Текст книги "Ящер 3"

Автор книги: Эрик Гарсия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

11

– Отличная работа, Рубио! Один-ноль в нашу пользу!

Эдди Талларико танцует по гостиной своего осыпающегося особняка, сжимая в жирном кулаке букетик розмарина. Он облачен в пеструю фланелевую пижаму, толстая материя липнет к резиновым складкам кожи, растягивающейся с каждым гротескным движением. Требуется вся моя сила воли, чтобы не сшибить сукина сына на пол.

– Добрый вечер, Эдди.

– Добрый вечер, черт побери! Завтра утром будет сиять солнце, Рубио. Ты что, новостей не слышал? Джека Дугана больше нет. – Легкий припляс Талларико превращается в ча-ча-ча. – Больше нет, больше нет, Джека Дугана больше нет.

– Ну да. Угу, я слышал.

– И я слышал. Черт! У меня есть свои источники, Рубио. Я знаю, что там произошло. Классно придумано – накрывать дам, чтобы этот козел остался беззащитным.

Эдди запрыгивает на диван, а потом в лучшем стиле трехсотфунтового Фреда Астера переворачивает его и сходит по подушкам, направляясь ко мне.

– Знаешь, я за тобой приглядывал, – говорит он, – и держал ухо востро. Да, я бы так сказал – держал ухо востро.

– Разумеется. – Остальные мужчины в гостиной оживленно болтают между собой, но уже начинают замечать мое присутствие, и гул нарастает.

– Это одна из причин, почему я послал тебя на то задание на ипподроме. Надо было тебя проверить. Посмотреть, на что ты способен.

Я изо всех сил стараюсь сохранять непринужденный вид. Вообще-то мне страшно хочется показать Талларико, на что я в действительности способен, но сейчас для этого не время и не место. И все же час расплаты придет.

– Я типа так и прикидывал, – говорю я ему, входя в роль.

– Типа так и прикидывал. Черт побери! Ты не дурак, Рубио, и я это вижу. Точно так же я проверял всех вас, парней из Лос-Анджелеса, знаешь об этом? Каждого вашего пижона надо как следует проверять – вот как я типа прикинул. Мой брат… проклятье, мой брат был славным парнем, пока не перебрался на Запад, а теперь я должен обламываться об его киношные связи с всякими там его друзьями-актеришками. Как будто я всю жизнь об этом мечтал. Но ты… в тебе есть славная жилка, Рубио. Шерм с Чесом рассказали мне, какой классный номер ты на ипподроме проделал.

И теперь я чувствую, как тот твердый желвак растет у меня в животе. Там образуется кое-что очень плотное, твердое ядро ненависти – пока еще небольшое, но постоянно растущее.

– Стараюсь как могу, сэр.

– Ну да, на ипподроме ты обо всем позаботился, а потом вдвойне расстарался. Сумел оказаться на месте, когда стало падать дерьмо, и классно все отыграл. Теперь ты туда вхож, деточка – по всем правилам вхож, и это должно окупиться, когда пойдут настоящие дела.

Я решаю сыграть чуть покруче.

– Хотите, чтобы я сделал свой ход?

На ряхе Эдди просто расползается широченная ухмылка, и он притягивает меня к себе. Я чую деготь, мой нос прижимается почти к самым его ароматическим железам, патока тянет меня вниз. Запах тяжел, ударяет в голову, а если учесть вонь пепперони и жареного сыра, он меня чуть сознания не лишает.

– Ты смотри, – протягивает Талларико, и мне даже страшно видеть этого бегемота в таком хорошем настроении. – Уже типа планы строишь. Обожаю этого парня!

Похоже, это что-то вроде намека для других солдат из семьи Талларико, чтобы подойти и сказать, что они тоже обожают меня и мои клоунские замашки. Я охотно принимаю объятия, поцелуи, похлопывание по спине и отвечаю тем же. А где-то в середине всей этой процедуры – на полпути между медвежьим объятием Шермана и откровенно-пьяным базаром бухгалтера мафии Эдди о текущем положении дел – я вдруг понимаю, что за одну краткую неделю пробрался в святая святых даже не одной, а сразу двух самых смертоносных диносских мафиозных семей в стране. Где теперь мой классный руководитель? И где его сакраментальное: «Ты, Винсент, никогда ничего не добьешься»?

