Текст книги "Малеска — индейская жена белого охотника"

Автор книги: Энн Стивенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Старик засмеялся, гордо оглядел своё творение и назвал цену. Она была не слишком высока. У Малески было в два раза больше денег в вышитом кошельке, который висел в её комнате, поскольку старый джентльмен давал ей всё, кроме доброты. Она пришла домой в приподнятом настроении – всё было готово. Завтра… о, её сердце пылало, когда она думала о том, что случится завтра!

Глава 5

Её лодка на реке,

И мальчик рядом с ней;

С луком и колчаном

Она полна гордости.

Назавтра, в полдень мистер Данфорт ушёл из дома. Было назначено городское собрание или что-то в этом роде, а он всегда был скор на исполнение общественных обязанностей. Добрая хозяйка дома несколько дней хворала. Малеска, всегда нежная сиделка, заботилась о ней с необычным прилежанием. На сердце индианки очевидно лежал какой-то замысел. Её губы были бледны, глаза полны трогательного беспокойства. Через некоторое время, когда усталая старая леди заснула, Малеска подкралась к её постели, встала на колени и со странной покорностью поцеловала сморщенную руку, которая свисала с постели. Поцелуй был таким лёгким, что добрая леди его не заметила, но впоследствии он явился к ней как сон, и как сон запомнилось ей прощание бедной матери.

Уильям – мальчик получил имя в честь отца – в этот день был в капризном настроении. Ему не с кем было играть, поскольку недомогание бабушки закрыло двери для всех незнакомцев. Он пошёл в сад и начал строить крепость из белого гравия, который покрывал главную дорожку. Его работу прервала пара кассиков, которые носились от старой яблони до дальнего угла сада, гоняясь друг за другом и своими быстрыми движениями заставляя дрожать сам воздух.

После этих погонь в солнечных лучах они, привлечённые чем-то в отдалении, унеслись, как пара золотистых стрел, оставив после себя лишь буйные трели.

Мальчик наблюдал за ними огромными глазами, полными зависти. Его очаровала их неограниченная ничем свобода; в этом просторном саду, полном золотистых плодов и ярких цветов, он чувствовал себя, словно в клетке на цепи. В его жилах загорелся туземный огонь.

– О, если бы я был птицей… если бы я мог прилетать домой, когда захочу, и опять улетать в лес – яркий, прекрасный лес, который виден за рекой, но в котором мне никогда не разрешают играть. Как же его любят птицы!

Как всякий ребёнок наедине с собой, мальчик выражал свои мысли вслух, но теперь он прервал свои речи, поскольку ему помешала тень, упавшая на гравий, на котором он сидел.

Это была индейская женщина, Малеска, с натужной улыбкой и со странно диким видом. Она казалась выше и величественнее, чем обычно. В руках она держала лёгкий лук с пучками жёлто-малиновых перьев. Когда Малеска увидела, как загорелись глаза мальчика при виде лука, она достала стрелу из колчана, который скрывала под одеждой, и приладила её к тетиве.

– Смотри, чему нас учат в лесу.

Над садом кружились две птицы, их оперение сверкало в солнечном свете, и в воздухе разносились восторженные трели. Малеска с былым лесным изяществом подняла лук… Слабый звон тетивы… Резкий свист стрелы… И одна птица с печальным вскриком упала на землю, дрожа, как сломанный цветок тюльпанного дерева.

Мальчик вскочил… его глаза загорелись, тонкие ноздри раздулись, во всех его чертах проявились дикие инстинкты.

– И ты научилась этому в лесу, Малеска? – жадно спросил он.

– Да. Хочешь, и тебя научу?

– О, да… дай же мне лук… скорей, скорей!

– Не здесь. Мы учимся в лесу. Пойдём со мной, и я всё тебе покажу. – При этих словах Малеска побледнела и задрожала всем телом. Что, если мальчик откажется с ней пойти?

– Что? Мы поплывём по реке в этот ярко-золотой лес, да, Малеска?

– Да. По реке, которая сияет, как серебро.

