Текст книги "Смерть на заброшенной ферме"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Они не покупали ничего нового, – неожиданно сказал Картер. – Должно быть, здесь вели хозяйство еще их деды, а то и прадеды, а последними – их родители. Как зовут теперешнего владельца – Илай? Если бы все шло своим чередом, после родителей на ферме должны были хозяйствовать Илай с братом.

Да. Если бы все шло своим чередом. Если бы Натан Смит не положил всему конец…

Не говоря ни слова, Картер и Джесс вышли из столовой и проследовали в просторную кухню, расположенную в тыльной части дома. При кухне имелась еще маленькая, выложенная камнем прачечная, в которой стояли старинный гладильный каток – чтобы с таким управляться, требуется сила землекопа – и большой серый эмалированный цилиндр на толстых гнутых ножках.

– Паровой котел, – заметил Картер, снимая крышку и заглядывая внутрь. – Здесь кипятили белье. Ему лет шестьдесят, не меньше! Им и в голову не приходило купить стиральную машину.

Они вернулись в кухню. Тарелки на открытой полке давно заросли пылью. На крючках висели такие же пыльные кастрюли. К стене приколот пожелтевший календарь двадцатисемилетней давности. Тюлевые занавески сплошь затканы паутиной, хотя самих пауков давно нет. В углу две пары резиновых сапог, запачканные давно высохшей грязью, за дверью висит старый рваный дождевик.

– Надо же! – удивилась Джесс. – Выходит, после того, как двадцать семь лет назад здесь побывала полиция, Илай запер дом и уехал! Оставил все как было… Очень напоминает дом мисс Хэвишем в «Больших надеждах».

Картер встрепенулся:

– Вы читали Диккенса? Или только видели фильм?

– И то и другое, – обиделась Джесс. – Между прочим, у меня диплом по английскому языку и литературе!

– А я только фильм видел, – невозмутимо отвечал Картер. – Правда, я был ботаником.

Ботаником! Джесс едва удержалась, чтобы не полюбопытствовать, что привело в полицию знатока цветочков, пестиков-тычинок. Она знала по себе: в полицию люди приходят по самым разным причинам. У нее был свой путь, у Картера – свой. Чем бы еще он мог заниматься? Преподавать в школе? И все же для ботаника естественнее стать экспертом-криминалистом…

Картер тем временем внимательно осматривал пол и разглядывал поверхность соснового стола.

– Значит, вот где произошла трагедия? Ведь один из братьев отправил родителей в небытие именно в кухне…

– Когда Илай вернулся с ярмарки, Натан сидел в кухне, – сказала Джесс. – Здесь, на столе, лежало ружье. Родители уже умерли, но где он их убил, я точно не знаю. Может, в кухне, а может, в другом месте… Или даже снаружи, во дворе. Сейчас посмотрю материалы дела. – Она вытащила папку из рюкзачка и поднесла к затянутому паутиной окну, чтобы лучше видеть. – Старший мистер Смит был убит… Ну да, здесь! – Вскинув голову, она встретилась глазами с Картером и поспешно перевела взгляд на сосновый стол, который так внимательно разглядывал суперинтендент.

Что за пятна едва различимы под толстым слоем пыли? Неужели засохшая кровь?

Джесс глубоко вздохнула:

– Мать убили вон там, в прачечной. Трупы не передвигали, они лежали там, где упали.

– Вы верите в привидения? – вдруг спросил Картер. Вопрос он сопроводил легкой улыбкой, словно показывая, что спрашивает не всерьез.

Но Джесс как-то сразу поняла: суперинтендент Картер задает вопрос не просто так. Его на самом деле интересует ее ответ.

– Если уж где-то и можно поверить в привидения, – ответила она, – то, скорее всего, в такой вот кухне. Нетрудно представить, как вот здесь сидит Натан, – она постучала по спинке стула, – а Илай стоит напротив, у двери… Только Илай, конечно, не умер.

Вдруг ее словно кольнуло. Илай тоже умер! Его жизнь закончилась в тот день, когда он вернулся домой и увидел сидящего за столом брата, залитого кровью убитых им родителей. Этот пустой дом – могила Илая. Его физическое тело по-прежнему ходит по земле. А душа его осталась здесь – навеки заперта, мумифицирована вместе с давно истлевшими костями его родных…

Картер снова улыбнулся, но ничего не ответил – только кивнул.

Они осторожно поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Здесь свет проникал только в щели между досками, которыми Илай заколотил окна. Кое-где доски отвалились, поэтому здесь было немного светлее, чем внизу. Неприятный, резкий запах стал еще назойливее. Картер достал из кармана маленький фонарик, и на полу заплясал лучик света. Он осветил двуспальную кровать, накрытую заплесневелыми одеялами и сгнившим атласным покрывалом, туалетный столик, тоже покрытый толстым слоем пыли. На столике стоял стеклянный поднос, на нем – хрустальные флаконы, за дверью висел халат, один конец пояса с кистями лежал на полу. Рядом с поясом валялась давно издохшая мышь.

