Текст книги "Эмиль и трое близнецов"

Автор книги: Эрих Кестнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Ребята не знали, что и подумать.

– Как тебя зовут? – спросила Пони.

– Ганс Шмаух.

– Не имею представления, – сказал Густав. – Никаких Шмаухов я не знаю.

– Ты и моего отца знаешь.

И Эмиль его знает.

– Час от часу не легче, – сказал Эмиль.

Густав не вытерпел, подлетел к загадочному мальчишке, схватил его за шиворот и крикнул:

– Ну-ка выкладывай все начистоту, а то я тебя так долго буду кунать в воду, что ты никогда уже не станешь официантом.

Ганс Шмаух рассмеялся:

– Я был прежде лифтером в Берлине в гостинице "Крейд" на площади Ноллендорф. Пароль "Эмиль"!

Тут началось нечто невообразимое. Они плясали, как обезумевшие индейцы, вокруг Ганса Шмауха, а брызги соленой воды разлетались фонтаном. И они так трясли Гансу руку, что чуть ее не оторвали.

– Нет, подумать только, вот так встреча! Здорово! – воскликнул Эмиль. Твой отец был тогда так добр ко мне! Помнишь, как мы с Густавом ночевали у вас в дежурке?

– Еще бы! – подтвердил Ганс. – Это была мировая история, верно? Я буду помнить ее всю жизнь, даже если стану владельцем гостиницы. Кстати, мы сможем вместе покататься на паруснике, когда у меня будет время. Мой дядя живет здесь, в Корлсбюттеле. У него большой торговый пароход.

– Разве торговый пароход – парусник? – спросил Вторник.

– Да нет, конечно, – сказал Ганс. – Но, кроме того, у дяди есть прекрасная парусная лодка. И сам он мировой дядька!

Ребята вместе выбежали на берег и познакомили Шмауха с бабушкой. Она порадовалась вместе с ними. Но только после того, как все сухо-насухо вытерлись.

Густав, весело поглядывая на Ганса и энергично растирая себя полотенцем, сказал:

– Одну вещь я все же не в силах понять.

– Что именно? – спросил Ганс Шмаух, поднимая глаза на здоровяка Густава.

Густав недоумевающе покачал головой и сказал:

– Не понимаю, как мне тогда удалось влезть в твой костюм.

Глава шестая

ГУСТАВ И ФИЗИКА

Вереницей бежали счастливые дни. И солнце пекло, словно оно глядело на море сквозь лупу. Профессор и его гости стали сперва красные, как раки, а потом черные, как мулаты. Только Пони-Шапочка все оставалась красной и шелушилась, как луковица. Бабушка мазала ей спину вазелином, ореховым маслом, ланолином и еще каким-то специальным кремом для загара. Ничего не помогало.

Рано утром, когда бабушка будила Пони, приговаривая: "Вставай, графиня. Солнышко уже светит!" – Пони чуть не плакала от досады. "Почему все нет дождя?" – спрашивала она.

Но мальчишки были в восторге от хорошей погоды. Почти весь день они проводили в воде или на пляже. Либо ходили в гавань и любовались яхтой капитана Шмауха "Кунигунда IV". Они радовались, что скоро у их друга будет выходной день и они все вместе выйдут в море.

Иногда Густав уезжал на своей мотоциклетке в лес, а кто-нибудь из ребят садился к нему на багажник. Он ездил взад-вперед столько раз, сколько нужно, чтобы перевезти всех.

Однажды даже бабушка поехала с ним до домика лесника. Слезая, она сказала:

– Феноменально! Я упустила свое призвание. Мне надо было стать вовсе не бабушкой, а мотогонщицей.

Они писали домой письма. И получали письма. Время от времени советник юстиции всех фотографировал, а когда снимки были готовы, они посылали их своим родителям.

В лес они ходили и пешком, причем всякий раз приносили огромные букеты полевых цветов. Эмиль знал почти все растения, называл их ребятам и очень интересно про них рассказывал. Как-то раз, случайно это услышав, советник юстиции тут же поехал в Росток и купил в книжном магазине учебник по ботанике и атлас растений.

Но именно с этого дня интерес к цветам, травам и кустам почему-то у всех пропал. У всех, кроме Эмиля.

– Сидеть над учебником летом – нет уж, приветик! – заявил Густав.

