Текст книги "Смерть внезапна и страшна"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Монк поглядел на ее темно-карие глаза и нежные щеки и подумал, что эта девушка всегда стремилась быть доброй и не привыкла плохо думать о ком-то еще. Но, ощутив этот прилив симпатии, сыщик немедленно вознегодовал на собственную доверчивость. Эта особа напомнила ему Гермиону и бог знает сколько еще женщин, знакомых ему по прошлому своей притягательностью и обманчивой женственностью. Почему он всегда был с ними таким дураком? Уильям презирал глупцов и отчасти склонялся в душе к скептицизму или даже к цинизму. Если миссис Бэрримор не ошибалась, то эта очаровательная женщина с мягкими ласковыми глазами и улыбающимся ртом давно мечтала женить на себе Джеффри Таунтона и весьма сожалела о его привязанности к Пруденс. Сколько же лет было Пруденс? Калландра говорила, что под тридцать. Джеффри Таунтону, безусловно, побольше. Нанетта Катбертсон должна быть ровесницей покойной или чуть моложе. Итак, она старовата для замужества, ее время уже почти окончилось. Скоро ее запишут в старые девы, если уже не считают таковой… И, безусловно, ей уже трудно будет рожать детей. Возможно, ее снедает не просто ревность, а отчаяние, паника. Годы шли, Джеффри ждал Пруденс, которая все отказывала ему ради занятий медициной.

– С моей точки зрения, доброта сейчас неуместна, – сказал детектив без всякого энтузиазма. – Я не сомневаюсь в ваших чувствах, но мне нужна истина в любом виде. Вежливая ложь ни к чему… более того, она лишь затмит факты, которые нам необходимо выяснить.

Голос Монка был холоден, но Нанетта поняла его правоту. Она дернула за поводья, подгоняя коня.

– Благодарю вас, мистер Монк, вы успокоили меня. Просто я не люблю нехорошо отзываться о людях…

– Ну что вы, многие находят удовольствие в этом занятии, – с неторопливой усмешкой ответил он. – Более того, находят в этом наивысшее удовлетворение, стремясь ощутить себя выше другого.

Его собеседница была озадачена. Она не ожидала подобного ответа.

– О… неужели вы действительно так полагаете?

Сыщик с досадой поджал губы: он чуть не испортил свое собственное дело.

– Не все, конечно, лишь некоторые, – поправился он, сломав высокий стебель пшеницы, протянувшийся через дорожку. – К сожалению, я вынужден просить вас рассказать мне о Пруденс Бэрримор, по возможности побольше. Говорите даже то, что вам не нравится… Я не знаю, кого еще можно о ней спросить и кто будет со мной откровенным. Похвалы усопшей мне не помогут.

На этот раз его спутница поглядела прямо перед собой. Они уже почти дошли до ворот фермы. Монк открыл перед ней створки ворот и подождал, пока конь последует за хозяйкой, а потом сам вошел внутрь, не забыв закрыть за собой ворота. Пожилой человек в линялых брюках и сюртуке спутал коню ноги, застенчиво улыбнулся и увел животное. Нанетта поблагодарила его и провела сыщика через двор к огороду. Он открыл перед ней дверь в дом. Они вошли не в кухню, как ожидал Уильям, а в широкий коридор.

– Не хотите ли освежиться, мистер Монк? – предложила Нанетта с улыбкой. Изящная, среднего роста, с крошечной грудью и плоским животом, она двигалась в юбке для верховой езды непринужденно, так что спортивная одежда казалась частью ее тела, а не чем-то инородным, как бывает с иными женщинами.

– Благодарю вас, – согласился детектив. Он не знал, сумеет ли вытянуть из этой девушки что-либо полезное, но подобная возможность, скорее всего, не повторится. Придется использовать эту.

Шляпу и кнут мисс Катбертсон оставила на столике в холле. Потом она позвонила служанке, приказала принести чай и провела гостя в симпатичную гостиную с мебелью, обитой цветастым шелком. Пока им не подали чай, они разговаривали о разных пустяках, но, оставшись вдвоем, немедленно приступили к деловому разговору.

– Итак, вы хотите узнать побольше о бедной Пруденс, – проговорила Нанетта, передавая сыщику чашку.

– Хотелось бы. Я слушаю вас. – Уильям принял чашку у нее из рук.

