Текст книги "Смерть внезапна и страшна"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 5

Дело Пруденс Бэрримор ничем не могло порадовать Джона Ивэна. Горько было думать о том, что погибла женщина – молодая и наделенная такой жизненной силой. Смущали Ивэна и прочие обстоятельства: ему не нравилась больница. Ее запахи застревали в горле, не позволяя забыть о боли и страхе, что обитали здесь. По коридорам сновали хирурги в окровавленных одеждах, сиделки носили груды грязных повязок и бинтов, то и дело ударяла в нос вонь от ведер с испражнениями.

Но глубже всего ранило другое. Сержант Ивэн понимал, что расследование идет совершенно не так и что он должен исправить дело. Джон был недоволен, когда Уильяма Монка вынудили уйти в отставку после событий в деле Мюидора. Этому тогда немало способствовала позиция, занятая Ранкорном. Впрочем, с тех пор Ивэн успел привыкнуть к Дживису, хотя и не любил этого человека, не способного, подобно Монку, предоставить повод для восхищения. Но довольно было и того, что этот полицейский был человеком компетентным и достопочтенным.

Однако для нынешнего дела Дживис был мелковат – по крайней мере так полагал Ивэн. Медицинские свидетельства складывались в достаточно ясную картину. Нападение было совершено спереди, причем Пруденс Бэрримор задушили руками, не прибегая к удавке. Подобные предметы оставляют характерные отметины, а синяки на горле убитой соответствовали пальцам дюжего человека среднего роста. Убийство мог совершить любой, кто был в это время в госпитале, куда с улицы можно было войти без особых сложностей. Доктора, сестры и ассистенты приходили и уходили, не отчитываясь ни перед кем, так что заметить чужого было трудно. В конце концов, даже вид забрызганного кровью человека не вызвал бы в госпитале особых тревог: его бы приняли за хирурга.

Инспектор Дживис начал с допроса сиделок. Ивэн решил, что он поступил так именно потому, что ему было легче общаться с людьми из нижних слоев общества, чем с врачами и хирургами, потому как люди, стоявшие выше Дживиса по образованию и положению, смущали его. Оказалось, что все опрошенные не смогли четко заявить, где и в какой компании находились – с другими сестрами или с пациентами – в тот короткий промежуток времени, разделяющий моменты, когда Пруденс Бэрримор в последний раз видели живой и когда доктор Кристиан Бек обнаружил ее тело в желобе. В результате Дживис был вынужден забросить свою сеть пошире. Он обратился к казначею, напыщенному человеку в высоком крылатом воротнике, казавшемся слишком высоким и тугим для него, и потому постоянно крутившему шеей и вытягивавшему вперед подбородок, словно бы стремясь избавиться от докучливого ошейника. Однако казначей никогда не приходил на службу настолько рано и мог доказать, что во время несчастья находился еще дома или же в крайнем случае в экипаже, ехавшем по Грейс-Инн-роуд.

Лицо Дживиса после этого допроса напряглось.

– Ну, мистер Ивэн, нам придется опросить пациентов. Если мы не найдем убийцу среди них, тогда обратимся к докторам. – С этими словами инспектор чуть расслабился. – Конечно, остается возможность, что преступление совершил кто-нибудь пришедший извне… скажем, ее знакомый. Придется более пристально изучить ее характер…

– Вы говорите об убитой, как о домашней прислуге. А она ею не была! – едко заметил Джон.

– Действительно, – согласился Дживис. – Женщину с репутацией, которой пользуются сиделки, едва ли взяли бы в порядочный дом! – На лице его проступило весьма слабое подобие улыбки.

– Женщины, что служили в Крыму сестрами милосердия вместе с мисс Найтингейл, были истинными леди! – Ивэн испытывал обиду не только за Пруденс Бэрримор и Эстер, но и, к собственному удивлению, за саму Флоренс Найтингейл. Человек опытный и познавший этот мир, сержант терпеть не мог глупостей вроде преклонения перед героями, но вместе с тем он, на удивление, живо ощущал признательность, думая о «леди с лампой»… Обо всем, что она отдавала людям, мучившимся и умиравшим вдали от дома. Его сердило, что Дживис не понимает этого. С легкой усмешкой Джон представил себе, что сказал бы обо всем этом Монк – он словно слышал в уме саркастический голос своего бывшего начальника. «Ивэн, вы истинный сын священника! Верите всякой благородной истории и населяете городские улицы ангелами. Вам следовало принять сан, следуя примеру отца!»