Восторженные выкрики наполняют гостиную, произносятся тосты, и все больше поздравлений обрушивается на вашего покорного слугу, когда Талларико врубает музыку и вечеринка раскручивается на полные обороты. Мне в руки суют горшок с побегом базилика, и лишь пару секунд спустя я понимаю, что я такое держу. Я роняю все это дело на пол, горшок летит в одну сторону, базилик в другую, а земля рассыпается посередине, где ее тут же втаптывает в ковер неистовая толпа, безостановочно выплясывающая конгу.

– Эй! Винни! Можно секунду с тобой потолковать? – Это Чес, сидит в десяти футах оттуда.

Не выходя из роли, я приволакиваюсь в угол. Чес нервно ерзает. Он явно не разделяет общего веселья.

– Рад тебя видеть, – небрежно говорю я.

– Привет, – говорит Чес. – Привет.

– Привет, – откликаюсь я. – Так о чем разговор? А то там праздник вовсю идет…

– Да-да, – говорит Чес. – Послушай, Винни, после работы на ипподроме я должен был уговорить тебя поехать к Дуганам и туда вписаться. Просто сыграть внутреннюю роль на случай, если все пойдет как-нибудь не того.

– И что?

– Черт, да ты сам туда поехал, – говорит он, тревожно озираясь и убеждаясь в том, что никто нашего разговора не слышит. – Конюшни, Стю, этот долбаный Пепе – все это было натуральное дерьмо. Парень так орал, что нам пришлось снять его фальшивую руку и запихнуть ему в пасть. А потом ты каким-то макаром оказался там, и… то есть, все получилось просто здорово, как и полагалось. Только я не говорил Эдди, что я напортачил. Что забыл тебя туда отправить. И я надеялся…

– Ты надеялся, что я тоже ничего ему не скажу.

На лице Чеса буквально вспыхивает облегчение.

– Да. Верно. Верно.

Тогда, стоя рядом с универмагом 7-23 над распростертым телом Джека, охваченный тошнотворным чувством беспомощности, я только и мог, что снова и снова думать: «Это был пистолет». Простой дурацкий пистолет, который в итоге покончил с Джеком. Палаческое оружие млекопитающих. И все же это имело определенный смысл. Ибо, тогда как у нас есть наши распад-пакеты, наши когти, наши остроконечные хвосты, бритвенно-острые укусы наших клыков, все это ничто по сравнению с пистолетным выстрелом и ударом пули. Когда же речь заходит о том, чтобы убрать вожака противоборствующей мафии, все сводится к грубой силе, к ее убийственному масштабу. А этот рынок давным-давно застолбили за собой люди.

Теперь члены семьи Талларико должны узнать об этом совсем с другого угла.

– Знаешь, что, Чес, – говорю я, по-приятельски подтягивая его к себе. – Думаю, у нас кое-какие дела впереди. Думаю, мы сможем все как следует разработать.

– Вот классно, – так шумно выдыхает Чес, словно он еще с ипподрома сдерживал дыхание. Речь его вдруг резко ускоряется, стремительный поток бьет по моим барабанным перепонкам. – Супер, просто супер. Это как раз типа то, на что я надеялся…

Я поднимаю руку, показывая ему старый добрый стоп-сигнал, и Чес тут же бросает тараторить.

– Хочешь одно классное местечко навестить? – спрашиваю я.

– А там типа что?

– Типа кое-какие первоклассные травы. И все задаром.

– Это дело у нас прямо здесь есть…

– Но там еще дамы, – добавляю я. – Ага, кое-какие первоклассные телки. Мы могли бы туда отправиться. Там всякие разные телки. Черт, там даже специальная комната есть… – Я чуть-чуть понижаю голос, желая создать нужную атмосферу похабного намека. – Комната с млекопитающими.

– С людьми?

– Ага, – говорю я. – И все уже куда надо привязаны. Готовы малость тебя поприветствовать.

Для Чеса такого даже слишком много – при одной мысли об этом он почти теплокровным становится.

