Текст книги "Бандагал (сборник)"

Автор книги: Еремей Парнов

Соавторы: Примо Леви,Лино Альдани,Анна Ринонаполи,Сандро Сандрелли,Эмио Донаджо,Марко Дилиберто,Джильда Муза,Луиджи Коцци,Джузеппе Педериали,Серджо Туроне
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Как хочешь, Милена.

– А ты забавный. Пойдем-ка потанцуем. Я знаю одно местечко…

– Как хочешь. – Он беспрестанно называл ее по имени, испытывая при этом необъяснимую радость. И говорил, говорил так много и красноречиво, как никогда прежде. Вернее, даже фантазировал, выдумывал вслух, если только это можно было назвать выдумкой.

– Ты прямо актер… – И Милена смеялась дробным смешком. – Перестань на меня пялиться. На нас смотрят.

– О Милена, какая ты красивая!

Молодая женщина пожала плечами и вошла в дансинг. Когда она сняла пальто, Джиджи застыл в изумлении – платье цвета электрик блестело и переливалось огнями, и все мужчины невольно оборачивались.

– Что же ты стоишь, пойди, сдай пальто роботу… – и она уверенно направилась к столику.

Танцуя, Джиджи шептал ей все те нежные слова, которые он слышал в кино. Милена прижималась к нему, называла его милашкой и громко смеялась.

Он был до того счастлив, что от первого же бокала вина у него отчаянно закружилась голова.

– Довольно, – сказала Милена. – Видно, ты один из тех, кто пьянеет от одной рюмки. А я не люблю пьяных. Идем отсюда.

– Ты не думай, не думай, – лепетал Джиджи. – Вот увидишь. Я буду пай-мальчик.

Он постарался стряхнуть с себя дремоту – ведь сейчас решается его судьба.

Милена готовила кофе на встроенной в стенной шкаф плитке. Джиджи лежал на большой кровати и лихорадочно перебирал в памяти все виденные на экране любовные сцены.

– Кофе готово, милый.

Она протянула ему чашечку горячего кофе… Ну, конечно, теперь она каждое утро будет подавать ему кофе прямо в постель. Милена включила видеофон, и в комнату ворвалась совершенно невероятная, бешеная музыка.

– Нет, Милена, прошу тебя, танго или фокстрот.

Милена послушно переключила видеофон, и полилась сладкая, тягучая мелодия. Джиджи зажмурил глаза, простер к Милене руки и упал на колени.

– О моя Джульетта…

Милена испуганно вскрикнула, словно укололась о булавку. Джиджи открыл глаза и увидел, что она стоит полуголая и глядит на него с недоумением и страхом. Джиджи коснулся ладонью ее бедра.

– Милена, о Милена…

Кажется, говорил он один, а Милена задремала под его нежные речи.

– Открой же глаза, любимая.

Милена приоткрыла слипшиеся от сна веки и спросила:

– Который час?

– Какое это имеет значение?

– Разве ты завтра не работаешь?

– Да, но я не хочу сейчас об этом думать. Мне дорога каждая минута блаженства.

– Ты очень милый. Но я устала.

– Ты права. Я гнусный эгоист.

Он встал, поспешно оделся, несколько раз поцеловал ее на прощанье и направился к двери. Стоя на пороге, он посылал ей последние воздушные поцелуи и никак не мог уйти.

– Послушай, дорогуша, ты позабыл кое-что, – сказапа Милена и выразительно прищелкнула пальцами. – Денег не вижу.

– Ты хочешь, чтобы я дал тебе денег?

– Послушай, Джиджи, комедия и так изрядно затянулась. Плати, да поживей.

Джиджи в полнейшей растерянности впился в нее взглядом. На миг у него зародилась надежда – одиночество и нищета толкнули Милену на порочный путь. Но он спасет ее.

– Да, но я хочу на тебе жениться. Разве робот тебе об этом не говорил?

– Какой еще робот? Жениться?! Очень мне нужен муж, который зарабатывает жалкие гроши! Мой дорогой, когда я поднакоплю денег, то выйду замуж за богатого синьора. И тогда прощайте город и эти чертовы купола. Были бы деньги, а как они заработаны, никого не касается.

