Текст книги "Мемнох-дьявол"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Почему именно выпришли, чтобы сообщить мне? – мягко пояснила она.

– Сообщить о чем, дорогая? – спросил я.

– О Роджере. О том, что он умер. – Она слегка приподняла брови. – Ведь вы пришли ради этого, разве не так? Я поняла, как только вас увидела. Я сразу догадалась, что Роджер мертв. И все-таки почему пришли вы?

Дора опустилась на колени прямо передо мной.

Я застонал. Значит, она прочла мои мысли! Узнала мою величайшую тайну! И мое важное решение! Вот, значит, как? Поговорить с ней? Поспорить? Шпионить за ней? Попытаться ее обмануть? Давать ей советы? А вместо этого мой разум с ходу огорошил ее чудесной новостью: Роджер мертв!

Она придвинулась ко мне еще ближе. Слишком близко. Не стоило это делать. Еще секунда – и она закричит от ужаса. А Дора уже поднимала свой фонарик.

– Не включайте его, – попросил я.

– Но что в этом плохого? Я не буду светить вам в лицо. Я просто хочу лучше вас видеть.

– Нет!

– Послушайте, если вы думаете, что я вас боюсь, то ничего подобного, уверяю вас, – искренне и просто сказала она. Но мысли ее бешено метались, разум пытался постичь происходящее, отметить каждую деталь.

– Почему?

– Потому что Бог не позволит существу вроде вас причинить мне хоть малейший вред. В этом я уверена. Дьявол вы или злой дух, мне неизвестно. А быть может, вы добрый дух, не знаю. Мне не дано знать. Если я сейчас осеню себя крестным знамением, вы можете исчезнуть. Хотя... Не думаю, что это случится. Все, что я хочу знать, – это почему вы так боитесь меня. Ведь дело, конечно, не в моей добродетели.

– Погодите-погодите! Секундочку! Значит, вам известно, что я не человек?

– Да, я вижу это. И чувствую. Мне и раньше приходилось встречаться с существами вроде вас. Я умею отличать их даже в толпе большого города. Всего лишь мгновенные видения, не больше. Мне доводилось видеть многое. Я не стану уверять вас в своем сочувствии, это было бы глупо с моей стороны, но я вас не боюсь. Ведь вы вполне земное существо, не так ли?

– Абсолютно, – ответил я. – И надеюсь еще неопределенно долго оставаться таковым. Послушайте, я совсем не хотел шокировать вас такой новостью. Я любил вашего отца.

– Вы серьезно?

– Вполне. А он безгранично обожал вас. И хотел, чтобы я рассказал вам кое о чем. Но главное – чтобы я присмотрел за вами.

– Едва ли вы на это способны. Взгляните на себя! Вы похожи на испуганного эльфа.

– Я боюсь не вас, Дора. – Меня внезапно охватило волнение, мне не терпелось поведать ей о своих страхах. – Я и сам не понимаю, что происходит! Да, я существо совершенно земное. Это правда. И я... Я убил вашего отца. Я лишил его жизни. Это моих рук дело. А потом... Потом он пришел ко мне, чтобы поговорить. И сказал: «Я хочу, чтобы ты позаботился о Доре». Он велел присмотреть за вами. Так все и было. Я страшусь не вас. Быть может, дело в самой ситуации – в ее необычности. Поверьте, я никогда не попадал в подобные обстоятельства, никогда не сталкивался с такими трудными вопросами...

– Понимаю...

Дора была потрясена. Побледневшее личико блестело словно от пота, а сердце в ее груди бешено стучало. Она низко наклонила голову. Я не мог прочесть ни единой скрываемой там мысли, разум Доры был накрепко заперт и абсолютно недосягаем для меня. Одно я мог сказать с уверенностью: душу ее переполняла печаль. По щекам Доры медленно катились слезы, видеть которые было для меня невыносимо.

– Господи! Я чувствую себя хуже, чем в аду! – пробормотал я. – Я не должен был убивать его. Я... Я совершил это по одной простой причине... Он всего лишь... Всего лишь попался на моем пути. Чудовищная ошибка! Но потом он пришел ко мне, Дора. И мы провели вместе много часов. Его призрак и я... Мы беседовали... Он рассказал мне все... И о вас, и о своих сокровищах, и о Винкене.

