Текст книги "Мэйфейрские ведьмы"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

5. Досье мэйфейрских ведьм
Часть V

История семейства с 1689 по 1900 год в изложении Эрона Лайтнера

После смерти Петира Стефан Франк твердо решил, что, пока он жив, орден не будет предпринимать новых попыток установить прямые контакты с Мэйфейрскими ведьмами. Это решение сохранили в силе и его последователи, Мартин Геллер и Ричард Крамер, каждый в свое время.

Хотя агенты ордена не раз обращались с петициями, в которых просили позволения завязать такие контакты, совет каждый раз единогласно голосовал против и строгий запрет оставался в силе вплоть до двадцатого века.

Однако орден продолжал исследования на расстоянии. Информация о Мэйфейрских ведьмах зачастую поступала от жителей колонии, хотя те даже не догадывались об истинной причине расспросов и значении сообщенных нам сведений.

Методы исследования

На протяжении этих более чем двух столетий Таламаска создавала по всему миру целую сеть «наблюдателей» – их задачей было присылать в Обитель газетные вырезки и записи слухов. На Сан-Доминго подобные сведения собирали несколько человек. Входившие в их число голландские торговцы считали, что интерес к семейству Мэйфейр носит исключительно финансовый характер, в то время как пожелавшим сотрудничать с орденом жителям колонии было сказано, что в Европе некоторые заинтересованные лица дорого заплатят за информацию о Мэйфейрах. В то время еще не существовало профессиональных агентов, сравнимых с частными детективами двадцатого века. И все же сведений было собрано поразительное количество.

Комментарии архивариусов отличаются немногословностью и зачастую поспешностью; иногда они представляют собой всего лишь краткое введение к собранному материалу.

Сведения о наследстве Мэйфейров были получены окольными путями и, по всей вероятности, незаконно, через подкуп банковских служащих. Таламаска всегда пользовалась подобными методами, а в те годы действовала, скажем так, чуть менее щепетильно. Обычным оправданием как тогда, так и впоследствии служил тот факт, что добытая таким образом информация обычно доступна только одному-двум десяткам людей. Вскрытие личной переписки никогда не производилось, равно как сведения о частной жизни или делах никогда не использовались в неблаговидных целях.

Изображения особняка и членов семейства приобретались различными путями. Один портрет Жанны Луизы Мэйфейр был выкуплен у недовольного живописца, после того как дама отвергла его работу. Аналогичным образом удалось получить дагерротип Кэтрин и ее мужа, Дарси Монехана: семья приобрела только пять из десяти сделанных за один сеанс изображений.

Время от времени мы получали косвенные доказательства того, что семья Мэйфейров знает о нашем существовании и предпринятом нами исследовании. По крайней мере один наблюдатель – француз, работавший некоторое время надсмотрщиком на плантации Мэйфейров на Сан-Доминго, – погиб при весьма подозрительных обстоятельствах. Этот случай повлек за собой еще большую осторожность с нашей стороны и требование соблюдения строжайшей секретности нашими наблюдателями, что в свою очередь резко сократило объем информации.

Большинство оригиналов находятся в ветхом состоянии. Однако все они так или иначе скопированы, а потому собранные сведения вполне доступны для продолжения кропотливой и тщательной работы.

О повествовании, которое вы читаете

Нижеприведенное повествование основано на всех собранных материалах и записях, включая несколько ранних фрагментарных рассказов на французском и латинском языках, а также изложенных с применением латинского шифра, разработанного Таламаской. Полная опись данных материалов находится в главном архиве в Лондоне.

Знакомство с этим досье я начал в 1945 году, незадолго до того вступив в Таламаску и не успев непосредственно подключиться к исследованию Мэйфеирских ведьм. Составление его первой «полной версии» я завершил в 1956 году и с тех пор постоянно ее обновляю и исправляю. Кардинальный пересмотр досье был предпринят мною в 1979 году, когда вся история семьи, в том числе и отчеты Петира ван Абеля, была занесена в компьютер Таламаски. С того времени введение новых материалов не представляет сложности.