– Идем, – говорю я ему, направляясь к коридору, ведущему из гостиной. – Но только все между нами.

Чес с готовностью выходит за мной из дома. Мы направляемся туда, где Эдди установил круглосуточную охранную службу за главными воротами. Поперек подъездной дороги стоят четыре машины – стальной барьер для всех, кто пожелает туда пробиться. Мы забираемся в «лексус», и Чес машет охранникам. Те в темпе убирают машины, открывают ворота и машут нам на прощание. Считанные минуты спустя мы уже покидаем остров и направляемся к берегу.

– А какого черта я это место не знаю? – спрашивает Чес, пока мы едем по дамбе.

– Без понятия, – отвечаю я. – Я про него от бригады Дуганов услышал. Наверно, это заведение гадрозавров.

Чес так энергично кивает, как будто это имеет хоть какой-то смысл.

– Ага. Да, наверно. Но там безопасно и все такое?

– Брось, не дергайся. Там безопасно.

Следующего этапа я не планировал – это уже не моя задача. Однако определенное любопытство меня все-таки терзает, да и, в конце концов, я все-таки частный сыщик.

– Как ты узнал, куда ехать? – спрашиваю я Чеса.

– Когда?

– Когда вы Дугана угрохали. У вас на мне жучок?

Чес смеется, мотает головой:

– Не-е, Винни. У нас есть парень внутри.

– В семье Дуганов?

Он кивает и снова хихикает.

– Точно так же мы узнали, что он был в том клубе. Получили телефонный звонок от нашего источника, выяснили, куда Дуган направляется, и все дела. Хотя, если бы не этот наш источник… Черт, нам здорово повезло.

Невольная дрожь охватывает меня, а настроение падает еще ниже. Вообще-то я подозревал внутреннее предательство – как еще Талларико мог получить информацию о том, что происходило в самом клубе? – и все же, слыша этому подтверждение, я впадаю в легкое уныние. Не то чтобы это моя компания, но я скорблю о Джеке, мне жаль Норин, мне даже немного жаль Хагстрема и всю семью Дуганов в целом. В бандитской среде я надеялся найти преданность, если не честь. Теперь я знаю, что все иначе.

– А кто там? – спрашиваю я. – Просто чтобы знать, как и что, когда я в следующий раз туда попаду.

Но недорослый парнишка только хитровато мне подмигивает и ухмыляется. Увидев эту довольную ухмылку, я понимаю, что никаких шансов получить от него эту информацию у меня нет.

Впрочем, я и не обязан ее получать. Это задача других.

В трехстах футах от съезда с дамбы я вижу припаркованный на другой стороне дороги черный лимузин, полускрытый сумерками в тени пальмы.

– Что, машина барахлит? – спрашивает Чес.

Я решаю ему не отвечать. Мне больше ни к чему быть застенчивым, пижонистым или любезным. Кусочек угля у меня в груди заставляет меня хранить молчание.

– Винсент, приятель, в чем дело?

Я опять молчу. И с каждой секундой этого молчания становлюсь все холоднее. По-моему, превратиться сейчас в лед – единственный способ умерить боль.

– Почему мы едем к обочине? – Теперь в голосе Чеса появляется нотка отчаяния, и я с удовольствием ее слушаю. – Винсент? Послушай, Винни…

Я резко нажимаю на тормоз и останавливаю машину. Чес лихорадочно озирается, точно черная кошка, брошенная в темную комнату, не понимающая, где она и как туда попала…

Пассажирская дверца открывается. Там Хагстрем.

– Выходи, – говорит он Чесу.

Мелкий раптор с копной волос на голове умоляюще на меня смотрит.

– Винни… что происходит?

Хагстрем не желает повторять дважды. Он хватает Чеса за руку и сбрасывает его на землю. Через ветровое стекло я наблюдаю за тем, как ББ и двое других заталкивают гангстера-недомерка в лимузин и захлопывают за собой дверь.

– Возвращайся туда, – говорит мне Хагстрем. – Позаботься, чтобы тебя увидели.

Процедура мне известна – собственно говоря, я сам ее и придумал. Я киваю Хагстрему и снова направляю машину на дорогу по дамбе. Минут десять я там раскатываю, прежде чем снова направиться к Звездному острову и лагерю Талларико.