Однажды бабушка получила письмо из Нойштадта. Длинное письмо. Она перечла его дважды, потом сунула в сумочку и сказала про себя: "Вон оно что. Вон оно что".

Но Эмилю она ничего не сказала. Во всяком случае, пока.

Они сидели на террасе и обедали, когда советник объявил:

– Если присутствующие не возражают, я предлагаю пойти всем сегодня вечером в гостиницу посмотреть эстрадное представление.

Мальчишки так разволновались при этом сообщении, что даже сладкое им уже не полезло в горло, хотя на сладкое было винное желе – коронное блюдо. Клотильды.

Но все же они кое-как управились со сладким и бегом помчались в гостиницу. Пока они, стоя перед гостиницей, решали, кому из них войти и поговорить с Гансом, появилась Пони-Шапочка.

– А ты как сюда попала? – спросил Густав.

– На своих двоих! – объяснила Пони. – Я хочу заказать на вечер столик. Может, у вас есть возражения?

Возражений ни у кого не оказалось.

Пони пошла в ресторан и нашла там Ганса Шмауха. Он как раз нес целую гору тарелок, ловко ею балансируя, хотя паркет был натерт.

– Минуточку, Пони. Я сейчас.

Она подождала.

Он тут же вернулся и спросил:

– Чем могу служить?

– Я хотела бы заказать столик на вечер.

– На сколько человек?

– Подожди, надо подсчитать. Советник, его жена, бабушка, я, Клотильда и трое мальчишек – всего...

– Восемь человек, – подхватил Ганс. – Будет сделано. Постараюсь поближе к сцене. Может, мой дядя-капитан тоже сегодня придет. Вам надо с ним познакомиться.

Пони подала Гансу Шмауху руку и сказала:

– Значит, столик на девять человек.

Он поклонился.

После ужина все, кто жил в вилле "Морская", оделись понаряднее и торжественно двинулись к гостинице. Столик, который им оставил Ганс Шмаух, стоял в первом ряду, перед самой сценой. Советник заказал для взрослых вино, а для детей – апельсиновый сок.

Представление еще не началось, оркестр играл популярную музыку, а зал быстро заполнялся курортниками. Вскоре уже все столики оказались занятыми.

Советник юстиции похлопал Густава по плечу:

– С каких это пор ты стал таким прилежным, что даже на эстрадный концерт идешь с книгой?

Густав покраснел.

– Это английский словарь, – объяснил он.

– Ты что, собираешься зубрить слова?

Густав покачал головой:

– Во время каникул? За кого вы меня принимаете!

Пони рассмеялась:

– Наверное, он хочет поговорить с близнецами-акробатами.

– Ну да, – сказал Густав. – А их фамилия Байрон. Значит, они англичане. Если я не пойму, что они мне скажут, я посмотрю в словарь.

– Интересно послушать ваш разговор, – сказала бабушка.

На ней было платье из светлой тафты, и выглядела она очень торжественно.

Тут в зал вошел большой, плотный человек в морской фуражке и синем костюме. Он остановился в дверях и огляделся. К нему тут же подскочил Ганс, шепнул что-то и подвел его к столу Хаберландов:

– Разрешите вам представить моего дядю – капитан Шмаух.

И Ганс убежал.

Дети встали. Советник тоже. Он поздоровался с капитаном и попросил его сесть за их столик.

Капитан подал всем руку, а потом взмолился:

– Давайте не так торжественно, а то я не выдержу.

Тогда все снова сели. Капитан заказал себе грог с ромом и сказал:

– Столько детворы за столом – вот это по мне! Расскажите-ка что-нибудь про школу. Ведь прошло уже сорок лет с тех пор, как меня выгнали из гимназии. Хорошее было времечко.

Ребята силились вспомнить что-нибудь, что могло бы заинтересовать капитана, но им ничего не приходило в голову. Он выжидающе переводил взгляд с одного на другого, потом ударил себя по колену и воскликнул:

– Не могу поверить! Выходит, мы были из другого теста. У нас все откалывали такие номера, что только держись!

– Ах, вас вот что интересует! – воскликнул Густав.

– А ты думал, я хочу, чтобы вы мне декламировали "Колокол" Шиллера?

