Текст книги "Эти странные бельгийцы"

Автор книги: Энтони Мейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

ПРАВИТЕЛЬСТВО

Монархия

В 1831 году бельгийцы искали по всей Европе того, кто станет королем новоиспеченной нации. После нескольких отказов их предложение принял принц Леопольд Саксен-Кобург-Готский, дядя королевы Виктории. Будучи протестантом, принц не совсем подходил на эту роль, однако он серьезно отнесся к своему новому положению и женился на дочери французского короля, основав католическую династию.

Потом бельгийские короли женились сплошь на иностранках, так что в их венах вряд ли течет хотя бы столовая ложка бельгийской крови. И это, кажется, нисколько им не повредило. Они, хоть и старались держаться в тени, но не переставали играть важную конституционную роль главы государства, а королевская фамилия неизменно пользовалась у населения огромным почетом и уважением. То обстоятельство, что короли женились не наобум и никогда не разводились, только укрепляло их авторитет.

Король – это символ единства бельгийского народа и государства. Особенно наглядно это проявилось после смерти в 1993 году короля Бодуэна, застенчивого, скромного и достойно державшего себя человека. В дождливый день прощания с королем перед дворцом собралось более 125 тысяч человек. Они, колонной проходя мимо гроба, отдавали покойному последнюю дань уважения. Похороны показали, что огромная часть бельгийского общества, не трубящая о своем мнении на всех углах, по-прежнему желает видеть Бельгию единым государством.

Король Бодуэн умер бездетным, и на трон взошел его брат Альберт. В 1999 году, когда пошли слухи, что у него есть 31 – летняя незаконная дочь, о нем заговорила вся мировая пресса. Некоторые фламандские газеты попытались использовать эту информацию, чтобы уронить в глазах бельгийцев авторитет королевской фамилии как связывающего нацию воедино элемента. Но большинство бельгийцев лишь пожали плечами и улыбнулись – им напомнили, что Альберт просто продолжает королевскую традицию: четверо из пяти его предшественников (за исключением Бодуэна) прижили детей вне брака.

К счастью, вскоре об этих слухах позабыли. Их отодвинула в тень женитьба королевского сына и наследника Филиппа на Матильде д'Удекем д'Акоз, бельгийской аристократке, предками которой были выходцы как из фламандской, так и из валлонской общин. Ее лучезарная красота и природное обаяние смягчили многие сердца и подняли рейтинг королевской семьи, ведь впервые королевой стала бельгийка.

Разделяй и властвуй

Термином «бельгийский компромисс» называют создание из двух обособленных, разделенных по языковому признаку общин единого и гармоничного целого – Бельгии. Это понятие также подразумевает способность бельгийцев приходить к решению в любой сфере путем компромисса. Однако насчет формы государственного устройства бельгийцы так, наверное, никогда и не придут к согласию.

Вопрос о передаче национальным правительством ряда своих полномочий становящимся все более автономными федеральным областям Валлонии, Фландрии и Брюсселю остается козырной картой политиков всех мастей.

Самые ярые «националисты» – это фламандцы. Праворадикальная партия "Влаамс Блок", претендующая на роль выразительницы интересов коренного населения Фландрии, снискала себе громкую «славу» своими откровенными, в расистском духе заявлениями, поддержанными на выборах почти 15 % избирателей. В Антверпене она добилась еще более впечатляющего результата: за нее отдали свои голоса 25 % горожан, что напугало здешнюю еврейскую общину и эмигрантов. Впрочем, и валлонов не назовешь невинными овечками – у них тоже существуют экстремистские националистические партии.

В состав правительства в основном входят представители готовой распасться в любую минуту коалиции социалистов, либералов и христианских демократов, к которым также относят членов мелких религиозных и сектантских партий из числа католиков и протестантов.

У министров федерального правительства не намного больше полномочий, чем у их коллег из местных правительств Фландрии и Валлонии. Впрочем, некоторые сферы управления находятся всецело в ведении центральных властей – например, оборона и налогообложение. Демократия здесь строго принудительная: все дееспособные граждане обязаны прийти на избирательный участок и проголосовать, иначе их оштрафуют.