– Значит, ты обыкновенная шлюха?

– Это уж мое дело. Плати и выметайся.

На сей раз Джиджи приплелся к роботу подавленный, убитый горем.

– Как же ты сразу не догадался, Джиджи? Ведь я не давал тебе этого адреса.

– Но ты сказал, что ее зовут Милена.

– Ну и что же? Милена порядочная девушка, она регулярно ходит в церковь. А вот ты в последнее время туда и носу не кажешь.

– Там все женщины уродки.

– Неправда. И потом, в церковь ходят, чтобы молиться богу, а не глазеть на женщин.

– Богу не до нас. Он видит лишь тех, кто живет за куполами, а нас даже не замечает.

– Не кощунствуй. Ты не понимаешь великого смысла религии. Попытайся разобраться.

– Не в состоянии. Стоит мне включить магнитофон, и через пять минут я засыпаю. Предпочитаю кино.

– Тогда ходи на религиозные фильмы.

– Они слишком мрачные. Святые, бедняги, всегда умирают, и ангелы не успевают их спасти. Хоть бы уж финал был повеселее.

– Ты глубоко заблуждаешься, Джиджи. Они все попадают в рай. Разве это так уж печально?

– А ты уверен, что он существует?

– Конечно, после смерти праведников ждет рай.

– Э, не все ли равно, куда ты попадешь после смерти. Вот если б я встретил Милену, то еще мог тебе поверить. Боюсь, что я и Милену увижу после смерти. Верно, ее и на свете-то не существует.

– Нет, существует. Но ты просто не ищешь. Тебе не хватает упорства. И потом, если ты хочешь ей понравиться, тебе надо иметь хобби.

– У меня есть хобби, – поспешно ответил Джиджи. – Я коллекционирую спичечные коробки. А на выборах голосую за партию разумных.

– Молчи, ты не должен никому говорить, за кого голосуешь. Это тайна, охраняемая законом. И вообще, что касается политики…

– Я не занимаюсь политикой. Она меня не интересует, – перебил его Джиджи.

Но он солгал. Лет пятнадцать назад он познакомился со студентами, которые занимались политикой, да еще как активно. Сидя в траттории, они громко доказывали, что, если бы все объединились и проголосовали против, от системы ничего бы не осталось.

– А фотоэлементы? – спросил тогда Джиджи.

– При чем здесь фотоэлементы? – удивились студенты.

– Как при чем? Разве парамагнитные подслушивающие устройства и фотоэлементы не установлены повсюду, даже в туалете?

Тут студенты, словно по команде, расхохотались.

– Знаешь, во сколько все это обошлось бы правительству?

– Знаю. Но у промышленников и хозяев куполов денег хоть отбавляй. Вот мне, например, вмонтировали в ухо лластинку.

– В ней указаны твои данные, место и год рождения. И больше ничего.

– Неправда. Робот контролирует каждый мой шаг.

– Сказка для малых деток. А ты и поверил, глупец. Вы, обыватели, убеждены, что роботы-шпионы везде и повсюду. На самом же деле они существуют лишь в вашем воображении.

Студенты так были в этом уверены, что вели себя крайне неосторожно. И, понятно, очень плохо кончили.

Когда он, Джиджи, узнал об этом, то сразу же помчался на митинг и выступил в защиту свободы и демократии. И его не тронули. С тех пор он не занимался политикой. Так что робот зря намекает…

– Я не занимаюсь политикой, – громко повторил он. – Я думаю только о Милене.

– Знаю. Тогда поищи себе другую девушку вместо Милены. Ведь не сошелся же на ней свет клином.

– Как ты можешь предлагать такое! Может, ты меня все время обманывал?

– Нет.

– Ты говорил, что у Милены особенно хороши глаза, большие, голубые, с поволокой. Если хочешь, чтобы я тебе поверил, покажи мне лицо Милены.

– Постараюсь. Но ты должен напрячься, все твои мысли должны быть о ней, о Милене.

Джиджи уставился во тьму с замиранием сердца, ожидая, когда ему явится лицо Милены с большими голубыми глазами. И оно возникло, но глаза были закрыты. «Прошу тебя, Милена, открой глаза, умоляю, открой». И Милена взглянула на него своими голубыми, прозрачными как стекло глазами.