Как только я туда попадаю, то первым делом забочусь о том, чтобы найти Эдди.

– Ну как, Винни, славно оттягиваешься? – спрашивает жирный, уже наполовину в отрубе.

– Ясное дело, Эдди, – как всегда радостно отвечаю я. – Чес только что велел мне отвезти его в какой-то клуб на берегу. Надеюсь, с этим все в порядке.

– Чес большой мальчик, – отвечает Эдди. – Он может делать все, что захочет. Но ты здесь не какой-нибудь долбаный шофер. В следующий раз найди Рауля – пусть он этим занимается. Ты мой парень, Винсент. Ты это понял? Ты мой парень.

– Я ваш парень, – повторяю я и принимаю от Эдди слюнявый поцелуй в щеку. Затем Талларико опять утанцовывает в гостиную и присоединяется к торжествам.

Я устроил целое шоу из празднования вместе с другими членами семьи Талларико, сто раз рассказывая и пересказывая историю про убийство Джека Дугана, всякий раз все ярче подчеркивая свою роль в этом деле. Чем дальше, тем убедительнее становилась эта басня, потому что с каждым ее пересказом новый угольный слой окутывал мое сердце, все больше облегчая мое отношение как к прошлому, так и к неизбежной цепочке последующих событий.

12

Похороны. Слишком много раз я уже на эту проклятую церемонию ходил.

Джек лежит в отполированном до блеска дубовом гробу. Подобные вещи всегда казались мне малость идиотичными – все равно минут через тридцать эта древесина станет грязной. Но так всегда полагается на похоронах, особенно с открытыми фобами – накладывается грим, причесываются волосы, маникюрятся ногти. Даже самые неряшливые обормоты – скажем, парень, который неделями не мылся, или баба, позволившая своим волосам разрастись в жуткие и дурно пахнущие заросли куманики, – должны стильно сказать жизни прости-прощай.

Однако Джека оставили в личине, и стало немного больно от того, что он теперь всю вечность пролежит, скованный ремешками, зажимами и фальшивой человеческой шкурой. Пусть даже мне и не кажется, что он когда-либо это заметит. Норин сообщила мне, что бальзамировщика не на шутку озаботило число и размеры пулевых ранений – он заявил, что косметически восстановить нормальную внешность Джека как диноса будет почти невозможно. Тогда сотрудники похоронного бюро просто взяли из платяного шкафа в спальне Джека одну из его запасных личин и натянули ее на его мертвое тело. Причем всего лишь за одну эту небольшую услугу похоронные акулы запросили две тысячи долларов. Очевидно, ты не можешь забрать свои деньги с собой в могилу главным образом потому, что сотрудники похоронного бюро могут запросто захапать их себе.

– Он отлично выглядит, – шепчет мне Гленда, пока мы проходим мимо гроба. Она совершенно права – лицо Джека безмятежно, а щеки румяные и совершенно не впалые. – Совсем как живой.

Но он определенно мертвый. Я там был. И все видел.

Джек был мертв уже через две секунды после того, как ударился об асфальт. По крайней мере, так сказали доктора. А мне не очень охота мучиться от мысли о том, что мой друг страдал, истекая кровью у универсама 7-23, пока мы все суетились вокруг его умирающего тела. Поэтому я предпочитаю принять врачебное резюме на веру и эту тему закрыть.

Через считанные секунды после пистолетных выстрелов и общего хаоса мы оттащили тело Джека в универсам. Хагстрем с впечатляющей скоростью и энергией сорвал со своего босса личину и принялся мощно качать воздух ему в грудь, устраивая Джеку яростный сеанс искусственного дыхания рыло в рыло. Но Джек к тому времени уже давно удалился на какую-то мафиозную версию Великой Скалистой Горы, где легавые берут чеки вместо наличных, а все преступления тщательно организуются.

Довольно долго я там стоял – над моим мертвым другом, пятнадцать лет назад потерянным и пять дней назад обретенным, а теперь потерянным навеки, – когда вдруг понял, что пора бы мне расколоться. Типа того.

