Текст книги "Шесть собак, которые меня воспитали"

Автор книги: Энн Прегозин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Мы остановились возле водопада, чтобы взглянуть оттуда на расстилавшуюся внизу долину с крошечной, словно игрушечной, железнодорожной станцией. Я достала из рюкзаков бутерброды, а Тимбе выдала два пакетика сухого корма, предусмотрительно захваченного с собой. Она мгновенно все съела и потребовала третий, а после этого продолжала смотреть голодными глазами на наши бутерброды. Пришлось отдать ей один из двух имевшихся.

Подкрепившись, мы вернулись на тропу, и Тимба побежала вперед. И тут она повстречалась с молодой парой, спускавшейся нам навстречу. Молодые люди замерли, Тимба – тоже. Когда через секунду подошли мы с Дэвидом, молодой человек, в руку которого вцепилась его подружка, заметив, как Тимба помахала хвостом, спросил: «Это волк?» Мы сказали правду, а они погладили Тимбу, восхищаясь ею. Полчаса спустя мы повстречали семью с детьми, и пришлось снова отвечать на множество вопросов. Потом нам попалась респектабельная пожилая пара, а затем – группа школьников. И каждый раз, после первоначального испуга, все приходили в восторг, а Тимба виляла хвостом и сладко щурилась в ответ на щедро расточаемые в ее адрес комплименты. Еще более эффектным было наше появление в маленьком кафе, расположившемся на горном склоне. Там находилось человек двадцать туристов, и когда вошел волк, многие просто оцепенели, забыв донести ложку до рта.

Как это часто бывает на горе Вашингтон, выше пояса лесов, на смену жаре и солнцу пришел клубящийся сырой туман. А потом и холодный дождь. Натянув непромокаемые куртки, мы устремили свои взоры к скрывавшейся за облаками вершине, где нас ожидала честно заработанная чашка горячего шоколада. Но прежде нам предстояло двухчасовое восхождение.

Поднявшись на вершину, мы обнаружили, что старый, хранивший множество легенд дом, который я помнила с прежних времен, исчез вместе со своим огромным очагом. На его месте высилось современное здание с высокими – от пола до потолка – окнами, с двумя сувенирными лавками, книжным магазином и кафетерием.

В отличие от старого дома, где собаки всегда были желанными гостями, на стеклянной двери, ведущей внутрь этого «чудища», красовалась табличка с предупреждением: «С собаками не входить!» Я привязала Тимбу снаружи рядом с дверью, и мы зашли выпить горячего шоколада. Едва мы устроились на стульях возле окна, как из громкоговорителя раздался голос: «Владельцы (затем возникла некоторая заминка) э-э-э…мокрого маламута, или это хаски? э-э-э… пожалуйста, позаботьтесь о своей собаке». Судя по голосу говорившего, проблема заключалась не в том, что Тимба вела себя недостойно – я держала ее в поле зрения – а в дожде, который тем временем усилился и превратился в ливень. Но Тимба любила дождь – чем сильнее, тем лучше. Она даже подняла морду так, чтобы струи дождя стекали по ней.

Через час мы начали спуск с горы. А у ее подножия пожалели, что этот чудный день так быстро закончился. Но гора Вашингтон не хотела отпускать меня надолго, а теперь и Тимба была очарована ею. Она еще дважды побывала здесь с Дэвидом и со мной. И каждое восхождение было для нее праздником.

Следуя своей волчьей натуре, Тимба обожала снег. Особенно явно она это продемонстрировала, когда после памятного многим снегопада 1982 года снежный покров в Парке-Слоуп оказался больше метра высотой, тут-то собака получила возможность в полной мере насладиться этим снежным изобилием. Улицы оказались непроезжими, автомобили стояли, погребенные под толстым слоем снега. Люди вынуждены были браться за лопаты, чтобы выбраться из своих домов. На целых пять прекрасных дней Парк-Слоуп словно перенесся на сто лет назад. Все, кто мог, встали на лыжи. Ребятишки с ликованием катались на санках прямо посередине Седьмой авеню, там, где в обычное время с шумом проносятся автобусы. Вдоль дороги на обочинах стояли снежные бабы и ледяные крепости, сооруженные детьми. Но венцом всего стал, конечно, Проспект-Парк, к неописуемому восторгу Тимбы, он был весь завален девственно белым снегом. Она носилась и валялась в нем, как сумасшедшая; она копала его и даже ела. Расстаться со снегом и добровольно отправиться домой было выше ее сил – мне приходилось буквально утаскивать ее.