– Теперь ты убедился? Так ищи ее, ищи без устали.

И Джиджи искал, каждый вечер, в дансингах и в кино, в церкви и на гулянье. Он даже отказался от недели гипнотического сна, которая полагалась ему по закону каждые полгода. Он выходил из дому в шесть, и когда возвращался в свою комнатушку, где в беспорядке валялись грязное белье и пакеты с едой, им порой овладевало отчаяние. Он, не раздеваясь, ложился на неприбранную постепь и в тоске думал, не лучше ли все бросить и провести ночь с первой же встреченной проституткой. Но в памяти всплывали ее глаза, и на следующий вечер Джиджи вновь отправлялся на поиски. Когда же образ Милены тускнел, Джиджи ехал к роботу и снова впивался взглядом во тьму. Он больше не задавался вопросом, существует ли Милена, он искал ее, и все тут. Не раз и не два он пристально вглядывался в незнакомые женские лица в надежде, что вдруг на него с любовью взглянут нежные голубые глаза. Ему было безразлично, оскорбляет ли кого-либо из женщин это назойливое внимание и не рискует ли он нарваться на грубость.

Он искал ее на улицах и площадях, поднимался по спирали до самых куполов и оттуда следил, пока не заболит спина, за идущим вниз эскалатором. Женщины одна за другой исчезали в подземелье, и тогда он, смотря по деньгам, отправлялся в ресторан или дешевый бар. И там снова принимался наблюдать за женскими лицами. Однажды его ударили по лицу, в другой раз к нему подошла молодая женщина.

– Видно, я тебе понравилась?

– Ты не Милена, – сказал он, и незнакомка засмеялась столь неожиданному ответу. Но потом ей надоело смотреть в его невидящие глаза.

Как-то, когда он шел с работы, у него отчаянно разболелся зуб. Коренной зуб справа, который давно уже ныл, а теперь словно взбунтовался и пронзал его стрелами адской боли. Наглотавшись таблеток и повязав щеку платком, он отправился к врачу. В приемной он с ненавистью смотрел на сидящих впереди пациентов, трех женщин и пятерых мужчин. Часа через полтора, когда до него осталось всего два человека, боль поутихла. Джиджи осторожно потрогал зуб языком – ничего, терпеть можно. Он взял со столика толстый журнал. Читать он не любил, да и не очень умел, но ему нравилось разглядывать цветные фотографии. Жаль только, что и на снимках были изображены медицинские приборы и врачебные кабинеты, а не актрисы или животные. Он давно мечтал купить черного пуделя с густой волнистой шерсткой, но такую роскошь могли себе позволить только те, кто живет за куполами… Сплошь статьи о медицине, о новых таблетках и о лечении методом Р. П. Что бы это могло означать? А, вот тут внизу расшифровано; Р. П. – это, робопсихология. Он перелистал еще несколько страничек, и его внимание привлек знакомый адрес. Так это же адрес его робота! Только он принялся по складам разбирать, чем же тот занимается, как его вызвали к врачу.

Он вошел, размахивая журналом.

– Доктор, прошу вас, объясните, пожалуйста…

– Не будем терять времени.

– Я вас очень прошу.

– Ну хорошо… Угу. Э, сплошная ерунда. Они утверждают, что невроз у социально отсталых субъектов можно лечить с помощью утешающих машин.

– Не понимаю.

– Ну вот вы, скажем, поверили бы вы роботу, если б тот вдруг стал вас убеждать, что вы красивы, счастливы, богаты и вас любит прекрасная женщина? Конечно, вы бы сразу догадались, что это обман… Так какой же зуб у вас болит?

Стоматолог знал свое дело – анестезия, бормашина, мышьяк, убивающий нерв, временная пломба. Все честно, без обмана.

– Придете через неделю. Если снова заболит, приходите сразу же.

Он расписался в страховой книжке Джиджи и, дружески похлопав его по плечу, сказал:

– До новой встречи. Следующий!