Мне потребовалось два часа, чтобы собраться с духом и приступить. Тем временем тело Джека было обработано платным судмедэкспертом семьи Дуганов и передано в помещение для гражданской панихиды. Мы все сидели в пентхаусе, испытывая дикий шок, обращая друг к другу потрясенные лица, пока Хагстрем по-тихому заботился о том, чтобы его карманные сотрудники органов охраны правопорядка осмотрели место преступления и не задали никому лишних вопросов.

Я все еще был захвачен тем моментом, снова и снова проигрывая в уме сцену убийства. Машина, дуло пистолета, быстрая езда. Как я закрываю своим телом двух женщин, что оказались передо мной, Гленду и Норин, – в то же самое время оставляю беззащитным того единственного человека, которого мне в первую голову следовало оберегать. Хотя, конечно, прыгни я назад, а не вперед, где-то на холодной каменной плите мог бы сейчас лежать я.

Но что меня по-настоящему заинтересовало, так это следующий фрагмент: действительно ли Джек встал и выступил из своей инвалидной коляски, прежде чем рухнуть на мостовую? Мне определенно показалось, что секунду-другую ноги его держали. А если все так, что это должно означать? Что он всегда мог ходить или что это был какой-то выплеск сверхсилы на последнем дыхании? Какую пользу можно извлечь из симуляции такого серьезного заболевания, как СМА? Никто вроде бы об этом не упомянул, и мне не казалось, что сейчас самое время поднимать подобные вопросы.

Пока Норин все еще открыто оплакивала своего брата, Хагстрем и ББ уже перешли к делу. Они обсуждали подозреваемых, однако, учитывая все обстоятельства и способ убийства, на ум им пришли только два варианта.

– Либо это был Талларико, либо Рубин.

– А кто такой Рубин? – поинтересовался я. Хагстрем был слишком увлечен обсуждением, чтобы по своему обыкновению велеть мне заткнуться.

– Семья комписов, – ответил он, – Кен Рубин. Кроме этих двоих, мне больше никто в голову не приходит. Чтобы кто-то еще стал эти долбаные… пистолеты вытаскивать. – На слове «пистолеты» губы его скривились от отвращения. – Но у Рубина не было причины это делать. Мы с его семьей не контачим. У них свой рэкет, у нас свой.

– Значит, это Талларико, – подытожил ББ. – Только он один и остался.

– Талларико, – повторил Хагстрем. – Долбаный Эдди Талларико. А к этому времени он уже наверняка как долбаный крот в своем лагере окопался.

Именно тогда я открыл рот и выпалил:

– Я могу туда пробраться.

– Что? Куда?

– В дом Талларико.

Теперь я привлек их внимание. Оба повернулись ко мне как пара отчаянных страховых агентов с горячей перспективой на линии.

– Еще разок?

– Эдди Талларико. Я могу пробраться в его дом. Могу выяснить, кто конкретно это проделал.

ББ на это не купился. Недоверием от него несло как духами, и меня омывал кислый запах его пота.

– И как ты планируешь это провернуть?

– Я знаком с его братом, – признался я и тут же понял, что иду по краю огроменной кастрюли с кипятком. Следовало очень тщательно подбирать слова.

– Фрэнка. Он из Лос-Анджелеса. Это все рапторские дела.

Хагстрем сделал шаг вперед.

– И ты думаешь, это станет твои пропуском? Если действительно убили Джека они – если это их ответственность, – они будут с тройным рвением проверять всех, кто туда приходит. Как ты собираешься с этим справиться?

– Оставь это мне, – сказал я ему. – Я обо всем позабочусь.

– А что потом? – спросил ББ, по-прежнему не особенно убежденный. – Ты выясняешь, кто конкретно выполнил задание и прямо там же его кончаешь?

– Нет, тут ваши владения. Я просто доставляю его к вам.

Они ненадолго собрались вместе, что-то шепча друг другу на ухо и слишком уж часто бросая взгляды в мою сторону. Я принялся разглядывать ковер. Заседание все продолжалось.

Тут Норин вытерла слезы и громко сказала:

– Пусть он это сделает.

Хагстрем и ББ даже ухом не повели – просто продолжили свой разговор. Норин встала, и на сей раз ее голос нес в себе всю весомость голоса ее брата. На мгновение я даже почуял его запах.