Собеседница поглядела ему в глаза:

– Пожалуйста, прошу вас понять: я буду говорить столь откровенно лишь потому, что понимаю – доброта не поможет найти убийцу нашей бедняжки.

– Я и просил вас быть откровенной со мной, мисс Катбертсон, – поощрил ее Уильям.

Откинувшись назад в кресле, девушка заговорила, не отводя глаз от лица детектива:

– Я знала Пруденс с самого детства. Любознательности ей было отпущено куда больше, чем прочим людям, а кроме нее – еще и стремления выучить все, что возможно. Мать Пруденс, такая милая, чувствительная женщина, пыталась переубедить ее, но безуспешно. Вы не встречались с ее сестрой Фейт?

– Нет.

– Превосходная женщина, – проговорила Нанетта, не скрывая своего одобрения. – Вышла замуж и живет в Йорке. Но Пруденс всегда была отцовской любимицей, и, как ни прискорбно, он избаловал ее, хотя к ней следовало подойти со всей строгостью. – Она пожала плечами и улыбнулась Монку. – Но, как бы то ни было, когда мы в Англии начали осознавать, сколь серьезны дела в Крыму, Пруденс решила отправиться туда, чтобы ухаживать за нашими солдатами, и ничто на земле не могло остановить ее.

Уильям с трудом сдержал себя. Ему хотелось рассказать этой рассудительной и спокойной красавице, явно флиртовавшей с ним, об ужасах войны и госпиталей, с которыми он был знаком по рассказам Эстер. Однако, заставив себя промолчать, детектив посмотрел на хозяйку, ожидая продолжения. Подгонять Нанетту не потребовалось.

– Конечно, все мы считали, что когда Пруденс вернется домой, то скажет, что с нее довольно, – торопливо продолжила она. – Она послужила своей стране, и все были очень горды ею. Но, увы, она заявила, что пойдет работать сиделкой, и отправилась в Лондон – в госпиталь! – Приглядываясь к лицу собеседника, девушка закусила губу, словно бы не зная, что сказать, хотя по ее тону Монк понимал, что она говорит все, как думает. – Пруденс стала такой самоуверенной, – продолжила мисс Катбертсон, – очень откровенно высказывающей свое мнение обо всем. Она крайне скептически относилась ко всем медицинским авторитетам. Опасаюсь, что ею овладели самые неподходящие, самые немыслимые амбиции, но о них она все-таки помалкивала. – Нанетта поглядела в глаза Монка, стараясь понять, что он думает. – Могу только предположить, что испытания, перенесенные ею в Крыму, оказались настолько ужасными, что подействовали на рассудок Пруденс, лишив ее способности к правильным выводам. Очень трагичная история, – закончила она с грустным лицом.

– Очень, – отрывисто согласился Уильям. – Трагична она еще и потому, что кто-то убил Пруденс. Она не говорила вам о том, что ей угрожали или желали недоброго? – Вопрос был задан очень прямо, но здесь сыщик мог надеяться на неожиданный ответ.

Нанетта слегка повела плечами – деликатный, очень женственный жест.

– Да, она держалась очень резко и критично, – проговорила девушка не без сожаления. – И, увы, нельзя исключить того, что она могла задеть кого-то настолько основательно, что обиженный мог наброситься на нее… Мужчинам ведь бывает иногда трудно сдержаться. Быть может, она оскорбила или поставила под сомнение чью-нибудь репутацию. Пруденс не щадила людей.

– А имен она не упоминала, мисс Катбертсон?

– О, нет-нет! Имена все равно ничего бы не значили для меня, если бы я и слышала их.

– Понимаю. А как насчет поклонников? Были ли у нее какие-нибудь отвергнутые поклонники, способные на ревность?

Чуть покраснев, хозяйка улыбнулась, словно вопрос этот не был для нее существенным.

– Пруденс не поверяла мне столь личных переживаний, но я полагаю, что у нее не было времени для подобных эмоций. – Эта мысль показалась Нанетте даже абсурдной, и она улыбнулась. – Быть может, вам лучше поговорить с теми, кто был ближе к ней в последнее время?

– Так я и сделаю. Спасибо вам за мужество, мисс Катбертсон. Если все будут со мной столь откровенны, я наверняка добьюсь успеха.