– У меня за неделю до каникул вышла такая история, умереть можно, начал Густав. – Сперва меня чуть было не выгнали, но потом все как-то уладилось... Так вот как было дело. Урок физики был в тот день после большой перемены. Мехнерт – есть у нас такой зубрила-отличник – побежал к директору и наябедничал на одного парня. Вовсе не на меня, кстати. Но я в классе что-то вроде высшей инстанции. Когда что-нибудь такое случается, мне нельзя сидеть сложа руки.

Но наш отличник Мехнерт, конечно, струсил и во время перемены куда-то смылся. Явился он только, когда мы все уже сидели в кабинете физики, вошел в класс вместе с Попрыгунчиком, то есть, я хочу сказать, с господином Каулем, учителем физики. Нам собирались показать что-то про электрические искры – не помню уж точно, что именно. Кауль возился с приборами, а потом велел дежурному задернуть черные занавески, чтобы мы лучше разглядели искры. "Старик, – шепнул мне тут Керте, мой сосед по парте, – это редкий случай. Представляешь, ты в темноте подкрадываешься к Мехнерту, даешь ему в ухо и, прежде чем Попрыгунчик, то есть господин Кауль, успеет зажечь свет, снова сидишь как ни в чем не бывало на своем месте".

Предложение показалось мне потрясающим. Такому гаду, как Мехнерт, полезно дать разок при всех. А из-за темноты будет неясно, кто ударил, получится, будто сама справедливость вершит свой суд. Представляете! Сверхъестественное явление на уроке физики – это нам здорово подвезло!

Густав обвел глазами сидевших за столом. Напряжение, судя по их лицам, нарастало.

– Так вот, – продолжил он. – Темно было, хоть глаз выколи. Попрыгунчик, то есть господин Кауль, сказал, что сейчас все начнется, и велел нам обратить внимание на искры. И пока все обращали внимание, я тихонько прокрался вперед и ударил что было силы. Ошибки быть не могло – Мехнерт с первого класса сидит в первом ряду на первой парте. Я так ему врезал, что чуть себе руку не сломал.

Капитан Шмаух хлопнул себя по коленке.

– Просто великолепно! Двинул ему разок и сел обратно на свое место как ни в чем не бывало.

Густав печально покачал головой:

– Нет, я не сел на место. От страха я стоял как вкопанный, не в силах пошевельнуться.

– От страха? – удивилась Клотильда. – Почему от страха?

– Оказалось, что Мехнерт лысый.

– Лысый? – переспросил Эмиль.

– Ну да, мой кулак скользнул по лысине, представляешь? Потому что это был вовсе не Мехнерт, а Попрыгунчик, то есть господин Кауль.

Даже официант, принесший капитану грог, не уходил, увлеченный рассказом.

– А получилось вот что... – продолжал Густав. – Кауль сел в темноте на парту рядом с Мехнертом. Он тоже хотел поглядеть на искры. Это можно понять. Учителю физики это, должно быть, очень интересно. Но не мог же я догадаться, что в темноте он сядет на место Мехнерта!

Капитан Шмаух смеялся так громко, что оркестра уже не было слышно, хотя играли как раз марш.

Клотильда даже побледнела.

– Ужасно! – шептала она. – Прямо мороз идет по колее.

Советник юстиции повернулся к рассказчику:

– Ну, а что было дальше? Густав почесал за ухом.

– В общем-то, все это мура, – сказал он. – Но все же чувствовал я себя не лучшим образом. Тут, конечно, сразу зажгли свет. Попрыгунчик сидел на месте Мехнерта и держался за лысину. Голова у него явно раскалывалась, и это было неудивительно. Я ведь бил не за страх, а за совесть. Класс застыл, будто громом пораженный. А электрические искры покорно сверкали, словно ничего и не произошло. Но никто не обращал на них никакого внимания.

"Кто это сделал?" – спросил Попрыгунчик, то есть господин Кауль, после долгого молчания.

"Я, – ответил я. – Простите меня, пожалуйста, господин учитель. Я ошибся".

"Да, ошибся, можешь в этом не сомневаться", – буркнул он и бросился посреди урока опрометью из кабинета. При этом он обеими руками обхватил голову, словно боялся, что она у него отвалится.