В субботу зуб еще побаливал, но Джиджи предпочел отправиться к роботу. Он впервые заметил, что у мужчин и женщин, ждущих приема, такое же отсутствующее выражение лица, как и у него самого. Они по одному вставали и, держа в руке пропуск, не глядя на контролера, садились в кресло, которое выезжало из туннеля, и секундой позже Сами исчезали в другом туннеле. Джиджи тоже сел в кресло, но на сей раз он не зажмурил глаза и, скользя по рельсам, ясно представлял себе, как гипнотический голос шепчет другим пациентам: «Друг мой, любимый».

Оставшись наедине с роботом, он решил покапризничать.

– Мне надоела Милена. Хочу увидеть Пьеру.

– Ты знаком с ней?

– Да, я с ней встречался.

– Сосредоточься.

Джиджи стал думать о Пьере, проститутке, с которой он иной раз виделся. И она возникла перед ним, вернее, ее круглое лицо с зелеными глазами, густо обведенными черной краской.

– А теперь покажи мне Милену. Для сравнения.

Робот попытался загипнотизировать его, но нет, то были глаза не Милены. И Джиджи понял, что больше никогда не встретится с ее нежным, пугливым взглядом.

Он поднялся и молча направился к креслу, чужой в бесконечно чужом городе. Лишь кровать хранила его запах, она была его последним прибежищем, как конура для дворовой собаки. Эту конуру и старую больную собаку он недавно видел в кино.

Таблетки от бессонницы, таблетки, чтобы ни о чем не думать. И прежде чем погрузиться в искусственный сон, он. на миг увидел Милену, увидел в последний раз.

С того дня прошло два месяца, а Джиджи еще живет, движется, ибо контрольные часы неумолимо будят его и гонят на службу. После службы он идет в кино или на стадион – свободное время положено использовать рационально и продуманно. Джиджи уходит из дому, возвращается, кричит: «Гол!», «Да здравствует демократия!», пьет и предается любви. Если он выпивает больше обычной нормы, то неизменно начинает рассказывать случайной подружке историю своей невероятной любви, фильм-сказку, поставленный по чужому сценарию. Он пристально смотрит в пластмассовый стакан с недопитым вином на донышке и, рассказывая, сам верит всему, по крайней мере до тех пор, пока длится опьянение. Накрашенная девица отчаянно завидует ему, и Джиджи, заметив это, торопится добить ее – за то, что она не Милена.

– А тебя, с твоей каждодневной любовью, ждет ранний инфаркт.

Потом он возвращается домой в свою постель, которая скрипит и вот-вот развалится. Но стоит ли менять ее? При одной мысли, что придется ходить по магазинам, выбирать, ему становится не по себе. Теперь каждое усилие кажется ему бесполезным, ненужным. А в понедельник он решил, что и бриться бесполезно. Он снова улегся в постель, притворившись перед самим собой, будто ему нездоровится. На самом же деле ему просто не хотелось вставать, двигаться.

Внезапно ему показалось, будто стены комнаты сжались, а сама она превратилась в гроб. Он вскочил, оделся и как был небритый вышел на улицу-эскалатор. Дрожащими, вдруг ослабевшими руками он отчаянно вцепился в ускользающие поручни, но толпа крепко держала его в своих тисках, и он не упал. Он зажмурил глаза, стараясь не смотреть на соседей. Малейшее прикосновение действовало ему на нервы, и он крепче впивался пальцами в поручни. Он снова попытался вызвать в памяти образ Милены. Но ее образ ускользает словно огни взбесившегося светофора – мелькают голубые полоски, нет, это не глаза Милены, не ее глаза…

Он спотыкается и падает на перекрестке, но тут же вскакивает и, подхваченный толпой, оказывается прижатым к витрине. В ней отражается лицо пожилого уставшего человека, небритого, с мешками под глазами и оттопыренной нижней губой. Этот незнакомец – он, Джиджи Милези. Разве могла Милена, существуй она, полюбить такого человека? Никогда.

Он свернул за угол и стал подниматься вверх по узенькой улочке. Все выше и выше, к самым куполам. Он хочет добраться до них, увидеть, наконец, голубизну настоящего неба. Плевать ему на то, что это строжайше запрещено. Он уже почти у цели; внизу ползут люди: куда, зачем? Он вскидывает голову и касается ею купола.