Девушка чуть склонилась вперед:

– И вы найдете того, кто убил ее, мистер Монк?

– Да, – ответил Уильям вполне уверенным голосом. Не потому, что у него уже были какие-то подозрения или предположения – просто он не мог допустить возможности поражения.

– Я рада. Так приятно осознавать – тем более после этой трагедии, – что есть люди, которые проследят за тем, чтобы правосудие совершилось.

Нанетта вновь улыбнулась, и детектив вновь удивился: почему Джеффри Таунтон не женился на этой женщине, самым великолепным образом подходящей и ему самому, и привычному для него образу жизни, зачем он тратил понапрасну свое время и чувства на Пруденс Бэрримор? Брачный союз не сделал бы их счастливыми, ему было бы тяжело и безрадостно в этом браке, ей же – скучно и душно.

Однако сыщик тут же вспомнил про собственную страсть к Гермионе Уорд, слишком сильную и искреннюю для нее. Своим отказом эта женщина повергла его в самое горькое одиночество. Кажется, в конце концов он тогда даже возненавидел ее.

Допив чай, Монк извинился, поблагодарил хозяйку и отправился восвояси.

Обратно в Лондон он ехал в переполненном вагоне, где было очень жарко. Детектив вдруг почувствовал себя усталым и, закрыв глаза, привалился спиной к сиденью. Стук и покачивание вагона странным образом утешали его.

Вздрогнув, он проснулся и увидел перед собою маленького мальчика, не отрывавшего от него глаз. Светловолосая женщина потянула ребенка за курточку и приказала ему следить за собой и не мешать джентльмену. Потом она застенчиво улыбнулась Уильяму и извинилась.

– В этом нет никакой беды, сударыня, – ответил тот спокойно, вдруг припомнив кое-что из прошлого. Подобное с ним теперь случалось нередко. Последние несколько месяцев воспоминания приходили все чаще и чаще, а за ними шествовал страх. Сыщик мог вспомнить только свои поступки, но не их причины, и ему совершенно не нравился тот человек, который открывался ему в собственном прошлом.

Сегодняшнее воспоминание было резким и ясным. И все же каким-то далеким… Все происходило, пожалуй, давным-давно. Картина, возникшая в его уме, была полна солнечного света, но при всей своей ясности таяла во мгле времени. Он был куда моложе и только что приступил к работе с подобающим новичку рвением и желанием учиться. Непосредственным начальником Уильяма был Сэмюэль Ранкорн, в этом нельзя было усомниться. Монк знал это, как знают во сне: без видимых свидетельств, но так, что сомневаться не приходится. Он видел тогдашнего Ранкорна так же отчетливо, как и эту молодую женщину, сейчас сидевшую напротив него в вагоне, с грохотом мчащемся к городу мимо сельских домов. Ранкорн… узкое лицо, глубоко посаженные глаза…

Тогда он был симпатичным: длинный хрящеватый нос, высокий лоб, широкий рот… Но даже если это всего лишь казалось Монку, смесь гнева и вины в глазах портила это лицо.

Но что же случилось в последующие годы? Сколь многое было делом его собственных рук? Эта мысль вновь и вновь возвращалась к сыщику. Глупо… Ему не в чем винить себя: каким бы ни стал Сэмюэль, причиной тому послужили его собственные поступки и собственные решения.

Но почему вернулось именно это воспоминание?.. Это был маленький отрывок путешествия в поезде. Рядом был Ранкорн… тогда еще инспектор. Монк же служил констеблем под его руководством.

Они выехали на окраины Байсуотера, уже недалеко от Юстон-роуд, от его дома. Как здорово будет выбраться из этого душного и тесного купе, пройтись по свежему воздуху! Впрочем, лондонскую Фицрой-стрит нельзя сравнить с загородной Бостон-лейн, овеваемой дуновением, прилетевшим с пшеничных полей.

Детектив вспомнил свое давнишнее разочарование. Все ответы явно вели не туда… Кто-то лгал, но кто же? Расследование затянулось, однако они так ничего и не узнали: не хватало свидетельства, позволявшего установить общую картину.