– Ты возьмёшь меня? О боже… Но как мы поплывём?

– Тише, не кричи так. В прекрасной маленькой лодке.

– С белыми парусами, Малеска?

– Нет, с вёслами.

– Ах!.. Но я не могу с ними управиться; однажды дедушка мне разрешил, а я не смог.

– Я могу.

– Ты! Ну, это ведь не женская работа.

– Но в лесу этому учится каждый.

– И я научусь?

– Да!

– Послушай, тогда пойдём к дедушке, и пусть он нам разрешит; я хочу стрелять, и бегать, и жить в лесу… пойдём, Малеска. Скорей, или кто-нибудь закроет ворота.

Малеска осторожно оглядела окна дома, заросли и гравийные дорожки. Никого не было видно. Они с мальчиком были одни. Она тяжело вздохнула и замешкалась, подумав о бедной леди.

– Пойдём! – жадно вскричал мальчик. – Я хочу поехать в лес.

– Да, да, – прошептала Малеска, – в лес… это наш дом. Там я снова стану матерью.

Она вышла из сада поступью юной лани и направилась к своему убежищу. Мальчик смело шагал за ней и со смехом догонял её, когда она шла слишком быстро. В спешке, не переводя дыхания, они прошли через весь город и оказались на диком берегу реки.

Течение воды создало небольшую бухту, которая теперь покрыта пристанями и щетинится мачтами. Солнце было далеко на западе, и свисавшие над водой старые тсуги отбрасывали прохладную зеленоватую тень.

В этой тени, покачиваясь на волнах, находилась прелестная лодка, которую приобрела Малеска. На корме стояла наполненная хлебом разноцветная корзинка, похожая на те корзинки, с которыми приходят на рынок мирные индейцы; на дне лодки лежала шкура пумы, окаймлённая малиновой тканью в соответствии со вкусом индейской женщины, а на банке лежали подушки из алой ткани, вышитые бисером.

Увидев лодку и её груз, Уильям Данфорт разразился криком.

– Мы поедем в ней? Можно мне грести, можно, можно? – Он одним прыжком запрыгнул в лодку, схватил вёсла и позвал Малеску, так ему не терпелось отплыть.

Малеска отвязала канат и, держа один его конец в руке, запрыгнула к своему ребёнку.

– Ещё рано, мой вождь, ещё рано, дай мне вёсла ненадолго; ты сможешь грести, когда шпили скроются из виду.

Мальчик уступил ей своё место и нетерпеливо мотнул головой, отбрасывая со лба чёрные кудри. Лодка понеслась по реке с такой быстротой, что у него захватило дыхание. Он сидел на носу и смеялся, когда в него летели серебряные брызги. Малеска помчалась по реке, глядя на север, и её глаза сверкали, поскольку освобождение было так близко. Каждый взмах весла был шагом к свободе. Блеск солнца казался ей улыбкой Великого Духа, к которому ушли её муж и отец.

Когда солнце село, и наступили сумерки, лодка уже отплыла далеко от города. Она проскользнула мимо Вихокена [11]11
  Вихокен – ныне город в штате Нью-Йорк, выделенный из Хобокена.


[Закрыть] и огибала западный берег, в то время заросший величественным девственным лесом.

Сейчас Малеска прислушалась к просьбам мальчика и передала вёсла в его маленькие руки. Не важно, что после его храбрых, но неумелых взмахов лодку отнесло назад; когда город скрылся из виду, Малеска перестала бояться. Она улыбалась, видя, как малыш упрямо борется с водой. Он возмутился, когда она хотела ему помочь, и в следующий миг, отчаянно напрягая силы, залил её водой, чтобы показать, что способен выполнять её работу.

Наступила нежная, спокойная ночь, которая окутала мать и ребёнка серебристым лунным светом. Их водную тропу с обеих сторон сдавили тени холмов. Это навеяло на мальчика печаль, и он почувствовал усталость, но Малеске были знакомы такие сцены, и её былой характер ожил в этом уединении, которое заключало в себе всё, что было ей дорого – её свободу и сына её белого мужа.