– Что это вы размечтались? – прервал его размышления Дживис. – И, кстати, откуда эта улыбка? Или вы подметили что-то, ускользнувшее от меня?

– Нет, сэр! – Джон вернулся к действительности. – А что вы думаете о совете попечителей? Мы могли бы встретиться здесь кое с кем и выяснить, не было ли среди них знакомых убитой… в той или иной форме.

Лицо инспектора вытянулось.

– Что это еще за «в той или иной форме»? Попечители госпиталей не заводят интрижек с сестрами милосердия! – На его губах словно застыло неприятие самой этой идеи вместе с неодобрением, которого явно заслуживал Ивэн, предлагавший подобные непристойности.

Его подчиненный уже хотел объяснить, что имел в виду лишь общественные и профессиональные отношения, но в порыве упрямства решил ограничиться буквальным истолкованием его слов.

– Покойная была красивой женщиной – красивой и телом и душой, – возразил он. – Подобные женщины всегда привлекают мужчин.

– Ерунда! – Подобно Ранкорну, Дживис имел весьма определенные представления об интересах истинного джентльмена. Они с начальником понимали друг друга, и взаимная симпатия помогала каждому из них добиваться собственных целей. Это качество в инспекторе вечно напоминало о себе и чрезвычайно раздражало Ивэна.

– Раз мистер Гладстон[8]8
  Уильям Юарт Гладстон (1809–1898) – английский государственный деятель и писатель; в период с 1868 по 1894 г. неоднократно становился премьер-министром Великобритании.


[Закрыть] мог оказывать поддержку уличным проституткам, – решительно проговорил Джон, глядя начальнику прямо в глаза, – то, не сомневаюсь, и попечитель госпиталя способен ощутить симпатию к столь чистой женщине, как Пруденс Бэрримор!

Профессия полисмена оставила чересчур глубокий отпечаток в душе Дживиса, чтобы тот мог позволить социальным претензиям вступить в противоречие с его профессиональными интересами.

– Возможно, – буркнул он, кусая губу и хмурясь. – Возможно. Но вам следует впредь говорить о мистере Гладстоне более уважительным тоном. А теперь приступайте к работе, не стойте возле меня, понапрасну расходуя время. – Он ткнул пальцем в воздух. – Я хочу узнать, не появлялись ли здесь в то утро какие-нибудь незнакомцы. Побеседуйте со всеми, не пропустите ни одного человека. А потом выясните, где в точности находились все врачи и хирурги. А я подумаю насчет попечителей.

– Да, сэр. А как быть со священником?

На лицо инспектора выплеснулась едкая смесь эмоций: негодование при мысли о том, что духовное лицо можно заподозрить в подобном преступлении, гнев на Ивэна, осмелившегося облечь эту мысль в слова, скорбь, поскольку нельзя было исключить и такую возможность, и интерес – понимает ли сержант, как сын священника, всю иронию подобной идеи?

– Ну что ж, попробуйте и его проверить, – проговорил он наконец. – Но уверьтесь во всех фактах. Никаких «он сказал» или «она считает»! Я хочу иметь свидетелей, способных давать показания, вы поняли меня? – Он пронзительно посмотрел на Ивэна из-под бледных ресниц.

– Да, сэр, – согласился Джон, – вы можете рассчитывать на надежные свидетельства, пригодные для использования в суде.

Но и через три дня, представ перед Ранкорном в его кабинете, Ивэн и Дживис почти не имели свидетельств подобного рода.

– Итак, чем вы располагаете? – Их начальник откинулся на спинку кресла, и на его длинном лице застыла скептическая мина. – Продолжайте, Дживис! В госпитале задушили сиделку! Я не верю в то, что кто-то вошел туда с улицы незамеченным. У девушки непременно были друзья, враги… люди, с которыми она просто нередко ссорилась! – Он побарабанил пальцем по столу. – Кто они? И где находились, когда ее убили? Кто видел ее последним? И что представляет собой этот доктор Бек? Иностранец – так вы сказали? Каков он из себя?