Но сегодня был только первый день работы над новым делом. И Пруденс Бэрримор погибла только вчера. А воспоминание о совместной работе с Ранкорном пришло из прошлого. Сколько же лет – десять, пятнадцать? – миновало с тех пор? Сэмюэль был тогда другим… более уверенным в себе и не столь заносчивым; он не прибегал тогда к своей власти, чтобы настоять на собственной правоте. Что же случилось с ним в последние годы, что разрушило его веру в себя, подорвав внутренние устои его личности?

Знал ли прежний Монк, что это было? Знал ли он это перед несчастным случаем? Не так ли родилась ненависть Ранкорна? Видимо, осознавая его ранимость, Уильям для чего-то воспользовался ею…

Поезд шел уже через Паддингтон. Скоро и дом. Сыщику хотелось поскорее выйти.

Он вновь закрыл глаза. Жара в купе и ритмичный, непрестанный стук колес на стыках рельсов усыпляли его.

Над тем делом работал еще один констебль, худощавый молодой человек с темными волосами, спускавшимися низко на лоб. Яркое воспоминание о нем оставляло и неприятное чувство, но Монк не помнил, чем оно было вызвано. Он постарался было справиться с отказавшей памятью, но в голову ему больше ничего так и не пришло. Неужели тот полисмен умер? Откуда же неприязнь, отложившаяся в его памяти?

Ранкорн был другим. Быстрый Уильям удостаивал его лишь презрением. Нет, начальник его не был глуп. Он всегда задавал проницательные вопросы и облекал их в понятные фразы… умел здраво рассудить и взвесить ответы. Он не был доверчив. Так почему же на него щерит зубы подсознание Монка?

Детектив не помнил и самой сути того дела, которое они вместе расследовали. Бесспорно, оно было важным, в этом сомневаться не приходилось. Суперинтендант каждый день интересовался ходом расследования. А пресса требовала, чтобы преступника поймали и повесили. Но что натворил тот негодяй?

И сумела ли тогда полиция добиться успеха?

Вздрогнув, сыщик выпрямился. Поезд подъехал к Юстон-роуд, и ему надо было поторопиться, чтобы не проехать свою остановку. Наступая пассажирам на ноги и поспешно извиняясь за неловкость, Монк вскочил с места и направился к выходу.

Оставалось забыть о прошлом и обратиться мыслями к убийству Пруденс Бэрримор. Калландре докладывать пока было нечего, разве что она сама могла сообщить ему нечто полезное, хотя, пожалуй, и для этого было рановато. Пусть пройдет день-другой, тогда, быть может, Уильям и сам найдет для нее какие-нибудь новости.

Детектив отправился вдоль платформы, протискиваясь между людьми. Он врезался в носильщика и едва не споткнулся о кипу газет. Чтобы узнать, каким человеком была мисс Бэрримор, лучше действовать по порядку. Он уже повстречался с ее родителями, женихом, пусть и отвергнутым, и соперницей. В свой черед он расспросит и ее начальников, однако они числились среди подозреваемых или, во всяком случае, могли оказаться таковыми. Теперь следует перейти к следующему этапу ее карьеры и поговорить с теми, кто знал Пруденс по Крыму, но только не с Эстер. Уильям обогнул двух мужчин и женщину, пытавшихся справиться со шляпной коробкой.

А как насчет самой Флоренс Найтингейл? Ей-то, конечно, многое известно о ее сотрудницах? Но согласится ли она встретиться с Монком? Ведь теперь ее с восхищением принимают во всем городе, и проявления общественной симпатии к ней уступают лишь традиционной привязанности к королеве!

И все же следовало попытаться с нею переговорить – завтра же. Пусть мисс Найтингейл несравненно более знаменита и значительна, чем Эстер, но она просто не может обладать более упрямым норовом или едким языком!

Подсознательно Уильям ускорил свой шаг. Неплохая мысль. Он улыбнулся пожилой женщине, ответившей ему яростным взглядом.

Флоренс Найтингейл оказалась ниже ростом и тоньше, чем он ожидал. У нее были каштановые волосы и правильные черты лица – с виду ничего интересного. Лишь ее пристальный взгляд из-под ровных бровей пронзал собеседника, словно она заглядывала прямо в его разум, и не из интереса, а просто требуя, чтобы он отвечал ей с не меньшей откровенностью. Монк подумал, что попусту тратить время такой женщины весьма опасно.