Помнится, как-то сильный снегопад случился поздней весной. К тому времени во двориках и на газонах перед домами уже отцвели крокусы и нарциссы, должны были вот-вот распуститься тюльпаны, когда вдруг нежданно-негаданно на город обрушился снегопад. Наутро крыши домов, тротуары и нераспустившиеся цветы – все было покрыто пушистым снегом. Если бы существовало руководство для владельцев собак с примесью волчьей крови, то в нем следовало бы особо отметить: «Заботливый и любящий владелец собаки, в жилах которой течет волчья кровь, должен использовать любую возможность, чтобы его питомец мог поиграть в снегу, независимо от того, в какое время года этот снег выпал». Мне же об этом не надо было напоминать. Я достала теплую куртку, которую за неделю до этого убрала с глаз долой, надела на Тимбу поводок, и мы отправились в Проспект-Парк на встречу с неожиданно вернувшейся зимой. И правильно сделали, потому что уже на следующий день солнце растопило снег, и к полудню опять наступила весна.

В такие моменты Тимба как будто поворачивалась к вам своей «волчьей» стороной. Но существовало огромное количество факторов, как внутренних, так и внешних, которые пробуждали в ней собачьи инстинкты.

Волчьи гибриды (как и волков) бессмысленно использовать в качестве сторожей, поскольку в их генах заложен иной тип поведения: избегать открытых столкновений, предпочитать бегство драке, сражаться только в самом крайнем случае. А из нашей Тимбы получился отличный защитник: она безошибочно отличала реальную угрозу от мнимой и действовала соответственно. Такое поведение можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, она многому научилась, находясь под опекой Деллы. Во-вторых, в ее стае был человек. И в случае необходимости она вставала на его защиту.

Делла была образцовой охранной собакой и отличным примером для подражания. Я уже говорила, что она никого и ничего не боялась.

И она умела правильно оценить ситуацию: делала различие между человеком, открыто зашедшим в дом, и тем, кто пытался пройти незамеченным. У того, кто стоял на виду, не возникало с Деллой никаких проблем. Ее внимание привлекал человек, который пытался спрятаться. Если он при этом стоял неподвижно, она просто рычала, но стоило ему двинуться в мою сторону, как Делла угрожающе скалилась. Тимба училась на ее примере, и частенько ей представлялась возможность поднабраться опыта. Каждое утро мы с Деллой совершали пробежки по парку, а потом отправлялись в Грин Виллидж на работу. В течение всего года, кроме августа, шесть дней в неделю мы по восемь часов проводили в магазине, где Делла выполняла свою работу, а Тимба училась. Люди уже знали об огромной черной собаке в магазине на Юнионстрит. А теперь появилась вторая, похожая на волка, почти не уступавшая по величине первой. Мгновенно пронесся слух: если вы хотя бы замыслили что-то дурное, то «волк» обязательно почует это, даже если удастся перехитрить большую черную собаку.

Так Тимба заняла свой сторожевой пост рядом с Деллой. Когда звонок на входной двери возвещал о приходе посетителя, Тимба иногда по собственной инициативе покидала Деллу, подходила ближе и ставила передние лапы на прилавок, чтобы лучше рассмотреть вошедшего. Обычно посетители оценивались ею как вполне благонадежные, и она возвращалась к Делле. Если ее что-то настораживало, то она не уходила и внимательно следила за всеми действиями сомнительного посетителя. Обычно человек, пришедший с дурными намерениями, поворачивался и уходил.

