Текст книги "Пылающие скалы"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

XXVII

Разъярённый Доровский приехал в институт только для того, чтобы оформить командировку Марлена. Если раньше подобные мелочи решались телефонным звонком, то теперь, когда дни Евгения Владимировича в ИХТТ были исчислены, замдиректора потребовал написать докладную. Доровский безропотно покорился: клокотавшее в нём раздражение он вылил на ни в чём не повинного Малика.

– Почему дотянули до последнего момента? – фыркнул он, подписывая спешно отпечатанный текст. – О чём раньше думали?

– Вызов с завода только два дня как пришёл, – Малик на всякий случай показал телеграмму. – Лично я готов выехать хоть сегодня.

– Готов, готов, – проворчал Евгений Владимирович. – Ведете себя, как дети. Нечего было сидеть сложа руки и ждать, пока вас покличут. Сами должны о себе напоминать! Мы о чём договаривались? Мы договаривались о том, что вы подготовите вместе с Ланским требуемый материал и тут же свяжетесь с директором комбината? Так или нет, я вас спрашиваю?

– Так, Евгений Владимирович.

– Подготовили?

– Подготовили.

– Когда, хотелось бы знать?

– Заранее, – не поднимая глаз, выдавил Ровнин.

– Кому вы пытаетесь втереть очки? Мне, который знает вас как облупленных? Небось спохватились лишь тогда, когда пришла телеграмма. Наляпали за ночь по вредной студенческой привычке и думаете, сойдёт. Нет, голубчики! Чтоб через пять минут всё лежало у меня на столе.

– Сейчас принесу, – встрепенулся Малик, не придавая большого значения брюзжанию шефа.

– Погодите, – нетерпеливым движением локтя удержал его Доровский. – Ланской здесь?

– С утра был, – заученно отреагировал Малик. – Найти?

– Уж окажите милость… К Лупкину-Пупкину ездили?

– Он Пулкин, Евгений Владимирович.

– Вы усматриваете существенную разницу? Я – нет. И что же он вам сказал, этот Пупкин? Да вы садитесь, Марлен Борисович, нечего топтаться у стола!

– Разговор получился довольно своеобразный, – принялся рассказывать Малик, беря стул. – Сначала он встретил меня в штыки…

– Кто, Пупкин? – уточнил Доровский, упрямо осклабясь.

– Он, Евгений Владимирович, он… Едва я назвался, как он сразу полез на стенку. “Ничего не боюсь, – орёт. – Я здесь ко всему привык, и вам меня не сдвинуть!” Представляете?

– М-да, – хмыкнул Доровский. – А вы, конечно, кинулись в драку?

– Совсем напротив! Я…

– Ну, если не вы, то, значит, Ланской?

– Так его вообще там не было! – удивлённо опешил Марлен. Определённо шеф настроился сегодня на агрессивный лад. Даже рта не даёт раскрыть.

– И где же он изволил прохлаждаться? Разве я не говорил, чтобы вы съездили вместе?

– Говорили, Евгений Владимирович, но Кира был в тот день очень занят, и я решил…

– Догадываюсь, чем он занимался, но об этом позже, а пока продолжайте, Марлен Борисович, прошу.

– Короче говоря, он сразу расставил все точки над “ї”. Дескать, запугать его невозможно ни тюрьмой, ни высокими инстанциями, ни даже физической расправой.

– Он именно так и сказал? – Доровский улыбнулся, постепенно оттаивая.

– Даже хуже! Он употребил термин “рукоприкладство”.

– Какая прелесть. А вы в ответ?

– Я робко попросил его обратиться к сути. Но товарищ Пулкин заявил, что ни на какие устные переговоры он не пойдёт, а будет вести лишь официальную переписку. “Если вы не согласны с нашим решением, – изрёк сей муж, – а вы не согласны, иначе бы не прибежали скандалить, направьте обоснованное возражение”. Я пообещал так и сделать, но спросил, что, по мнению товарища Пулкина… Пупкина то есть, нас ожидает в дальнейшем? Пупкин не скрыл, что переправит нашу цидулу товарищу Громкову, и всё вернётся на круги своя.