Мисс Найтингейл приняла его в комнате, похожей на кабинет, скудно меблированной и строго функциональной. Детектив без труда сумел пробиться к ней на прием, однако только после того, как объяснил цель своего визита. Было очевидно, что она весьма занята и рассталась с делом лишь ради беседы с ним.

– Добрый день, мистер Монк, – проговорила Флоренс сильным чистым голосом. – Итак, вы явились по поводу смерти одной из моих медсестер. Я узнала об этом с крайним прискорбием. Чего же вы хотите от меня?

Уильям не осмелился бы начать с длинного предисловия, даже если бы сперва намеревался это сделать.

– Она была убита, сударыня, во время работы в Королевском госпитале. Звали ее Пруденс Бэрримор, – сказал он, и боль тенью скользнула по спокойному лицу его собеседницы. Сыщик восхитился ею еще больше. – Я расследую ее убийство, – продолжил он, – но не совместно с полицией, а по желанию одной из подруг убитой.

– Я глубоко опечалена. Прошу вас, сядьте, мистер Монк. – Флоренс показала ему на стул с жесткой спинкой и села напротив, сложив руки на коленях.

Детектив повиновался.

– Не можете ли вы, сударыня, сообщить мне что-нибудь о ее характере и привычках? – спросил он. – Я уже выяснил, что она была предана медицине в ущерб всему остальному, что она отказала мужчине, который восхищался ею в течение многих лет, и что она отстаивала свои взгляды с великой убежденностью.

Легкое удивление тронуло губы мисс Найтингейл.

– И выражала их, – согласилась она. – Да, Пруденс была прекрасной женщиной, она стремилась к знаниям. Ничто не могло помешать ей на пути к истине. Она открывала ее…

– И говорила о ней другим? – дополнил Уильям.

– Конечно. Однако тому, кто знает правду, нужно быть мягче. И излагать ее следует чуть поумнее, чем это делала мисс Бэрримор… Не стоит говорить правду вслух. Бедняжка не владела искусством дипломатии. Боюсь, я и сама такая. Больные не могут ждать, пока лесть и принуждение сделают свою работу.

Сыщик не стал поддакивать собеседнице – такая женщина выше очевидных пустяков.

– Не могла ли мисс Бэрримор таким образом обзавестись врагами, способными даже на убийство? – поинтересовался он. – Я хочу понять, не следует ли видеть причину ее гибели в рвении к реформам или медицинским познаниям?

Несколько мгновений Флоренс сидела безмолвно, но Уильям отлично видел, что она поняла вопрос и продумывает ответ.

– Едва ли, мистер Монк, – проговорила она наконец. – Пруденс была скорее заинтересована в медицине как таковой, чем в своих реформах. Важнее добиться небольших перемен, которые при минимальных затратах спасут много жизней. Одно простое проветривание госпитальных палат… – Женщина поглядела на Уильяма чистыми глазами, в которых чувствовался жар мысли; тембр ее голоса изменился, в нем проступила настойчивость. – Вы даже не представляете себе, мистер Монк, насколько грязны больничные палаты, как застоялся там воздух и сколько в нем ядовитых испарений и вони. Чистый воздух способен лечить больных не хуже, чем добрая половина лекарств, которыми мы пользуемся. – Она чуть подалась вперед. – Конечно, наши госпитали не сравнимы с тем, что было в Скутари, но и у нас до сих пор существуют такие заведения, где люди умирают от инфекций, а не от заболеваний, которые привели их на больничную койку! Предстоит сделать столь многое… А скольких смертей и страданий еще можно избежать…

Мисс Найтингейл говорила спокойно, и все же детектив слушал ее с трепетом. Страсть, озарившая ее глаза, изливалась из самых глубин души. Эта женщина больше не казалась Монку ординарной. Невзирая на внешнюю ранимость, в ней пылало яркое пламя, и сочетание этих качеств делало ее единственной в своем роде. Сыщик заметил лишь некую долю того, что заставляло армию боготворить ее, вызывало уважение к ней у всей нации, но при этом и оставило ее сердце в столь глубоком одиночестве.

– У меня есть приятельница, – он, не раздумывая, воспользовался возможностью узнать чуть больше об Эстер, – работавшая с вами в Крыму, мисс Эстер Лэттерли…

Лицо Флоренс смягчилось.

– Так вы знаете Эстер? Ну, и как она вам? Ей пришлось до срока вернуться домой из-за смерти обоих родителей. Вы видели ее недавно, у нее все в порядке?