Я уже упоминала о другом качестве, которое делало Тимбу незаменимым сторожем, она относилась к людям как к членам своей стаи и, следовательно, должна была их защищать. Это чувство долга оказалось столь сильным, что возобладало над инстинктом самосохранения, генетически заложенным в каждом волке и диктующим определенный тип поведения, избегать конфликтов, а драться только когда на карту поставлена жизнь. И если Тимба, наперекор природному инстинкту, в случае опасности готова была драться, угрожающе скалилась и пару раз кидалась на человека, то только потому, что в ее стае были люди. Мне все это казалось просто чудом.

В отличие от маламутов и хаски, которые в любой момент предпочтут обществу хозяина возню в снегу или любое другое развлечение, в отличие от большинства волчьих гибридов, связь которых с человеком весьма эфемерна, и в отличие от волка, который просто избегает человека, Тимба обладала собачьей способностью привязываться к человеку. И она привязалась к нам всей душой. Правда, и мы любили ее не меньше.

Дома, когда мы с Дэвидом были заняты на кухне, Тимба обычно наблюдала за нами из дальнего конца спальни, лежа в своем любимом синем кресле. Ночью она спала в этом кресле напротив нашей кровати. А днем иногда просто «обозревала» дом со своего синего трона.

В любимом кресле она устраивалась всегда одинаково: запрыгивала, крутилась и укладывалась мордой вперед, свесив передние ноги. Во время сна голова лежала у нее на коленях.

Работая на кухне, мы с Дэвидом все время посматривали на Тимбу, а иногда ласково окликали ее, просто чтобы увидеть, как она улыбается в ответ. Когда мы покидали кухню и перебирались на диван в гостиной, Тимба теряла нас из виду. Через минуту она спрыгивала с кресла и присоединялась к нам. Легонько носом подталкивала чью-нибудь руку – просила, чтоб ее погладили; несравненно больше, чем любимое кресло, собака ценила ласку и нашу любовь.

Когда мы приходили в парк, Тимба убегала не сразу, хотя обожала носиться по полянкам и зарослям. Обычно она останавливалась и оглядывалась на меня. Иногда ей казалось, что этого недостаточно. Тогда она возвращалась – даже если ее не звали – обнюхать мою руку, потому что своему носу она доверяла больше, чем глазам. И только убедившись, что все в порядке, радостно убегала вперед.

Первые успехи Тимбы в дрессировке – целиком заслуга Деллы. Но и после того, как Делла умерла, я продолжала заниматься с Тимбой. Она научилась приносить поводок и подходить по моему жесту. Но самым поразительным был случай с едой. Однажды на кухне на пол упала какая-то совершенно не подходящая для собак еда, и мы это не сразу заметили. Тимба же подошла, обнюхала и подобрала ее. Тут я увидела, что она что-то взяла с пола, и крикнула: «Фу, Тимба!» Вслед за этим я нагнулась, раскрыла ей пасть и извлекла то, что она уже прожевала и готова была проглотить. А собака без малейшего сопротивления, даже не задев зубами руку, позволила мне сделать это. И не только потому, что я ее так приучила, но и чтобы угодить мне. Тимба считалась со мной и любила меня, как только может любить собака. Такое поведение было тем более ценным, что его демонстрировала собака с волчьей кровью, которая совсем недавно скалилась в ночи, охраняя мешок с кормом.

И столь сильна была у Тимбы способность любить и отзываться на любовь, что она распространялась за пределы ее стаи. Прежде всего, это касалось детей. Она их обожала. Тимба вовсе не была большим злым волком из сказки о Красной Шапочке. Она была большим добрым волком, который вилял хвостом и позволял себя гладить. Ей нравилось, когда маленькие ручки касались ее, она даже позволяла играть со своим хвостом, а далеко не всякая собака допустит такую фамильярность. Дети смотрели ей в глаза, и Тимба не отводила взгляд, потому что видела в их глазах такую же идущую от всего сердца любовь, которую дарила сама.