До 1958 года я не был непосредственно связан с делом о Мэйфеирских ведьмах. В свое время, когда до меня дойдет очередь, я расскажу о себе более подробно.

Эрон Аайтнер, январь 1989 г.

Продолжение досье

Шарлотта Мэйфейр Фонтене дожила почти до семидесяти шести лет и умерла в 1743 году, к тому времени у нее было пятеро детей и семнадцать внуков. При ней Мэй-Фейр оставалась самой процветающей плантацией на Сан-Доминго. Несколько ее внуков вернулись во Францию, и их потомки погибли в годы революции в конце века.

Первенец Шарлотты, названный в честь отца Антуаном, не унаследовал, к счастью, его заболевания, вырос здоровым человеком, женился и стал отцом семерых детей. Тем не менее плантация, названная Мэй-Фейр, перешла к нему только номинально. Фактически она досталась дочери Шарлотты Жанне Луизе, родившейся спустя девять месяцев после смерти Петира Ван Абеля.

Всю свою жизнь Антуан Фонтене III находился в подчинении у Жанны Луизы и ее брата-близнеца Петера, которого никогда не звали на французский манер Пьером. Почти не приходится сомневаться, что двойняшки были детьми ван Абеля. И у Жанны Луизы, и у Петера были светло-каштановые волосы, светлая кожа и светлые глаза.

Прежде чем умер муж-калека, Шарлотта родила еще двух мальчиков. По слухам, отцами были два разных мужчины. Оба мальчика выросли и эмигрировали во Францию. Всю свою жизнь они носили фамилию Фонтене.

Жанна Луиза во всех официальных документах фигурировала только под фамилией Мэйфейр, и, хотя еще в юности она вышла замуж за беспутного пьяницу, ее жизненным спутником всегда оставался брат. Петер так и не женился. Он умер за несколько часов до кончины Жанны Луизы, в 1771 году. Никто не подвергал сомнению ее юридическое право использовать фамилию Мэйфейр, так как было принято на веру утверждение, что таков семейный обычай. Позже подобным же образом поступила и единственная дочь Жанны Луизы, Анжелика.

Вплоть до кончины Шарлотта не расставалась с изумрудом, подаренным ей матерью. Потом его носила Жанна Луиза, после чего он перешел к ее пятому ребенку, Анжелике, которая появилась на свет в 1725 году. К тому времени, как родилась эта дочь, муж Жанны Луизы сошел с ума и был заключен в «маленький дом» на территории поместья, который, судя по всем описаниям, и есть тот самый домик, где за много лет до того был заточен Петир ван Абель.

Вряд ли этот человек был отцом Анжелики. У нас есть ничем не подтвержденные предположения, что Анжелика родилась от союза Жанны Луизы и ее брата Петера.

Девочка называла Петера «папой» в присутствии чужих людей, да и слуги поговаривали, что она считает Петера отцом, так как ни разу в жизни не видела сумасшедшего, который последние годы жизни провел в цепях, запертый в домике, как дикое животное. Здесь следует отметить, что те, кто знал семейство, не считали подобное обращение с сумасшедшим жестоким или из ряда вон выходящим.

Также ходили слухи, будто Жанна Луиза и Петер поселились вместе в анфиладе спален и гостиных, добавленной к старому особняку вскоре после замужества Жанны Луизы.

Каковы бы ни были слухи о тайных привычках семьи, Жанна Луиза обладала не меньшей властью над всеми, чем в свое время Шарлотта, и держала в узде своих рабов благодаря огромной щедрости и личному вниманию к каждому, хотя та эпоха славилась прямо противоположным обращением с ними.

О Жанне Луизе писали как об исключительно красивой женщине, вызывавшей всеобщее восхищение, и многие искали ее расположения. О ней никогда не отзывались как о ведьме, как о злой или коварной особе. Те, с кем была связана Таламаска в течение жизни Жанны Луизы, ничего не подозревали о европейских корнях семейства.