Внезапно он теряет равновесие и камнем падает вниз, в скопище колес и приводных ремней, которые, смяв и сплющив его, швыряют в гигантскую спираль.

Анна Ринонаполи
БАНДАГАЛ

Жирная, слишком жирная кожа усыпана капельками пота. Патрене вытирает обильный пот носовым платком и с отвращением бросает его на письменный стол. Он пытается отогнать докучливые мысли. Но попробуй не думать о требованиях этих поганых несиан. До появления на Несе землян эти туземцы даже колеса в глаза не видели, а теперь они собираются ни больше, ни меньше как вести политическую борьбу. Да еще требуют, чтобы им разрешили объединиться в профсоюзы и ввести шкалу заработной платы. Стоило ему губить свое здоровье на скважинах в зловонных топях, чтобы потом эти несиане подняли головы. Сплошная мерзость!

А губернатор, разумеется, и в ус не дует. Раньше он богател на деньги расистов, а после поражения на выборах сразу же стал ярым сторонником равенства землян и аборигенов.

Патрене встал, подошел к бару-холодильнику, налил коньяку и бросил в бокал несколько кусочков льда. Вспомнил предупреждение врача, досадливо пожал плечами и выпил все до дна.

Ох, до чего ему осточертели эти балаболки из Ассоциации слаборазвитых планет! Носятся без передышки по Несу и снимают то в анфас, то в профиль рахитичных детей со вздутыми животами, притворяясь, будто им неизвестно, что несиане – низшая раса. Плосколицые, с водянистыми глазами и пучком зеленых волос на голове, они плодятся, как лягушки или болотные змеи. Все до одного воры, бездельники и забияки! Но эти старые девы из АСП неплохо поработали – фотографии, фотографии, а под ними статистические данные, различные выкладки. Политиканы уже учуяли, что тут есть чем поживиться, да и правительство Земли не намерено упустить свою долю. А мы, промышленники, должны покорно соглашаться – сделайте одолжение, забирайте наши заводы, рудники, шахты, более того, можете поставить на мое место паршивого несианина!

Патрене не в силах больше сидеть в своем кабинете. Он выходит на веранду, откуда открывается вид на широкий заводской двор и цеха вдали. Небо затянуто облаками, но дождя, как всегда, не будет; духота, вечная нестерпимая духота.

Горизонт за заводскими трубами подернут серой дымкой, над разогретыми болотами повис ядовитый туман. Патрене чувствует, как к горлу подступает тошнота. Он поспешно возвращается в комнату. У него не осталось больше никаких надежд, он охотно вернулся бы домой, в Рим, где небо бывает не только хмурым, но и безоблачным. Да, но в Риме, в самом современном, фешенебельном небоскребе, наслаждаясь с балкона великолепным видом, живут его жена и дети. О старом доме они и слышать не хотят, и вот ему приходится кормить червей на Несе.

Он вызвал Розу, свою личную секретаршу. «Что это такое, – закричал он, – почему директор Торболи до сих пор не явился на службу?!» Роза слушала молча и даже не пыталась возражать. Уже двадцать лет, как она влюблена в шефа, с той самой поры, когда она была еще совсем юной девушкой, а он мужчиной в расцвете сил. За эти годы планета выжала из них все соки, но Роза не хочет признаваться в этом даже себе самой. Она тратит уйму денег на всякую косметику и все еще надеется, что шеф снова удостоит ее вниманием. Ей и в голову не приходит, что тот стал жалкой развалиной. Сердце едва трепыхается, он и дня не может прожить без тонизирующих таблеток.

Роза смотрит на него глазами преданной собаки, и Патрене свирепеет еще больше. Он отлично знает, что здесь она – единственный человек, которому он может полностью доверять.

Избегая ее взгляда, он спрашивает:

– Ты отправила за ним мой элиспринт?

– Конечно, коммендаторе.

– Почему ж он до сих пор не прибыл? Пора бы этому Торболи научиться прилично водить машину.

