Текст книги "Последняя дуэль (ЛП)"

Автор книги: Эрик Джагер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Миновав Лизьё с его кафедральным собором и, возможно, остановившись со слугами в этом городе на ночлег, Жан и Маргарита съехали с римского тракта на просёлочную дорогу, ведущую на юго-запад, в сторону аббатства Сен-Пьер-сюр-Див. Где-то в восьми милях от Лизьё, примерно на полпути к Сен-Пьеру, они пересекли реку Ви близ деревеньки Сен-Жюльен-ле-Фокон. Там они свернули на узкую тропу, ведущую на запад вдоль южного берега реки.

Проехав ещё несколько миль, они поднялись на возвышающийся над рекой утёс. Их взору предстали десяток, а то и дюжина выстроившихся в ряд крытых соломой лачуг – жилища местных фермеров и крестьян-арендаторов. Это скромное местечко именовалось Капомесниль. Близ деревушки, чуть дальше по берегу реки, высился ветхий одинокий замок, где жила Николь.

Замок был невелик: на первом этаже располагался главный зал, в глубине – кухня и помещение для слуг, на втором этаже – несколько жилых комнат, в которые можно было попасть по внутренней лестнице. Замок был оснащён добротной башней (донжоном) для обороны, но не было ни малейшего намёка на какие-либо стены или оборонительные сооружения. Замок располагался на открытой местности, никаких укреплений поблизости не наблюдалось. Этого замка больше не существует, его снесли вскоре после Французской революции, но он вряд ли отличался от прочих мелких замков или усадеб, что до сих пор украшают нормандский ландшафт. В этой глухомани уединенно и скромно доживала свои дни Николь в компании нескольких слуг и немногочисленных посетителей. Ближайшим населённым пунктом, не считая этого поселения, была деревня Сен-Креспен, расположенная на противоположном берегу реки, на вершине холма, почти в миле к северу.

КАПОМЕСНИЛЬ

Жан оставил Маргариту в скромном замке своей матери на южном берегу реки Ви, и в январе 1386-го отправился в Париж (данные предоставлены Кассини-де-Тори, Карт-де-Франс, ном.61 (ок. 1759 г.). Личные бумаги Чарльза Стюарта де Ротсея, Департамент специальных коллекций, научная библиотека Чарльза Э. Янга, Калифорнийский университет Лос-Анджелеса).

Маргарита, вероятно, надеялась, что не задержится в Капомесниле, и уже через несколько дней они с Жаном продолжат своё путешествие, вернувшись наконец в замок де Карруж, своё семейное гнездо, которое она покинула почти год назад. Но, возможно, она чувствовала неладное, учитывая то, как Жан нуждался в деньгах по возвращении из Шотландии. Как выяснилось впоследствии, её пребывание в Капомесниле растянется на месяц, а то и больше, и всё это время свекровь она будет видеть гораздо чаще, чем собственного мужа.

Стоило супругам занести ногу за порог, а Жан уже рвался в новое путешествие, несмотря на ужасную погоду и плохое самочувствие. Потратив целое состояние на обернувшуюся крахом зарубежную кампанию, похоронившую его надежды окупить расходы за счёт богатых трофеев (не говоря уже о получении прибыли), он отчаянно нуждался в деньгах. Его доходов едва хватало на бытовые нужды, даже если добавить ренту с земель Маргариты. У него оставались неоплаченные долги за лошадей и снаряжение, приобретённое для военного похода, а выплату жалованья всё ещё задерживали. Поэтому Жан решил отправиться в Париж, чтобы получить причитающуюся ему сумму у королевского военного казначея Жана ле Фламена. В Париже у него ещё оставались влиятельные друзья, которые могли замолвить за него словечко перед королём.

Если бы не разлад с графом Пьером, Карружу было бы достаточно доехать до Аржантана, чтобы получить необходимую сумму. Граф Пьер иной раз даже проявлял излишнюю расточительность, щедрой рукой раздавая подарки придворным фаворитам, особенно это касалось Жака Ле Гри. Но после многочисленных тяжб рыцаря со своим сюзереном у первого было мало шансов разжалобить графа, и даже примирение с его фаворитом не спасало положение. А гордость никогда не позволила бы Карружу обратиться за помощью к Ле Гри, несмотря на богатство сквайра и их недавнее примирение.