Беглые рабы не раз обращались к Жанне Луизе с мольбой защитить их от жестокости хозяев. Она часто выкупала этих несчастных, и они навсегда оставались фанатично ей преданными. В Мэй-Фейр она сама вершила закон и казнила за предательство не одного раба, что не лишало ее ни любви, ни благорасположенности остальных, и об этом было хорошо известно.

Анжелика, любимая дочь Жанны Луизы, обожала свою бабку и находилась подле нее в последние часы жизни.

В ночь, когда скончалась Шарлотта, над Мэй-Фейр разразилась свирепая буря, не затихавшая до самого утра, до того момента, когда одного из братьев Анжелики нашли мертвым.

В 1755 году Анжелика вышла замуж за очень красивого и богатого плантатора по имени Винсент Сент-Кристоф, а спустя пять лет родила девочку, Мари-Клодетт Мэйфейр, которая позже вышла замуж за Анри-Мари Ландри и первой из Мэйфейрских ведьм приехала в Луизиану. У Анжелики было также два сына, один из них умер в детстве, а второй, Лестан, дожил до глубокой старости.

Судя по воспоминаниям современников, Анжелика любила Винсента Сент-Кристофа и хранила ему верность всю жизнь. Мари-Клодетт тоже была к нему привязана, и нет никаких сомнений, что он был ее отцом.

Портреты Анжелики, которыми мы располагаем, свидетельствуют, что она была не столь красива, как ее мать или дочь: черты лица мельче, и глаза не такие большие, хотя волосы очень хороши – волнистые, темно-каштановые. Тем не менее она отличалась исключительной привлекательностью и в пору своего расцвета считалась обворожительной.

Мари-Клодетт – темноволосая и голубоглазая, с хрупкой и изящной фигурой – была писаная красавица и очень походила как на отца, Винсента Сент-Кристофа, так и на мать. Ее муж, Анри-Мари Ландри, тоже считался весьма привлекательным мужчиной. Все, кто знал это семейство, говорили даже, что браки в нем заключаются из-за красоты и никогда ради денег или по любви.

Винсент Сент-Кристоф, милый и добрый по натуре человек, любил рисовать картины и играть на гитаре. Он много времени проводил возле пруда, вырытого для него на плантации, где сочинял песни, а позже пел их Анжелике. После его смерти Анжелика сменила нескольких любовников, но отказалась повторно выйти замуж. Это тоже вошло в традицию у мэйфейрских женщин: обычно они выходили замуж только раз в жизни (или только один раз удачно).

Что в основном характеризовало семью во времена Шарлотты, Жанны Луизы, Анжелики и Мари-Клодетт, так это респектабельность, благосостояние и власть. О богатстве Мэйфейров складывали легенды по всему Карибскому бассейну, но те, кто отваживался вступить в конфликт с этим семейством, сталкивался с такой непомерной жестокостью, что об этом начинали поговаривать. Считалось, что любое противостояние семейству Мэйфейр приносит «несчастье».

Рабы считали Шарлотту, Жанну Луизу, Анжелику и Мари-Клодетт всесильными колдуньями. Они обращались к женщинам за помощью, когда болели, и верили, что хозяйкам «известно все».

Но не существует практически никаких доказательств, что кто-либо, помимо рабов, всерьез воспринимал такого рода слухи и что Мэйфейрские ведьмы вызывали подозрение или «безрассудный» страх среди своей ровни. Исключительность семейства оставалась неоспоримой. Люди соперничали, чтобы получить приглашение в Мэй-Фейр. Хозяева поместья часто устраивали пышные приемы. Любой из его обитателей считался завидной партией.