Густав помолчал, потом продолжил рассказ:

– Мне все стало вдруг как-то до лампочки. Ребята настолько обалдели, что никто не шелохнулся, а я кинулся на Мехнерта и стал его лупить. Я так его отделал, что он долго помнить будет, три дня потом в школу не ходил... Только я от него отвалил, как меня потащили к директору. Попрыгунчик сидел на диване и все прикладывал к голове смоченный в холодной воде платок. "Я только что узнал, – начал директор, – что ты, воспользовавшись темнотой, коварно напал на нашего старого, заслуженного преподавателя. Само собой разумеется, я выгоню тебя из школы, но все же я попрошу тебя объяснить нам причины твоего гнусного поведения".

Я просто зашелся от этих слов. Никто никогда мне не говорил, что я коварный. И меня прорвало. Я сказал им, что уж если кто коварный, так это их отличник Мехнерт. И удар по затылку тоже предназначался Мехнерту за то, что он во время большой перемены донес на своего товарища. И что они могут пойти в физический кабинет и полюбоваться останками своего любимчика. Если им такие типы больше по душе, чем я, то пусть... Ну, и так далее.

Капитан Шмаух глядел на разгневанного Густава с любовью.

– Ну, а потом что было?

– Потом произошло нечто, за что я до самой смерти буду благодарен господину Каулю.

– Что же он сделал? – спросил Эмиль.

– Он рассмеялся, – сказал Густав. – Он так расхохотался, что примочка упала у него с затылка!

Капитан Шмаух снова хлопнул себя по коленке. Потом он обернулся к официанту, который все еще стоял и слушал, и скомандовал:

– Еще один грог!

Глава седьмая

ЭСТРАДНЫЙ КОНЦЕРТ В КОРЛСБЮТТЕЛЕ

Оркестр играл туш. На сцену вышел шикарно одетый, пожалуй, далее чересчур расфранченный господин и от имени дирекции гостиницы приветствовал столь многочисленную публику. Он обещал, что все присутствующие прекрасно проведут вечер, и отпустил несколько шуточек, над которыми, кроме него, никто не смеялся. Это, видно, его разозлило, и он поспешно объявил первый номер: выступает Фердинанд Бадштюбнер, современный Карузо, с лютней.

Карузо-Бадштюбнер оказался толстым седовласым господином. Лютню он держал в руке, а на голове у него была студенческая фуражка. Перебирая струны, он пропел несколько песенок, в которых речь шла о студентах Гейдельберга, о любимой, о красивых хозяйских дочках, о вине и о пивных кружках. Голос у него был не первой свежести. Кончив, он помахал фуражкой. И занавес упал.

– В те годы, я вижу, времени на учебу совсем не оставалось, да? спросил Профессор своего отца.

– В песнях есть преувеличение, – объяснил советник. – Если бы мы не учились, мы бы ничего не знали.

У Клотильды тоже возник вопрос:

– Почему этот пожилой господин, который только что пел, все еще студент? А если он студент, то почему не учится, а поет нам под лютню песни?

Все переглянулись. Наконец бабушка ответила:

– Он, наверное, заочник.

– А, тогда другое дело, – сказала Клотильда.

Все засмеялись, но она так и не поняла, почему.

– Я получу аттестат и не буду дальше учиться, – сказал Густав. – Я буду либо автогонщиком, либо летчиком. – Обернувшись к Эмилю, он спросил: – А ты?

Эмиль на мгновение закрыл глаза. Он подумал о старшине и о том разговоре, который у них был на этот счет.

– Нет, – ответил он. – Я тоже не буду дальше учиться. Я хочу как можно скорее начать зарабатывать деньги и стать самостоятельным.

Бабушка искоса посмотрела на него, но ничего не сказала.

Следующим номером программы был акробатический танец. Артистка с такой быстротой вертелась вокруг собственной оси, что казалось, глаза у нее где-то на спине, а затылок на лице.

Капитан так громко хлопал своими гигантскими ладонями, что можно было подумать, лопаются надутые воздухом кульки. Наклонившись к Клотильде, он спросил ее:

– А вы умеете танцевать, как она?

Но он явно обратился не по адресу.

– Я бы постеснялась так изгиляться перед чужими людьми, – ответила Клотильда с достоинством.

– Ну, раз ты стесняешься перед чужими, то потанцуй для нас дома, сказал Профессор.