Но так или иначе, Карруж планировал остановиться в Аржантане по пути в Париж. Во-первых, это был самый короткий путь из Капомесниля в столицу, а, во-вторых, он должен был доложить графу Пьеру о своём возвращении. Тот прошлой весной соизволил освободить его от регулярной военной службы. От разорившегося и больного Карружа вряд ли было много проку, что в сражениях, что в придворных церемониях, в любом случае, вероятность зимней кампании была ничтожно мала. Но он всё ещё был вассалом графа Пьера и должен был нанести своему сеньору визит вежливости.

Возможно, Карружа влекло в Аржантан нечто большее, чем элементарный долг чести. Может быть, он хотел проверить графский двор на лояльность к своей персоне. А может, желал похвастаться перед другими придворными своим новоприобретённым рыцарством или удивить, а то и посрамить тех, кто считал, что он уже не вернётся из этого рискованного похода. Он знал, что кое-кому была выгодна его смерть. У Жана всё ещё не было наследника, и посему большая часть его имущества должна было перейти к графу Пьеру, а тот мог раздать полученное другим вассалам.

Карруж также знал, что в Аржантане он может столкнуться с Жаком Ле Гри, который предпочёл войне с шотландцами заботу о собственных интересах, предусмотрительно оставшись дома. В прошлом году, во время их примирения в доме Жака Креспена, не слишком ли долго после дружеских объятий Ле Гри сверлил похотливым взглядом пышущую молодостью и красотой супругу Жана? Всё может быть. Однако бо́льшую часть года Маргарита провела далеко отсюда, в замке своего отца. А сейчас, хоть до Аржантана было рукой подать, она находилась в безопасности под неусыпным оком госпожи Николь.

Тем не менее, поместье Жана – не единственная ценность, которую может возжелать этот пройдоха Ле Гри. Перед отъездом по делам, которые должны были на несколько дней разлучить его с женой, Жан отозвал в сторону служанку Маргариты и велел ей ни на шаг не отходить от своей госпожи ни днём, ни ночью. Дополнительная предосторожность в делах такого рода никогда не будет лишней.

Жан де Карруж выехал в Аржантан в первую неделю января 1386 года. Первый отрезок пути, примерно в двадцать пять миль, занял у него по меньшей мере полдня (зима, как-никак) – по дороге на восток вдоль южного берега реки Ви, мимо Сен-Жюльен-ле-Фокона. Возле Ливаро он повернул на юг и выехал на старый римский тракт, ведущий к гряде высоких холмов, откуда открывался прекрасный вид на долину реки Див и бескрайнюю равнину Фалез. Большая часть раскинувшихся перед ним земель принадлежала графу Пьеру.

Спустившись, Карруж пересёк Див неподалёку от Труна и направился вверх по реке. Проехав несколько миль, он долго пробирался через лес Гран-Гуфферн под мрачной сенью вековых сосен. Но вот деревья расступились, и его взору предстали башни Аржантана, возвышающиеся вдали на каменистом холме.

Аржантан был древней крепостью, некогда принадлежавшей англичанам, именно здесь король Генрих II вскоре после Рождества 1170 года получил известие о том, что четверо его рыцарей тайно пересекли Ла-Манш и убили Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского. В 1380-х город был окружён мощной каменной стеной с шестнадцатью круглыми башнями внушительных размеров.

Карруж подъехал к хорошо охраняемым городским воротам, где в нём опознали одного из людей графа Пьера и пропустили. Он направился прямиком во дворец, величественный четырёхэтажный замок с тремя гигантскими башнями, перестроенными графом Пьером в 1372 году, когда он вступил во владение городом. Там утомлённый дорогой рыцарь спешился и, оставив лошадь конюху, прошёл внутрь.

После многочасовой скачки по разбитым зимним дорогам Жан де Карруж представлял собой довольно печальное зрелище, поэтому, прежде чем явиться ко двору, он, вероятно, сбросил забрызганный грязью плащ и омыл руки и лицо в тазике с водой, любезно поднесённом одним из дворцовых слуг. После чего поднялся в Большой зал, где граф Пьер держал свой двор, и отобедал в компании друзей и придворных.