– Малеска, – сказал мальчик, пододвинувшись к ней и положив голову на её колени, – Малеска, я устал… я хочу домой.

– Домой! Но ты ещё не видел леса. Не падай духом, мой вождь, сейчас мы сойдём на берег.

– Но здесь так темно… так темно… и кто-то кричит, как будто ему больно, как будто он хочет домой, как я.

– Нет, нет, это всего лишь поёт козодой.

– Козодой? Это такой мальчик, Малеска? Давай возьмём его в лодку.

– Нет, дитя моё, это птица.

– Бедная птичка! – вздохнул мальчик. – Как же она хочет домой.

– Нет, она любит лес. Эта птица умрёт, если её заберут отсюда, – сказала Малеска, пытаясь успокоить мальчика, который поднялся и прижался к её щеке своей. Она чувствовала, что он дрожит и что по его щекам текут слёзы. – Не надо, мой Уильям, лучше посмотри, как много звёзд над головой. Вся река полна звёздами.

– О, но дедушка будет скучать по мне, – взмолился мальчик.

Малеска почувствовала холодок. Она забрала мальчика, но не его память; память тянула его обратно в богатый дом, который он оставил. Рядом с ней, в окружении прекрасной вселенной он думал о старике, который обращался с ней хуже, чем с рабыней… который украл у неё подаренное богом человеческое существо. Когда мальчик заговорил о дедушке, индианка огорчилась до глубины души.

– Сейчас, – печально сказала она, – мы найдём в лесу какую-нибудь полянку. У тебя будет постель из прелестных цветов. Я разведу костёр, и ты увидишь, как он пылает среди ветвей.

В лунном свете было видно, что мальчик улыбнулся.

– Огонь не в камине! Да, да, пойдём в лес. А птицы будут с нами разговаривать?

– Когда мы окажемся в глубине леса, птицы будут разговаривать с нами всегда.

Малеска завела лодку в небольшую бухту, которая была защищена двумя огромными скалами; затем она взяла шкуру пумы и подушки, предупредила мальчика, чтобы он держался за её платье, и начала взбираться на небольшой пригорок, где было меньше деревьев и больше травы, насколько она могла судить по принесённому ветром аромату полевых цветов. На густой траве лежал камень, а над ним, как шатёр, раскинулись ветви тюльпанного дерева.

Малеска усадила мальчика на этот камень-престол и постоянно с ним разговаривала, пока высекала искры из огнива, которое достала из корзинки, и разводила костёр из сухих веток, что валялись вокруг. Когда Уильям увидел, как пламя поднимается вверх, освещая всё вокруг и стреляя золотистыми искрами в ветви дерева, он взбодрился. Он слез со своего сиденья и начал собирать хворост, чтобы костёр не потух. Затем Малеска достала из корзинки бутылку воды, хлеб и несколько кусков вяленого мяса, и мальчик заулыбался. Темнота больше его не подавляла, и при виде еды он почувствовал голод.

С какой гордостью индейская мать разламывала еду, чтобы утолить голод своего ребёнка. Когда она наблюдала за ним при свете костра, её лицо лучилось красотой. Впервые с тех пор, как он был младенцем, он принадлежал ей.

Когда он наелся, и его веки стали слипаться, Малеска отошла к камням и нарвала моха, который был похож на зелёное руно; она принесла мох под дерево и устроила для своего ребёнка мягкое ложе. На него она положила шкуру пумы с красной каймой и малиновые подушки, бахрома которых сияла при свете костра, как драгоценности на ложе принца.

Малеска отнесла мальчика на эту живописную постель, села рядом и запела песню, которую она пела много лет назад под крышей своего вигвама. Мальчик очень устал и заснул под её заунывный напев, который наполнил воздух, а из чёрной глубины леса ему печально отвечала ночная птица.

Убедившись, что мальчик уснул, Малеска легла рядом с ним на жёсткий камень, нежно укрыла его одной рукой, тревожно вздохнула и робко поцеловала его в губы.