– Я сказала – пусть он это сделает.

Не знаю, слышал ли раньше Хагстрем от своей невесты что-то подобное, но это либо круто его напугало, либо страшно восхитило, потому что он невольно отступил на шаг.

– Не думаю, что это удачная мысль.

– Он любил Джека, – сказала Норин и села обратно на диван. – Пусть он это сделает.

Довольно странным образом слова на букву «л» Хагстрему оказалось вполне достаточно.

– Ладно, – сказал он, хлопая в ладоши и затягивая меня в кружок. – Давай все это дело обсудим.

Теперь, на похоронах, Хагстрем и ББ стоят как раз позади меня, дожидаясь своей очереди отдать дань уважения своему покойному боссу и его семье. Я не спрашиваю у них, что сталось с Чесом – если захотят, сами расскажут. Надеюсь, не захотят.

Сбоку от себя я замечаю Одри, ту самую пожилую женщину, с которой Джек проводил столько времени. Сейчас Одри негромко разговаривает по мобильнику. Как обычно, она превосходно одета, очки идеально усажены на кончик ее носа. Одри чертовски похожа на добрую учительницу, которую приглашают в детсад перед началом первого учебного года, чтобы доходчиво объяснить детишкам, как хорошо им будет в школе.

Мы с Глендой двигаемся дальше в очереди, дожидаясь аудиенции с Папашей и Норин, которые принимают соболезнования в двадцати футах оттуда. Маска Папаши совсем обвисает, фальшивая кожа особенно сильно морщится под его скулами. Из-за этого он запросто кажется на десять лет старше. Наверно, так бывает, когда ты слишком потрясен горем, чтобы как следует накладывать утром лицевой клей. Или так просто бывает, когда ты теряешь сына.

Норин носит траур, и все же ее строгое платье плотно обтягивает ее бедра и великолепно подходит к ее человеческой шкуре. Совсем как Джекки Кеннеди-Онассис – горюет, но стильно.

– Она теперь главная? – спрашивает меня Гленда, пока мы продвигаемся вперед.

Я киваю.

– Мне казалось, главным станет Хагстрем, но все в свои руки взяла Норин.

– Имеет смысл, – говорит Гленда. – Ведь это она приказы по дому раздает.

Норин позволила Гленде остаться в одном из жилых помещений пентхауса Джека. Снаружи Гленде может быть небезопасно, рассудила Норин, раз она гадрозавриха, а с прошлой ночи к тому же известная сторонница бригады Дуганов. Таким образом у Гленды оказалась уйма бесплатной еды и столько настоя, сколько она могла заглотить, пока держалась тихо и не производила слишком много шума.

– С тобой славно обходятся, правда?

– Здесь, конечно, не Фонтенбло, – фыркает Гленда, – но тоже не так уж плохо.

– Послушай, здесь чертовски дешевле, чем в Фонтенбло.

– Ну да, и как раз в этом состоит твоя главная мечта насчет отпуска в Майами, – манерно протягивает Гленда. – Специальная мафиозная путевка – на две недели зарыться в высококлассных апартаментах, сожрать там и выпить все, что только сможешь. Да, такое здесь очень популярно.

Папаша едва замечает, когда мы с Глендой произносим ему слова соболезнования. Он сейчас в каком-то другом мире, и я не могу его за это винить. Отчасти мне даже хочется с ним туда прокатиться.

Когда я подхожу к Норин, она протягивает обе руки, чтобы прижать меня к себе. Я тоже крепко ее обнимаю. Норин уже по ту сторону слез – не сомневаюсь, последние два дня были слишком ими полны. Простое и целомудренное соприкосновение наших тел, кажется, теперь вполне ее удовлетворяет. Наконец Норин меня отпускает, и я медленно отступаю назад.

Гленда и Норин проходят через схожий, если не еще более официальный ритуал. Вскоре мы выбираемся из очереди и оказываемся в аудитории, где находим себе места и ждем начала службы.

– Так ты выяснил, что они сделали с Чесом? – спрашивает меня Гленда.

– Прямо сейчас я даже знать не хочу, – объясняю я. – Это не моя проблема.

