущие на балкон.
Ни пожарного выхода, ни лестницы. До земли пятнадцать этажей свободного падения. Нипочем не выжить.
– Это нарушение правил, – послышался сзади задыхающийся голос. Мы медленно повернулись и увидели Джейка, державшего меня на мушке сорокапятимиллиметрового, а на Бонни направившего «маузер». – Тазер является собственностью Кредитного союза, а у вас нет лицензии.
– А я на общественных началах, – съязвила Бонни. – Учусь у профессионалов.
– Лиса не превратится в гончую, – ответил Джейк, – как бы ни выделывалась на заднем дворе. Вам некуда идти. Дайте же мне сделать мою работу! Я займусь вами одновременно, если нет возражений, – время поджимает. – Он картинно прокашлялся и встряхнулся, входя в образ. – Вы оба превысили предельные сроки оплаты своего долга за искусственные органы, обманув доверие кредиторов. Есть ли у кого-нибудь из вас при себе причитающаяся сумма задолженности?
– Джейк, – предложил я, – давай спокойно все обсудим.
– Значит, ответ отрицательный. А у вас, мэм?
Бонни даже не пыталась увиливать.
– Нет, – сказала она, высоко подняв голову и глядя ему прямо в глаза. – У меня нет.
Краем глаза я заметил, как ее рука медленно скользит по бедру, и понадеялся, что Джейк этого не видит.
– Отлично, – произнес он. – Тогда мой долг сообщить вам, что как только вы будете обездвижены, я проведу изъятие искорганов. В случае вопросов или проблем ваши ближайшие родственники могут позвонить по бесплатному номеру, указанному в конце квитанций, которые я оставлю на ваших телах. Прощай, брателло, – улыбнулся Джейк. – Неплохо оттянулись напоследок, а?
Из глубины квартиры, прямо у Джейка за спиной, раздался громкий требовательный голос:
– Что здесь происходит?
В ту же секунду произошли три вещи: Джейк обернулся как ужаленный, Бонни кинулась хватать его за ноги, а я – за руки. И мы рухнули на пол большой шестиногой кучей-малой.
Удивление и ярость удваивают силы. Через секунду я приложил Джейка затылком в пол, чтобы оглушить, а Бонни связала руки и ноги обрывками искусственных нервных волокон, которые нашлись у Эсбери в коробках со всякой всячиной. По моей просьбе она приволокла по полу сумку Джейка, и мы достали из нее объемистую канистру эфира. Я воткнул трубку ему в рот и держал, пока он не заснул.
Мы сидели на полу рядом с бесчувственным телом и тяжело дышали.
– Этот голос, – сказал я, – на который он обернулся…
Ухмыльнувшись, Бонни вынула дистанционный пульт своего «Воком экспрессора», на котором мигал желтый огонек.
– Режим чревовещания, – пояснила она. – С этой функцией гортань стоила на десять тысяч долларов дороже, но я рассудила – может пригодиться.
* * *
Мы не стали убивать Джейка. Несмотря на отличную возможность наполнить его легкие эфиром, вытеснив кислород, и держать, пока не погибнет мозг, ни мне, ни Бонни такой исход был не по душе. Те дни остались в прошлом, к тому же это мало бы что изменило: заказ передадут другому биокредитчику, который не даст нам шанса сбить себя с ног. Мы оставили Джейка связанным и без сознания, зная, что вскоре он очнется и найдет способ освободиться.
И вновь сядет нам на хвост. Это уж как пить дать.
Один из знакомых Бонни, вернее, ее бывшего мужа, нашел для нас больничный чулан для швабр, заверив, что здесь мы будем в безопасности, пока не придумаем, как действовать дальше.
Я уже придумал. У меня осталось пятнадцать минут.
Я любил семь женщин. А мог бы любить больше. Я любил и некоторых мужчин. И тоже мог бы любить больше. Я видел, как умирают и погибают мои друзья и родные, смотрел, как их души ссыхаются, будто изюм, из-за того, что я делаю, как они срываются за грань собственной психики, пытаясь спасти мою, и ни разу пальцем не шевельнул, чтобы это прекратить, не защитил от опасности, не проронил слезинки.
Ради меня жертвовали, жертвовали, жертвовали, но я никогда не вставал под молот сам. И если за всю жизнь и месяц печатания я что-то понял, так это – нет надежды для того, кому она неведома.
Когда я два часа назад позвонил Джейку, он ничего не хотел слушать. Не желал вскрывать старые раны и воскрешать воспоминания прежних дней.
– Если ты решил сдаться, – невнятно сказал он – голос еще плыл от эфира, – приходи в союз через два часа. Я встречу тебя у розовой двери.
* * *
Мы заключили сделку, которую он обязался оформить в письменном виде и нотариально заверить, что в случае моей добровольной явки, сдачи «Джарвика-13» и отказа от всех прав на оставшееся тело союз вычеркнет Бонни из списка ста наиболее разыскиваемых лиц. Хотя оплаченного союзом оборудования в ней было на миллионы долларов, им больше требовался я, номер двенадцатый, поскольку когда-то у них работал и теперь представлял собой ходячий позор для руководства.
В этом суть сделки – я сдаюсь, а они оставляют ее в покое, переводят в разряд обычных неплательщиков, которых, конечно, тоже ищут, но не так рьяно. Это даст ей время, может, несколько лет, и даже шанс покинуть страну и уехать на остров, о котором мы говорили, где не знают механических органов.
Рукопись я оставлю, чтобы Бонни поняла, что к чему, и когда-нибудь передала ее Питеру. Я не жду прощения – я его не заслуживаю. Я не ищу понимания – какое тут может быть понимание… Но если эти страницы каким-то образом помогут моему сыну, даже заставив отшатнуться от отца и прожить жизнь совершенно иначе, тогда, хочется надеяться, он не отправит в огонь кипу разномастных бумажек.
Или развей их по ветру, Питер. Развей вместе с моим пеплом. Найди мне место в плохом районе города, ничейный участок, темный переулок, заброшенный отель. Найди мне место и рассыпь меня там. Густо размажь по стенам. Позволь мне прятаться целую вечность. Как приятно будет ощущать себя в безопасности!
Часы говорят, что я уложился вовремя. Такси, которое я вызвал, наверное, уже ждет внизу. Бонни спит рядом, свернувшись на стерильной больничной койке, ее дыхание глубокое и ровное, мягкая кожа ждет моего прикосновения. Пожалуй, я поцелую ее в лоб, на долю секунды коснувшись руки, и шепну «до свидания».
«И сами лично выберем, сколько проживем!»