– О Винкене? – переспросила она.

– Да, о Винкене де Вайльде. И о его двенадцати книгах – вы знаете о них. Послушайте, Дора, мне очень хочется коснуться вашей руки... Быть может, мое прикосновение поможет вам успокоиться. Но я боюсь, что вы закричите...

– Почему вы убили моего отца?

За этим простым вопросом скрывался другой. «Как мог кто-то, говорящий так, как вы, совершить такой ужасный поступок?» – вот что имела она в виду.

– Я жаждал его крови, – пояснил я. – Потому что питаюсь чужой кровью и таким образом сохраняю молодость и способность жить. Вы верите в существование ангелов? Тогда вам придется поверить и в то, что существуют вампиры. Поверить в меня. На земле существуют вещи и пострашнее.

Дора казалась совершенно ошеломленной, потрясенной. Ничего удивительного.

– Носферату, – тихо произнес я. – Вурдалаки. Вампиры. Ламии. Вполне реальные существа, как бы вы их ни называли. – Я пожал плечами, чувствуя себя совершенно растерянным, беспомощным. – Есть и другие. Но Роджер... Роджер пришел ко мне в облике призрака, чтобы открыть свою душу. Чтобы поговорить о вас.

Она вдруг задрожала и расплакалась. Но это отнюдь не походило на истерику. Ее полные слез глаза сделались совсем маленькими, лицо сморщилось, искаженное болью и горем.

– Дора, клянусь, я не причиню вам вреда! Ни за что на свете! Я вас не обижу...

– Мой отец действительно мертв? Это правда? – Нервы Доры в конце концов не выдержали. Ее сотрясали рыдания. – Боже! Помоги мне! – всхлипывая, шептала она, а потом вдруг закричала во весь голос: – Роджер! Роджер!..

Забыв о прежних опасениях, она осенила себя крестным знамением и долго сидела, не произнося больше ни слова и только судорожно всхлипывая. Однако страха в ней по-прежнему не было.

Я ждал. Но она плакала все горше и горше, а потом упала ничком и зарыдала с еще большим отчаянием. На меня она вообще не обращала внимания.

Я медленно выбрался из угла и выпрямился. Высота мансарды в центре позволяла стоять во весь рост. Обойдя лежащую на полу Дору, я наклонился и нежно обнял ее за плечи.

Она не сопротивлялась. Словно опьянев от неизбывного горя, она лишь мотала головой из стороны в сторону, судорожно всхлипывала и нервно скребла руками по полу, как будто в поисках опоры, чтобы подняться.

– Боже мой... Боже мой... Роджер! Роджер! Боже мой... – Только эти слова без конца срывались с ее губ.

Я взял ее на руки – легкую, почти невесомую, как пушинка, хотя для того, кто обладает такой силой, какой обладал я, вес не имеет значения – и понес к выходу из мансарды.

– Я знала... знала... я все поняла еще тогда, когда он поцеловал меня, – сквозь слезы шептала Дора, прижимаясь к моей груди. – Я была уверена, что вижу его в последний раз. Я знала...

Речь ее была бессвязной и неразборчивой, а вся она казалась такой маленькой и хрупкой, что я старался не прижимать ее к себе слишком сильно. Голова Доры откинулась назад, и беспомощное выражение на этом побледневшем заплаканном личике могло в тот момент заставить разрыдаться самого дьявола.

Я понес Дору вниз. Она лежала на моих руках как тряпичная кукла, безвольная, лишенная способности сопротивляться. Остановившись перед входом в ее комнату, я почувствовал исходящее изнутри тепло и толкнул дверь.

Когда-то здесь, наверное, располагалась классная комната или общая спальня. В просторном угловом помещении с высокими окнами, выходившими на две стороны, было довольно светло благодаря уличным фонарям и фарам проносящихся мимо здания машин.

У дальней стены стояла узкая старая металлическая кровать с высокой прямоугольной рамой над ней, предназначенной для крепления противомоскитной сетки, хотя никакой сетки не было. Скорее всего, эта кровать досталась Доре в наследство от монастыря. Белая краска, которой некогда были выкрашены тонкие металлические прутья, кое-где облупилась. Я увидел множество книг – они стояли на полках, стопки их располагались повсюду, многие с закладками лежали раскрытыми на самодельных пюпитрах – и сотни реликвий и всевозможных ценных предметов, принадлежащих Доре. Возможно, часть из них она получила в подарок от Роджера – до того момента, когда узнала о нем правду. На деревянных рамах окон и дверных косяках я заметил какие-то записи, сделанные черными чернилами.