Инспектор стоял перед ним навытяжку, только сложив руки за спиной.

– Это такой спокойный тип, – ответил он, выражая всем своим лицом почтение. – Опрятный. Легкий акцент, но разговаривает по-английски хорошо. Я бы сказал, даже слишком хорошо, если вы понимаете, что я имею в виду, сэр. Вполне подходящий кандидат в герои нашего дела. С работой справляется великолепно, но сэр Герберт Стэнхоуп, главный хирург, недолюбливает его. – Он моргнул. – Во всяком случае, так мне кажется, хотя прямо он этого не говорит.

– Зачем нам сэр Герберт? – отмахнулся Сэмюэль. – Что будем делать с мертвой женщиной? Она ладила с доктором Беком? – Его палец вновь стукнул по столу. – А не кроется ли здесь интрижка? Она была хорошенькой? И какого поведения? Не свободного ли? Я слышал, что сестры нередко бывают доступны.

Ивэн открыл рот, чтобы возразить, но Дживис наступил ему на ногу: так, что Ранкорн из-за своего стола не мог этого видеть.

Джон вздохнул.

Сэмюэль повернулся к нему, прищурившись:

– Да? Говорите! Что вы стоите просто так?

– Сэр, никто не отзывался плохо о нравственности мисс Бэрримор. Напротив, все дружно утверждают, что она не интересовалась подобными занятиями, – рассказал сержант.

– Совершенно ненормальное явление, – проговорил Ранкорн с осуждением на вытянутом лице. – Впрочем, трудно сказать, что подобное меня удивляет. Какая нормальная женщина могла бы отправиться на поле боя в чужую страну, чтобы копаться в грязи и крови?

Ивэн подумал, что Монк мог бы подметить отсутствие логики в заключении шефа. Он посмотрел на Дживиса, стоявшего рядом, а потом перевел взгляд на задумчивое лицо Ранкорна, на его брови, сошедшиеся над длинным и тонким носом.

– А что мы должны считать нормальным, сэр? – Эти слова вырвались у Джона, прежде чем успел остановить себя. Словно бы сказал их не он, а кто-нибудь другой.

Голова Сэмюэля дернулась вверх.

– Что?

Ивэн застыл, сжав зубы.

– Я обдумываю, сэр, вашу мысль, – проговорил он наконец. – Выходит, если она не обнаруживала интереса к мужчинам, значит, была ненормальной, а если верно противоположное – легкого поведения. Что же из этого правильно, сэр?

– Правильно, сержант, – бросил Ранкорн сквозь зубы, и кровь прилила к его лицу, – это когда молодая женщина ведет себя как подобает леди… прилично, скромно и благородно. Ей следует не обнаруживать интерес к мужчине, а самым мягким и благородным образом намекнуть о своем расположении к нему и дать ему понять, что он может рассчитывать на взаимность. Вот это, мистер Ивэн, и нормально, и справедливо! Вы же сын викария! Неужели нужно объяснять вам подобные вещи?

– А что мы будем делать, если женщина, не обнаруживая интереса к кому-то, именно этим самым благородным образом и намекнула ему об этом? – с самым невинным видом предположил Джон, игнорируя последний вопрос.

Ранкорн был выведен из равновесия. Он так и не понял, как отвечать подчиненному. Сержант казался столь тихим и безобидным – длинный нос, газельи глаза, – но его как будто что-то развлекало, и это весьма смущало Сэмюэля, поскольку он-то не видел в ситуации ничего смешного.

– Если вы что-то выяснили, сержант, почему бы прямо не сказать нам об этом? – резко спросил он.

– Нет, сэр! – ответил Ивэн, вытягиваясь в струнку.

Дживис переступил с ноги на ногу:

– Утром у нее был гость, сэр. Мистер Таунтон.

– Неужели? – Брови Ранкорна поднялись, и он привстал в своем кресле. – Вот здорово! А что мы знаем об этом мистере Таунтоне? Почему вы не сказали мне этого с самого начала, Дживис?

– Потому что это очень респектабельный джентльмен. – Инспектор перешел к обороне, с трудом сдерживая раздражение. – Он провел в госпитале буквально десять минут, и по крайней мере одна из сестер полагает, что видела Бэрримор живой уже после того, как мистер Таунтон оставил госпиталь.