Насколько другие члены семейства были осведомлены о силе ведьм, сказать трудно. У Анжелики были брат и сестра, эмигрировавшие во Францию, и еще один брат, Морис, который не покинул дом и стал отцом двух сыновей – Луи-Пьера и Мартина. Те со временем также женились, и семейство на Сан-Доминго разрослось. Позже они переехали в Луизиану с Мари-Клодетт. Морис и его сыновья всю жизнь носили фамилию Мэйфейр, равно как до сегодняшнего дня ее носят их потомки в Луизиане.

Из шестерых детей Анжелики две девочки умерли в раннем детстве, двое сыновей эмигрировали во Францию, еще один, Лестан, отправился в Луизиану вместе со своей сестрой Мари-Клодетт.

Мужчины в семье никогда не пытались взять в свои руки управление плантацией или состоянием, хотя, согласно французским законам, могли претендовать и на то, и на другое. Однако они безропотно принимали превосходство избранных женщин, а финансовые записи, так же как и слухи, указывают, что все они были чрезвычайно состоятельными людьми.

Возможно, им за такую покорность выплачивалась какая-то компенсация, а быть может, они по природе своей не были борцами. Не сохранилось никаких преданий о спорах по этому поводу или недовольстве сложившейся традицией со стороны мужчин. Брат Анжелики, погибший во время бури в ночь кончины Шарлотты, был юношей с кротким и добрым характером. Другой ее брат, Морис, пользовался репутацией приятного, милого человека и принимал участие в управлении плантацией.

Несколько потомков тех Мэйфейров, кто эмигрировал во Францию в начале восемнадцатого века, были казнены в дни Французской революции. Никто из уехавших в Европу до 1770 года не пользовался фамилией Мэйфейр. И Таламаска потеряла след их потомков.

Все члены семьи придерживались католической веры и всегда щедро жертвовали средства церкви на Сан-Доминго. Один из сыновей Пьера Фонтене, деверя Шарлотты, пошел в священники. Две женщины из семейства стали кармелитками. Во время Французской революции одну из них казнили вместе со всеми остальными членами общины.

В течение многих лет большая часть денег, вырученных Мэйфейрами за поставки кофе, сахара и табака из колонии в Европу и Северную Америку, оседала в иностранных банках. Состояние их было огромно даже по меркам мультимиллионеров Гаити. Похоже, семья во все времена обладала невероятными запасами золота и драгоценностей, что отнюдь не часто среди плантаторов, чье благополучие весьма шатко, ибо зависит главным образом от объема и продажи собранного урожая.

Благодаря вышеизложенным обстоятельствам Мэйфейры сумели пережить гаитянскую революцию и сохранить при этом свое несметное богатство, хотя вся земельная собственность на острове была безвозвратно утрачена.

В 1789 году, как раз незадолго до революции, вынудившей семью покинуть Сан-Доминго, Мари-Клодетт установила собственный закон наследования в семействе Мэйфейр, так называемый легат. Ее родители к тому времени умерли. Поселившись в Луизиане, Мари-Клодетт заново пересмотрела, переделала и закрепила правила юридически. К этому времени она успела перевести большую часть денег из голландских и римских банков в Лондон и Нью-Йорк.

Легат

Легат – это серия чрезвычайно запутанных и квазиюридических мероприятий, проводимых главным образом через банки – держатели денег. Легат устанавливает размер состояния, которым нельзя манипулировать, ссылаясь на законы наследования какой-либо страны. Суть его в том, что основная часть капитала и собственности Мэйфейров сосредоточивается в руках одной женщины в каждом поколении, причем она еще при жизни назначает свою преемницу, в тех же случаях, когда главная наследница умирает, не отдав распоряжений, деньги переходят к ее старшей дочери. И только если среди потомков не осталось женщин, наследство переходит к мужчине. Однако главная наследница может оставить состояние и мужчине, если такова будет ее воля.