Я положил Дору на кровать, и она уткнулась лицом в подушку. Все постельные принадлежности были такими чистыми, тщательно выстиранными и выглаженными, что казались новыми.

Когда я протянул Доре свой шелковый носовой платок, она чуть повернула голову, взяла его, но тут же захотела отдать обратно.

– Он слишком красив, – объяснила она.

– Нет-нет, возьмите, – настоятельно попросил я. – Это пустяк. У меня таких сотни.

В нос мне снова ударил аромат менструальной крови. Ну да, конечно, у нее же месячные, и кровь скопилась внутри мягкой хлопковой прокладки между ног. Запах казался мне восхитительным – мысль о том, с каким наслаждением я стал бы сейчас слизывать эту кровь, была неимоверно мучительной. Конечно, это не кровь в чистом виде, но она составляет основу менструальных выделений, и я с трудом сдерживал себя от искушения сделать то, что мы, вампиры, делаем довольно часто. Вы понимаете, о чем речь? Мы слизываем кровь с губ, что расположены у женщины между ног. Таким образом я мог бы напиться крови Доры, не причинив ей при этом никакого вреда.

Однако сейчас, в таких обстоятельствах, подобный поступок был бы непростительным – мне казалось кощунственным даже думать об этом.

В комнате повисла долгая тишина.

Я устроился на деревянном стуле с прямой спинкой. Дора наконец поднялась и села на кровати, скрестив ноги. Она успела достать откуда-то коробку с носовыми платками и теперь без конца сморкалась и вытирала глаза. Мой шелковый платок она по-прежнему сжимала в руке.

Ее крайне взволновало мое присутствие, однако страха она не испытывала и была слишком погружена в собственное горе, чтобы по достоинству оценить тот факт, что рядом с ней сидит живое доказательство справедливости верований в существование сверхъестественных созданий – мертвец, в груди которого бьется сердце и который способен действовать как обыкновенный человек. У нее не было сил, чтобы осмыслить это сейчас, однако и забыть об этом она не могла. Ее бесстрашие было проявлением истинной смелости и отваги. Дору отнюдь нельзя было обвинить в глупости. Все дело в том, что в некоторых вопросах она оказывалась настолько выше страха, что никакой трус просто не способен был это осознать.

Люди недалекие, возможно, назвали бы ее фаталисткой. Но это неверно. Она обладала способностью видеть далеко вперед – способностью, которая позволяла ей никогда не впадать в панику. Кое-кому только перед самой кончиной – когда игра окончена и родственники уже успели сказать последнее «прости» – удается постичь идею неизбежности собственной смерти. А Дора всегда и все воспринимала именно с такой трагической, роковой и в то же время совершенно правильной точки зрения.

Я старательно смотрел в пол. Нет, я не должен позволить себе влюбиться в Дору.

Желтоватые – цвета янтаря – сосновые доски были тщательно отшлифованы, покрыты лаком и натерты. Очень красиво. Со временем весь дом, должно быть, будет выглядеть именно так. Красавица и Чудовище... А уж что касается чудовищ – я имею в виду настоящих, – то я действительно потрясающий экземпляр.

Мне было очень стыдно за то, что в минуты горя и страданий я способен думать о том, как хорошо было бы танцевать с Дорой здесь, в просторных залах и коридорах. Мысли о Роджере и пришедшие следом за ними воспоминания о преследователе, о твари, которая меня ждет, быстро вернули меня к действительности.

Я бросил взгляд на рабочий стол Доры. Два телефона, компьютер, стопки книг, на самом уголке – маленький телевизор с экраном не более четырех-пяти дюймов, предназначенный исключительно для работы, то есть для связи с остальным миром с помощью присоединенного к задней панели толстого черного кабеля.

В комнате, совершенно не похожей на монашескую келью, было и множество других современных электронных приборов и приспособлений. А надписи на белых рамах и косяках сообщали нечто вроде: «Мистика противостоит теологии»...