Затем несчастная индианка провалилась в беспокойный сон. Всю свою жизнь она готовила мягкую постель для тех, кого любит, а для себя выбирала холодный камень. Такова была её женская судьба, но определялась она не только дикарским происхождением. Цивилизация не всегда отменяет эту печальную картину женского самоотречения.

Когда наступило утро, мальчик проснулся под хор певчих птиц, мелодии которых заставляли воздух дрожать. Песни этих менестрелей неслись через ветви, а солнечные лучи пробивались через зелень, добавляя к музыке тепло и приятный свет. Уильям сел и потёр глаза, удивляясь, что за необычные звуки он слышит. Затем он вспомнил, где он находится, и позвал Малеску. Она вышла из-за деревьев, неся в руках пронзённую стрелой куропатку. Она бросила птицу на камень у ног Уильяма, села на колени, с трогательной нежностью поцеловала его ноги, его руки и полы его жакета, пригладила его волосы и одежду.

– Когда мы поедем домой, Малеска? – немного встревоженно вскричал мальчик. – Дедушка будет нас искать.

– Вот дом для юного вождя, – ответила мать, оглядывая прелестные небеса и землю, украшенную полевыми цветами. – Разве у белого человека есть такой шатёр?

Мальчик посмотрел вверх и увидел множество похожих на тюльпаны цветов, которыми были усеяны ветви.

– Они пропускают холод и дождь, – сказал он, стряхивая росу со своих шелковистых волос. – Мне не нравится лес, Малеска.

– Понравится… о, да, понравится, – с натужной бодростью ответила мать. – Посмотри, я подстрелила на завтрак птицу.

– Птицу? А я так голоден.

– И посмотри, что я принесла с берега.

Из углубления в камнях она достала корзинку, которая была полна чёрной малины, сверкающей от росы.

Мальчик захлопал в ладоши и весело рассмеялся.

– Дай мне малину… я съем всё. Дедушки нет, и он мне не помешает, так что я буду есть и есть, пока корзинка не опустеет. Хорошо жить в лесу, Малеска… давай, высыпай ягоды на мох, прямо сюда, а пока я ем, принеси ещё одну корзинку. Но не уходи далеко… мне страшно, когда я тебя не вижу. Нет, нет, дай мне развести костёр… смотри, как я высеку искры.

Забыв о ягодах, он слез с камня и бросился собирать хворост, а Малеска неподалёку готовила добычу для жарки.

Мальчик был проворен и смекалист; он быстро разжёг костёр и теперь перекликался с птицами, а пламя поднималось вверх, и изящные завитки голубого дыма кружились в ветвях дерева и между камней.

Индианка подошла к костру с превосходно разделанной и нанизанной на деревянный шампур птицей; она повесила птицу на верёвку, привязанную к ветке, которая мягко покачивала свою ношу над огнём.

Пока готовился этот скромный завтрак, мальчик убежал в поисках цветов или ягод – всего, что мог найти. Он вернулся, принеся в полах жакета кучу вишен и птичье гнездо с тремя крапчатыми яйцами, которое он нашёл под листьями папоротника. С ветки каштана спустилась полосатая белка и посмотрела на него с такой забавной строгостью, что он громко закричал Малеске:

– Я люблю этот прекрасный лес и всё, что в нём есть.

Когда он вернулся, Малеска уже сбросила свой плащ и увенчала себя диадемой из ало-зелёных перьев, которые завершили её дикарское одеяние. Мальчик с восхищением смотрел, как она ходит между деревьев, и лицо её пылало от гордости и любви.

Пока куропатка качалась над костром, Малеска собрала каштановые листья и сплела из них нечто вроде коврика; на этот коврик она положила птицу и заколола его прелестным кинжалом, который подарил ей отец Уильяма на первом свидании; затем она сделала чашку из листа, сходила к обнаруженному ей ручью и набрала прозрачной воды. Так, на цветущей траве, под серенады диких птиц, под нежный шум ветра прошла первая лесная трапеза матери и её сына. Уильям был доволен – для него всё было ново и прекрасно. Ему не терпелось поскорей доесть эту вкусную еду, которую Малеска разнообразила улыбками и лаской. Он хотел застрелить птиц, которые так мило пели в ветвях, и не осознавал, что его действия могут причинить боль бедным маленьким певцам; он не мог насмотреться на великолепное одеяние матери – в его глазах это было нечто чудесное.