И мальчишки прыснули, представив себе, как Клотильда будет танцевать перед ними на террасе виллы "Морская".

Снова заиграл оркестр, на этот раз танго. Начались танцы. Капитан Шмаух пригласил Клотильду, советник юстиции – свою жену, а бабушка качала в такт музыке головой и была в прекрасном настроении.

Вдруг какой-то молодой человек подошел к Пони, поклонился и сказал:

– Фройляйн, разрешите вас пригласить?

Эмиль расхохотался:

– Да эта фройляйн и танцевать-то не умеет!

Но Пони встала.

– Да что ты в этом понимаешь! Сосунок! – бросила Пони и пошла танцевать.

И танцевала она так, словно всю жизнь только этим и занималась.

– Нет, вы только поглядите на нашу фройляйн! – воскликнул Профессор. Где это она так насобачилась?

– Мы, женщины, – объяснила бабушка, – умеем танцевать с рождения.

Густав сокрушенно покачал головой:

– Ну и девчонка! Не старше меня, а изображает из себя барышню!

Следующий танец был вальс.

– Вот это для нас, молодежи, – сказал капитан, приглашая Пони, и они в таком бешеном вихре закружились по залу, что никто больше не решался танцевать.

Время от времени капитан подбрасывал Пони высоко в воздух – это получалось у них великолепно, не хуже, чем у настоящих артистов. Все аплодировали, даже официанты.

Капитан заставил Пони поклониться. И сам тоже поклонился.

Потом снова вышел на сцену расфранченный господин... Он сказал, что с особым удовольствием объявляет выступление следующего артиста, потому что повсюду, далее в самых шикарных кабаре страны, его встречают бурными аплодисментами.

– Интересно получается, – изумился капитан. – Если у него везде такой огромный успех, чего же он забрался в такую дыру, как наш Корлсбюттель?

Все стали ждать, пока снова поднимется занавес. А когда занавес наконец поднялся и знаменитый артист показался на сцене, Эмиль сказал громко, чуть ли не на весь зал:

– Во дает!

Потому что знаменитым артистом, которого повсюду встречают чуть ли не овациями, оказался не кто иной, как сам конферансье. Он только успел надеть на голову цилиндр, сунуть в глаз монокль и взять в руку тросточку.

– А вот и я, – доверительно сообщил он публике. – Начнем с серьезного жанра. Я спою вам печальную песню "Такова жизнь"...

Когда певец замолк и поклонился, бабушка сказала:

– Если этот тип хоть раз пел в большом кабаре, то можете меня называть герцогиней Лихтенфельдской.

Затем знаменитый артист спел две веселые песенки, но они оказались не менее печальными. А потом он объявил антракт на десять минут.

После антракта снова выступала исполнительница акробатических танцев. Потом манипулятор показывал невероятные карточные фокусы. И, наконец, гвоздь Программы – "Три-Байрона-три!".

То, что делал мистер Байрон со своими близнецами, было просто уму непостижимо. Зрители сидели не шелохнувшись. А когда мистер Байрон лег спиной на скамейку и поднял вверх руки, у всех дух захватило, потому что Джекки Байрон, тот, что побольше, сделал на правой руке отца стойку на голове, а Макки – на левой. Сперва они еще страховались, держа отца за руку, а потом разом вытянули руки по швам. Они стояли вверх ногами, уперев головы в ладони мистера Байрона, как перевернутые оловянные солдатики. И вдруг-гоп! – ловко спрыгнули на пол и улыбнулись как ни в чем не бывало.

Затем мистер Байрон, по-прежнему лежа на скамейке, подтянул колени к животу и поднял вверх ноги. Макки лег на спину поперек отцовских ступней, и мистер Байрон стал тогда двигать ногами, как велосипедист, а Макки завертелся, как веретено. Вдруг он взлетел в воздух, перекувырнулся и снова точно пришел на отцовские ступни, потом опять взлетел вверх, сделал сальто и упал... Нет, не упал, а встал ногами на ступни мистера Байрона и ловко удержал равновесие. Клотильда сказала дрожащим голосом:

– Я не могу больше на это смотреть!

Но Густав, Эмиль и Профессор глаз не могли оторвать от сцены.

Потом Джекки Байрон, тот, что побольше, лег на скамью, поднял обе руки, и вдруг-ап! – этот большой, грузный атлет сделал стойку на кистях, уперевшись в ладони своего сына.