Да, мистика противостоит теологии – об этом говорил Роджер, пытаясь объяснить, что Доре никак не удавалось гармонично совместить в себе эти два начала, а она обладала и тем и другим, хотя неустанно называла себя исключительно теологом. Свою же коллекцию церковных сокровищ Роджер считал исключительно мистической, связанной с церковными таинствами. Впрочем, таковой она и была в действительности.

Мне вдруг вспомнился еще один эпизод из далекого детства в Оверни. Увидев в церкви распятие, я был потрясен видом нарисованной краской крови, струившейся из-под ногтей. Наверное, тогда я был еще совсем маленьким. Позже, лет примерно в пятнадцать, в темных углах той самой церкви я совокуплялся с деревенскими девушками – непростительный грех, и в те времена это было своего рода геройством; к тому же сын землевладельца и хозяина замка в нашей деревне рассматривался как нечто вроде желанного быка-производителя. А мои братья в нарушение всех традиций вели себя на удивление целомудренно. Странно, что от их жалкой добродетели не страдал урожай на полях. Впрочем, я с легкостью отдувался за всех. Мысль об этом вызвала у меня улыбку. Но все это, повторяю, было позже, а распятие я увидел лет в шесть-семь. «Какая ужасная смерть!» – необдуманно воскликнул я. Услышав столь кощунственное, хотя и совершенно искреннее высказывание, мать рассмеялась и долго не могла успокоиться, а отец был вне себя от гнева и стыда за своего отпрыска.

Негромкий шум машин, проносившихся по Наполеон-авеню, действовал успокаивающе.

Во всяком случае на меня.

Дора тяжело вздохнула. И вдруг я почувствовал ее ладонь на своей руке – прикосновение было мягким и мгновенным, но я отчетливо ощутил, как ее пальцы прижались к рукаву, словно пытаясь определить, что за плоть скрывается под толстой шерстяной тканью.

А потом те же пальцы скользнули по моему лицу.

Не знаю почему, но этот жест очень характерен для смертных. Как будто стараясь понять, что мы собой представляем, они сгибают пальцы и костяшками проводят по нашим лицам. Возможно, такой жест кажется им более безопасным – создает иллюзию, что они касаются кого-то, если можно так выразиться, опосредованно, в то время как прикосновение подушечками пальцев слишком интимно.

Я не шелохнулся, позволяя ей сделать это, как будто она слепая, желающая оказать мне знаки внимания. Рука ее медленно двинулась к моим волосам. В комнате достаточно света, чтобы она могла увидеть, как они густы и красивы. А в том, что они именно таковы, я не сомневался, по-прежнему оставаясь все тем же бесстыдным, тщеславным, самодовольным существом, лишь временно и случайно утратившим уверенность в себе.

Дора опять перекрестилась. Но сделала она это не оттого, что боялась меня, а, как я полагал, просто желая еще раз убедиться в чем-то, подтвердить правильность своих выводов. Она безмолвно прочла молитву.

– Я тоже могу это сделать, – сказал я. И начал: – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа...

Когда я закончил, прочитав всю молитву от первого до последнего слова по-латыни, Дора изумленно посмотрела на меня, и вдруг с губ ее сорвался короткий тихий смешок.

Я улыбнулся в ответ. Кровать и стул, на которых мы сидели, стояли в самом углу комнаты. За спиной у Доры было окно, за моей спиной – тоже. Окна, окна, окна... Не дом, а дворец, словно состоявший из одних окон. Я взглянул вверх. Потемневшее от времени дерево потолка в пятнадцати футах над нашими головами не утратило своей прелести. Как здорово, что строители монастыря следовали европейским стандартам и не поддались соблазну уменьшить его высоту в угоду моде своего времени.

– Знаете, – заговорил я, – когда я в первый раз вошел в Нотр-Дам, после того как меня сделали тем, кто я есть, – вампиром... Должен вам сказать, что я стал таким отнюдь не по своей воле и до момента перерождения был обыкновенным смертным, таким же, как вы, только моложе. Обряд был совершен надо мной насильно, и я сейчас не помню всех подробностей, не помню даже, молился ли, когда все это происходило. Но одно знаю точно и даже описал это в своем романе: я боролся, изо всех сил, до последнего... Так вот, когда я вошел под своды Нотр-Дам, первое, о чем я подумал, это почему Господь не покарал меня смертью...