Гленда пожимает плечами:

– Все-таки это ты его сдал.

– Не моя проблема, – повторяю я, сам едва веря этим словам. – Не хочу в это ввязываться.

– Вот как славно, – смеется Гленда. – Ты забавный парнишка, Рубио.

Служба начинается, и, понятное дело, она полна обычной чепухи, которую я уже сто раз слышал раньше. Священник болтает про то, каким столпом общества был покойник, как его все любили, как он хотел сделать мир лучше и тому подобное. Хотя, очень может быть, все это чистая правда. Если послушать, как о Джеке высказываются его люди, он отдавал серьезные деньги на благотворительность. Правда, он, судя по всему, ставил свою семью и своих друзей превыше всего остального, а потому все не так, как лжет нам священник. С другой стороны, хотел бы я хоть раз сходить на такие похороны, где все выкладывают как есть и принимают смерть за то, что она из себя представляет: за конец жизни, полной изъянов. Когда я в конечном итоге загнусь, я не хочу ни цветов, ни цветистых фраз. Я просто хочу, чтобы кто-то встал над моим телом и объявил: «Винсент Рубио помер, и он от всей души надеется, что вам придется по вкусу бесплатный десерт». А потом пусть бы он швырнул меня в ту дыру, которая подойдет по размеру к моему трупу.

Однако Джек не оставил подобных инструкций, а потому нам всем приходится выслушивать какие-то поэзы, пару-другую мотивчиков, исполненных на арфе, а также сбивчивую речь Хагстрема, который, пусть и доверенное лицо Джека, все-таки не совсем доктор Мартин Лютер Кинг в том, что касается выступлений на публике.

В самой середине службы басовый шепот разносится по толпе, и Гленда тычет меня в бок.

– А вот на это пара хороших яиц требуется, – шепчет она.

В зал входит Эдди Талларико. Он движется как пьяный носорог, медленно, но тихо переваливаясь по проходу, задевая ляжками за деревянные скамьи. С одного бока у него Шерман, а с другого – какой-то незнакомый мне член семьи Талларико. На шарообразную фигуру Эдди наброшено черное пальто – и это несмотря на рекордную жару, которую в этот жаркий августовский день обрушивает на Южную Флориду солнце.

– Да, это круто, – говорю я. – Этот парень совсем спятил. Прийти сюда после того, что он сделал.

Гленда испускает сдавленный смешок.

– Они его на куски порвут.

– Нет, здесь они ничего делать не станут. А снаружи его пара десятков парней дожидается. Это просто шоу.

Служба продолжается как шла, не пропуская ни такта, но никто уже не уделяет никакого внимания священнику. Внимание всех, точно магнит, приковывает к себе Талларико – пятьдесят глаз сверлят ему башку. В какой-то момент Эдди делает жест в адрес Шермана, и тот достает из саквояжа стаканчик мягкого мороженого – точно такого же, какое ел Джек, когда его убили. Талларико надолго присасывается к соломинке, и его хлюпанье на какое-то время заглушает панегирик. Зал наполняется электрическим зарядом, переплетающиеся запахи десяти тонн яростных рептилий буквально забивают воздух.

Как только все заканчивается и священник отпускает нас с миром, Хагстрем с ББ вскакивают со своих сидений и окружают Талларико, а к ним на прицеп тут же садятся десять солдат. Я прячусь за ниспадающим складками платья Гленды – лучше, чтобы меня не видели.

Талларико не уделяет никакого внимания собравшимся по обе стороны от него народным массам. Он обращается напрямую к Хагстрему – как будто их в этом зале только двое.

– Конечно, примите мои соболезнования. Теперь, когда все это дело улажено, быть может, нам удастся поговорить о бизнесе.

Я совершенно убежден, что Хагстрем собирается ответить в манере, которая обеспечит похоронному бюро заказ еще по меньшей мере на десять гробов, но прежде чем он успевает вякнуть хоть слово, Норин выходит вперед и встает прямо перед жирной ряхой Эдди Талларико.

– Если хотите говорить, говорите со мной.

Щеки Эдди покрываются мелкими складочками, пока жирные губы растягиваются в ухмылке.