Наконец скромная трапеза была завершена, и мальчик с красными от ягодного сока губами вскочил, умоляя дать ему лук и стрелу.

С гордостью королевы и нежностью матери Малеска показала ему, как поместить стрелу на тетиву и как поднимать лук. Плутишка с лёгкостью воспринял эти уроки и просто затанцевал от радости, когда первая стрела вылетела из лука и скрылась в листьях тюльпанного дерева. Как Малеска любила эти упражнения! Как она восторгалась его изящными движениями! Как буйно билось её сердце от его выкриков! Он захотел уйти один, чтобы подстрелить белку, но Малеска испугалась и последовала за ним, счастливая и внимательная. Его умения росли с каждым мигом, и скоро он израсходовал бы все стрелы, но Малеска после каждого выстрела терпеливо их искала, и охота продолжалась, пока мальчик не устал даже от этой редкостной забавы.

В полдень Малеска оставила его отдыхать на шкуре пумы, а сама пошла искать добычу для обеда; никогда ей не дышалось так легко, никогда леса не казались ей так по-домашнему уютны. Её охватило глубокое чувство безмятежности. Эти рощи были её домом, а на камне лежало единственное существо на свете, которое она любила. Она не спешила найти своё племя. Её не волновало ничего, пока мальчик был с ней, а лес был так прелестен. Её волновало лишь её собственное счастье.

Раздобыть еды для ещё одной приятной трапезы не составило труда; лёгкой походкой Малеска возвращалась в свой лагерь, похожий на обиталище фей. Мальчик, уставший от игр, спал на камне. Она увидела, как изящно он раскинул руки и ноги и как солнечный свет мягко мерцал на его чёрных волосах. Её шаги стали тише; чтобы не потревожить мальчика, она боялась зашелестеть листом. Так, тихо, почти не дыша, она приближалась к камню. Но тут её дыхание оборвалось… она замерла, уставившись вниз. Сначала она услышала тихий треск, а затем увидела мерцание змеи, которая свернулась на камне рядом с мальчиком. Приближение Малески взволновало гадину, и та приготовилась к прыжку. Сначала змея могла броситься на спящего мальчика. Мать застыла, как статуя, и не смела шевельнуться… она могла только смотреть на змею, и в её глазах был дикий блеск.

Казалось, тишина успокоила животное. Шум трещотки ослабел, и когда змея свернулась в складках моха, её глаза погасли, как искры. Но солнечные зайчики, отражённые листьями, потревожили ребёнка, и он повернулся на другой бок. Мгновенно послышался резкий, отчётливый треск, и из складок моха показалась ядовитая голова со злобными глазками, направленными на мальчика. Малеска даже в своём застывшем положении придумала, как спасти мальчика. Она хладнокровно приладила стрелу и подняла лук, но когда змея снова успокоилась, оружие опустилось; змея лежала за мальчиком, и чтобы её убить, Малеска должна была пустить стрелу над телом спящего. Но гадина снова поднялась. С ужасным трепетом в сердце, но не теряя хладнокровия, Малеска натянула тетиву, прицелилась в голову, которая, как драгоценный камень, блестела за спиной её ребёнка, и выпустила стрелу. На миг она ослепла… голову охватила смертная тьма, а сердце – смертный холод. Она вслушалась, но не услышала ничего, кроме шуршания листьев, а затем наступила полная тишина.

Малеске показалось, что тьма охватила её на целую вечность, но, на самом деле, она длилась всего мгновение; затем Малеска открыла глаза, беспокойно осмотрелась, и её тело пронзила ужасная дрожь. Она услышала смех, а затем увидела, что её мальчик сидит на шкуре пумы с румяными со сна щеками и смеётся от удивления, не отрывая взгляда от безголовой гремучей змеи, которая в предсмертных судорогах корчится в его ногах.