Появление Жана застало двор врасплох. К этому времени в Аржантан уже просочились кое-какие новости о злополучной шотландской кампании, включая имена погибших от рук неприятеля и от болезней дворян, а также несчастных выживших, потерявших на этой войне не только состояние, но и здоровье. Граф Пьер, не получавший до сего дня ни единой весточки о Карруже, вероятно, начал подумывать, что неугомонный вассал пал на поле брани и больше его не побеспокоит. Возможно, кое-кто из людей графа уже мысленно делил земли рыцаря. Поэтому, когда Карруж, измученный лихорадкой, валящийся с ног от усталости, но вполне себе живой внезапно заявился в Большой зал, граф Пьер и многие его приспешники были немало удивлены, а то и расстроены, увидев его.

О том, что произошло в тот день при дворе, мы можем только догадываться. Достоверно известно лишь, что во время остановки в Аржантане Жан де Карруж «встретился с Жаком Ле Гри и многими другими людьми из свиты графа Алансонского, которым он поведал о своих планах посетить Париж». Сообщив придворным о своих намерениях, он мог так же упомянуть, что его супруга остановилась неподалёку, в Капомесниле, имении его матери. Даже если бы он скрыл сей факт, придворным не составило бы труда узнать об этом из других источников.

ГРАФСКИЙ ДВОРЕЦ

Граф Пьер Алансонский держал двор в Аржантане, своём величественном дворце. Здесь в январе 1386 Жан де Карруж вновь встретился с Жаком Ле Гри. Архивные фото, коллекция. М.А.Р.(с), CMN, Париж.

Встреча Карружа с Ле Гри могла начаться вполне дружелюбно. В конце концов, чуть больше года назад они публично прекратили свои распри и, по-видимому, заключили мир. Но Жан де Карруж был человеком грубым и неуживчивым, да к тому же подверженным вспышкам ревности. Он только что вернулся из заграничного похода, в котором провёл полгода, рискуя жизнью ради Франции, и не получил ничего взамен. А в нескольких милях от Аржантана дорога на Париж пролегала близ Ону-ле-Фокона, что, вероятно, вновь разбередило его раны.

Именно это обстоятельство, видимо, стало последней каплей, переполнившей чашу терпения рыцаря, заставив выместить злость на самом удобном для этого человеке – придворном фаворите, который, якобы, давно замышлял против него недоброе. Встретив Ле Гри во дворце, Карруж, вероятно, осыпал его насмешками за то, что тот просиживал дома в тепле и уюте в то время, пока он воевал, рискуя головой, как настоящий мужчина. Возможно, Жан похвастался, что покинул Францию простым сквайром, а вернулся рыцарем, совершив уйму ратных подвигов. Кто знает, может, он даже намекнул, что Ле Гри тоже не мешало бы повысить свой статус, оторвав задницу от тёплого местечка при графском дворе. Всего лишь несколько неосторожных слов, брошенных в адрес сквайра и услышанных другими придворными, могли легко раздуть затухшее было пламя вражды.

Что бы ни случилось в тот день между рыцарем и сквайром, вероятно, эта встреча что-то всколыхнула в Жаке Ле Гри, потому что после того как рыцарь сообщил о своих планах посетить Париж, раскланялся и покинул Аржантанский двор, продолжив своё путешествие, Ле Гри тайно вызвал одного из своих клевретов по имени Адам Лувель.

Лувель был сквайром, по слухам, исполнявшим при Жаке Ле Гри роль сводника, знакомя его с охочими до амурных приключений дамочками. Очевидно, Лувель неплохо знал Карружа, поскольку служил под его началом во время Котантенской кампании 1379-1380-ых. Лувель владел домом в небольшом поселении у Капомесниля, буквально в двух шагах от замка, где жила Маргарита со своей свекровью. Едва рыцарь выехал из Аржантана в сторону Парижа, Адам Лувель стрелой поскакал в противоположном направлении, к Капомеснилю, чтобы по приказу своего господина следить за Маргаритой и докладывать о каждом её шаге.