– Кто сказал “цидулу” – он или вы?

– Я сказал “цидулу”.

– Впредь попрошу вас строже придерживаться лексических особенностей первоисточника. Ваша отсебятина у меня давно поперёк горла стоит.

– Есть, Евгений Владимирович, – Малик засмеялся. – Будем придерживаться… На мой вопрос о смысле подобной затеи первоисточник с неподражаемой прямотой заявил, что ИМЕП – головное учреждение, а товарищ Громков – монополист в данной области, и он обязан прислушиваться только к его руководящему мнению.

– “Руководящее мнение” и “монополист” – это его или ваше?

– “Мнение” – моё, “монополист” – Пупкина.

– Спасибо за разъяснение. Дальше.

– Собственно, на этом мы с ним и расстались. О чём было ещё говорить, Евгений Владимирович?

– Правильно сделали. Хвалю, Марлен Борисович, за проявленную выдержку… Пожалуй, даже лучше, что вы не взяли с собой Ланского. Он бы обязательно полез в драку. Или стал бы угрожать “рукоприкладством”. – Доровский выдавил скупую улыбку. – А как насчёт возражения? Написали?

– Уже отослано, Евгений Владимирович, я вам ещё по телефону докладывал.

– Да, помню… Кто писал?

– Конечно, Кира!

– Удивляюсь, как он время нашёл для подобной малости, – едко заметил Доровский, вновь помрачнев.

– Он с утра до ночи вкалывает, – обиделся за друга Марлен. – Мы столько сделали за этот месяц, а вы придираетесь к нам, Евгений Владимирович.

– Ну-ка, зовите его сюда, – властно распорядился шеф. – А там поглядим, сколько и чего, – акцентировал он, – вы, голубчики, сделали.

Кирилл, на счастье, сидел в лаборатории, отбирая для Лебедевой оттиски и вторые экземпляры ещё не отосланных в журналы статей.

– На ковёр к шефу, – мотнул головой Малик. – Лют, привередлив. – И полез за рулоном заводских чертежей.

Евгений Владимирович с подчёркнутой вежливостью, но молча пожал Кириллу руку и предложил сесть.

– Что ж, устраивайтесь, ребята, давайте поговорим втроём, – начал он несколько загадочно, безуспешно пытаясь пригладить торчащий на макушке седенький хохолок. – Как успехи?

– Пока всё нормально, – откликнулся Кирилл, взглянув на сидевшего с отсутствующим видом Малика.

– Нормально, считаете? Так-так. – Доровский побарабанил пальцами по столу. – Мне говорили, Кирилл, что вы идёте к Анастасии Михайловне? Это верно?

– Ничего ещё не решено, Евгений Владимирович, – вздрогнув от неожиданности, пролепетал Кирилл и подумал: “Вот оно! И как скоро…”

– Ничего не решено? Отлично! Выходит, самое время сейчас решать? Со мной, например, учителем и, как почему-то думалось до сих пор, другом. С ближайшим, так сказать, однокашником и единомышленником… Вы знаете, Малик, что Кирилл Ионович намерены покинуть нас?

– Да, Евгений Владимирович, Кира мне говорил, – переживая за всех, отозвался Марлен и вытер вспотевший лоб.

– Значит, вам говорил? А мне, представьте себе, нет. Я почему-то должен узнавать подобные новости от совершенно посторонних людей… Давно вы знаете вашу работодательницу, Кира?

– Нет, – уронил Кирилл односложно. “Не хватает ещё Володю сюда приплести”, – угрюмо подумал он.

– Так почему вы всё-таки не могли прийти ко мне и обо всём по-дружески переговорить? Разве я плохо к вам относился?

– Вы же на отдыхе.

– Но Марлен Борисович почему-то находит возможность меня навещать? Звонить, по крайней мере.

– Извините, Евгений Владимирович, но я, право, не хотел вас преждевременно беспокоить. Ведь действительно ещё ничего не решено.