– Ха-ха! – кричал он, хлопая в ладоши. – Вот это да! Это лучше, чем птицы, лучше, чем белки. Малеска! Малеска! Посмотри, как эта пёстрая зверюшка без головы крутится на своём хвосте.

Малеска была так слаба, что едва могла стоять, но, дрожа всем телом, она подошла к камню, схватила ещё содрогавшуюся змею и с криком отвращения швырнула её в заросли.

Затем она упала на колени и прижимала мальчика к груди до тех пор, пока он не начал вырываться и кричать, что ему больно. Но она его не отпустила; ей казалось, что в тот миг, когда она расцепит руки, снова приползёт змея; она держала его за одежду, она нежно целовала его руки, его волосы и его раскрасневшийся лоб.

Он не мог ничего понять. Почему Малеска так тяжело дышит и так трясётся? Ему не хотелось, чтобы она выбрасывала это прелестное создание, которое подкралось к нему, пока он спал, и было таким красивым. Но когда она рассказала, как опасно было это животное, он испугался и со смутным ужасом спросил её, как она его убила.

В нескольких ярдах от камня Малеска нашла свою стрелу с нанизанной на неё змеиной головой. С дрожью и восторгом она показала голову мальчику, который в ужасе отпрянул назад, начиная понимать, что такое страх.

Глава 6

Ни в лесах, ни в лугах, сколько ни броди,

Не найдёшь места лучше, чем даже самый скромный дом,

Дом, дом, милый, милый дом,

Нет места лучше, чем дом;

Нет места лучше, чем дом.

Это событие встревожило Малеску. Собрав все пожитки, она снова поплыла вверх по реке. Ребёнок радовался переменам, и скоро все неприятные воспоминания о гремучей змее стёрлись из его памяти. Но Малеска была очень осторожна, когда в тот вечер выбирала место для лагеря, и, прежде чем расстелила шкуру пумы для Уильяма, она развела яркий костёр, который, как она предполагала, заставит всех ядовитых тварей держаться подальше. Они поужинали под высокой белой сосной, тёмные ветви которой поглотили свет костра, и всё вокруг сделалось мрачным. Когда сгустилась тьма, Уильям затих, и по выражению его лица Малеска поняла, что он подавлен мыслями о доме. Она решила не рассказывать ему об их родстве, о чём она постоянно думала, пока они не предстанут перед советом племени. Тогда индейцы примут его как вождя, а он признаёт несчастную Малеску своей матерью.

Встревоженная его печальным видом, индианка поискала в своих припасах что-нибудь такое, что могло бы его взбодрить. Она нашла несколько золотистых сладких булочек с тмином, которые вызвали у ребёнка слёзы, поскольку они напомнили ему о доме и домашнем уюте.

– Малеска, – сказал он, – когда мы вернёмся домой к дедушке и бабушке? Я знаю, они нас ищут.

– Нет, нет, не думай об этом, – с беспокойством сказала Малеска.

– Но я не могу не думать, не могу, – с грустью настаивал мальчик.

– Нет, не говори, что ты любишь их – то есть твоего деда – больше, чем Малеску. Она умрёт за тебя.

– Да, но я не хочу, чтобы ты умирала, просто вернёмся домой, – умолял он.

– Мы едем домой – в наш прекрасный дом в лесу, о котором я тебя говорила.

– Боже мой, я так устал от леса.

– Устал от леса?

– Да, устал. Здесь так хорошо играть, но это не дом, вовсе нет. Малеска, как далеко отсюда дом дедушки?

– Я не знаю… я не хочу знать. Мы никогда… никогда туда не вернёмся, – страстно сказала индианка. – Ты мой, весь мой.

Мальчик упрямо вырывался из её объятий.

– Но я не останусь в лесу. Я хочу жить в настоящем доме и спать на мягкой постели, и… и… вот, начинается дождь, я слышу гром. О, как я хочу домой!

И в самом деле собиралась гроза; поднялся ветер, который хрипло стонал в соснах. Малеска была сильно огорчена. Пытаясь укрыть уставшего мальчика, она нежно прижала его к груди.