Чем был обусловлен такой повышенный интерес Жака Ле Гри к Маргарите, непонятно. Позже Жан де Карруж утверждал, что сквайр просто возжелал юную красивую наследницу и «стал вынашивать планы, как бы охмурить и соблазнить её», именно так он, якобы, до этого поступал со многими другими женщинами. Один хронист утверждает, что «через греховные мысли дьявол овладел плотью Жака Ле Гри, сосредоточив все его помыслы на жене Жана де Карружа, которая, как известно, жила практически одна в окружении немногочисленной прислуги».

Вероятно, Ле Гри был из числа придворных, рассчитывавших извлечь выгоду в случае гибели Карружа в Шотландии. К тому времени Ле Гри уже овдовел и, возможно, после встречи с молодой красивой женой Жана возжелал большего, чем просто земли и замки Карружа. Не исключено, что, завладев землями, не доставшимися Маргарите в приданое, он теперь желал заполучить и их несостоявшуюся хозяйку.

А возможно, совершить подобную дерзость его побудило не столько желание заполучить Маргариту, сколько жажда отомстить её мужу. Хотя оба публично зарыли топор войны, сквайр не забыл, а может, в душе и не простил рыцарю попытки отобрать у него Ону-ле-Фокон, тяжбы с графом Пьером, в которые был впутан и фаворит, а также семена зависти и злобы, щедрой рукой разбросанные Карружем при дворе. Если Жан во время своего последнего визита в Аржантан бросил несколько пренебрежительных фраз в лицо сквайру, то Ле Гри, сытый по горло оскорблениями рыцаря, мог задуматься об ответном ударе, чтобы в отместку сделать тому ещё больнее.

Длительная отлучка рыцаря, его жена, живущая буквально по соседству: возможно, благодаря этим обстоятельствам в голове сквайра выстроился хитроумный план. Если бы он умудрился тайно затащить в постель жену рыцаря, это была бы великолепная месть, не говоря уже о полученных удовольствиях. Предположив, что Маргарита – ветреная особа, Ле Гри, вероятно, планировал без труда её соблазнить. План, как бы плох он ни был, в реальности обернулся настоящей трагедией. Итак, имея мотив и желание отомстить рыцарю, а также шанс соблазнить его жену, сквайр ждал лишь подходящего момента.

И вскоре этот шанс предоставился. В третью неделю января, примерно две недели спустя после отъезда рыцаря в Париж, госпожу Николь внезапно вызвали в Сен-Пьер-сюр-Див, аббатство, находящееся в шести милях от её замка. Фалезский виконт вызвал вдову к судебному приставу Кана Гийому де Мовине, свидетельствовать по некому делу. Ей надлежало явиться туда 18 января 1386 года. Поездка до Сен-Пьера и судебные дела должны были занять у госпожи Николь минимум полдня.

Когда пришёл вызов, Адам Лувель, наблюдавший за замком из своего дома в соседней деревушке и докладывавший своему хозяину обо всём, что касается Маргариты, немедленно сообщил Жаку Ле Гри, что через несколько дней госпожи Николь не будет в Капомесниле.

Рано утром в четверг, 18 января, Николь покинула Капомесниль. Хотя путь до Сен-Пьера и обратно составлял всего двенадцать миль, она отправилась туда в сопровождении свиты, включавшей почти всех домашних слуг. По непонятным причинам вдова взяла с собой даже служанку, тщательно проинструктированную рыцарем не спускать с жены глаз ни днём, ни ночью. Таким образом, Маргарите предстояло провести бо́льшую часть дня почти в полном одиночестве. По слухам, в замке осталась лишь одна служанка, но она явно предпочитала держаться от молодой госпожи подальше.

Едва Николь покинула Капомесниль, в четверг, с утра пораньше, Маргарита услышала громкий стук в парадную дверь. Греясь у камина наверху, она гадала, кто бы это мог быть.

Когда стук повторился, Маргарита, набросив поверх платья меховую накидку, спустилась посмотреть, кто это заявился в такую рань. Войдя в Большой зал, она осторожно приоткрыла ставенку на маленьком зарешеченном окошке в толстой дубовой двери.