По сведениям Таламаски, ни одна владелица состояния не умирала, не назначив наследницы, и легат ни разу не был завещан мужчине. Роуан Мэйфейр, самая младшая из здравствующих Мэйфейрских ведьм, стала наследницей с самого рождения по воле своей матери Дейрдре, которую в свою очередь назвала своей преемницей Анта, получившая состояние от Стеллы… И так далее, и так далее…

Однако были в истории семьи случаи, когда назначенное лицо заменяли другим. Например, Мари-Клодетт указала в качестве главной наследницы свою первую дочь Клер-Мари, а позже изменила решение в пользу Маргариты, третьего ребенка в семье. Неизвестно, узнала ли когда-нибудь Клер-Мари о своей несостоявшейся роли, зато Маргарите собственное предназначение стало известно задолго до смерти Мари-Клодетт.

Согласно легату, огромные суммы также передаются родным братьям и сестрам главной наследницы в каждом поколении, причем женщины, как правило, получают в два раза больше, чем мужчины. Однако ни один из членов семейства не может наследовать деньги легата, если он или она не носит фамилию Мэйфейр от рождения или официально сменили ее впоследствии. В тех случаях, когда закон запрещал наследнице официально использовать эту фамилию, она тем не менее, ссылаясь на семейную традицию, настаивала на своем праве и блюстители закона отступали.

Таким образом фамилия Мэйфейр сохранилась до нынешнего века. Известно много примеров, когда члены семейства завещали это правило своим потомкам вместе с состоянием, хотя юридически в этом не было необходимости, если речь шла о двоюродной степени родства.

Легат также содержит сложные, с множеством оговорок статьи, позволяющие в случае необходимости оказывать финансовую помощь особо нуждающимся Мэйфейрам; однако главным и непреложным по-прежнему остается условие, что как они, так и их предки неизменно носили фамилию Мэйфейр. Главная наследница имеет право оставить до десяти процентов состояния «другим Мэйфейрам», которые не являются ее детьми, но опять же такой человек должен носить фамилию Мэйфейр, иначе все статьи завещания аннулируются и не имеют силы.

В двадцатом веке многочисленные «кузены» получали деньги главным образом благодаря распоряжениям Мэри-Бет Мэйфейр и ее дочери Стеллы, но некоторые суммы поступали также от Дейрдре, за которую распоряжался Кортланд Мэйфейр. Многие из этих людей теперь богаты, так как деньги давались в основном в связи с инвестициями или деловыми проектами, одобренными главной наследницей или ее помощником.

В настоящее время Таламаске известны примерно пятьсот пятьдесят родственников под фамилией Мэйфейр; половина из этих людей знакомы с потомками родоначальницы, проживающими в Новом Орлеане, и с основными положениями семейного закона о наследовании, хотя все они на много поколений отстоят от права на обладание основным капиталом.

В 1927 году Стелла собрала около четырехсот Мэйфейров и родственных семейств в доме на Первой улице, и есть многочисленные свидетельства, что ее интересовали главным образом те, кто обладал экстрасенсорными способностями. Впрочем, история Стеллы будет изложена позже.

Потомки

Таламаска провела исследования в отношении огромного числа Мэйфейров и пришла к выводу, что многие из них одарены умеренными экстрасенсорными способностями, а у некоторых такой дар поистине исключителен и проявляется весьма ярко. Среди членов семейства довольно часто идут разговоры о предках с Сан-Доминго, которых обычно называют «ведьмами», «любовницами дьявола», продавшими ему свои души; считается также, что именно дьявол сделал семью богатой.

Эти предания сейчас пересказываются легко, часто с юмором либо с удивлением и любопытством, но большинство потомков, с которыми Таламаска иногда контактирует, на самом деле имеют весьма слабое представление об истории своей семьи. Они даже не могут назвать имена «ведьм». Им ничего не известно о Сюзанне или Деборе, хотя такие фразы, как «Наших предков в Европе сожгли на костре» или «За нами тянется длинный шлейф истории колдовства», нередко произносятся едва ли не с гордостью. Мало что знают они и о законе наследования – кроме, пожалуй, того, что всем состоянием владеет одна-единственная преемница, назначаемая в каждом следующем поколении, и ее имени.