– Должно быть, таково было ваше предназначение. В общем порядке вещей каждому отведено свое место.

– Вы так думаете? И действительно в это верите?

– Да. Я не думала, что когда-нибудь мне доведется лицом к лицу столкнуться с таким существом, как вы, однако я никогда не считала подобную встречу невозможной или невероятной. Все эти годы я жила в ожидании знака, какого-то доказательства. Я могла умереть, так и не дождавшись его, но почему-то всегда чувствовала, что этого не случится... что он... знак... непременно будет мне явлен.

Типично женский по тембру голосок Доры звучал негромко, но в нем было столько уверенности и чувства собственного достоинства, что каждое слово приобретало особую значимость и убедительность, которым мог бы позавидовать и мужчина.

– И вот появляетесь вы, – продолжала она, – и сообщаете, что убили моего отца, а потом утверждаете, что он приходил и беседовал с вами. Нет, я не из числа людей, способных просто отмахнуться от таких заявлений. Ваши речи не лишены определенного шарма и витиеватой изысканности. Кстати, знаете, что в первую очередь привлекло меня в Библии? Еще в раннем детстве меня заворожила ее витиеватая изысканность. Она помогла мне узнать и постичь совершенно иной образ жизни. Открою вам один секрет. Однажды я пожелала смерти собственной матери, и в тот же день, не прошло и часа, она навсегда исчезла. Я могла бы рассказать вам еще очень и очень много. И хочу, чтобы вы поняли: единственное мое желание состоит в получении от вас знаний. Ведь вы осмелились войти в Нотр-Дам, и Господь не покарал вас...

– Хотите узнать еще один забавный факт? – перебил я. – Это произошло более двухсот лет назад. В дореволюционном Париже. В те времена там уже существовали вампиры. Они жили на кладбище Невинных мучеников, глубоко под землей, в катакомбах под старинными склепами. И они боялись войти в Нотр-Дам, а когда увидели, что я направился в собор, тоже были уверены, что Господь покарает меня смертью.

Обращенный на меня взгляд Доры оставался спокойным.

– Я разрушил их религию. Их веру в Бога и дьявола. А они были вампирами. Такими же земными существами, как и я, полудемонами, полулюдьми, упрямыми, недалекими, пребывающими в вечном смятении. И они не сомневались, что Господь непременно покарает их смертью.

– А до вашего появления у них и в самом деле была своя религия?

– Да, целое религиозное учение. Они возомнили себя слугами дьявола. И своим предназначением считали поклонение ему. Они жили как и положено вампирам, но их существование было намеренно жалким и направленным на покаяние, на искупление греха. А я... Я мнил себя своего рода принцем. Разгуливал по Парижу в красном плаще, подбитом волчьим мехом. Хотя этот плащ был подарен мне, еще когда я был смертным человеком. Вас не удивляет, что вампиры могут тоже быть верующими? Я в корне изменил их существование и не думаю, что они сумели в конце концов простить меня. Во всяком случае те, кому посчастливилось выжить. Кстати, нас на земле не так уж много.

– Погодите, – прервала мой рассказ Дора. – Я очень хочу выслушать до конца вашу историю, но прежде, чем вы продолжите, должна задать вам один вопрос, выяснить кое-что.

– Что именно?

– Мой отец... Как все произошло – была ли его смерть быстрой, или?..

– Уверяю вас, она была совершенно безболезненной. – Я повернулся и взглянул на Дору. – Он сам сказал мне об этом. Абсолютно никакой боли.

Бледное лицо и огромные темные глаза делали Дору похожей на сову... И в то же время в ней чувствовалась удивительная внутренняя сила. Мне вдруг подумалось, что своим видом она может сейчас напугать любого случайно зашедшего сюда смертного.