Она была немало удивлена, когда в окошечке появилось мужское лицо, сверлящее её взглядом. Маргарита тут же узнала его обладателя, это был Адам Лувель.

Когда она спросила о цели его визита, Адам ответил, что пришёл просить о некоем одолжении.

– Каком одолжении? – поинтересовалась Маргарита.

– Здесь очень холодно, мадам, – ответил Адам. – Можно мне войти и рассказать обо всём подробнее?

Маргарита знала Адама, ведь он жил по соседству и сопровождал её мужа в военном походе. Скорее раздражённая, чем напуганная незваным гостем, Маргарита согласилась. Сдвинув тяжёлый засов, она отворила дверь и впустила визитёра. Женщина сразу же прикрыла дверь, чтобы не напустить в дом холод, и не заперла её.

Стоя в дверях, Адам осмотрелся, словно в поисках камина, но Маргарита и не думала приглашать его в дом, поэтому он начал объясняться прямо на пороге.

Он сказал, что пришёл по поводу невыплаченного долга в сотню золотых франков, занятых у сира Жана. Ему-де известно, что срок выплаты безнадёжно упущен, но он всё же осмелился попросить об отсрочке. Не будет ли мадам Маргарита столь любезна походатайствовать за него перед сиром Жаном?

Маргарита понятия не имела ни о долге, ни о прочих финансовых делах своего мужа и была крайне озадачена тем, что Адам приехал обсудить с ней это именно сейчас, когда её супруг находится в отлучке.

Но прежде чем она успела ответить, Адам резко сменил тему разговора.

– Между прочим, – сообщил Адам, – Жак Ле Гри передаёт вам привет и выражает своё почтение. – Сквайр, – продолжал Адам, – страстно влюблён и готов на что угодно, лишь бы увидеться с вами.

Встревоженная столь неожиданным поворотом Маргарита заявила, что не желает ни видеть Жака Ле Гри, ни даже слышать о нём, и как бы ни был предан Адам своему господину, роль сводника ему не к лицу. Было видно, что подобные разговоры ей неприятны.

В этот момент незапертая входная дверь резко распахнулась, впустив в комнату порыв ледяного ветра. Маргарита испуганно обернулась и увидела самого Ле Гри.

Войдя в зал, сквайр бросил на скамью забрызганный грязью плащ, открыв висевший на поясе кинжал, подошёл к испуганной даме. Увидев страх в глазах Маргариты, он остановился и лучезарно улыбнулся.

– Мадам, – произнёс он, – мой слуга сказал правду, я люблю вас больше жизни и готов пойти на всё, чтобы заслужить вашу любовь! Всё, чем я владею, отныне ваше.

Маргарита опешила, услышав подобные признания из уст самого сквайра. Но, быстро собравшись с мыслями, ответила Жаку, что он забывается, и ему не следует говорить с ней в таком тоне.

Когда Маргарита заявила, что не намерена выслушивать подобные сальности, аргументы сквайра приобрели физический характер. Ле Гри, будучи довольно рослым и сильным мужчиной, резко шагнул вперёд и схватил Маргариту за запястье, приказывая сесть рядом с ним на скамью. Когда Маргарита отказалась повиноваться, он принудил её сделать это, стиснув руку железной хваткой.

Неохотно сев рядом со сквайром, Маргарита почувствовала его жаркое дыхание у себя на щеке. Теперь она со страхом слушала сбивчивый рассказ сквайра о том, что ему известно о денежных затруднениях её мужа. Многозначительно улыбнувшись, да так, что Маргариту едва не вывернуло от отвращения, он пообещал щедро вознаградить её и помочь восстановить пошатнувшееся положение Карружей, если она станет более податливой.

Столь откровенный торг, с предложением денег за оказание интимных услуг, по слухам, был для сквайра стандартным способом охмурения. Только с Маргаритой он не сработал.

Хотя она была обездвижена и напугана до полусмерти, у неё достало смелости бросить в лицо сквайру, что не нуждается в его деньгах и никогда ему не подчинится. Произнеся это, она принялась отчаянно вырываться из его цепких объятий.

Видя, что у него нет ни малейшего шанса уломать Маргариту, сквайр оставил всякие попытки уговорить её. Улыбка на его лице сменилась звериным оскалом.