– Я видел ее два дня назад, – с готовностью сообщил Монк. – Эстер находится в добром здравии, и ей будет приятно узнать, что вы спрашивали о ней. – Он уже ощущал себя покровителем. – Она сейчас занимается частной практикой. Увы, откровенность стоила ей места в госпитале! – Уильям обнаружил, что улыбается, хотя тогда сердился и ругал свою знакомую. – Она решила, что больше знает о лихорадках, чем тамошний врач, и поступила как считала нужным. Тот эскулап так и не простил ее.

Флоренс улыбнулась, не выражая особого недоумения, но, как подумал Монк, и не без гордости.

– Я не удивлена этим, – ответила она. – Мисс Лэттерли никогда не терпела дураков, тем более среди военных, а там их было в избытке. Она просто свирепела от новых жертв и, не стесняясь, выкладывала всем виноватым мнение об их глупостях и о том, чем им следует заниматься. – Женщина покачала головой. – Из Эстер получился бы хороший солдат, будь она мужчиной. У нее есть боевой дух и чувство стратегии – во всяком случае практической ее разновидности.

– Практической? – переспросил сыщик, как-то не замечавший, чтобы Лэттерли умела что-то планировать; скорее уж наоборот.

Мисс Найтингейл заметила сомнение на его лице.

– О, не такой, что могла бы быть полезной для нее самой, – пояснила она. – Для женщины Эстер никогда не умела правильно распределить свое время и общаться с людьми. На это у нее не хватало терпения. Но она способна понять ситуацию, сложившуюся на поле боя, а кроме того, наделена редкой отвагой.

Уильям против желания улыбнулся: Эстер действительно была такой.

Но Флоренс не смотрела на него. Она забылась, погрузившись в воспоминания о недавнем прошлом.

– Мне так жаль Пруденс! – проговорила она, обращаясь больше к себе, чем к нему, и на ее лице вдруг проступило ужасное одиночество. – Она так стремилась лечить людей… Помню, она не раз выходила на поле боя с хирургами. И ведь эта девушка была не слишком сильна, да еще боялась ползучих тварей – насекомых и всего им подобного, – но зато она умела быть именно там, где нужно. При виде некоторых ран ее иногда просто тошнило от ужаса – но лишь после того, как заканчивалась операция. Она всегда была надежна. А как Пруденс умела работать! Ей все было по силам. Один из хирургов говорил, что она знает об ампутациях конечностей столько же, сколько он сам, и не побоялась бы сделать эту операцию, если бы рядом не оказалось никого из врачей.

Монк не стал прерывать ее. Все вокруг него словно исчезло: не было больше спокойной, озаренной солнцем комнаты в Лондоне, осталась лишь стройная женщина в суконном платье и ее напряженный голос.

– Об этом мне рассказывала Ребекка, – продолжала она. – Ребекка Бокс, жена солдата, особа почти шести футов роста и сильная, словно бык. – Улыбка коснулась ее губ. – Она выходила за линию орудий на поле боя и подбирала раненых там, куда больше никто не ходил, почти у самых траншей врага. А потом, взяв солдата на спину, притаскивала его домой.

Мисс Найтингейл поглядела на Уильяма, изучая его лицо, и продолжила:

– Вы даже не можете себе представить, на что способна женщина, если не встретите такую, как наша Ребекка. Она рассказала мне, как Пруденс ампутировала руку. Конечность была разрублена до кости саблей, кровь лила ручьем. Спасти руку уже не представлялось возможным. Не было и времени на розыски хирурга. Пруденс побелела едва ли не больше самого раненого, но рука ее не дрогнула, и воля ей не отказала. Она произвела ампутацию, как настоящий хирург. Человек этот выжил. Вот и вся Пруденс. Так жаль, что ее больше нет! – Взгляд Флоренс опять обратился к детективу, словно она хотела убедиться в том, что тот разделяет ее чувства. – Я напишу ее близким, передам им свои соболезнования.

Монк попытался представить Пруденс при огоньке масляной лампы, стоящую на коленях возле истекающего кровью человека… Увидеть ее крепкие пальцы, зажавшие рукоятку пилы, выражение собранности на лице, когда она повторяла операцию, которую не раз видела своими глазами и выучила наизусть… Уильям пожалел, что не знал эту медсестру. Он испытывал неподдельную боль: там, где недавно жила отважная и волевая женщина, теперь осталась тьма… пустота. Страстный голос умолк, и рана кровоточила, но утрата все еще оставалась необъясненной.