Король обязан одобрить любой закон, переданный ему на рассмотрение федеральным правительством. В 1990 году из-за этого чуть не разразился конституционный кризис. Королю Бодуэну представили законопроект о частичной легализации абортов. Из соображений нравственности он не мог его подписать, но, чтобы не входить в противоречие с законом, Бодуэн на день отрекся от престола, и закон был принят. Этот его ход, классический пример компромисса по-бельгийски, явился, по мнению многих, разумным, прагматичным выходом из морального тупика.

БИЗНЕС

Со стороны Бельгия кажется страной одних лишь мелких предпринимателей. Здесь до сих пор на каждом шагу попадаются крошечные семейные предприятия – фирмы по дизайну и отделке, мастерские, магазины, гаражи и химчистки. Мужчины в Cacbepoussiere (серых рабочих халатах), едва дотерпев до рассвета, с первым лучом солнца открывают свои мастерские по ремонту бытовых электроприборов, а хозяйки магазинчиков перед тем, как закрыть их и положить на ночь выручку в сейф, на совесть моют в своих заведениях пол и порог.

Однако сейчас в бельгийской экономике главенствующую роль играют многопрофильные корпорации, зачастую иностранные или транснациональные. Компании "Sosiete Generale de Belgique", в основном контролируемой французами и голландцами, по оценкам специалистов принадлежит треть бельгийской промышленности, в том числе огромный химический конгломерат «Solvay», а также крупнейший в стране банк. Тем не менее все приезжие по-прежнему замечают в Бельгии лишь маленькие мастерские и магазинчики, а вовсе не индустриальных гигантов.

Бриллианты

Антверпен – второй по величине порт Европы после Роттердама. Одни его доки тянутся на 80 миль. По ночам окрестности города выглядят фантасмагорически: многочисленные перерабатывающие заводы гудят, окруженные жутковатым оранжевым заревом. Антверпен также является мировой столицей ювелиров, среди которых традиционно заправляют еврейские семьи. Их конторы, зарабатывающие на обработке 85 % от всего количества неотшлифованных алмазов в мире потрясающие воображение суммы, теснятся неподалеку от железнодорожного вокзала на ничем не примечательном пятачке площадью в одну квадратную милю.

Сувениры

Бельгийцы без зазрения совести сбывают туристам всякое барахло. И чего только тут нет! Штопоры, увенчанные миниатюрными фигурками «Писающего мальчика», брелоки для ключей с изображением Тентена, якобы средневековые пыточные орудия и нижнее белье с изображением «Атомиума».

Туристам продают даже кружева. Некогда их плетением занимались в многочисленных beguinages (бегинажах) девушки, дожидавшиеся в этих полурелигиозных благотворительных учреждениях с монастырским укладом либо пока их не возьмут замуж, либо пока за ними не явится старуха с косой. Менялась мода, и спрос на кружева то рос, то падал. В девятнадцатом веке, когда все буквально помешались на кружевах, в Бельгии насчитывалось более 50 тысяч кружевниц. Ныне под варварским натиском производителей кружев с Востока бельгийские традиции ручного кружевоплетения незаметно уходят в прошлое. Впрочем, местные кружева ручной работы все еще можно достать – заплатив втридорога.

Брюссель, столица Европы

На некоторых европейцев название бельгийской столицы действует как красная тряпка на быка. На их взгляд, находящиеся в Брюсселе руководящие органы Евросоюза слишком активно суют свой нос в чужие дела. Даже для тех, кто относится к Евросоюзу гораздо лояльнее, последний является предметом насмешек. Например, в ходу такая шутка (и подобных ей тысячи):

Вопрос: Сколько народу работает в Европейской комиссии?

Ответ: Около трети европейского населения.

Впрочем, сами бельгийцы ничего против единой Европы не имеют. Здесь повсюду – на флагах, автомобильных наклейках, почтовых открытках, зонтиках, ранцах, блокнотах и зубных щетках – можно увидеть усыпанную звездами эмблему Евросоюза. Даже у "Писающего мальчика" имеется наряд, весь в блестках звезд (подарок для евроскептиков, если не от них самих).

О причине их воодушевления нетрудно догадаться. Брюссель, став городом, привлекающим к себе внимание европейцев (а также их деньги), расцветает не по дням, а по часам. Фактически 28 % городского населения – это иностранцы, и более половины из них – жители стран, входящих в Евросоюз. В его местных структурах работает 54 тысячи служащих, и их число постоянно растет. Каждый год прибыль Бельгии от того, что она приютила головные организации Евросоюза, составляет около 4,5 млрд. евро.