–Ты пойдёшь со мной наверх, и плевать, хочешь ты того или нет, – пригрозил он. Сквайр кивнул в сторону Лувеля, и тот подошёл к двери, чтобы задвинуть засов.

Теперь Маргарита поняла преступные намерения гостей и принялась звать на помощь.

– Haro! Aidez-moi! Haro! (Аро! Помогите! Аро!){7}

Но никто не услышал криков Маргариты. По крайней мере, никто не пришёл ей на помощь. Николь забрала всех слуг с собой в Сен-Пьер-сюр-Див. А за толстыми каменными стенами и запертыми дверьми вопли Маргариты вряд ли были услышаны в соседней деревушке, где замёрзшие селяне забились в свои лачуги, поближе к очагу.

Не обращая внимания на крики жертвы, словно зная, что никто не придёт к ней на помощь, двое мужчин потащили Маргариту к лестнице. В отчаянии она ухватилась за тяжёлую придверную скамью, пытаясь удержаться на месте. Но мужчины оторвали её от скамьи и, заломив ей руки, потащили прочь.

Когда они волокли её к лестнице, Маргарите удалось вырваться, и она рухнула на каменный пол. В отчаянии она громко поклялась, что расскажет мужу о совершённом насилии, и он со своими друзьями отомстит за неё.

Не обращая внимания на столь грозное предупреждение, Ле Гри яростно схватил её за руки и рывком поставил на ноги, а Лувель сзади обхватил Маргариту за талию. Вдвоём они вынудили её подняться по каменным ступеням, в то время как она не прекращала кричать и вырываться.

Когда им наконец удалось втащить Маргариту наверх, Лувель помог хозяину втолкнуть её в ближайшую комнату и закрыл за ними дверь, оставив сквайра наедине с Маргаритой.

Ле Гри нагнулся, чтобы расшнуровать башмаки, а Маргарита, мгновенно воспользовавшись этим, вырвалась и, подбежав к окну, отчаянно попыталась открыть его и позвать на помощь. Сквайр вскочил и бросился к ней.

Отпрыгнув от окна, Маргарита кинулась к двери в противоположном конце комнаты, пытаясь скрыться за ней.

Но Ле Гри в несколько скачков пересёк комнату и, перепрыгнув через кровать, перекрыл Маргарите путь к отступлению.

Ле Гри сгрёб Маргариту в охапку и грубо швырнул на кровать. Сдавив ей горло одной лапищей, другой – он расшнуровал башмаки и стянул штаны. Маргарита отчаянно брыкалась и пиналась, но сквайр так плотно сжимал её шею, что свет померк у неё в глазах, и ей показалось, он вот-вот сломает ей позвонки.

Склонившись над кроватью, Ле Гри сорвал с Маргариты накидку и задрал ей юбки. Но едва он разжал пальцы на шее женщины и навалился на неё, она принялась так усиленно извиваться, что справиться с ней одному было уже невозможно.

Крича и ругаясь, что не видал ещё такой строптивой бабы, Ле Гри громко позвал своего сообщника:

– Лувель!

Дверь распахнулась ,и в комнату вбежал Лувель.

Схватив Маргариту за руки и за ноги, они бросили её на кровать лицом вниз. Маргарита, измученная неравной схваткой, чувствовала, что её покидают силы. С помощью каких-то верёвок или разорванной на полоски ткани, которые они не то нашли в комнате, не то предусмотрительно принесли с собой, мужчины связали непокорную жертву.

Но даже привязанная к кровати, Маргарита продолжала кричать и звать на помощь. И тогда, чтобы заставить её замолчать, сквайр сорвал с головы свою кожаную шапку и затолкал ей в рот.

Связанная и с кляпом во рту, Маргарита едва могла сделать вдох. Измученная длительной неравной борьбой, почти лишённая воздуха, она чувствовала, что силы уже на исходе, ей казалось, что ещё чуть-чуть, и она задохнётся.

СЦЕНА ИЗНАСИЛОВАНИЯ

Мужчина крепко держит женщину, обнажённый меч у него на поясе прозрачно намекает на то, что будет дальше. Романтика Роз, миниатюра. Бодлеанская библиотека, Оксфордский университет, МС. Дус 195, фол. с61.