Еще она любила нашего ветеринара доктора Вассермана. Он, в свою очередь, ее обожал, а также его ассистент, доктор Турофф, и весь персонал клиники. Когда Тимба приезжала для очередной прививки, все они выходили в приемную, чтобы с ней поздороваться, не дожидаясь, пока ее заведут в смотровую. И Тимба всегда была рада их видеть.

Ветеринарам не приходилось иметь дело с гибридом волка ни до, ни после Тимбы. Когда мы появились впервые, волчья внешность Тимбы их слегка смутила, и они поспешили убедиться, что намордник у меня под рукой. Но через минуту все их страхи исчезли. Тимба была доброжелательна с каждым, кто вступал с ней в контакт. Безропотно переносила уколы и прочие процедуры. Даже если она и ощущала некоторый дискомфорт, то уже через мгновение все было забыто, а собака, помахивая хвостом, принимала ласки и выслушивала комплименты в свой адрес.

Однажды в августе мы отдыхали на мысе Кейп-Код, в небольшом городке у океана. В доме, где мы жили, нельзя было держать собаку, и Тимбе пришлось целую неделю прожить в собачьем пансионе, оборудованном крытыми вольерами с выгулом, который содержала семейная пара с детьми. Тимба, конечно, находилась там только с вечера и до утра. Мы с Дэвидом вставали рано, быстро завтракали, забирали Тимбу и весь день проводили вместе: плавали в океане, бродили по сосновым пустошам или гуляли по улочкам этого провинциального городка. А когда начинало смеркаться, возвращали Тимбу в ее временное жилище. Там ее ждали с нетерпением: владельцы «собачьей» гостиницы были просто очарованы. Каждое утро, когда мы приходили за Тимбой, нам задавали один и тот же вопрос: «Вам ее обязательно сегодня забирать!» «Да», – виновато отвечали мы. Но они и так достаточно много успевали сделать за то время, пока Тимба находилась у них: к нашему удивлению, ее ежедневно мыли и расчесывали прямо перед нашим приходом. Никогда Тимба не была такой ухоженной, как в эту неделю. Каждое утро хозяева пансиона выдавали нам ослепительно чистую собаку. Ума не приложу, как они все успевали. Их гостиница была буквально набита собаками. Тимба же, наплававшись в океане, к вечеру возвращалась на ночлег почти такой же чистой, какой утром уходила. Думаю, за этим ежедневным мытьем скрывалось нечто иное: возможность лишний раз пообщаться с Тимбой, прикоснуться к ней. Однажды мы решили отвезти Тимбу в бассейн с пресной водой, чтобы она там поплавала, но оказалось, что по воскресеньям собачий пансион закрывают. Расстроенные, мы вернулись к машине. Нам трудно было представить, как провести целый день без Тимбы. Не помню, чем мы с Дэвидом занимались, но догадываюсь, что делала Тимба. Владельцы пансиона, когда не были заняты с другими собаками, брали ее в дом, играли с ней и кормили всякими вкусными вещами, выходили с ней погулять, а потом – якобы потому, что она испачкалась, – купали ее. Когда неделя подошла к концу, и мы приехали, чтобы забрать Тимбу, эти люди были готовы чуть ли не заплатить нам, лишь бы уговорить нас задержаться еще на денек. Но нам пора было уезжать. Всем семейством они проводили нас до машины и, прощаясь, приглашали приезжать в любое время. Наконец, они выпустили Тимбу из своих объятий, и собака запрыгнула в машину.

Благодаря своему умению контактировать с людьми и привлекать к себе внимание Тимба оказывалась в весьма необычных ситуациях.

Был понедельник, и мы с ней отправились в Манхэттен в СентралПарк, откуда Дэвид должен был забрать нас после работы. Я вела собаку по Пятой авеню в сторону парка, и она, как обычно, привлекала внимание прохожих. Откуда-то сбоку к нам подошла женщина и очень вежливо, но в то же время настойчиво, задала вопрос: «Это волк?». А когда волк спокойно уселся у моих ног, она заинтересовалась еще больше.