Однако те, кто живет в Новом Орлеане и поблизости от него, значительно более осведомлены о семье родоначальницы. Они посещают похороны и поминки и, как мы увидим в дальнейшем, довольно часто встречались друг с другом на приемах, устраиваемых Мэри-Бет и Стеллой. В распоряжении Таламаски имеются многочисленные фотографии этих людей – как персональные, так и сделанные на семейных праздниках.

В беседах Мэйфейров часто и как нечто само собой разумеющееся фигурируют привидения, «телефонные звонки от мертвых», экстрасенсорные предвидения, телекинез. Мэйфейры, практически ничего не знающие о семье из Нового Орлеана, по меньшей мере раз десять упомянуты в различных опубликованных историях, связанных с привидениями. Трое из Мэйфейров, состоящих в дальнем родстве, проявили недюжинные способности. Но нет никаких свидетельств, что они понимали природу этих способностей или использовали их с определенной целью. Насколько нам известно, они не имеют никакого отношения к ведьмам, семейному наследию, фамильному изумруду или Лэшеру.

Поговаривают, что все Мэйфейры «чувствуют», когда приходит смертный час главной наследницы.

Потомки семьи Мэйфейров боятся Карлотты Мэйфейр, которая опекает Дейрдре Мэйфейр, наследницу в нынешнем поколении, и называют ее «ведьмой», но в данном случае это слово скорее служит разговорным определением неприятной женщины, нежели намекает на связь с чем-то сверхъестественным.

Краткое содержание материалов, относящихся к периоду жизни на Сан-Аоминго

Если вернуться к началу восемнадцатого века, то отличительными чертами, характеризующими семейство в этот период, безусловно являлись власть, успех, богатство, долголетие и прочные родственные связи. И ведьмы в этот период действовали весьма успешно. Можно с определенной долей уверенности предположить, что они обладали полной властью над Лэшером и использовали его в своих интересах. И все же мы наверняка не знаем, так ли это. Однако у нас нет доказательств обратного. Равно как нет и свидетельств публичных появлений Лэшера либо трагедий внутри семьи.

Несчастные случаи, происходившие с врагами семейства, неуклонное накопление драгоценностей и золота, бесчисленные рассказы рабов о всесилии и непогрешимости их хозяек – вот, пожалуй, и все доказательства возможного вмешательства сверхъестественных сил в жизнь семьи, но ни одно из них нельзя назвать неоспоримым.

Конечно, пристальное наблюдение опытных агентов могло бы дать совершенно иную картину.

Семья Мэйфейров в Луизиане в девятнадцатом столетии

За несколько дней до революции на Гаити (единственного успешного восстания рабов за всю историю) собственные рабы предупредили Мари-Клодетт о том, что ей и ее семье грозит смерть. Тогда она вместе с детьми, братом Лестаном, его женой и детьми, а также дядей Морисом с двумя сыновьями, их женами и детьми без особых затруднений покинула остров, захватив с собой поразительное количество вещей – из Мэй-Фейр в ближайший порт отправился целый караван повозок. Около пятидесяти личных рабов Мари-Клодетт, половина из которых были полукровками, а многие, несомненно, отпрысками мэйфейрских мужчин, уехали вместе с семьей в Луизиану. Можно с уверенностью сказать, что в багаже беглецов было немало книг и рукописей, поскольку впоследствии некоторые из них довелось видеть и читать другим людям.

К тому времени у Таламаски уже имелись свои контакты в Луизиане. В Новом Орлеане ордену довелось расследовать два весьма интересных дела, связанных с появлением привидений, и по ним работал один из наших агентов. Другому агенту Таламаски довелось побывать в этом городе проездом. Вот почему новые сведения о Мэйфейрских ведьмах мы стали получать едва ли не с первого дня пребывания там семейства.