– Терпение, Уильям, никто тебя не обидит. Завтра мы будем плыть весь день. Ты сам будешь грести.

– Я буду грести? – сказал мальчик, немного оживившись. – Но мы ведь поплывём домой?

– Мы поплывём за горы – туда, где живут индейцы. Храбрые воины, которые сделают Уильяма своим королём.

– Но я не хочу быть королём, Малеска!

– Вождём… великим вождём, который выйдёт на тропу войны, чтобы сражаться.

– Ах, значит, из твоего лука я буду стрелять в этих злобных краснокожих, да, Малеска?

– Ах, мой мальчик, не говори так.

– О, – содрогнувшись, сказал ребёнок, – какой холодный ветер; как он рыдает в ветках сосен. Сейчас ты не хочешь вернуться домой?

– Не бойся холода, – встревоженным голосом сказала Малеска. – Давай я укутаю тебя своим плащом, и никакой дождь не проникнет через меховое одеяло. Мы ведь с тобой храбрецы. Какое нам дело до маленького грома и дождя? От этого я только становлюсь храбрее.

– Но ты не хочешь домой. Ты любишь лес и дождь. Гром и молния заставляют твои глаза гореть, но мне они не нравятся; пожалуйста, отвези меня домой, и потом можешь поехать в лес, я никому не скажу.

– О, нет, нет. Это разобьёт мне сердце, – вскричала несчастная мать. – Послушай, Уильям: индейцы… мой народ… храбрые индейцы хотят, чтобы ты стал их вождём. Через несколько лет ты поведёшь их на войну.

– Но я ненавижу индейцев.

– Нет, нет.

– Они свирепые и жестокие.

– Но к тебе они не будут жестоки.

– Я не буду жить с индейцами!

– Они храбрые люди. Ты будешь их вождём.

– Они убили моего отца.

– Но я принадлежу к этому народу. Я спасла тебя и принесла к белым людям.

– Да, я знаю. Бабушка мне говорила.

– И вся моя жизнь – в лесу.

– Среди индейцев?

– Да. Твой отец любил индейцев, Уильям.

– Да, любил. А они его убили.

– Но это произошло в битве.

– Ты хочешь сказать, в честной битве?

– Да, дитя. Твой отец дружил с ними, но они решили, что он стал их врагом. Великий вождь встретился с ним в гуще сражения, и они убили друг друга. Они пали вместе.

– Ты знала этого великого вождя, Малеска?

– Он был моим отцом, – хрипло ответила индианка, – моим родным отцом.

– Твой отец и мой. Как странно, что они ненавидели друг друга, – задумчиво сказал мальчик.

– Не всегда, – сдерживая слёзы, ответила Малеска. – Некогда они любили друг друга.

– Любили! Это странно. А мой отец любил тебя, Малеска?

Бледная, как смерть, несчастная женщина отвернулась; она просунула руку под свою одежду из оленьей шкуры и сдавила сердце; но она обещала ничего не говорить мальчику и храбро сдержала слово.

Мальчик забыл свой беспечный вопрос в тот же миг, когда его задал, и не заметил её бледного лица, поскольку над ними сгустилась буря. Малеска укутала его в свой плащ и закрыла своим телом. Наверху барабанил дождь, но листва сосны была такая густая, что ни одна капля пока не долетела до земли.

– Видишь, мой мальчик, дождь нам не страшен; никто нас не тронет, – пытаясь его ободрить, сказала она. – Я положу в костёр побольше сухих дров и буду укрывать тебя всю ночь.

Она на мгновение замолчала, поскольку над густой листвой начали свирепо буйствовать голубые молнии, раскрывая такие тёмные глубины, которые испугали бы и самого храброго мужчину. Неудивительно, что мальчик ёжился и дрожал, когда они судорожно сверкали над его головой.

Малеска видела, что он боится, и беспечно подкладывала в костёр дрова, надеясь, что пламя успокоит мальчика.