Джесс издала тихий возглас и показала на стену. Картер посветил туда, и они увидели на потемневших обоях более светлое продолговатое пятно.

– Вы заметили, сэр? – прошептала Джесс. – Нигде нет семейных фотографий. Илай не взял ни картинок из гостиной, ни календаря с кухни. Все остальное осталось как было. Наверное, если мы откроем шкаф, то увидим там одежду. Но похоже, перед тем, как в последний раз запереть дом, он снял со стен семейные фотографии. Интересно, хранит он их или сразу уничтожил?

Они поднялись еще выше по узкой скрипучей лесенке и очутились на чердаке. Как только Картер открыл дверь, едкий, резкий запах, проникший и в спальню, сделался невыносимым. В темноте послышались злобный шорох и биение крыльев. Что-то пролетело мимо головы Джесс, задев волосы. Сердце у нее ушло в пятки, хотя она быстро поняла, кто это.

– Летучие мыши! – ахнула она.

– Причем редкий вид, охраняется законом, – со знанием дела заметил Картер. – Вот тяжко пришлось бы Смиту, реши он когда-нибудь снова здесь поселиться!

Они спустились по лестнице в прихожую. Картер заговорил:

– Нет никаких улик того, что сюда кто-то вломился или жил здесь – ни давно, ни недавно. Можно подумать, что пустой дом привлечет бродяг или хиппи. Но мы не нашли ни пустых банок, ни шприцев. Никакого беспорядка.

– По-вашему, Илай увидел на ферме незваную гостью и вышел из себя? – спросила Джесс.

– Возможно. Но тогда в доме обнаружились бы более недавние следы чьего-то пребывания. Мы же видим лишь следы двадцатисемилетней давности. До тех пор, пока в пятницу здесь не побывала полиция, сюда почти тридцать лет никто не входил. Все осталось в точности таким, как в тот день, когда Илай запер дверь и забил ее досками. Вы совершенно верно подметили – похоже на дом мисс Хэвишем.

Они вышли во двор. Джесс повернулась, чтобы запереть дверь. На душе неожиданно полегчало. Какой жуткий дом! Она от всей души надеялась, что ей больше не придется заходить туда.

Неожиданно Картер спросил – Джесс уже поняла, что новый начальник обожает неожиданные вопросы:

– Если не ошибаюсь, раньше вы служили под руководством Алана Маркби?

– Так точно, сэр!

– Почему вы переехали сюда?

– В основном потому, что нашла здесь жилье, – призналась Джесс. – Ни в Бамфорде, ни в окружающих деревнях я никак не могла подыскать ничего приличного. Одно время надеялась перекупить дом у Мередит… Мередит Митчелл, которая тогда была помолвлена с мистером Маркби, а сейчас вышла за него замуж. Но она передумала продавать… Дело в том, что суперинтендент Маркби свой дом продал, а другой дом, который они покупали сообща, еще не был готов. Вот они и решили пока поселиться у Мередит. Я осталась на безобразной съемной квартире. Потом услышала, что здесь требуется сотрудник в ранге инспектора, и попросила о переводе.

– И вам удалось найти себе жилье?

– Да, сэр. Я купила квартиру в Челтнеме. Она на втором этаже старого особняка, поделенного на несколько квартир.

– Неплохо, – одобрительно заметил Картер.

Расхрабрившись, Джесс спросила:

– Значит, сэр, вы знакомы с мистером Маркби?

– Что? Ах да. Несколько раз наши с ним пути пересекались.

Джесс заметила: Картер охотно задает личные вопросы, а вот сам отвечать на такие не любит. Что ж, все понятно. Пользуется служебным положением.

Ее любопытство он не утолил.

Глава 7

Вечером кабинет Джесс был залит светом заходящего солнца. Солнечные лучи упирались в стены, скользили по деревянным поверхностям мебели, пробирались в «медвежьи углы», о которых забыла уборщица. На столе перед Джесс лежала папка с материалами давнишнего дела о двойном убийстве на ферме «Сверчок». День выдался трудный, и, откровенно говоря, ей очень хотелось домой: принять давно желанный душ, переодеться во все чистое. Сотрудники активно расходились по домам, управление криминальной полиции постепенно пустело. В коридорах слышались шаги, да время от времени кто-то прощался, желая друг другу спокойной ночи. Голоса в пустом помещении звучали особенно гулко. На стоянке ревели моторы. Все разъезжаются… кто-то и приезжает, заступает на дежурство ночная смена.

– И ты иди домой, Джессика, – прошептала она себе.

Но папка словно магнит тянула ее к себе. После того как они побывали в жутком заброшенном доме, ужасные события давно минувших дней стали возникать перед ее глазами, словно живые картины. Джесс вздрогнула, вспомнив затянутые паутиной занавески, пыльную мебель, но главное – запах тлена, забивающий ноздри, угнетающий душу… Открыв папку, Джесс попыталась представить себе, как все было в тот роковой день. И, будто оправдываясь, внушала себе, что это необходимо для теперешнего расследования. Илай Смит снова нашел труп. И все же она понимала: старое дело почему-то патологически притягивает ее к себе.