С Розой он может быть откровенным и ругательски ругать «этого Торболи». Но когда тот наконец появляется, Патрене встречает его с величайшей любезностью. «Мой дорогой друг», – говорит он и при этом не спускает с Торболи недоверчивого взгляда. В отличие от Патрене Торболи не потеет. Кажется, будто планета Нес иссушила его. Высокий, с морщинистой, как у черепахи, шеей, он в разговоре пялит на собеседника свои близорукие глаза. Голос у него скрипучий, монотонный, прежде чем перейти к делу, он любит подробно обрисовать общую ситуацию. Это обычно сбивает Патрене, он начинает нервничать, путаться, и Торболи всегда удается настоять на своем. Он меньше всего похож на подчиненного, скорее на компаньона. В сущности, так оно и есть – ведь солидный пакет акций постепенно перешел к нему в руки.

Патрене завозился в своем кресле.

– Словом, Торболи, в чем суть дела?

– Я тебе уже объяснял: правительство одобрило закон о тарифной сетке для туземцев.

– Значит, решили национализировать предприятие?

– Не люблю я это слово – «национализировать».

Но Патрене уже не слушает его, он должен выговориться.

– Какое они имеют на это право, хотел бы я знать! Они предоставили нам концессию, верно? А раз так, заводы принадлежат нам и только нам.

– Не кричи. Попытайся лучше понять, что происходит. Иначе весь наш разговор – пустая трата времени. Итак, новая галактическая политика…

– Дерьмо, а не политика! Слышать о ней не хочу. Это мы, земляне, принесли сюда высокую цивилизацию.

– Цивилизацию оставь в покое. Мы проиграли выборы. Надо смотреть на вещи трезво.

– Плевать я хотел на твою трезвость! Значит, и ты перестроился? Иди, целуйся со своими туземцами.

– Я бы их перецеловал всех до единого, если б это могло спасти наши капиталы.

Спокойствие Торболи окончательно вывело Патрене из себя. Разразившись потоком отборных ругательств, он закашлялся, вскочил, налил себе коньяку и залпом осушил бокал. Торболи поудобнее уселся в кресле, помолчал, а потом лениво протянул:

– Что толку возмущаться?..

– Нужно было перебить всех этих ублюдков! – Патрене бессильно опустился в кресло.

Лицо у него побагровело, покрылось бисеринками пота.

– А кто будет работать? – со вздохом говорит Торболи. – Успокойся, смотри, с тебя пот градом течет. Прими таблетку и полежи. Положение, конечно, не из приятных. Другие промышленники уже уступили. Теперь наш черед.

– Меня хотят разорить.

– Не преувеличивай. Налоги не так уж велики. Я проконсультировался с мистером Бессоном. Главная опасность исходит от правительства. Нахлынет банда голодных чиновников и начнет копаться в наших делах.

Патрене, проглотив пилюлю, сетует:

– Дожили. Свобода называется. Выставляют пинком под зад, да еще твое же добро норовят присвоить. Всю «Новую Италию».

– Нес принадлежит не тебе, а правительству. Ты построил здесь заводы благодаря государственным субсидиям.

– Все, все их получали…

– Не перебивай. Теперь власти требуют свою долю пирога. Придется отрезать им кусок.

– Черта с два! Скорее я пущу все с молотка.

Торболи молчит. Патрене, обмахиваясь листом бумаги, словно веером, не выдерживает.

– А ты как думаешь?

– Положение и в самом деле довольно сложное. Многие предприниматели буквально потеряли голову. Но «Новая Италия» – сильнейшая промышленная группа на Несе, и мы обязаны выстоять. По-моему, глупо продавать заводы за полцены. Идет крупная политическая игра. Правительство рассчитывает объявить нашу планету неотъемлемой частью Земли, разумеется превратив ее предварительно в своего сателлита. Ему нужны голоса на выборах.

– Сущее дерьмо – вот что такое твоя политика!

Патрене снова разгорячился. Терпению Торболи пришел конец, он поднялся и, глядя шефу в глаза, выразительно произнес:

– Если ты еще в состоянии рассуждать здраво, я остаюсь, нет – до свидания. Запомни, нам нужно хорошенько подготовиться. И прежде всего составить баланс, да так, чтобы к нему не сумели придраться. Нужен толковый кибербухгалтер, но абсолютно надежный и преданный. Из числа старых служащих…

– Тогда заранее откажись от поисков, мой дорогой Торболи. Если кибербух-галтер толковый, ему нельзя доверять. А если болван, то ему опять-таки бессмысленно доверять – он такое натворит…

– Кибербухгалтер не может быть болваном. Я готов удовольствоваться заурядным честным бухгалтером.