Я начала говорить что-то о маламутах, но женщина, особенно не прислушиваясь, вытащила из сумочки визитную карточку и объяснила, что она рекламный агент, занимается животными и что Тимба ее заинтересовала. Если эта похожая на волка красавица еще и послушно себя ведет, то женщина бралась устроить ее на работу в качестве фотомодели.

Через два или три месяца я наконец выбралась в ее контору в Манхэттене, чтобы она могла взять у Тимбы необходимое «интервью». Здесь моя собака продемонстрировала, что она не только красива (было сделано много снимков), но и хорошо обучена. Я объяснила, что нас заинтересует только такая работа, которая – при гарантии полной безопасности – будет приятна и интересна для животного. И еще одно условие: я ее никому не доверю.

После этого мы получали разные предложения. Некоторые я сразу же отвергала, они не согласовывались с графиком моей работы. Другие не годились для Тимбы: планировались слишком длительные съемки. Иногда мне казалось, что ей не понравится место предстоящей работы. Иногда казалось совершенно неприемлемым как раз то, что предполагалось рекламировать. Так, однажды нам предложили рекламировать шубы: разодетая в меха модель должна была сниматься с волком на поводке. Я сразу сказала, что это невозможно: «Тимба не будет участвовать в рекламе шуб из натурального меха».

Наконец, подвернулась подходящая работа, для обложки научно-популярной книги требовалась фотография волка во всей красе. Через год ее сняли для обложки еще одной книги. Во время работы в студии ей приходилось подолгу стоять неподвижно в определенной позе. Потом ее поворачивали другим боком или заставляли иначе наклонять голову – и опять полная неподвижность. Или же она должна была смотреть сначала в одном направлении, а потом переводить взгляд на что-то другое. При этом нельзя было вздрагивать, двигаться, проявлять признаки усталости, весь день Тимбе пришлось находиться в образе волка, не терять волчью стать и грацию. Самое интересное предложение мы получили года через четыре. Для обложки альбома популярной английской рок-группы «Одинокий волк» потребовалась фотография красивого волка. Фоном должны были служить не заснеженные просторы Аляски или Канады в предрассветной дымке, а улицы Нью-Йорка. Замысел был таков: одинокий волк пересекает большую пустынную площадь, его окутывает туман, поднимающийся из расположенных под ногами люков; дело происходит на рассвете. Мы взяли такси и ровно в четыре утра были на месте. Там уже приготовили площадку, перекрыв движение на ближайших улицах. Собралось человек двадцать, фотограф с ассистентами, осветители, помощники режиссера. Когда собака вышла из машины, все взоры тотчас обратились на нее. Фотограф оглядел ее со всех сторон и остался доволен. Теперь все зависело от Тимбы, сможет ли она сделать то, что от нее требовалось. Фотограф – специалист по работе с животными – не сомневался, что она справится; важно было, чтобы Тимба не испугалась, когда начнет щелкать камера.

Как выяснилось, собака должна была неподвижно постоять в углу площади, а потом медленно пересечь ее по диагонали, проходя мимо люков, из которых будет подниматься пар. Мы несколько раз прошли по маршруту, и я показала Тимбе, что пар вокруг нее совершенно безопасен. Пока фотограф, нервно ероша волосы, рассматривал нас под разными углами, его ассистенты подготовили камеру, различные объективы и кассеты с пленкой. Через час, к рассвету, все было готово.

Я поставила Тимбу в дальнем конце площади и сняла с нее поводок и ошейник: им не нужен был волк в ошейнике. Она должна была все сделать самостоятельно, и справилась с этим, причем команды я отдавала с помощью жестов. Она стояла и внимательно следила за мной, а я заняла свое место рядом с фотографом. Мы с ним должны были отступать назад по мере того, как Тимба будет продвигаться вперед.