– Ваш отец умер в состоянии, если можно так выразиться, экстаза, – продолжал я. – Сначала перед ним возникали образы и видения, потом он потерял сознание, а вскоре сердце перестало биться. Той боли, что я мог ему причинить, он не почувствовал, поскольку я сосал кровь... поскольку я... Нет, он не страдал и не мучился... – Я бросил на нее еще один взгляд, на этот раз более пристальный. Она сидела, поджав под себя ноги, белые колени выглядывали из-под юбки. – Я разговаривал с Роджером через два часа после его смерти. Всего через два часа! Он вернулся в этот мир только ради вас, затем, чтобы увериться, что я позабочусь о его дочери. И что никто не сможет причинить вам вред: ни его враги, ни правительственные чиновники, ни те, с кем он был связан, занимаясь своим бизнесом. И еще... Он не хотел, чтобы его смерть принесла вам больше страданий и боли, чем она того заслуживает.

– Но почему Господь допустил такое? – прошептала Дора.

– А какое отношение к этому имеет Господь? Послушайте, Дора, дорогая, Он тут совершенно ни при чем. Я ведь вам рассказывал. Я был в Нотр-Дам, и ничего не произошло... И вообще ничего не случалось...

Я лгал и знал это. Разве мог я забыть о своем преследователе? О том, кто только что посетил меня в облике обыкновенного человека и вышел отсюда, хлопнув дверью. Отвратительное чудовище. Да как он смел?..

– Как могла быть таковой воля Господня? – по-прежнему недоумевала Дора.

– Вы что, серьезно? Послушайте, я мог бы поведать вам еще множество историй. То, что я рассказал о парижских вампирах и их вере в дьявола, – это только начало. Знаете... Знаете...

Я оборвал себя на полуслове.

– Что это?

Этот звук... Эти размеренные, медленные шаги... Не успел я подумать о нем со злобой, не успел позволить себе оскорбительные мысли в его адрес, как вновь раздались шаги.

– Я... Я хотел сказать...

Все мои попытки выбросить его из головы были тщетными. Шаги приближались.

Они слышались пока неотчетливо, но я безошибочно узнал походку крылатого создания – похоже, он намеренно сообщал таким образом о своем присутствии, – его тяжелая поступь будто эхом отдавалась в огромном зале, где в тот момент мысленно присутствовал я, оставаясь одновременно в комнате рядом с Дорой.

– Дора, я вынужден вас покинуть.

– В чем дело?

Шаги тем временем раздавались все ближе и ближе.

– И ты осмеливаешься явиться сюда, когда она рядом? – закричал я, вскакивая на ноги.

– Что происходит? – воскликнула Дора. Она уже стояла на коленях в кровати.

Я попятился от нее и был почти у самой двери, когда звук шагов вновь начал слабеть.

– Будь ты проклят! – шепотом произнес я.

– Объясните же наконец, что происходит, – остановила меня Дора. – Вы вернетесь? Или уходите от меня навсегда?

– Нет, я не уйду. Ни в коем случае. Я здесь, чтобы помочь вам. Послушайте, Дора, если возникнет нужда, вам достаточно просто позвать меня. – Я приложил палец к виску. – Зовите, повторяйте свой призыв снова и снова. Как молитву. Это не будет выглядеть идолопоклонством, потому что я не бог зла. Непременно позовите. А сейчас я должен идти.

– Скажите хотя бы свое имя.

Шаги не стихали. Далекие, но достаточно громкие – сказать, в каком из помещений огромного здания они раздавались, было невозможно, – они мучили и преследовали меня.

– Лестат, – произнес я как можно отчетливее. – Лест ат, с ударением на втором слоге и четким конечным «т». – И еще одно. О смерти вашего отца пока не знает никто. И она останется тайной для всех еще какое-то время. Я исполнил все, о чем он меня просил. Его сокровища у меня.

– Книги Винкена?

– Все вещи... Все, что он бережно хранил... Ваше состояние и еще многое, чем он владел и что хотел передать вам. Мне пора идти.

Шаги становились тише? Или мне это только казалось? Я не мог позволить себе рискнуть остаться.

– Я вернусь, как только смогу. Вы верите в Бога, Дора? Не отказывайтесь от этой веры, пусть она станет вам опорой. Ибо, скорее всего, вы правы в своих суждениях о Господе, совершенно правы.

Я поспешно выскочил из комнаты, едва ли не со скоростью света поднялся по лестнице в мансарду, оттуда через разбитое окно выбрался на крышу, взлетел высоко вверх и стремительно помчался прочь, чтобы только не слышать больше этой ужасной тяжелой поступи. Город подо мной превратился в ослепительный круговорот огней.