– Послушай, нельзя ли придумать анекдот посмешнее? – Патрене встал. – Впрочем, не мешает спуститься в твой знаменитый архив. Если в природе и существует честный кибербухгалтер, то в твоем архиве это должно быть отражено.

– Моего архива никто не миновал, – с гордостью сказал Торболй. – Там все точно, до последней запятой. Надеюсь, этого ты не станешь отрицать, любезный Патрене?

– Согласен.

– А вот служащих в архивном отделе не хватает. Ты всегда скупился на административные расходы.

– Знал бы ты, во сколько мне обходится переброска одного только служащего с Земли на Нес!

– Чтобы деньги давали хороший урожай, их надо сначала посеять, – назидательно произнес Торболи свою любимую сентенцию.

Он встал, распахнул дверь и пропустил своего патрона вперед.

Архив – любимое детище Торболи.

Каким образом ему удалось собрать все эти сведения, Патрене не знает, хотя он из собственного кармана платил и платит шпионам, которые разведали буквально всю подноготную о каждом из служащих. Все сведения записаны на магнитофонную ленту и запечатлены на микропленку.

Когда Патрене впервые узнал об этом, удивлению его не было границ, а Торболи oт удовольствия беспрестанно потирал свои по-обезьяньи длинные руки.

– Разве архив предназначался не для туземцев?

Наверное, впервые в жизни Торболи от души рассмеялся.

– Для этих недоумков?! Нет, главная опасность – это мы сами.

Патрене просматривал микрофильмы, прослушивал пленки, и ему стало не по себе.

– Как это тебе удалось собрать такую информацию?

– Самыми разнообразными способами, мой дорогой, – с необычной фамильярностью ответил Торболи. – Все, начиная от священника и кончая проституткой, принуждены были кое-что рассказать.

– И обо мне тоже?

Торболи загадочно, покачал головой и двусмысленно улыбнулся.

– Рад буду преподнести этот скромный подарок тебе и Розе. Конечно, если это доставит вам удовольствие.

И он протянул шефу микрофильм.

А все-таки Патрене не доверял Торболи, несмотря на общие интересы. Он считал своего директора не менее опасным, чем вирус, – вы замечаете, что заразились, когда болезнь уже завладела вашим организмом.

Нет, своего мнения о Торболи он не изменил и теперь, но в архиве неизменно появлялось что-то новое, и это забавляло Патрене.

Подумать только, инженер Корбелли, этот ярый расист, поддался чарам своей молоденькой служанки, уроженки Неса, у которой такие густые изумрудного цвета волосы.

– Завтра же скажу Корбелли об этом, – вырвалось у Патрене.

– Э, нет, – спокойно возразил Торболи. – Ты лучше намекни ему разок-другой, и он тут же перестанет клянчить прибавку. Во всяком случае, даст тебе несколько месяцев передохнуть. А за это время мы раздобудем новый любопытный материальчик.

Патрене всегда доставляло истинное наслаждение наблюдать за реакцией подчиненных на слухи о возможных повышениях по службе и увольнениях, которые распускал Торболи.

– Этот мелкий жулик Винченци уже видит себя начальником отдела… Какой кретин, этот Ларделли! До чего ж он боится, что его уволят. Попробуй-ка найди другого инженера-химика, который согласился бы по двенадцати часов кряду торчать в лаборатории.

Но сейчас Патрене не смеется, он внимательно смотрит на лица и повторяет за Торболи:

– Да, этот болван, этот мошенник, ну а этот и мать родную продаст. Быть может, этот годится… Пожалуй, ты прав – Торторелли подойдет: честный, скромный до робости, живет один в маленьком домишке на окраине. Единственная страсть – кухня-автомат. Нет, все-таки он слишком глуп, – сам себя перебивает Патрене. – Покажика еще раз.

И Бенедетто Торторелли, щурясь, словно яркий свет рефлектора и в самом деле слепит ему глаза, неуклюже двигается по комнате – маленький, худой, в своем любимом галстуке-бабочке.