Существовала и иная причина роста количества информации: Мэйфейры стали более «доступны для наблюдения». Вырванный из привычной изоляции на Сан-Доминго и лишенный почти феодальной власти колониальный семейный клан вынужден был привыкать к новому укладу жизни и налаживать связи с великим множеством людей: купцами, священниками, работорговцами, брокерами, разного рода чиновниками… А богатство Мэйфейров и их, так сказать, внезапное появление на сцене, естественно, вызывали ответное любопытство.

Поток самых разнообразных слухов и домыслов, возникший едва ли не с первого часа прибытия семейства в Америку, с течением времени только усиливался.

Изменения, произошедшие в девятнадцатом веке, также неизбежно способствовали увеличению объема информации. Рост выпуска газет и других периодических изданий, составление подробных отчетов, изобретение фотографии – все это облегчило создание подробной истории семьи Мэйфейров.

Новый Орлеан рос и превращался в многолюдный и процветающий порт, что создавало прекрасные условия для нашей работы, позволяя опрашивать десятки людей, не привлекая при этом излишнего внимания.

Поэтому, продолжая изучение истории Мэйфейров, следует помнить одно: впечатление, что в девятнадцатом веке семейство сильно изменилось, вполне может быть обманчивым и объясняться лишь тем, что наши методы исследования стали другими. Мы получили возможность больше узнавать о том, что происходит за закрытыми дверями.

Иными словами, имей мы более подробную информацию о периоде жизни на Сан-Доминго, возможно, удалось бы проследить более тесные связи и преемственность поколений. Однако это остается лишь предположением.

Как бы то ни было, ведьмы девятнадцатого века – за исключением Мэри-Бет Мэйфейр, которая родилась только в 1872 году, – кажутся гораздо слабее, чем их предшественницы, главенствовавшие в семействе на Сан-Доминго. А закат власти Мэйфейрских ведьм, ставший столь очевидным в двадцатом веке, начался, судя по обрывочным сведениям, еще до Гражданской войны. Но, как мы увидим в дальнейшем, общая картина гораздо сложнее.

Менялось время, менялось отношение к людям, что, вполне вероятно, тоже сыграло немаловажную роль в процессе ослабления могущества ведьм. По мере того как семейство постепенно утрачивало свой аристократизм и феодальную власть, становясь все более «цивилизованным», «буржуазным», его члены все больше запутывались в вопросах, относящихся к их наследию и способностям, и становились более замкнутыми. И хотя бывшие плантаторы, поселившиеся в Луизиане, называли себя аристократией, никакого отношения к аристократии в европейском понимании этого слова они, разумеется, не имели; по воспитанию и образованию они скорее относились к тому классу, который мы теперь называем «средним».

«Современная психиатрия», по-видимому, также сыграла роль в том, что Мэйфейрские ведьмы зашли в тупик и замкнулись в себе, однако более подробно речь об этом пойдет в повествовании о событиях двадцатого века.

Впрочем, мы можем лишь рассуждать и строить догадки. Даже когда в двадцатом веке орден установил непосредственный контакт с Мэйфеирскими ведьмами, узнать о них удалось слишком мало.

С учетом всего вышеизложенного…

История продолжается…

По прибытии в Новый Орлеан Мари-Клодетт поселила все семейство в просторном доме на Рю-Дюмейн и тут же приобрела огромную плантацию на Ривербенде, к югу от города, где выстроила особняк, по величине и роскоши превосходящий тот, которым семья владела на Сан-Доминго. Плантация получила название «Ля Виктуар на Ривербенде», а позже ее просто называли «Ривербенд». В 1896 году плантацию размыло рекой, однако большая часть земли в этом месте до сих пор остается собственностью Мэйфейров, и в настоящее время там построен нефтеочистительный завод.

Морис Мэйфейр, дядя Мари-Клодетт, прожил на этой плантации всю жизнь, но его двое сыновей приобрели примыкающие участки земли, куда и перебрались, не теряя, однако, связи с семьей Мари-Клодетт. Несколько прямых потомков этих мужчин оставались на приобретенной земле вплоть до 1890 года, многие другие переехали в Новый Орлеан и стали составной частью все увеличивающегося числа «кузенов», которые на протяжении следующего столетия играли активную роль в жизни Мэйфейров.