Лувель встал рядом на страже, Маргарита сопротивлялась, как могла, несмотря на путы и кляп во рту, сквайр же совершал над ней грязное насилие, «удовлетворяя свою похоть против её воли».

Когда всё закончилось, Ле Гри приказал слуге освободить Маргариту. Лувель, всё это время находящийся в комнате, подошёл к кровати, чтобы развязать её, осторожно ослабляя веревки или полоски ткани, выполнявшие роль пут.

Освобождённая Маргарита так и осталась лежать на кровати, сотрясаясь в рыданиях и прижимая к телу разорванное платье.

Застегнув ремень и зашнуровав обувь, Ле Гри потянулся к кровати, чтобы забрать шапку, всё ещё тёплую и влажную от слюны Маргариты.

Сквайр расправил шапку и хлопнул ею по бедру, сверху вниз глядя на жертву.

– Мадам, если вы проболтаетесь о случившемся, то будете навеки обесчещены. Если об этом проведает ваш муж, то, скорее всего, убьёт вас. Храните молчание, и я тоже обещаю молчать.

Маргарита не отвечала, потупив взор.

– Я буду молчать, – наконец, после длительной паузы промолвила она срывающимся голосом.

Сквайр с облегчением выдохнул.

Маргарита гордо подняла голову и зло сверкнула глазами в сторону сквайра.

– Но не надейтесь, долго это не продлится, – презрительно добавила она.

Сквайр сердито посмотрел на неё сверху вниз.

– Шутки в сторону, Маргарита. Вы здесь одна, а у меня куча свидетелей, которые могут поклясться, что сегодня я был в другом месте. Можете быть уверены, я не оставил следов.

Сквайр достал из-за пояса небольшой кожаный кошель, тот мягко звякнул в его ладони.

– Вот, – произнёс он, швыряя кошель на постель рядом с Маргаритой.

Маргарита потрясенно смотрела на него сквозь слёзы.

– Мне не нужны ваши деньги! – выкрикнула она. – Я требую справедливости, и я её добьюсь! – Схватив кошель, она запустила им в сквайра. Звякнув, кошелёк приземлился на полу у ног насильника.

Ле Гри ничего не ответил. Подняв кошель, он сунул его за пояс и принялся натягивать перчатки.

– Может, влепить ей пощёчину для острастки, сир? – подал голос Лувель.

Внезапно Ле Гри резко развернулся и изо всех сил хлестнул сообщника по лицу кожаной перчаткой. Ошарашенный Лувель так и застыл на месте с открытым ртом, схватившись за кровоточащую щёку.

– Убери свои грязные лапы от дамы, – прорычал Ле Гри.

Произнеся эти слова, он вышел и скрылся за дверью. Лувель, стараясь не встретиться с Маргаритой взглядом, выскользнул из комнаты вслед за хозяином.

Маргарита слышала, как их шаги гулким эхом разносятся по коридорам опустевшего замка, затем скрипнула распахнутая дверь и с грохотом закрылась. У Маргариты, измученной и подавленной выпавшими на её долю испытаниями, не осталось сил даже подняться с постели. Она лишь слышала, как хрустит гравий под сапогами чужаков внизу, во внутреннем дворе. Шаги постепенно стихли, и она вновь осталась одна в объятиях тишины.

В наши дни люди мыслят стереотипами о мрачном Средневековье, где насилие было едва ли не нормой жизни и даже за преступление не считалось. Это так, порой средневековые жертвы изнасилования были вынуждены вступать в брак со своими насильниками, спасая себя от бесчестья, а их – от смерти. А семейное насилие и вовсе не считалось чем-то противозаконным, ведь никто не избавлял жён от исполнения супружеских обязанностей, и двенадцатилетним девушкам, выданным замуж за мужчин в несколько раз старше себя, следовало быть готовыми к тому, что мужья востребуют с них этот должок. В военное время многие женщины подвергались насилию, как, например, французские дворянки во время Жакерии – массового восстания в конце 1350-ых годов, или пленные бретонские монахини, изнасилованные английскими солдатами в 1380 году.