– О! – оживление оставило лицо Сэмюэля. – Ладно, проверьте это. Таунтон мог вернуться. Госпиталь велик, можно выйти из него, а потом снова войти прямо с улицы, – проговорил он, противореча своим прежним словам. На лице его вновь проступило недовольство. – Итак, вы ничего не нашли, Дживис? И что вы делали все это время? Вы же занимались этим делом вдвоем! Могли бы хоть что-нибудь выяснить!

Инспектор был явно огорчен.

– Мы кое-что выяснили, сэр, – проговорил он холодным тоном. – Бэрримор была властной и честолюбивой особой, любила командовать другими людьми, но прекрасно справлялась со своей работой. В этом ей не отказывают даже те, кто ей не симпатизирует. Раньше она много работала с доктором Беком – это тот самый иностранец, – а потом в основном помогала сэру Герберту Стэнхоупу, который возглавляет госпиталь. Это очень хороший врач, репутация его безупречна – как человека и как хирурга.

Лицо Ранкорна скривилось.

– Конечно же. Я слышал о нем. А что вы можете сказать об этом Беке? Вы говорите, она с ним работала?

– Да, сэр, – кивнул Дживис, и на его гладком лице проступило удовлетворение. – О, это совсем другой человек! Миссис Флаэрти – старшая сестра, начальница убитой – случайно подслушала ссору Бека с Бэрримор несколько дней назад.

– Неужели? – Теперь Сэмюэль проявил признаки удовлетворения. – Вы не могли бы привести некоторые подробности, Дживис? Несколько дней – это сколько именно?

– Она не могла сказать точнее, иначе я бы доложил сразу, – кислым тоном отозвался инспектор. – Два или три дня. Похоже, в больницах дни и ночи сливаются.

– Итак, из-за чего была ссора?

Ивэн чувствовал себя все более неуютно, но не мог придумать удовлетворительного повода для протеста, к которому прислушаются эти двое его коллег.

– Не знаю, – сказал Дживис. – Однако она утверждала, что разногласия были крупными. – Он заторопился, видя нетерпение на лице начальника. – Бек тогда сказал: «Но это бесполезно» или что-то в этом роде. Бэрримор ответила, что если не остается другого пути, она готова обратиться к начальству. Тогда он сказал: «Пожалуйста, не делайте этого! Я вполне уверен, что вы ничего не добьетесь, кроме разве что неприятностей». – Инспектор подчеркнуто не замечал улыбку, всякий раз появлявшуюся на лице Ивэна при словах «он сказал» или «она сказала», но шея его порозовела. – А Пруденс заявила, что решилась и ничто ей не помешает. Бек снова принялся ее просить, а потом рассердился, заявил, что она глупа и сварлива и что собственной прямолинейностью погубит свою карьеру. Тогда она что-то крикнула и выскочила в коридор, захлопнув за собой дверь. – Закончив рассказывать, Дживис взглянул на Ранкорна, рассчитывая увидеть эффект, произведенный его откровением. При этом он старался не обращать внимания на Ивэна, прилагавшего все усилия, чтобы держаться невозмутимо.

Инспектор дождался одобрения. Сэмюэль выпрямился, и глаза его загорелись.

– Ну, это все-таки уже кое-что, Дживис! – заявил он с энтузиазмом. – Продолжайте! Ступайте, поговорите с этим Беком. Разоблачите его. Арест можно будет произвести через несколько дней, как только будут собраны все необходимые доказательства. Но не испортите дело, спешка не должна быть у вас в приоритете!

В темных глазах инспектора проснулась легкая неуверенность.

– Да, сэр, никакого приоритета, – пообещал он, и Ивэн ощутил легкую жалость к этому человеку. Тот явно не понимал этого слова. – Но мы не знаем причины их ссоры…

– Шантаж! – объявил Ранкорн. – Все очевидно! Она знала о нем нечто такое, что могло погубить его карьеру, и собиралась обратиться к начальству, если он не поделится с ней доходом. Отвратительное занятие! – Он фыркнул. – Увы, не могу сказать, что мне очень жаль убитую шантажистку. Однако нельзя позволить, чтобы подобные преступления могли происходить безнаказанно, тем более в Лондоне! Отправляйтесь и выясните причину шантажа. – Его палец вновь ткнул в стол. – Проверьте его жизнь, родителей, квалификацию – все что можно. Проверьте, есть ли у него деньги, расплачивается ли он наличными, играет, имеет ли связи с женщинами. – Сэмюэль наморщил длинный нос. – С мальчиками… если хотите. Я хочу знать об этом человеке больше, чем он сам знает о себе. Понятно?