Единая Европа выгодна бельгийцам еще и потому, что в прошлом они были свидетелями слишком многих войн за их территорию. К тому же они в душе торгаши и не хотели бы упустить шанс заработать на открытом рынке. Кроме того, если их страна официально станет федерацией, то пусть это произойдет под ширмой Европы, где границы и так прозрачны и области могут устанавливать связи с кем пожелают. Да и не делает ли, в самом деле, Бельгию национальная разобщенность наиболее подходящим местом для размещения штаб-квартиры Евросоюза?

Костюмы

Тому, кто не знает о пропасти, пролегающей между фламандцами и валлонами, возможно, покажется, что все бельгийские предприниматели на одно лицо. Все они носят неброские, с легким блеском костюмы, таскают с собой тонкие кейсы и во время деловых переговоров, где нет места шуткам и праздной болтовне о садоводстве, говорят без околичностей.

"Ну уж дудки! Мы разные!" – в унисон кричат предприниматель-фламандец и предприниматель-валлон. (Большинство предпринимателей здесь мужчины.)

Предпринимателя-валлона, по мнению его фламандского коллеги, вряд ли стоит воспринимать всерьез. Он будет только морочить голову: приходить на встречи, выказывать заинтересованность – и медлить с окончательным ответом. И так может продолжаться годами. А вот фламандскому предпринимателю стоит только увидеть товар, как он тут же примет решение и отправит продавцу составленный им предварительный контракт. Ну а если окажется, что он слишком поторопился, ничего страшного: все убытки он возместит себе потом.

Фламандский предприниматель уже в семь часов утра сидит за рабочим столом. Валлон же (как представляется его фламандскому коллеге) в семь только выходит из дома, потом выпивает в бистро чашку кофе с круассаном, заглядывает к своим любовницам и, объявившись у себя в офисе лишь к 10.30, отдает краткие распоряжения личному секретарю. Фламандец ломает голову над тем, как, больше работая, заработать больше денег, а валлон – как бы заработать больше денег, вкалывая поменьше. Словом, фламандцы считают валлонов лентяями и бездельниками.

По мнению предпринимателя-валлона, фламандец руководствуется в делах принципом "Сперва я, а потом все остальные". Фламандскому предпринимателю не хватает такта. Пожалуй, во Фландрии легче сделать карьеру, чем в Валлонии; руководители, сами прошедшие все ступени служебной лестницы, более сведущи в своем деле, да вот горе: фламандцы будут обсуждать вопрос до тех пор, пока либо не найдут устраивающего все стороны решения, либо не доведут своих партнеров до инфаркта. Где же тут удаль, игра воображения? "Взгляните на счета в банке – вот вам и ответ", – возражают на это. Фландрия процветает, а Валлония еле сводит концы с концами. Вот одна из шуток, отпускаемых фламандцами по поводу отношения валлонов к работе:

Валлонский политик выступает перед рабочими.

– Наша экономическая программа позволит вам работать четыре дня в неделю!

Продолжительные аплодисменты,

– А потом, со временем, и три дня в неделю!

Еще более продолжительные аплодисменты.

– А затем и два – и никаких проблем!

Бурный шквал аплодисментов и восторженные крики.

– Ну и, в конце концов, один день в неделю!

В этот момент из глубины зала раздается голос:

– Здорово, только, пожалуйста, пусть это будет не понедельник!

ЯЗЫК

Для получения работы почти во всех государственных учреждениях Бельгии необходимо знать два языка. Это условие ставит франкоязычное население в заведомо невыгодное положение, ибо они издавна славятся тем, что испытывают глубокое отвращение к изучению фламандского (голландского) языка. Какой прок, говорят они, учить язык, на котором говорят всего 6 миллионов человек? (22 миллиона, если учесть население Голландии.)

Фламандцы не в состоянии поверить, что валлоны упорно отказываются изучать их язык. Здесь запросто можно встретить валлона, женатого на фламандке, живущего во Фландрии и почти не говорящего на фламандском, разве что на самом примитивном уровне. В отместку фламандцы – даже те, кто занимают правительственные посты, а здесь знание обоих государственных языков необходимо как воздух, – демонстративно отказываются разговаривать по-французски.