Однако средневековый свод законов и сохранившиеся протоколы судебных процессов показывают, что изнасилование считалось тяжким преступлением и каралось смертной казнью. Французский закон, распространяющийся и на Нормандию, обычно следовал римской практике, трактуя изнасилование, как насильственное половое сношение с лицами, не связанными брачными узами, караемое смертью{8}. Филипп де Бомануар, французский юрист XIII века, утверждает, что за изнасилование полагалось такое же наказание, как за убийство или измену, а именно: «волочение с последующим повешением». И даже в военное время полководцам частенько приходилось сдерживать пыл своих вояк, как это было с английскими солдатами, захватившими Кан в 1346 году. Им под страхом смертной казни были запрещены посягательства на честь любой горожанки, хотя многие военные этот приказ попросту проигнорировали.

Отношение общества к изнасилованию сильно разнилось. Придворные поэты прославляли рыцарей, как защитников дамской чести, а феодальная аристократия рассматривала изнасилование, как «самое страшное преступление». В то же время, во многих поэмах и сказках рыцари волею судеб лишают девственности низкородных девиц, попавшихся им на пути. Якобы сам король Эдуард III в 1342 году изнасиловал графиню Солсбери (история довольно сомнительная, но имевшая в ту пору широкое хождение). Мало кто из средневековых дам осмеливался высказаться против мнения, что женщинам даже нравится, когда их берут силой. Кристина де Пизан в своей книге «Город дам» (1405 г.) писала, что «изнасилование не доставляет женщинам ни малейшего удовольствия. В действительности, изнасилование – величайшее горе для них».

Преследование и наказание за изнасилование зачастую зависели от социального статуса жертвы и её политического веса. Во Франции женщин, осуждённых за менее тяжкие преступления, вроде кражи, зачастую приговаривали к смертной казни, тогда как обвинённые в изнасиловании мужчины отделывались лишь штрафом – компенсацией, которая выплачивалась даже не самой женщине, а её отцу или мужу. Потому что изнасилование считалось не столько сексуальным насилием над женщиной, сколько имущественным преступлением в отношении мужчины – её опекуна. Судебные документы тех времён показывают, что священнослужители, занимавшие церковные должности, неизмеримо чаще обвинялись в подобных преступлениях и зачастую избегали серьёзного наказания, заявляя о «привилегиях духовенства», которые давали им право быть судимыми не светским, а церковным судом.

Обстоятельства преступления, в том числе и отсутствие каких-либо свидетелей, зачастую затрудняли доказательства факта изнасилования в суде. И во Франции жертва женского пола, независимо от её социального статуса, не могла выдвинуть подобные обвинения без поручительства мужа, отца или опекуна мужского пола. Многие жертвы изнасилования отступали перед угрозами насильников навлечь бесчестье и позор на их семьи, предпочитая промолчать и не предавать преступление огласке. Поэтому, если в теории изнасилование и считалось тяжким преступлением, предусматривающим суровое наказание, то на практике оно часто оставалось безнаказанным, не преследовалось по закону и даже не предавалось огласке.

Сразу же после жестокого нападения Маргарита осталась один на один со своей болью и позором: « в тот день, когда с ней случилось сие несчастье, мадам Карруж пребывала в замке в полубессознательном состоянии, не зная, как заглушить своё горе». В те жуткие часы одиночества, должно быть, в голове Маргариты эхом отзывались слова сквайра, призывающие её хранить молчание. Скоро вернётся её свекровь вместе со слугами. Как же ей поступить?

Ле Гри угрожал Маргарите самым страшным позором для женщины её положения. Среди знати на первом месте была честь, хуже смерти считалось только бесчестие. Особо ценилась женская честь – репутация верной, целомудренной жены. Угрозы Ле Гри особо уязвили Маргариту, ведь измена её отца французскому королю нанесла тяжёлый удар по доброму имени Тибувилей. Возможно, угрожая, сквайр и рассчитывал на то, что её смутит это пятно на репутации семьи. Не исключено даже, что, намечая себе жертву, Ле Гри думал, будто забота о чести семьи гарантированно заставит Маргариту промолчать из боязни запятнать её снова.