– Да, сэр, – буркнул Ивэн.

– Да, сэр, – согласился Дживис.

– Тогда к делу! – Ранкорн откинулся назад в кресле, улыбаясь. – За работу!

– Итак, доктор Бек. – Инспектор Дживис покачивался взад и вперед на пятках, глубоко заложив руки в карманы. – Будьте любезны, ответьте мне на несколько вопросов.

Кристиан с любопытством обратил к нему и к стоящему рядом Ивэну свои чистые глаза, темные и великолепно очерченные. В очертаниях чувственного и благородного лица угадывалось тем не менее нечто бесспорно иноземное.

– Да, инспектор? – вежливо осведомился он.

Дживиса переполняла уверенность. Быть может, сказывалось одобрение, высказанное ему Ранкорном.

– Вы работали с сестрой Бэрримор, не так ли, доктор? – Это было скорее утверждение, чем вопрос. Полицейский заранее знал ответ, и самоуверенность сковывала его плотной броней.

– Насколько я помню, она работала здесь почти со всеми врачами, – ответил Бек. – Хотя в последнее время чаще всего ассистировала сэру Герберту. Покойная была крайне способной женщиной, намного более способной, чем обычная сестра милосердия. – Раздражение на его лице сменилось легкой улыбкой.

– Итак, вы утверждаете, что убитая отличалась от других сестер, сэр? – торопливо спросил Дживис.

– Конечно же! – Медик явно был удивлен тупостью полисмена. – Ведь она работала с мисс Найтингейл в Крыму! Почти всех остальных можно считать просто наемными уборщицами, наводящими порядок в госпитальных палатах вместо приличных домов. И нередко они работают у нас лишь потому, что в дом их возьмут только при наличии характеристик, подтверждающих хорошее поведение, трезвость и честность… а этими качествами многие из них не обладают. Но мисс Бэрримор была леди, сознательно выбравшая служение сестры милосердия. Ей, конечно, не требовалось зарабатывать себе на жизнь.

Дживис был выведен из равновесия.

– Возможно, вы и правы, – ответил он с сомнением в голосе. – Однако один из свидетелей утверждает, что вы с Бэрримор поссорились за пару дней перед убийством. Что скажете на это, доктор?

Бек казался изумленным, и лицо его на мгновение напряглось.

– Боюсь, что ваш свидетель ошибается, инспектор, – произнес он ровным тоном. – Я не ссорился с мисс Бэрримор. Я всегда испытывал к ней глубокое уважение как к личности и как к специалисту.

– Но кто же теперь скажет о покойной иначе?

– Тогда почему вы спрашиваете об этом меня, инспектор? – улыбка вновь пробежала по лицу врача и исчезла, оставив его еще более серьезным, чем прежде. – Ваш свидетель либо боится за себя и проявляет злой умысел, либо подслушал часть нашего разговора и не понял его. Я не знаю, о чем речь.

Дживис задумчиво закусил губу:

– Да, такое возможно, но показания дала весьма достойная персона, и я хочу от вас более подробных объяснений, сэр. Увы, из разговора, о котором мне рассказали, следовало, что мисс Бэрримор шантажировала вас и угрожала обратиться к здешнему начальству в больнице, чтобы рассказать им о чем-то. Вы же просили ее не делать этого. Можете ли вы объяснить подобный случай, сэр?

Кристиан побледнел.

– Я ничего не могу объяснить, – признал он. – Это полная чушь.

Дживис буркнул:

– Сомневаюсь, сэр… это вовсе не так. Но пока мы ограничимся и этим ответом. – Он резко взглянул на Бека. – Только прошу вас не предпринимать никаких неожиданных путешествий во Францию… или в то место, откуда вы родом. Иначе мне придется последовать за вами.