Если кто по неосторожности тут ляпнет, что бельгийскому правительству давно следует решительно вмешаться в систему образования и создать условия для обучения всех бельгийцев обоим языкам, то фламандцы, ухмыльнувшись, ответят: ведь тогда у франкоязычного населения не будет удобного повода для отказа от государственной службы.

Фламандский язык

Хоть фламандцы и говорят, что vlaams (фламандский) – это настоящий язык, на самом деле это не столько язык, сколько набор разнородных диалектов. Настолько разнородных, что жители западной части Фландрии едва понимают фламандцев из восточной провинции Лимбург. В школе фламандцы учат нидерландский голландский, который фактически является универсальным средством общения для всех говорящих на голландском. Только это позволяет фламандцам контактировать друг с другом, а также и с собственно голландцами (утех в языке тоже полно диалектов).

Второстепенное, но не менее значимое отличие говорящих на голландском фламандцев от истинных голландцев заключается в том, что из-за врожденной неприязни первые в отличие от вторых практически не употребляют заимствованных из французского слов, например, coiffeur (парикмахер). Фламандцы используют вместо французского понятия либо голландское слово, либо, если такового не имеется, английское.

Валлонский язык

Слово «валлонский» происходит от названия романизированного кельтского племени вала. Оно жило в южной части Бельгии и создало свой собственный вариант французского языка, являющийся, по сути, мешаниной кельтских и латинских слов. Валлонский язык, стало быть, – это диалектная форма французского языка, или, если уж быть совсем точными, совокупность областных говоров. Сегодня лишь немногие говорят на чистом валлонском. Этот язык почти исчез, и только изредка франкоязычные жители Валлонии вставляют для колорита в свою речь валлонские слова. Так, например, некоторые называют картошку «les canadas», а не «les pommes de terre», как принято во французском.

В остальном же валлоны говорят на классическом французском языке, разве что скажут вместо «soixantedix» (семьдесят) «septante», а вместо «quatre-vingbt-dix» (девяносто) «попапtе», – причем с традиционным горловым акцентом, который французы страсть как любят передразнивать.

Брюссельское наречие

Брюссель является третьей по важности административной единицей Бельгии. Он не входит ни во Фландрию, ни в Валлонию, хотя подавляющее большинство местных жителей говорит по-французски. В старину в Брюсселе говорили на фламандском. Однако когда Бельгия вошла в состав Бургундского герцогства, языком правящих классов стал французский, который затем проник в низы. Местные жители создали свой собственный смешанный говор, «брюссельский» – это был по большей части все тот же фламандский, только с вкраплениями французских и испанских слов.

Среди брюссельцев еще встречаются такие, которые играючи, незаметно для самих себя переходят с фламандского на французский и обратно и уснащают свою речь грубоватыми, попадающимися только в брюссельском говоре словами.

Знаки времени

Бельгия – страна двух языков (плюс еще, разумеется, немецкий), но не двуязычного населения. Двуязычные надписи на ярлыках товаров обычно производят на иностранцев странное впечатление.

Угадать по одной только фамилии, к какой языковой группе принадлежит бельгиец, совершенно невозможно. Какие-нибудь Де Стеркке, Кикс или Вербеек вполне могут говорить на французском языке, а (хотя это и менее вероятно) некие Бельпэр, Кантре или Ле Бон – на фламандском.

В лингвистически пограничных областях объявления на одном языке, как правило, бывают исписаны ругательствами на другом. Названия многих городов имеют две формы, и на дорожных указателях наименование населенного пункта пишут так, как привыкли его жители. Так что если вы пробуете проехать во франкоязычный город Монс, то вам следует знать, что, раз уж вы оказались на фламандской территории, то едете не в Монс, а в Берген, не в Льеж, а в Луик, не в Намюр, а в Намен. И наоборот, фламандский город Мехелен – это по-французски Малин, Иепер – Ипр, Берне – Фюрн. За пределами Брюсселя валлонской и фламандским общинам, по-детски яростно спорящим из-за языка, все никак не хватает ума договориться и установить дорожные знаки на обоих языках.