– Однако я поставлен перед фактом, пусть пока не свершившимся.

– Сожалею, что так вышло.

– Я не думал, что вы столь легко сможете бросить дело, друга, разом оборвать нить доверия.

– Бросить? – вспыхнул Кирилл, потеряв терпение. – Я бы не стал на вашем месте прибегать к таким рискованным высказываниям, Евгений Владимирович! Я, то есть мы с Маликом, ведь тоже оказались перед лицом факта, причём свершившегося, и весьма для нас неожиданно! Разве не так?

Малик испуганно привстал, готовый провалиться сквозь землю, только бы не видеть продолжения тягостной сцены.

– Кира, Евгений Владимирович, – взмолился он, но онемел, наткнувшись на яростный взгляд Кирилла.

Шеф сидел красный, всклокоченный, не глядя ни на кого.

– Неужели нельзя было подождать? – он внезапно нарушил напряжённую, угрожающе нависшую тишину. – У меня же были в отношении вас планы! – пожаловался тоскливо.

– А вы нам говорили о них? – спросил Кирилл тоже упавшим голосом. – Вы вообще говорили с нами?

– Я немного иначе смотрел на вещи, – объяснил Доровский, почти оправдываясь. – И боюсь, что допустил ошибку… Нам, конечно же, следовало объясниться с самого начала. Возможно, у меня и нет морального права судить вас, Кирилл, но почему вы так торопились? Вам что, мешали работать? Выкручивали руки?

– А то нет? Взять хоть ту же командировку! Мы же должны были ехать вместе, но Евгений Иванович упёрся, сказал, что поедет только кто-то один, и то в лучшем случае. И это ещё при вас, Евгений Владимирович!

– Ладно, допустим. – Доровский сделал примирительный, почти дирижёрский по плавности взмах. – Исправить, очевидно, уже ничего нельзя. Подумаем лучше, как будем жить дальше. Бог с ними пока, с личными претензиями. Тему никак нельзя бросить, ребята!

– И не бросим! – взбодрился Малик. – Мы с Кирой договорились: всё остаётся по-прежнему.

– Даже если Кира уйдёт? – быстро спросил Доровский, обретая обычную самоуверенность. – Не стройте воздушных замков.

– Я оговорил себе право продолжить работу, – возразил Кирилл.

– Между нами говоря, это не вызвало бурных восторгов, – заметил Евгений Владимирович с оттенком злорадства.

– Тем лучше. Останусь на своём месте.

– И всё у нас пойдёт по-прежнему, – благодушно заключил Малик.

– Если по-прежнему, то я пас, – решительно отрубил Кирилл. – Именно сейчас настал тот критический момент, когда дело можно ещё сдвинуть с мёртвой точки. Потом будет поздно. Извините, Евгений Владимирович, но в первую очередь это касается лично вас. Вам нужно вмешаться.

– Что вы предлагаете? – спросил Доровский, надменно приосанясь.

– Для начала три вещи. Первое – пробить заявку, второе – подстегнуть металлургический комбинат, третье – добиться, чтобы тема осталась за Маликом. Любой ценой!

– Ишь ты! Настоящий ультиматум.

– Не ультиматум, а суровые будни жизни, – повторил Кирилл услышанную на профсоюзном собрании фразу.

– Идёт! – Евгений Владимирович решительно припечатал ладонь к столу. – Последнее я вам обещаю. Остальное – попробуем, хотя я далеко не всесилен, и вы это знаете.

– Для нас вы царь и бог, – почти искренне сказал Малик.

– Но у меня тоже будет условие. – Доровский ожесточённо погрозил пальцем. – Уж если взялись за гуж, то тянуть до конца! Хоть костьми лягте. Меня не касается, к кому вы идёте, Кирилл. Спрашивать буду как со своего сотрудника. Так же строго! Согласны?

– Если так же, – Кирилл двусмысленно улыбнулся, – согласен, Евгений Владимирович.

– И чтоб по первому свисту, как лист перед травой! Будете ездить ко мне, в Академгородок. О командировках я позабочусь… Я бы забрал вас с собой, – вздохнул Доровский скорее облегчённо, нежели разочарованно. – Так ведь не поедете, шпана московская?