– Не понимаю, как у Джекки не ломаются руки, – шепнул Эмиль.

Густав кивнул.

– Да, это противоречит всем законам физики!

Когда три Байрона закончили свой номер, началась настоящая овация. Занавес поднимали двенадцать раз.

Густав схватил английский словарь и вскочил с места, исполненный решимости.

– Пошли! – крикнул он и побежал.

Профессор и Эмиль, едва поспевая, ринулись за ним.

Они ждали близнецов в коридоре за сценой.

– Hallo, boys! {Привет, мальчики (англ.).} – крикнул Профессор. Близнецы обернулись.

– A moment, please... {Минутку, пожалуйста (англ.).} – попросил Густав. Макки – тот, что поменьше, – бросился бежать со всех ног и исчез в какой-то задней комнате. Джекки стоял и смотрел на ребят.

– You are wonderful, – сказал Эмиль. – Very nice, indeed. My compliments, Byron {Вы великолепны! Просто прекрасно! Я вас поздравляю, Байрон (англ.).}.

Джекки подошел к ребятам поближе. Он был мокрый от пота, и вид у него был очень усталый.

Густав листал словарь.

– Hallo, dear, – проговорил он, запинаясь. – We have seen you. It's the greatest impression in all my life, by Jove! Do you understand? {Послушай, дорогой. Мы видели. Это самое большое впечатление за всю мою жизнь. Клянусь! Вы поняли? (англ.)}.

Джекки долго глядел на мальчишек. Потом он тихо сказал:

– Не валяйте дурака! Я ни слова не понимаю по-английски. Привет, господа!

У всех троих вытянулись лица. Густав захлопнул словарь.

– У меня сейчас будет удар. Я думал, ты англичанин.

– Да что ты! Это просто наш псевдоним, чтобы выступать. Иностранные имена нравятся публике. А теперь отгадайте, как меня зовут на самом деле.

– Ты уж лучше сам скажи, а то гадать можно долго, – сказал Профессор.

– Вы будете смеяться! Да ладно! Меня зовут ПАулъхен ПашУльке.

– Паульхен Пашульке! – изумленно повторил Густав. – Имя, как у гнома. Меня зовут просто Густав. Но все это мура! Мы хотели тебе сказать, что мы в восторге. Старик, это просто высший класс!

Джекки обрадовался похвале.

– Очень приятно, – сказал он. – Вы завтра придете на пляж?

Они кивнули.

– Значит, до завтра! – крикнул он и исчез в той комнате, в которой уже скрылся его брат.

Трое друзей постояли еще в коридоре, поглядели друг на друга и в конце концов рассмеялись.

Густав с презрением засунул словарь в карман, обнял Эмиля и Профессора и сказал:

– Поделом нам! И зачем только люди учат иностранные языки!

Глава восьмая

ПОЯВЛЯЕТСЯ ТРЕТИЙ БЛИЗНЕЦ

На следующий день дождь лил как из ведра. Ребята не выходили из дому, писали письма и открытки с видами, играли в шахматы и глядели все время в окно. Им казалось, что они как лягушки в банке. К счастью, в гости пришел Вторник. Он взял отцовский зонтик и стоял теперь в саду, словно гриб.

Едва он вошел в дом, мальчишки стали ему наперебой рассказывать про трех Байронов и их акробатические трюки. Рассказали ему и о том, что Пони-Шапочку вчера назвали "фройляйн".

– Да, да, – сказал Вторник, – мы стареем.

И так как Пони была на кухне, где Клотильда учила ее готовить, они ворвались туда с криком:

– Фройляйн, ваш партнер стоит у дверей!

Пони не удержалась и посмотрела в окно. Мальчишки расхохотались и побежали назад на террасу. Профессор от нечего делать взял со стола отцовскую книгу и стал ее перелистывать.

– Послушайте! – сказал он вдруг и громко прочел: – "Нормальные, здоровые дети приходят в мир не с пустыми руками. Природа дает каждому все, что ему повседневно необходимо. Развивать эти дары – наш долг, и часто все это лучше развивается само по себе". – Профессор захлопнул книгу и поглядел на друзей. – Вот видите, что сказал великий Гете.