Патрене невольно рассмеялся.

– Неужели этот болван не понимает, до чего он смешон в своем старомодном одеянии?

– Погляди на него хорошенько, – с торжеством в голосе говорит Торболи. – У него на лице написано, что он обречен выполнять работу за других. Посмотри на этот плоский череп с копной седых волос. Типичный честный труженик! Другие за его счет выслуживаются перед начальством, а он молчит. Мы поручим ему ответственное задание составить баланс, ему лично, и от безмерной радости он станет глухим и слепым. Понял?

– Не слишком ли он глуп? Что он там такое говорит?

– Беседует со своей автоматической кухней. Послушай.

Послышался глухой голос Торторелли:

– Как только долька чеснока зарумянится…

Торболи гасит экран и говорит Патрене:

– Он до неприличия глуп и наивен. Как раз то, что нам нужно.

Бенедетто Торторелли робко входит в кабинет шефа. На лице у него похоронно-мрачное выражение, несмотря на жару, он бледен. От волнения он то и дело переступает своими коротенькими ножками.

– Входите, входите, дорогой Торторелли.

Патрене – воплощение радушия, и это лишь увеличивает растерянность маленького человечка, который, как марионетка, трясет головой.

– Вы, Торболи, еще были на Земле, когда мы с Бенедетто двадцать дет назад прилетели на Нес.

– Девятнадцать лет, семь месяцев и три дня.

– Как всегда, предельно точен. Редкое достоинство, не правда ли? Значит, вы, Бенедетто, помните те незабываемые дни? Чудесное было время!

И Патрене пускается в милые его сердцу воспоминания о золотой поре колонизации. А Торторелли вспоминает о своем бегстве с проклятой Земли, о Мирте, которая безжалостно издевалась над ним;

– Бедняжка Бенедетто. Ты и в самом деле веришь, что я могу стать твоей женой? Это при твоем-то нищенском заработке!

А он – умоляюще:

– Верь мне, Мирта, я вернусь оттуда миллионером. Только жди меня, жди.

И вот он уже в космическом корабле, полный самых радужных надежд, которые очень скоро утонули в зловонных болотах Неса…

– Тогда жизнь здесь была трудной, – продолжает Патрене. – Достойной настоящих мужчин. Эти дикари никак не хотели работать. Пришлось выкуривать их из болот. Мы, земляне, были полноправными господами положения. А что теперь?.. Торторелли понравился мне с первого взгляда. Он, как и я, не желал смешиваться с туземцами. Скажите ему сами, Бенедетто.

– Да, это так, – с грустной улыбкой подтверждает кибербухгалтер.

В глубине души его смешит, что за ним утвердилась слава расиста, хотя на деле все обстоит совевщенно иначе.

Это несиане насмехались над ним, глядя на него с высоты своего двухметрового роста. А он, скрывая досаду, принужден был смотреть на них снизу вверх, словно лилипут на великанов. Конечно, вначале он их терпеть не мог, но вскоре понял, что и в высоком росте мало проку, если ты с детства обречен на нищету и невежество. В один прекрасный день он перестал обращать внимание на насмешки и местных жителей, и землян.

И даже воспоминание о Мирте поблекло; он, кибербухгалтер Торторелли, открыл великую силу самопознания. Пусть другие считают его глупцом, зато он избавлен от необходимости обнажать перед ними душу. Он знал, что интерпланетарная партия ведет тайную войну с колонизаторами, прибегая к саботажу и диверсиям. Как-то одна грузовая ракета пропала «по неизвестным причинам», а корабль владельца фирмы «Персей» взорвался при посадке. У него вся эта грязная борьба вызывает лишь чувство омерзения. Ему, разумеется, жаль погибших, но больше всего ему хочется поскорее очутиться дома.

Вот и сегодня он пораньше вернулся к себе, нагруженный пакетами.

Город остался позади, никому не придет в голову постучаться в неказистый двухэтажный домик, который, впрочем, не так уж мал, как кажется. В нем много комнат, спланированных, правда, не слишком удачно. Но его, Бенедетто Торторелди, это не волнует: ему вполне хватает трех хорошо обставленных комнат и просторной кухни в первом этаже.