– Я бы поехал! – мгновенно отозвался Малик. – На пару лет…

– Я, к сожалению, нет, – развёл руками Кирилл.

– Так я и думал. – Доровский пренебрежительно зашмыгал носом. – Однако поживём – увидим. Итак, что у нас прежде всего на очереди?

– Пулкин, Евгений Владимирович, – льстиво подсказал Малик.

– Пупкин! – кивнул Доровский и полез в академический справочник. – Идите, работайте, – отпустил небрежным мановением. – Мне звонить надо.

XXVIII

Лебедева позвонила Доровскому, которого хорошо знала по Менделеевскому обществу, на другой день после встречи с Кириллом Ланским. Разговор получился несколько странноватым. Сначала Евгений Владимирович взвился и закричал, что никогда не ожидал от Анастасии Михайловны подобного легкомыслия, потом разразился длинной тирадой насчёт разумности специализации, возможностей человеческого мозга и даже верхоглядства. С кем именно сопрягалось последнее качество, она так и не поняла. Доровский сильно сомневался в способностях Ланского освоиться с совершенно новой областью. Он говорил настолько страстно и убедительно, что Анастасия Михайловна на какое-то мгновение заколебалась. Лишь свежее впечатление от краткой беседы по поводу красноцветов, когда Ланской обнаружил покоряющее умение попадать в точку, помогло ей устоять. Внимательно выслушав Евгения Владимировича, она рассыпалась в благодарностях, туманно заметив, что подумает, посоветуется с начальством и так далее. А под самый конец, что едва ли было достаточно деликатно в создавшейся ситуации, напрямик спросила о личных качествах Кирилла.

– Что он за человек? – переспросил Евгений Владимирович и, словно преодолевая огромное внутреннее сопротивление, проворчал: – Ничего плохого сообщить не могу.

Лебедева передала содержание разговора Корвату.

– И что вас смущает, Анастасия Михайловна? – осведомился Игнатий Сергеевич, сняв очки и разглаживая переносицу. – В чём проблема?

– Ревнует старик, кипятится…

– По-моему, это его сугубо личное дело. Нет?

– Но вы же должны знать всю подноготную?

– На кой мне она, Тасечка? Отвечайте прямо: парень вам нравится?

– Пожалуй, – помедлив, ответила Лебедева, как бы прислушиваясь к себе.

– Как специалист он нас устраивает?

– Безусловно.

– Тогда берите его и не морочьте мне голову. Нечего резину тянуть. Рассусоливать нам с вами некогда.

– Но вы отдаёте себе отчёт в том, что понадобится не меньше года, прежде чем он полностью войдёт в курс дела?

– Полностью он не войдёт никогда. Для этого нужно быть геологом, Тася. Но если паренёк действительно таков, как вы говорите, то я уверен, что уже через три месяца мы начнём получать навар. Смелее запускайте вашего зверя на девственные поля. Пусть шурует! Нужен свежий взгляд со стороны, иначе мы так и будем буксовать на одном месте.

– Вы бы хоть взглянули на него, Игнатий Сергеевич! – мягко упрекнула Лебедева.

Она знала, как умел загораться Корват и гнуть своё с упорством маньяка, оставаясь глухим к предостережениям и разумным советам. Здесь, кажется, был именно тот случай.

– И взгляну, Анастасия Михайловна, почему нет? Давайте его сюда!

– Вы что, всерьёз полагаете, что он сидит у вас за дверью? – изумилась Лебедева.

– Тогда вызовите!