– Что мы видим? – спросил Густав. – Все мы нормальные, здоровые дети. Ну, а дальше что?

Профессор ткнул указательным пальцем в книгу:

– Гете хочет сказать, что мы от природы обладаем уже всем, что необходимо для жизни. И все, что в нас заложено, считает Гете, может развиваться само по себе. Никто не должен нас опекать... – Профессор посмотрел на вошедшего отца. – Ты знаешь, что я не тебя имею в виду, сказал он, – но многие родители совершенно неверно обращаются с детьми.

– Чертовски трудно воспитывать детей, – сказал советник, – чтобы заниматься ими не слишком много и не слишком мало. И с каждым ведь все по-разному получается. У одного легко развиваются его природные качества, у другого их надо вытаскивать клещами, иначе они не выползут на свет божий. Советник сел. – Вы все это поймете потом, когда сами станете отцами.

– Насчет "саморазвития" – это мне по душе, – заявил Густав.

– Уважаемые господа, – сказал советник с улыбкой, – не хотите ли вы несколько дней развиваться самостоятельно, без всякой опеки? Пожалуйста, я вам это устрою. Я проходил сегодня мимо бюро путешествий и прочел объявление, что послезавтра отправляется пароход в Копенгаген. Поездка эта рассчитана на несколько дней. А я давно уже не был в Дании. Короче, я предлагаю всем взрослым и Пони-Шапочке тоже отправиться послезавтра на этом пароходе в Данию, в Копенгаген.

– А мы? – спросил Профессор.

– Вы, мальчики, останетесь одни в Корлсбюттеле. Обедать можете в столовой. Деньги я вам дам, если вы не усмотрите в этом покушения на самостоятельность вашего развития.

– Мы уж не так мелочны, – сказал Густав. – Деньги мы возьмем.

– А обо всем остальном вы сами позаботитесь, – сказал советник. – У вас будет полная возможность развиваться без помех, по своему желанию. Вы сами будете за себя отвечать и увидите, удовольствие это или обуза. Договорились?

Мальчики были в восторге.

Профессор подошел к советнику и гордо спросил у ребят:

– Видели ли вы лучшего отца?

– Нет! – заорали все в один голос.

Вторник поднял руку, как в классе:

– Господин советник, а моих родителей вы с собой не прихватите?

После обеда по-прежнему лил дождь. Когда все пили кофе, появился капитан Шмаух. Клотильде пришлось тут же сделать ему грог. Он сел в кресло, набил свою трубку, выпустил синее облако дыма и сказал:

– Здесь очень уютно. С тех пор как я посидел вчера вечером с вами, мне в моем доме стало как-то одиноко.

– Вам надо было жениться, когда вы были помоложе, – заметила бабушка.

– Нет, – сказал капитан. – Муж всегда в море, а жена всегда одна дома это тоже никуда не годится. Сегодня вечером я снова ухожу на несколько дней в Швецию. Повезу лес. Так я живу уже десятки лет. Всегда один! Если бы хоть Ганс остался со мной в Корлсбюттеле. Но и это невозможно. Когда кончится его срок учения, он поедет в Англию и во Францию. Хороший официант должен поработать за границей, он не может из-за своего старого дяди навсегда здесь поселиться. Вот так-то. И с каждым годом становишься все старше, пока в один прекрасный день...

Он расчувствовался не на шутку. Поэтому ему пришлось немедленно сварить еще один грог.

А потом капитану Шмауху уже было пора отправляться на борт своего парохода. Он надел брезентовый дождевик и зашагал под ливнем. В сторону Швеции.

После ужина мальчишки снова сидели одни на террасе. Вторник тоже был с ними. Родители отпустили его до девяти часов. Дождь барабанил по крыше. Ребята скучали.

Вдруг кто-то тихо постучал, и они увидели прижавшееся к стеклу лицо.

Все четверо вскочили. Профессор подбежал к двери и распахнул ее:

– Кто там?

На пороге стояла закутанная в плащ фигура. Ребята не сразу поняли, что это Ганс Шмаух.