– У меня нет никакого желания отправляться во Францию, инспектор, – сухо проговорил медик. – Я буду в Лондоне, заверяю вас. А теперь, если вы закончили, я должен вернуться к своим пациентам. – И, не дожидаясь реакции Дживиса, он прошел мимо полицейских и покинул комнату.

– Подозрительно, – мрачно бросил инспектор. – Запомните мои слова, Ивэн: это тот самый, кого мы ищем.

– Может быть, он, а может, и нет. – Джон возражал не потому, что имел основания подозревать другого, а просто из духа противоречия.

Дживис стал все чаще и чаще попадаться на глаза Калландре в госпитале, и она с болезненным страхом осознала, что полицейский подозревает Кристиана Бека. Леди Дэвьет даже на миг не верила в то, что врач может оказаться виновным, однако ей довелось повидать достаточное количество судебных ошибок. Калландра понимала, что невиновность не всегда может спасти человека от каторги, не говоря уже об ущербе, которым грозят репутации одни только подозрения в подобном преступлении… вплоть до потери друзей и состояния.

Обогнув угол широкого больничного коридора, она едва не налетела на Беренику Росс-Гилберт и шумно вздохнула от неожиданности.

– О! Добрый день! – вскрикнула она, не слишком изящно пошатываясь и с трудом выпрямляясь: у нее внезапно закружилась голова.

– Добрый день, Калландра, – ответила Береника, приподняв тонкие брови. – Вы кажетесь расстроенной, моя дорогая. У вас какие-нибудь неприятности?

– Конечно же, у нас неприятности! – негодующе проговорила Дэвьет. – Убита сестра Бэрримор. Каких еще бед нам нужно?!

– Конечно же, это ужасно, – согласилась леди Росс-Гилберт, поправляя кружевную шаль на плечах. – Но, поглядев на вас, я было решила, что случилось что-то еще. Рада слышать, что ошиблась. – Она была в темно-коричневом платье, отделанном старинными кружевами. – Все вокруг в полном смятении. Миссис Флаэрти ничего толком не может добиться от сиделок. Глупые гусыни решили, что по госпиталю бродит лунатик и все они теперь подвергаются опасности. – На длинноносом лице Береники застыло ироническое пренебрежение. Она поглядела на Калландру. – Просто смешно! Безусловно, преступление имеет личный характер… какой-нибудь отвергнутый любовник или что-нибудь в этом роде.

– Отвергнутый жених, – поправила ее миссис Дэвьет. – Но не любовник. Пруденс была не из таких.

– О, конечно же, моя дорогая! – Ее собеседница открыто расхохоталась, теперь уже не скрывая пренебрежения. – Это и вправду была унылая особа, но вы, безусловно, правы. Только неужели вы думаете, что все это время в Крыму, окруженная мужчинами, она руководствовалась одними только религиозными побуждениями и состраданием?

– Нет. На мой взгляд, ее отправило туда разочарование в домашней жизни, – отрезала Калландра. – У нее было желание повидать другие края и их жителей, а также сделать нечто полезное, но главным образом она намеревалась поглубже изучить медицину. К этому Пруденс стремилась буквально с детских лет.

Береника откинула назад голову и снова залилась заразительным смехом.

– Вы наивны, моя дорогая! Но ради бога, думайте о ней все что хотите! – Она придвинулась чуть ближе к Калландре, словно бы в порыве откровенности, и та уловила густой мускусный аромат духов. – А вы еще не видели этого отвратительного маленького полисмена? Такой маслянистый, прямо жучок… почти никаких бровей, и глаза как две косточки. – Леди поежилась. – Как те сливовые косточки, на которых я гадаю о будущем. Вы знаете эту считалку: медник, портной и так далее…[9]9
  Речь идет об английской детской считалочке: «Медник, портной, солдат, моряк, богач, бедняк, нищий, вор» (англ. Tinker, Tailor, Soldier, Sailor, Rich Man, Poor Man, Beggar Man, Thief).


[Закрыть] Не сомневаюсь, он считает, что преступление совершил доктор Бек.

Дэвьет попыталась заговорить, но прежде ей пришлось сглотнуть, чтобы устранить застрявший в горле комок.