Если перед этим моя поднятая рука велела Тимбе стоять, то теперь я сделала жест, означавший не просто «Иди», а – «Иди медленно». Она медленно пошла вперед мимо люков; ее не смущали ни клубившийся вокруг туман, ни щелкающая камера, а фотограф – в восторге от того, что видел в объективе своей камеры, – восклицал: «Прекрасно! Великолепно! Это фантастика!». Тимба шла вперед, мимо все новых люков, и туман клубился в ее шерсти. Фотограф продолжал снимать, пока она не пересекла всю площадь.

Тимба повторяла все снова и снова, пока не было отснято шесть пленок. А когда все закончилось, фотограф со словами: «Ну, спасибо тебе! Что за собака!» принялся ее обнимать.

На этом съемка не завершилась. Мы погрузились в автобусы и отправились на следующее место съемки – на Бруклинский мост, где все съемочное оборудование опять выгрузили на тротуар. Перекрыть движение на мосту было невозможно, но этого и не требовалось. Нужна была всего лишь пешеходная дорожка. На обратной стороне альбома все тот же одинокий волк должен был ранним утром шагать по пустынному Бруклинскому мосту. В поле зрения не должны были попадать пешеходы, велосипедисты и собаки. Ассистенты либо останавливали людей (многие были рады хотя бы издали поглазеть на съемку), либо пропускали тех, кто спешил (и тогда съемку прерывали). Когда все было готово – установили треногу, закрепили на ней камеру, фотограф занял свое место, – я отвела Тимбу на 150 метров вверх по мосту, сняла с нее ошейник и велела стоять. Сама же возвратилась к съемочной группе и встала рядом с фотографом, чтобы Тимба могла меня видеть.

Тимба ждала. Когда фотограф сказал: «Давай!», я дала ей команду медленно идти вперед. Было важно, чтобы она не бежала. Тимба двинулась в путь, камера защелкала, а фотограф не переставал восклицать: «Невероятно! Невероятно! Пусть продолжает идти».

Когда половина пути была пройдена, он спросил: «Можно ее остановить?»

Я подняла руку с раскрытой ладонью, показывая, что надо остановиться. Тимба встала.

На этом расстоянии, теперь уже другой камерой, сделали еще какое-то количество снимков.

Потом мне сказали, что она снова должна идти.

Я просигналила, и собака двинулась вперед. Камера щелкала, и расстояние между нами постепенно сокращалось: шесть метров, три метра… а я все не давала команду остановиться. И Тимба продолжала идти прямо на камеру под восторженные восклицания фотографа: «Фантастика!».

На мосту, как и на площади, было израсходовано шесть бобин с пленкой. Фотографировали снова и снова, меняя камеры, объективы, угол съемки, делая поправки по мере того, как менялось освещение и направление ветра. И каждый раз Тимба четко выполняла все требования.

Съемки закончились (фотографии обещали быть отличными). Работу Тимбы оценили очень высоко. Пока ассистенты складывали треногу, запаковывали камеру и собирали пустые пластиковые стаканчики из-под кофе, фотограф подошел к нам, на прощание потрепал Тимбу по загривку и спросил: «А не сходить ли нам куда-нибудь?» Извинившись, я сказала, что у нас другие планы. Мы прошли по мосту, потом пешком поднялись на холм и, миновав Парк-Слоуп, оказались дома. Тем и завершился наш рабочий день.

Полученный гонорар я потратила на корм для собак, а Тимба получила множество впечатлений, побывала в незнакомых местах, завела новые знакомства, поднабралась опыта. Кроме того, ей нравилось выполнять мои команды и взамен получать похвалу. Но так ли уж необходимо ей было бродить в клубах дыма по площади, где на каждом шагу зияли открытые люки, или сводить столь близкое знакомство с Бруклинским мостом? Нет, конечно. Все это она сделала для меня и по моей просьбе. Тимба верила, все, что исходит от меня, – правильно, полезно и весело.

Что она действительно любила, так это прогулки через СентралПарк, особенно когда мы оказывались на площади с фонтаном. Тимба тут же прыгала в воду и в абсолютном восторге начинала плескаться. Прохожие с улыбками наблюдали, как огромная собака купается в фонтане, и поднимали повыше детей, чтобы им было лучше видно.