– Извините, если я вам помешал, – сказал он торопливо, входя на террасу, – но мне нужен ваш совет. – Он снял с себя мокрый плащ. Представляете, что случилось. Около восьми часов мистер Байрон велел мне принести стакан чая к нему в номер. Принес я ему, значит, этот чай, а когда хотел уйти, он меня остановил. Сказал, что хочет у меня спросить одну вещь, но никто не должен об этом знать. Я кивнул. А что я мог еще сделать? Тогда он сказал: "Ты отличный гимнаст. Я видел, как ты работаешь на брусьях. У тебя есть талант. Если я буду тебя учить, ты станешь великолепным акробатом. А главное, ты такой маленький и легкий! Разреши, я тебя подниму!" Он поднял меня одной рукой и так стал крутить, что у меня потемнело в глазах. Потом он меня снова поставил на пол. "Чай стынет, мистер Байрон", – сказал я и хотел выйти. Но он преградил мне дорогу и спросил, охота ли мне стать цирковым артистом и выступать с ним. "Но ведь у вас же есть ваши близнецы, – сказал я. – Зачем вам нужен третий?" – "Мне не нужен третий, мне нужен второй". И знаете, что он еще сказал?..

Мальчишки взволнованно слушали.

– То, что он мне еще сказал, звучало так смешно, – продолжал свой рассказ Ганс. – И вместе с тем так жутко. Он сказал: "Джекки становится слишком тяжелым".

– Слишком тяжелым? – переспросил Вторник.

– Ну да. Джекки растет. И чем больше он становится, тем больше он весит. И оттого, что он все больше весит, его отец уже не в силах делать с ним некоторые упражнения, или это становится слишком опасно. Если Джекки и дальше будет так расти, мистер Байрон вообще больше не сможет с ним работать.

Мальчики стояли и молчали.

– Вот почему мистер Байрон предлагает мне уехать с ним и Макки. Ночью, тайком. Чтобы Джекки ничего не подозревал. Я для него очень удачная замена, сказал мне мистер Байрон, такого не скоро найдешь.

Эмиль схватился за голову:

– Бог ты мой, разве может человек бросить своего сына где-то на побережье только потому, что он быстро растет! Это же чистое безумие! А что Джекки будет делать?

– Бедный Паульхен! – прошептал Густав.

Профессор нервно ходил взад-вперед по террасе.

– Хорошенькая история! Этого мы не допустим. Разжаловать одного из близнецов! И взять третьего на это место! Об этом и речи быть не может.

– Какое счастье, что все наши отправляются в Данию! – сказал Густав. Хоть мешать не будут.

Эмиль ударил кулаком по столу.

– Этот мускулистый чурбан еще крякнет от удивления! Мы займемся этим делом. – Эмиль обернулся к Гансу. – Когда он решил отсюда смываться?

– Мистер Байрон говорит, что это всецело зависит от меня, потому что я для него находка, счастливый случай, который не повторяется.

– Мы подождем, пока взрослые уедут, – заявил Профессор. – Потом нам снова придется держать военный совет. До тех пор, Ганс, – слушай внимательно! – до тех пор, значит, ты будешь этому Байрону зубы заговаривать. Ясно?

Ученик официанта кивнул.

– Чур, на этот раз я не буду сидеть у телефона. Так и знайте.

– На этот раз мы вообще обойдемся без телефона, – объяснил Густав. – На этот раз придется всем действовать.

Ганс Шмаух снова нацепил на себя свой мокрый плащ.

– Вы только не пропадайте, – сказал он, направляясь к двери. – Пароль "Эмиль"! – крикнул он перед тем, как исчезнуть.

– Пароль "Эмиль", – ответили остальные.

На этот крик отозвался лишь ветер, гудящий в саду.

Глава девятая

СЫЩИКИ ОСТАЮТСЯ ОДНИ

Через два дня взрослые и Пони уехали утром в Варнемюнде, чтобы там сесть на пароход, отплывающий в Данию. Женщины, а особенно разволновавшаяся Клотильда, хотели быстренько, в последнюю минуту, дать ребятам еще тысячу всевозможных полезных хозяйственных советов. Но господин Хаберланд буквально силком загнал их в купе, сунул Профессору двадцать марок и сказал:

– Обедать будете в столовой. Все остальное, что вам понадобится, купите в лавке у Варкентиена. Кроме того, в кладовке есть кое-какие запасы. Запирайте вечером дом как следует. Не делайте глупостей! А если окажетесь в безвыходном положении, дайте телеграмму в Копенгаген. Мы будем жить в гостинице "Англетер".