– Как это доктор Бек? – Она могла бы и не удивляться, услышав из чужих уст собственные опасения. – Почему? Зачем, скажите мне, понадобилось доктору Беку это убийство?

Береника пожала плечами:

– Не знаю. Быть может, он ухаживал за ней, а получив отказ, забылся и в гневе удушил ее?

– Ухаживал за ней? – Калландра уставилась на собеседницу, ощущая боль в голове и густой жаркий ужас, сотрясающий все ее тело.

– Ради бога, дорогая, перестаньте повторять все, что я говорю, как какой-нибудь недоумок! – резко бросила Росс-Гилберт. – Почему бы и нет? Он мужчина в самом расцвете сил, а жена его в лучшем случае безразлична к нему, а в худшем же, боюсь, отказывается исполнять супружеские обязанности…

Калландра внутренне съежилась, настолько ей было неприятно слышать голос Береники, в таких тонах расписывающей Кристиана и его личную жизнь. Это оказалось больнее, чем она предполагала.

А леди Росс-Гилберт продолжила, явно не замечая ужаса, который производили ее слова:

– Пруденс Бэрримор была достаточно привлекательной женщиной – конечно, на свой лад, но это следует признавать. Не то чтобы прелестная или хорошенькая, но некоторые мужчины сочли бы ее интересной, а бедный доктор Бек мог находиться в отчаянном состоянии духа! Когда мужчина работает бок о бок с женщиной, этого нетрудно ожидать. – Она повела элегантными плечами. – Но тут мы ничего не можем поделать, и у меня слишком много дел, чтобы тратить время на разговоры об этом. Мне надо отыскать капеллана, а потом меня пригласила на чай леди Уошберн. Вы знаете ее?

– Нет, – резко ответила Калландра. – Однако мне предстоит более интересная встреча. До свидания. – И она немедленно отправилась прочь, чтобы Береника не смогла отойти от нее первой.

Она имела в виду Монка, но вместо него внезапно наткнулась на Кристиана, вышедшего из палаты в коридоре. Выглядел Бек занятым и встревоженным, но, увидев попечительницу, улыбнулся, и его открытая улыбка согрела Калландру, хотя и, увы, обострила ее страх. Леди Дэвьет была вынуждена признать: этот человек значит для нее больше, чем кто-либо еще. Она любила своего мужа, их объединяла дружба, долгая приязнь и общие идеалы, разделенные в течение многих лет… Но с ним она не ощущала той острой и странной ранимости, которая присутствовала в ее отношении к Кристиану Беку. Этот бурный восторг, болезненное волнение и сладость в сердце… Врач улыбнулся, но Калландра не расслышала его слов, а потом разрумянилась, покраснев от собственной глупости.

– Прошу прощения? – выговорила она с трудом.

Медик казался удивленным.

– Я только сказал: «Доброе утро», – повторил он. – С вами все в порядке? – Пристально поглядел на нее. – Неужели злосчастный полисмен все еще докучает вам?

– Нет, – Калландра улыбнулась, ощутив неожиданное облегчение. Ей смешно было даже подумать, что какой-то полицейский мог испортить ей настроение! О, небеса, она могла бы разделаться с Дживисом буквально на ходу! Она, равная самому Монку, а не младшему подчиненному Ранкорна, назначенному на его должность! – Нет, – повторила леди. – Вовсе нет. Но меня тревожат будущие результаты его расследования. Увы, он не обладает теми способностями, которых требует это злосчастное дело.

Кристиан ответил ей кривой улыбкой.

– Бесспорно, он человек усердный. Меня допрашивал уже три раза, и если судить по выражению его лица, не поверил ни одному моему слову. – Он коротко и грустно усмехнулся. – По-моему, Дживис подозревает меня.

Миссис Дэвьет уловила отголоски страха в голосе врача и попыталась сделать вид, что не заметила их, но потом передумала и поглядела ему прямо в глаза. Ей хотелось прикоснуться к нему, но Калландра не знала, что он чувствует и догадывается ли о чем-нибудь. Время прикосновений еще не настало.