Их лагерь располагался на уступе Хайлендса, нависавшем над рекой, и свет костра, который золотой дорожкой отражался на глади Гудзона, был заметен издалека. Четверо мужчин, которые плыли в лодке, храбро противостоя буре, увидели этот свет и закричали друг другу:

– Вот она. Такой костёр разжигают только индейцы. Гребите, гребите, и мы их настигнем.

Они гребли, несмотря на бурю, и лодка пристала под скалой, на вершине которой ещё горел костёр Малески. Четверо мужчин выбрались из лодки и тихо поползли вверх, ведомые молниями и мерцающим костром. Дождь, который пробивался через ветви, заливал их следы; они разговаривали только хриплым шёпотом, который заглушался шумом ветра.

Уильям заснул, и Малеска, которая рассматривала его с печалью и нежностью, при сильном свете костра видела слёзы на его густых ресницах. Холодный ветер пронизал её до костей, но она ничего не чувствовала. Пока мальчик мирно спал, у неё не было других желаний.

Выше было сказано, что буря заглушила все звуки; и четверо мужчин, что оставили лодку у подножия скалы, сейчас стояли прямо перед Малеской, у которой не было даже мысли об их приближении. Затем вокруг неё выросли тени более чёрные, чем тень сосны, и, внезапно подняв голову, она увидела, что костёр заслонило суровое лицо мистера Данфорта.

Малеска не произнесла ни слова, не вскрикнула, но, крепче прижав мальчика к сердцу, с испугом и вызовом встретила взгляд старика.

– Заберите у этой женщины моего внука и отнесите его в лодку, – сказал старик, обращаясь к тем, кто пришёл с ним.

– Нет, нет, он мой! – свирепо закричала Малеска. – Только Великий Дух отнимет его у меня!

От её пронзительного, тоскливого голоса мальчик проснулся. Он вырвался из её объятий, огляделся и увидел старика.

– Дедушка, о, дедушка, отвези меня домой. Я хочу домой, – закричал он, протягивая к нему руки.

– О! – У меня нет сил, чтобы выразить горькую тоску этого восклицания, которое вырвалось из бледных материнских уст. Этот крик исходил прямо из разбитого сердца. Мальчик хотел уйти от неё. После этого у неё не осталось сил, и она, не сопротивляясь, позволила забрать мальчика. Даже гремучая змея не оказывала на неё такого воздействия.

Они беспощадно выхватили мальчика из её объятий и унесли прочь. Она, не возражая, следовала за ними и видела, как они отплывают на лодке и оставляют её одну в этой безжалостной ночи. Это было жестоко… ужасно жестоко… но несчастная оцепеневшая женщина только тяжёлым взглядом смотрела на лодку. Вдруг она услышала, что мальчик зовёт её:

– Малеска, поедем с нами. Малеска! Малеска!

Она услышала этот крик, и её застывшее сердце страстно затрепетало. Одним прыжком она, как пума, запрыгнула в лодку и понеслась за своими мучителями, яростно гребя сквозь бурю. Но, даже отчаянно напрягая все силы, она не могла догнать четверых сильных мужчин. Они скрылись из виду, а она плыла за ними одна… совсем одна.

Малеска больше не вернулась в дом мистера Данфорта. Она построила хижину на вихокенском берегу и зарабатывала продажей разноцветных корзинок и вышивки, которая так удаётся индейцам. Она вела одинокую жизнь, но изредка она встречала своего сына, когда он гулял по улицам Манхеттена или плавал по реке под парусом, и это жалкое счастье поддерживало в ней жизнь.

Через несколько месяцев мальчик пришёл в её хижину. Согласие на этот визит дала его бабушка, которая всё ещё сочувствовала одинокой индианке и не позволила бы мальчику уехать за море, не попрощавшись. Несмотря на всю горькую муку этого прощания, Малеска была верна своему слову; она подавила в своей душе огромное желание и рассталась с сыном, не объявив, что она его мать. Однажды Малеска стояла на берегу и смотрела, как корабль с белыми парусами отдаёт швартовы и с жестокой быстротой уходит в океан – широкий, безбрежный океан, который казался ей вечностью.