В своём наивном нетерпении шеф вновь напомнил ей капризного малыша, которому, если втемяшится что-то в башку, то, как говорится, вынь да положь. Иначе покоя не будет. Сколько раз и как больно расплачивался он, да и не он один, за свою обезоруживающую, такую доверчивую торопливость. Собирая молодых увлечённых единомышленников в единый кулак, он, конечно, достиг цели и создал уникальный коллектив. Но какой ценой! Метод проб и ошибок обошёлся ему в два инфаркта, которых, по мнению близких, вполне можно было избежать. Но разве от себя убережёшься? Корват разочаровывался в обманувших его доверие людях столь же скоропалительно, как и влюблялся. Исторгнув кого-то из сердца и разом потеряв всяческий интерес, он продолжал мучиться долго не заживающей обидой, ел себя поедом. Угнетённое состояние иногда длилось неделями. Врачи предупреждали, что однажды это может закончиться трагически.

Вполне понятно, что Лебедева всеми силами старалась уберечь его от ненужной горечи, а себя – от добавочных хлопот. Отсюда и проистекала внезапно сковавшая её настороженность. В словах Доровского “не могу сообщить ничего плохого” настойчиво мерещился какой-то подозрительный подтекст. Невольно хотелось спросить: “А хорошего?” Она с трудом удержалась от желания позвонить ещё раз. Удержало опасение, что Евгений Владимирович окончательно с ней рассорится. Ради лишнего успокоения переговорила с Орловым, хоть и считала его несколько легковесным. “Не анонимщик, надеюсь? – спросила вроде бы в шутку, напустив словесного тумана. – Как вообще в смысле порядочности?” Володя лишь рассмеялся в ответ, и это, как ни странно, убедило её пуще всяких слов.

Она протянула, сколько могла, попробовала навести другие справки, но, не узнав ничего существенного, положилась на собственную интуицию и позвонила Ланскому.

– Вы не раздумали идти к нам?

– Ни в коей мере, – он откровенно обрадовался. – А вы?

– Я? – Анастасия Михайловна разыграла удивление. – Разве была причина?

– Мне сказали, что я чуть ли не напугал вас.

– Значит, у вас уже был разговор с Евгением Владимировичем? – Она поняла его с полуслова. – И как он отнёсся?

– Как я и предполагал. Очень рассердился.

– Мне тоже досталось. – Она успокоительно засмеялась. – Немножко болезненная операция, но через это надо было пройти. Как вы смотрите?

– Теперь, как и вы, хоть до сих пор на душе кошки скребут.

– Вот ерунда! – Она попыталась вызвать его на откровенность. – Немедленно сознавайтесь, что вас терзает? Ишь какой мнительный!

– Если рассуждать логически – ничего, но какой-то осадок всё же остаётся… Между прочим, Анастасия Михайловна, шеф взял с меня слово, что я не оставлю тему.

– Он очень сомневался, что вы потянете двойной воз.

– Знаю, но мы убедили его. Я справлюсь, вы сами увидите.

– Значит, у нас зелёный свет? – окончательно решилась Лебедева. – Тогда не будем терять времени. Приезжайте завтра.

– Как, уже? – словно бы испугался он, но быстро взял себя в руки. – Спасибо, Анастасия Михайловна, приеду.

На следующее утро она представила нового сотрудника шефу. Корват, по обыкновению, куда-то торопился, и обстоятельного разговора не получилось. Постольку, поскольку Ланской не поколебал своим видом и манерой держаться уже составившегося о нём мнения, Игнатий Сергеевич ограничился общими рассуждениями. Обрисовав стоящую перед Кириллом проблему, он сделал упор на капиллярные явления, существенно меняющие состояние вещества.

– Какой у вас язык? – внезапно спросил Игнатий Сергеевич без всякого перехода.

– В основном английский, но читаю и по-французски.

– Это хорошо, потому что почти вся литература на английском, – обрадовался Корват. – Ну, в добрый час. Желаю всяческих успехов. В случае каких-либо трудностей без всякого стеснения обращайтесь прямо ко мне или к Анастасии Михайловне. Договорились? А я буду с интересом следить за вашей деятельностью. Смелей открывайте новое, не оглядываясь на авторитеты, и учите нас.

На том и кончилось официальное представление. Дальнейшее совершилось с поразившей Кирилла скоропалительностью.

Когда Лебедева, оставив его в лаборатории, вернулась в кабинет заведующего кафедрой, Корват вызвал секретаршу и продиктовал ей письмо на своё имя.