– Он будет стремиться доказать свои способности, разрешив это дело столь быстро и удовлетворительно, как только возможно, – проговорила она, заставив себя сосредоточиться. – Кроме того, его начальник лелеет социальные амбиции и обладает острым чувством политической справедливости. – Калландра заметила, как лицо Бека напряглось. Безусловно, Кристиан понял, что именно она имела в виду, и осознал опасность, грозящую ему как иностранцу, то есть как человеку, у которого нет опоры в Англии. – Но у меня есть друг, частный детектив, – торопливо добавила леди, попытавшись ободрить врача. – Я попросила его заняться этим делом. Это блестящий мастер, и он обнаружит истину.

– Я слышу в вашем голосе огромную уверенность, – негромко проговорил Бек, разрываясь между удивлением и отчаянным желанием поверить ей.

– Я знаю его достаточно долго и видела, как он справляется с делами, непосильными для полиции. – Калландра поглядела на лицо медика: в глазах у него была тревога, но на губах играла улыбка. – Это человек жесткий, безжалостный, а иногда и надменный, – специально добавила она. – Но он одарен блестящим умом и воображением, а также абсолютно цельной натурой. Если кто-то и может найти истину, так только Монк. – Она вспомнила о прошлых делах, познакомивших ее с детективом, и ощутила прилив надежды, после чего заставила себя улыбнуться и увидела, как дрогнули в ответ глаза Кристиана.

– Если он в такой мере облечен вашим доверием, значит, и мне следует во всем положиться на него, – ответил доктор.

Миссис Дэвьет хотелось сказать ему еще что-нибудь, но никакой естественной темы для беседы не находилось. И чтобы не показаться глупой, она извинилась и отправилась на поиски миссис Флаэрти, чтобы обсудить с ней кое-какие вопросы.

Эстер обнаружила, что возвращение в госпиталь после занятий частной практикой дается ей довольно трудно. За год, прошедший после увольнения, она привыкла быть себе хозяйкой.

Разве можно было терпеть все условности, принятые в медицинских учреждениях Англии, после свободы действий и напряжения всех сил, памятных ей по Крыму? Подчас там оставалось так мало армейских хирургов, что сестрам приходилось браться за дело самостоятельно. Жаловаться на нарушение правил там тоже никто и не пытался. Здесь же, дома, девушке казалось, что все эти грошовые правила были учреждены лишь для того, чтобы охранять чье-либо пустяковое достоинство, а не для того, чтобы смягчать боль и сохранять жизнь больных… Здесь репутация ценилась куда больше, чем истина.

Эстер была знакома с Пруденс Бэрримор и, узнав о ее смерти, ощутила горечь личной утраты. Она намеревалась оказать Монку всю посильную помощь, лишь бы узнать, кто убил Пруденс. А потому решила всеми силами держать себя в руках и помалкивать, как бы ей ни хотелось высказать собственное мнение. И уж во всяком случае не обнаруживать собственных медицинских знаний.

Пока мисс Лэттерли это удавалось. Тем не менее миссис Флаэрти ей весьма досаждала. Она привыкла к своим обычаям и, не слушая никаких просьб и уговоров, держала окна закрытыми даже в самую жаркую летнюю ночь. Дважды Эстер велела сиделкам прикрывать тряпкой ведра с испражнениями, но когда оказалось, что они систематически забывают об этом, возмущаться не стала. Как ученица Флоренс Найтингейл, Лэттерли была страстной сторонницей свежего воздуха, очищающего атмосферу и уносящего вредоносные испарения и неприятные запахи. Миссис же Флаэрти больше всего опасалась простуды и предпочитала окуривание палат – узнав об этом, Эстер лишь с величайшим трудом смогла заставить себя следовать своему первоначальному решению. Инстинктивно она симпатизировала Кристиану Беку, замечая на его лице сочувствие и воображение. Скромность и тонкий юмор этого врача привлекали ее, а кроме того, девушка не могла не заметить его глубоких познаний в природе человека. Сэр Герберт Стэнхоуп ей нравился меньше, однако трудно было не признать его блестящее дарование. Он делал такие операции, на которые осмелился бы далеко не всякий способный хирург, и не настолько оберегал свою репутацию, чтобы страшиться нововведений. Эстер восхищалась им и полагала, что он достоин самой высокой оценки. Однако она как будто бы замечала в нем неприязнь к сестрам, побывавшим в Крыму. Быть может, сказывалось наследие, оставленное Пруденс Бэрримор – ее колким языком и амбициями.