Но они не могли знать, сколь прекрасная душа скрывалась за этой симпатичной внешностью, какое благородство сопутствовало этой красоте. Зато я знала, как тонко Тимба чувствовала оттенки и нюансы окружающего ее мира: интонации голоса, выражение лица, едва заметные жесты, даже просто мое настроение. Находясь в компании Тимбы, любой начинал слышать музыку в обычном уличном шуме и обычные слова складывать в стихи. А мне Тимба дарила все это каждый день.

Спустя несколько месяцев после описанных событий в нашей стае появилось два новых члена. Первой была Твинки – серая полосатая кошечка с розовым носом. Я уже давно мечтала о кошке, но случай с белкой, казалось, навсегда отбил у меня это желание.

Как-то в январе, пока мы с Тимбой ждали снаружи, Дэвид зашел в корейскую овощную лавку рядом с нашим домом купить дыню и вышел со словами: «Там такой котенок! Взгляни сама».

Я зашла внутрь и сразу поняла, кого Дэвид имел в виду. Кошечка выглядела очаровательной и трогательной. И очень неглупой.

В то время как ее братья и сестры жались по углам и дрожали от холода, Твинки расположилась напротив электрического обогревателя; она сидела так близко, что потоки горячего воздуха шевелили ей усики и шерстку на мордочке. Она определенно была умна. В ответ на мой зов она подняла маленькие блестящие глазки. Я заставила себя уйти.

«Ну как? – спросил Дэвид, когда я вышла. – Правда, она необычная?»

«Ну да, – согласилась я, – она очаровательная. Но Тимба…». И мы ушли.

Всю ночь я над этим размышляла. А что, если мы будем очень осторожны? Что, если первое время держать ее в другой комнате? Но тотчас же я вспоминала несчастную белку, и мысль о котенке улетучивалась сама собой.

На следующий день у нас в Грин Виллидж закончился кофе, и я пошла за ним в ближайший магазин. Но почему-то оказалась в овощной лавке. За прилавком стоял тот же кореец, что и накануне. Я начала было спрашивать: «А у вас еще остался маленький…». При этих словах я посмотрела вниз и увидела кошечку на своем месте, рядом с обогревателем. Продавец взял ее на руки и спросил на ломаном английском: «Вам нужна?». «Да!» – ответила я.

И он мне ее отдал. Вернувшись со своим сокровищем в Грин Виллидж, я вспомнила про кофе.

Позднее, когда Дэвид заглянул нас проведать, в ответ на мой вопрос: «Угадай, кто у нас?» он засмеялся и мгновенно угадал: «Ты ее взяла!». «Да!» – был мой ответ.

Все мои страхи оказались напрасны. Взрослая, умудренная опытом Тимба приняла в свою стаю этого мяукающего представителя кошачьих.

А вскоре стая должна была пополниться и еще кое-кем: я ждала ребенка.

Моя дочь родилась в марте 1984 года. Известно, что многие собаки с трудом мирятся с таким событием. Десятилетняя Тимба безоговорочно с первого же момента приняла Лекси. Когда Лекси начала ходить и цеплялась за Тимбу, чтобы не упасть, та позволяла ей это; собака медленно и осторожно передвигалась по дому, а Лекси висела на том, до чего смогла дотянуться: на ушах, хвосте или морде. Собака не просто терпела – ей это нравилось.

Что касается недоеденных бутербродов у Лекси в руке, с которыми та бродила по всему дому, то Тимба на них не покушалась никогда. Возможно, издали Тимба и принюхивалась, но никогда не отнимала. Как-то мы дали Лекси кусочек сыра, и она, как обычно, отправилась ходить по дому: сначала взяла игрушку, потом заинтересовалась книжкой, и все это время сыр был у нее в руке. Но когда Лекси подошла и начала делиться впечатлениями о книге, размахивая куском сыра прямо под носом у стоявшей здесь же Тимбы, та не выдержала и очень осторожно, так, что Лекси даже не заметила, вынула сыр из ее ручки и съела.