Не бывать этому. Он обязан найти убийцу и выяснить причины преступления. И отомстить.

– Благодарю вас за уделенное мне время, мисс Найтингейл, – заговорил Монк более скованным тоном, чем ему хотелось бы. – Вы рассказали мне о погибшей кое-что из того, чего здесь не знает никто.

– Но этого так немного, – признала Флоренс. – Хотелось бы мне хотя бы приблизительно представлять, кто мог пожелать ей зла, но я не могу этого даже предположить. Вокруг столько трагедий и боли, а мы ничем не можем помочь несчастным, и при этом навлекаем на себя все новые и новые трагедии. Я просто в отчаянии, я разочарована в человечестве… Мистер Монк, как, по-вашему, это не богохульство?

– Нет, сударыня, это простая честность.

Женщина вяло улыбнулась:

– А скоро ли вы снова повидаете Эстер Лэттерли?

– Скоро. – Не желая того, сыщик выпалил это слово прежде, чем успел осознать, что говорит. – А вы хорошо ее знали?

– Да, – улыбка вернулась на лицо его собеседницы. – Мы много часов провели вместе за работой. Странно, как много можно узнать друг о друге за общим делом… даже если никто не рассказывает о своей собственной жизни до Крыма, о своей семье и молодости, о любви или мечтах своей юности. И все же мы так хорошо познакомились… Быть может, только так и можно понять человека, как вам кажется?

Уильям кивнул, не желая перебивать ее.

– Наверное, так, – задумчиво сказала Флоренс. – Я ничего не знаю о прошлом Эстер, но доверяю ей после того, как мы ночь за ночью помогали солдатам и их женам. Добывали для них еду, одеяла… уговаривали начальство выделить нам побольше места, чтобы постели не стояли бок о бок. – Она странным образом не то засмеялась, не то кашлянула. – Эстер так сердилась! Я всегда знала: если нас ждет бой, эта девушка будет возле меня. Она никогда не отступала, никогда не льстила, никогда не лицемерила. Я знала ее отвагу. – Мисс Найтингейл передернула плечами. – Она ненавидела крыс, а они там сновали повсюду. Даже лазали по стенам и падали с них, как гнилые сливы с дерева. Я никогда не забуду тот звук, с которым они плюхаются на пол. И я видела ее жалость, но не бесполезную, не слезливую. Это скорее была долгая боль, не утихающая, пока больно другому человеку. Она умела приносить облегчение людям. Если ты пережил с человеком такие тяжелые времена, то всегда ощущаешь к нему особое чувство. Прошу вас, напомните ей обо мне!

– Так я и сделаю, – пообещал Монк.

Он поднялся на ноги, вдруг осознав, что прошло уже много времени. Уильям знал, что мисс Найтингейл уделила ему короткий свободный момент между встречами. Ее внимания ждали попечители госпиталей, архитекторы, медики и прочие. После возвращения из Крыма она никогда не переставала работать над реформами, страстно пытаясь воплотить в жизнь свои идеи.

– К кому же вы обратитесь теперь? – спросила она, прощаясь. Ей не было нужды пояснять, о чем она говорит: эта женщина знала цену словам.

– К полиции, – ответил сыщик. – У меня там остались друзья, которые сообщат мне результаты медицинского обследования, и, быть может, некоторые показания свидетелей. А потом я поговорю с ее коллегами по госпиталю. И если сумею добиться от них откровенности, мне, думаю, удастся выяснить многое.

– Понимаю. Да сопутствует вам Господь, мистер Монк! Вы боретесь не просто за правосудие. Если женщин, подобных Пруденс Бэрримор, начнут убивать прямо за работой, все мы станем беднее. И не только сегодня, но и в будущем.

– Я не сдамся, сударыня, – суровым голосом пообещал Уильям, не только чтобы доказать свою решимость, но и потому, что действительно чувствовал страстное стремление отыскать преступника, оборвавшего подобную жизнь. – Этот негодяй еще оплачет день своего преступления, обещаю вам. До свидания, сударыня.

– До свидания, мистер Монк.