– С вами?

Хагстрем какое-то время медлит, затем отступает на шаг, позволяя Норин занять ее законное место во главе семьи Дуганов.

– Вот именно, – говорит она. – И если мы собираемся поговорить – а я обещаю вам, Эдди, что в один из ближайших дней мы непременно поговорим, – разговор пойдет на моих условиях.

Норин пристально смотрит на Эдди, и на какой-то момент они оказываются так глубоко сосредоточены друг на друге, что я почти опасаюсь, как бы они сейчас крепко не обнялись и обменялись нежными поцелуями. Эдди первым отводит взгляд, машет рукой, веля своим людям выйти из зала, и сам направляется к двери.

– Вы знаете, где меня найти, – говорит он. – Еще раз примите мои соболезнования. – С этими словами он исчезает за двустворчатой дверью помещения для гражданской панихиды в солнечном дне Майами.

После его ухода все немного психуют, рыча всякую всячину про неуважение, про то, как они порвут его на бефстроганов. В целом почти все это – праздная болтовня, рутинная бравада, исполненная посредственными трагиками. Когда речь идет о высоких чувствах, с Лоуренсом Оливье все эти ребята даже близко не стоят.

А вот главные персоны кажутся совершенно спокойны. Норин и Хагстрем стоят вплотную друг к другу, пока ББ куда-то звонит по мобильнику. Я решаю подойти к этому трио, но не успеваю я сделать и шага, как Норин поднимает палец, и я остаюсь на месте.

Норин буквально светится, даже среди этого мрачного окружения похорон, и такое впечатление мне обеспечивает вовсе не какая-то ее физическая атрибутика. Мне кажется, она унаследовала не только позицию Джека, но и его ум, его ауру, мгновенно впитала тот авторитет, который раньше принадлежал только ему.

И теперь запах манго, по-прежнему сильный после всех этих лет, несет в себе новую черточку. Возможно, я просто раньше никогда этого не замечал. С другой стороны, я был с Норин в достаточно интимных отношениях, чтобы знать каждый дюйм ее тела и каждый нюанс ее запаха, а потому это, скорее всего, недавняя перемена. Теперь Норин самую малость припахивает лимоном – совсем чуть-чуть, но все же достаточно, чтобы напомнить мне о том, что Джек, в той или иной форме, всегда будет здесь.

ББ резко закрывает крышку мобильника и подходит к Норин, шепча что-то ей на ухо. На секунду она кажется шокированной, нос ее морщится, словно она старается удержаться от чиха, но затем все проходит. Она что-то шепчет в ответ, ББ кивает, а потом Норин поворачивается ко мне и манит меня пальцем.

– Мы едем на кладбище? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Норин. – Никакого погребения не будет. Джек и похоронной службы не хотел, но я не могла позволить ему уйти хотя бы без нескольких слов.

– Просто прокатимся, – говорит Хагстрем, вставая и разглаживая складки на брюках. – Хочешь присоединиться?

Я смотрю на Норин. Та кивает.

– Пожалуй, да, – говорю я. – Позвольте мне взять Гленду…

ББ загораживает мне путь.

– Мы прикажем кому-нибудь отвезти ее обратно в апартаменты.

Их обращение со мной неприятно напоминает мне то, как я вчера вечером разговаривал с Чесом. У меня возникает чувство, что поездка в этой машине может не пойти на пользу моему здоровью. Впрочем, я рыбкой нырял в уйму скверных ситуаций, когда интуиция орала мне бежать сломя голову прочь, и всякий раз оказывался целым и невредимым. Если не считать сломанных ног. И швов. И двух вызовов в суд в качестве свидетеля.

– Звучит классно, – говорю я. – Где машина?

Отрубленная голова Чеса лежит в грязи, непоправимо отделенная от остального его тела. Раньше я никогда не видел Чеса без личины, а потому с первого взгляда не совсем понял, кто это такой. Просто еще одна диносская башка, рыло обращено к небу, никакого туловища или даже шеи не просматривается. По всей плоти идут короткие, глубокие порезы, каждый точен и профессионален. Однако я все еще могу почуять запах человеческого пота, пусть даже самый незначительный, и это мне все объясняет.