– В левом углу будут три фамилии, – предупредил он, расхаживая по комнате. – Доцент МГУ Лебедева А. М., старший научный сотрудник НИИ зарубежгеологии Северьянов Д. В., старший научный сотрудник Постор Л. А.

– Готово, Игнатий Сергеевич. – Девушка печатала с суперфонической быстротой.

– В целях изучения состояния вещества в субкапиллярах и ультрапорах нефтегазоносных недр просим зачислить на должность младшего научного сотрудника тов. Ланского К. И., прикомандировав его к физико-химической лаборатории кафедры горючих ископаемых МГУ… Все три подписи. Сегодняшнее число.

– Хотите оформить по НИИ? – спросила Анастасия Михайловна, всё ещё не зная конечных намерений шефа.

– Временно. Как только возникнет подходящая единица, заберу его на кафедру.

– Но тогда нужно предупредить человека?

– Ему-то какая разница? – беспечно отмахнулся Корват. – И так и этак, всё равно будет работать у вас… Завизируйте, Анастасия Михайловна.

Получив её подпись, Корват начертал наискось: “О. К. – оформить”.

– Катюша, – наклонился он над секретаршей, – срочно свезите в институт. Пусть они тоже подпишут. Узнайте только, где сейчас Дмитрий Васильевич. Если у себя, то заверните к нему на Калининский. Возьмёте мою машину.

– С чего начнём? – спросила Лебедева, взяв для Кирилла копию. – Пусть в литературу вгрызается?

– Решайте вы. Я не вхожу в частности. Главное – не забывать о стратегической задаче. Красноцветы при всей их важности – лишь тактический эпизод. Вы давайте мне физхимию литосферы, Тася. Конъюнктура конъюнктурой, но самые благодатные результаты приносит раскрытие неизвестных закономерностей природы. В этом и заключается назначение науки, физики, химики, геологи – мы изучаем один объект – природу. Именно поэтому иногда так удивительно органично смыкаются наши пути… Пусть читает день и ночь, – распорядился Игнатий Сергеевич, спускаясь на землю. – Но и красноцветы разрабатывать надо, раз так удачно состыковалось. Как ваше мнение?

– Мне тоже так представлялось, – просияла Лебедева. Искусно подсказанное ею решение шеф, как обычно, принял за своё…

– Поздравляю, – она протянула Кириллу руку. – Когда намереваетесь приступить?

– Так быстро?! – вновь взволновался он, пробежав глазами машинописные строчки, где так весомо была подана уготованная ему роль. – Я, честно говоря, надеялся на небольшой переходный период.

– Очень нужно? – сочувственно улыбнулась Лебедева. – На мою ответственность даю вам время до понедельника. Не потому, что такая сумасшедшая запарка. Не бойтесь! Шеф у нас, Кирилл Ионович, особенный. Я совершенно уверена, что уже завтра Игнатий Сергеевич начнёт справляться о вас. Пока он малость не подостынет, вам лучше держаться в пределах досягаемости. Вы, надеюсь, поняли?

– Понял, Анастасия Михайловна. Большое спасибо за науку.

– А в понедельник у нас семинар. Весьма ответственное, скажу вам, мероприятие. На него собираются не только сотрудники кафедры, но и занятный народ из корватовского института. Словом, костяк науки – младшие научные, работающие над собственной темой. Ваше присутствие, как принято говорить, обязательно. Поэтому не затягивайте с оформлением и живо включайтесь в нашу суматошную жизнь. Она не так плоха, смею уверить.

– У меня и сомнений не было.

Кирилл покинул университет в состоянии полнейшей растерянности. Даже не мог по-настоящему радоваться, подхваченный спешкой, смешавшей его затаённые планы.

Присев на красный гранит бассейна и подставив разгорячённое волнением лицо под холодную пыль фонтанов, он попытался разложить по ячейкам навалившийся на него хаос.