С первого момента появления на свет моей дочери (и даже раньше) я полюбила этого ребенка, «накормившего» Тимбу сыром. Появление Лекси – самое важное событие моей жизни и самое лучшее, что мне удалось совершить. Я дала ей жизнь, любила ее и заботилась о ней. До этого мне никогда не приходилось менять пеленки. Я не подозревала, что можно просыпаться среди ночи и при этом улыбаться. Правда, у меня был хороший пример: Делла. Она словно стояла у меня перед глазами. Я старалась быть такой же терпеливой и заботливой матерью, какой была она. А радость материнства я познавала на собственном опыте. С появлением Лекси Тимба не была отодвинута на задний план и не чувствовала себя заброшенной, как это иногда случается с любимой собакой, когда в семье появляется ребенок. Но материнские заботы – пусть радостные – безнадежно изменили мою жизнь. В сутках просто не хватало на все времени: ребенок, муж, дела, работа над моей первой книгой и мое чудесное животное. Я старалась, насколько возможно, совместить хотя бы интересы Лекси и Тимбы. Теперь перед работой по утрам я не всегда устраивала большую пробежку в парке для Тимбы. Часто это была прогулка – Лекси в коляске, Тимба шагает рядом – на игровую детскую площадку, расположенную в самом центре Проспект-Парка. Поскольку вход туда собакам был запрещен, я оставляла Тимбу снаружи, привязав на длинный поводок к ограде. Потом мы отправлялись на качели, а Тимба, сидя в тенечке, спокойно на нас посматривала. Но стоило Лекси завизжать от восторга, как Тимба настораживалась, когда же та переключалась на тихие игры в песочнице, собака тоже успокаивалась. А потом мы шли в Грин Виллидж на работу. Втроем мы часто совершали так называемые «прогулки для Тимбы». Войдя в парк, мы шли в глубь его по тенистой извилистой тропе, вдоль которой росли огромные (уже тогда) деревья гингко. Потом сквозь листву прорывалось солнце – мы проходили через маленькую детскую площадку, поднимались по тенистому пологому склону холма и через десять минут оказывались у выхода из парка. Отсюда, свежие и отдохнувшие после прогулки, мы направлялись на работу. Мы не спешили, любовались по пути прелестными палисадниками и цветущими на подоконниках геранями и петуньей – предметом особой гордости садоводов-любителей в Парке-Слоуп. (Конечно, многие растения в этих ухоженных садах и ящиках на подоконниках были мне знакомы. Их купили в Грин Виллидж, а теперь они разрослись и предстали передо мной во всей красе). Налюбовавшись всем этим, мы сворачивали к нашему магазину на Юнион-стрит. Нас с Тимбой ждала работа, а Лекси убегала к своим игрушкам и книжкам.

Безусловно, такая жизнь была для Тимбы скучновата. Случалось, что по понедельникам у Дэвида было мало работы, и тогда, по крайней мере, на полдня, он полностью брал на себя заботы о Лекси. Я же могла посвятить это время Тимбе, мы спешили в парк, чтобы там от души побегать. Потом шли к озеру, и Тимба с большим удовольствием плавала. А иногда уходили в лес, где не было никого – только мы и птицы – где мы раньше столько времени проводили вдвоем.

Такие дни напоминали Тимбе, что я по-прежнему принадлежу ей, а я с новой силой осознавала, что у меня есть Тимба. Тимба (несомненно, потому что была помесью) никогда ничем не болела, однажды подхватила инфекцию, которая чуть ее не убила. В тот день по дороге на работу я заметила, что собака слегка горбится, как будто у нее что-то болит. Через три дня, поскольку Дэвид не мог вырваться с работы, я позвонила в скорую ветеринарную помощь, которую мне порекомендовали. Они осмотрели Тимбу и поставили неправильный диагноз – воспаление мочевого пузыря. Ей сделали укол антибиотика, оставили таблетки и пообещали, что через день-два все пройдет.