Существует множество опубликованных рисунков особняка Мари-Клодетт и даже несколько фотографий в старинных книгах, которые теперь не переиздаются. Огромный даже для того времени дом был выстроен в простом колониальном стиле, предвосхищавшем пресловутый стиль греческого возрождения, с круглыми колоннами, покатой крышей и галереями, просторным нижним этажом и высокой мансардой. Внешне он очень напоминал дом на Сан-Доминго. Внутри коридоры разделяли особняк с севера на юг и с запада на восток.

Кроме того, на плантации были построены два больших флигеля, где жили мужчины, принадлежавшие к членам семьи и тоже носившие фамилию Мэйфейр, включая овдовевшего Лестана и его четверых сыновей. (Морис всегда жил в главном особняке.)

Мари-Клодетт вела дела в Луизиане столь же успешно, как и на Сан-Доминго. Она по-прежнему занималась сахарным тростником, однако отказалась от выращивания кофе и табака. Она приобрела небольшие земельные участки для каждого из сыновей Лестана и всегда щедро одаривала собственных детей и внуков.

С первых дней своего пребывания в Луизиане семья вызвала благоговейный страх и недоверие со стороны соседей. Мари-Клодетт, обустраиваясь на новом месте, затеяла несколько споров и не гнушалась даже угрозами в адрес тех, кто стоял на ее пути. Она купила огромное количество рабов для своих полей и хорошо обращалась с ними, не нарушая заложенных предками традиций. Зато к купцам у нее было совершенно иное отношение, и она не однажды кнутом гнала их из своих владений, утверждая, что ее пытались обмануть.

Местные жители называли ее «ужасной» и «неприятной», хотя внешне она по-прежнему оставалась красивой женщиной. А рабы, приобретенные в Луизиане, трепетали от страха перед ее личными рабами и слугами-полукровками.

Очень скоро рабы провозгласили свою хозяйку ведьмой. Они утверждали, что ее невозможно обмануть, приписывали ей способность «сглазить» и заявляли, что у нее есть демон, которого она может наслать на любого, кто скажет ей хоть слово поперек. Отношение к ее брату Лестану было более благожелательным – он, видимо, сразу нашел общий язык с местными плантаторами, любителями хорошего вина и азартных игр.

Супруг Мари-Клодетт Анри-Мари Ландри был приятным, но не деятельным человеком, который предоставлял жене полное право решать абсолютно все вопросы. Он выписывал из Европы ботанические журналы, коллекционировал редкие южные цветы, спроектировал и разбил на Ривербенде огромный сад.

В 1824 году он скончался в собственной постели, успев причаститься перед смертью.

В 1799 году Мари-Клодетт родила последнего своего ребенка – дочь Маргариту, которая позже стала обладательницей легата и прожила в тени своей матери до ее смерти в 1831 году.

Слухов о семействе Мари-Клодетт ходило великое множество. В частности, говорили, что ее старшая дочь, Клер-Мари, родилась слабоумной, и рассказывали об этой молодой женщине странные истории: она якобы разгуливала по дому в ночной рубашке и обращалась к людям с малопонятными, хотя часто восхитительными речами. Утверждали также, что она видела призраков и часто беседовала с ними, иногда даже в разгар ужина, в присутствии изумленных гостей.

Она также «знала» сокровенное о многих людях и имела привычку выбалтывать их секреты в самое неподходящее время. Ее практически не выпускали из дома, и Мари-Клодетт так и не позволила старшей дочери выйти замуж, хотя немало влюбленных мужчин просили ее руки. В старости, после смерти Анри-Мари Ландри, Мари-Клодетт даже спала с дочерью, дабы не позволить той уйти из дома и потеряться.