Заявление, бегунок, трудовая книжка – много времени это не займёт. Копия диплома у него есть, фотографии, кажется, тоже. Учётный листок можно взять у себя в фирме и отвезти уже заполненным. Значит, если успеть выполнить за сегодня-завтра необходимые формальности и купить билет, он сможет вылететь уже в четверг. Не беда, что сразу же придётся лететь обратно. Хоть бы взглянуть разок перед долгой её дорогой!

Поняв, что между опускающимся молотом и наковальней ещё сохранился ничтожный просвет, Кирилл приободрился и кинулся на поиски такси. Благо, роскошный Дали благополучно уплыл куда-то под прилавок и можно было не думать о деньгах, покупая минуты.

В четверг он уже сидел в кресле автобуса, везущего в Домодедово. Глядя на мелькающие стволы начинавших желтеть берёзок, вспоминал, отходя сердцем, коловращение событий и лиц. В отделе кадров, который помещался почему-то в подвале жилого дома – институт с громким названием пока ютился по разным углам, – его поразил, например, низкорослый седой человек с орденскими планками во всю грудь. Прозаически копаясь в сугубо штатских документах Кирилла, он попросил его написать личное заявление о приёме на работу, заметив при этом, что Игнатию Сергеевичу с высоты его орлиного полёта не до мелких формальностей, а им, людям подчинённым, пределы поставлены. За исключением этой незначительной заминки, отсрочившей приказ о зачислении на двадцать четыре часа, переход прошёл на удивление гладко. Северьянов и особенно Лариса Антоновна Постор оказались милейшими людьми, а родной академический ИХТТ не проявил, расставаясь с отлетающим птенцом, душераздирающей печали.

Плакала одна Томка-Рыба, и то украдкой, когда в шашлычной у Покровских ворот начали мигать светом, поторапливая подгулявших гостей. Отходная, которую Кирилл устроил для самого узкого круга, получилась какой-то невесёлой. Пили, как водится, за успехи на новом месте, за дружбу, которая не ржавеет, и за всё хорошее. Но без обычного энтузиазма и теплоты. Подгоревший шашлык был слегка пересолен и жестковат, в водке недоставало кондиционной крепости. Лишь вино “аджалеши” оказалось на высоте.

Мешавший всё со всем, да ещё запивавший пивом Бошарин раздухарился и лез целоваться. “Кира! – кричал он в порыве восторга. – Марлен! Я вас обожаю, ребята! Вы из меня научного работника сделали, а я кто? Я с незаконченным средним образованием”.

Это был единственный забавный эпизод.

Но насколько везло Кириллу в Москве, настолько неудачно начала складываться дорога. В аэропорту выяснилось, что рейс отсрочили на четыре часа. Слоняясь по буфетам и киоскам, он кое-как убил время, решая глупейший кроссворд в “Огоньке”. Затем последовала новая отсрочка, пока вылет окончательно не перенесли на следующее утро. Ситуация обострялась до предела.

Кое-как вылетев на другой день, уже далеко после полудня, Кирилл неожиданно приземлился в Братске, в забитом отчаявшимися пассажирами аэропорту. На трассе бушевал жесточайший циклон. Не принимали Владивосток, Петропавловск, Хабаровск и даже Новосибирск. Но ему, совсем по Высоцкому, было “туда не надо”. Проведя бессонную ночь в аэрофлотовской гостинице, небритый и злой, Кирилл сдал билет. По местному времени уже наступила суббота, а час вылета ещё и не объявили. Две ночи сгорели в никотинном дыму. Даже дураку было ясно, что при самом благоприятном стечении обстоятельств в Москву раньше вторника, а то и среды не возвернуться.

Кирилл долго ломал себя. Но стыд предстать в глазах Корвата и Анастасии Михайловны последним ничтожеством возобладал. И удалённость сказалась во времени, перемноженном на быстроту перемен, и отмеренная скупость её телеграфных строчек. Полностью исписав бланк горькими сетованиями на несчастливое стечение обстоятельств, он послал Светлане срочную и полетел домой. Навстречу осени, в неизвестность, к новым началам.

Спасибо ещё, что принимала Москва.