Вот протоколы свидетельских показаний. Первой допрашивали некую миссис Дорин Уорбл.

«В четверг, ближе к вечеру, я приехала на ферму „Сверчок“ на велосипеде за яйцами. Я всегда покупаю яйца у Милли Смит. Если берешь яйца на ферме, можно не сомневаться, что они свежие. В магазин я за яйцами сроду не ходила. И потом, мы с Милли знакомы уже много лет, с самого детства. У нее гостей немного… то есть бывало немного. „Сверчок“ – ферма неприветливая, да и как иначе – ведь хозяином там… был… Альберт, ее муж. Правду сказать, я ездила к Милли не только за яйцами. Милли любила, когда я ее навещала. К моему приезду она, бывало, пекла пирог… Мы с ней сидели на кухне и пили чай, я рассказывала ей все местные новости. Альберт вечно ворчал. Не любил, когда мы сидели за столом и судачили. Ему казалось, раз мы пьем чай и болтаем, то понапрасну тратим время!

Вот видите, мне все время приходится себя одергивать. Никак не привыкну говорить о ней в прошедшем времени – ведь она умерла. Трудно поверить, что нет больше ни ее, ни Альберта. Все как в молитвеннике: среди жизни мы – смертные. Ведь правда, никогда не знаешь, когда Господь призовет нас к Себе! Надеюсь, я умру в своей постели, а не так, как бедная Милли… Мне будет не хватать наших еженедельных посиделок. Не знаю, где теперь покупать яйца? К кому бы ни перешла ферма, к Илаю или к кому-то другому, я уже не смогу ездить туда. Я всегда буду помнить о том четверге…

Когда я приехала, во дворе было тихо, но я ничего не заподозрила. Время было около пяти вечера. Цыплята, как всегда, клевали корм. Коров еще не загнали в коровник на дойку. Их обычно загоняли чуть позже, я успевала уехать домой. Вы ведь знаете, что бывает, когда по дороге гонят стадо… Потом приходилось вилять на велосипеде, чтобы не вляпаться в лепешку… В общем, я немного припозднилась. Сейчас я все гадаю, что изменилось бы, приди я на полчаса раньше – может, все бы было по-другому. Милли могла остаться в живых – а может, я бы тоже умерла, если бы вошла, когда Натан палил в родителей.

По сторонам я особенно не озиралась. Для чего? И потом, я спешила, потому что запоздала. Я прислонила велосипед к стене дома и обошла дом кругом, чтобы войти с черного хода. В общем, как всегда… Только я подошла к двери, как она распахнулась и оттуда вышел Илай. Встал передо мной, загородил дорогу. Я сразу заметила, что он сам не свой. Лицо очень белое, а глаза смотрят в одну точку. Стоит и молчит. Я спросила, что с ним, а он как будто и не слышит. Мне пришлось повторить вопрос, да погромче. Он ведь как будто не видел меня. Смотрел и не видел.

Потом взгляд у него немного прояснился, и он как будто заметил меня. Он сказал: „Мама и папа умерли“. У меня кровь застыла в жилах – представляете? Но сначала я ему не поверила. Да и как я могла поверить? Неужели и отец, и мать? Если бы один из них вдруг скоропостижно скончался от сердечного приступа или, скажем, от несчастного случая, это еще куда ни шло, но оба сразу? На фермах много чего случается. Поэтому я прямо сказала ему: „Илай, не болтай глупостей!“

„Идите и сами посмотрите, если хочется, – говорит он. – Только вид не особенно красивый“.

Тут до меня дошло: там и правда случилось что-то страшное. Ух, как я испугалась! Спрашиваю: „А где Натан?“ А Илай ответил: „В доме“ – и вот так дернул головой назад, в сторону двери. Я спросила, что с Натаном. Он ответил, что с ним „все как должно быть“, учитывая, что он спятил.

Представляете, как я перепугалась? И убежать не могла – ноги словно приросли к месту. В общем, стояла у двери как приклеенная. Не знаю, как еще не свалилась на землю… От страха, наверное!

Но потом я подумала: надо выяснить, что случилось, ради Милли. „Вперед, Дорин! – сказала я себе. – Раскисать будешь позже, а не сейчас!“ Понимаете, я ведь… была… единственной подругой бедняжки Милли. Муж ее мне никогда не нравился. Он… был… настоящий старый ворчун. Знаю, о мертвых плохо говорить не принято. Но об Альберте Смите не много можно сказать хорошего. Он почти не разговаривал, даже если спросить, который час. Бывало, поздороваешься с ним, а он буркнет что-то, и все. Никогда не видела, чтобы он улыбался. Молоденькая-то Милли была такая славная, живая, веселая. А после того, как вышла за него замуж, смеялась редко. Он убил ее душу – задолго до того, как все случилось.

Ну так вот, я сказала Илаю, что пойду в кухню, и спросила, где его брат. Понимаете, не больно-то мне хотелось видеть Натана, раз он спятил. Ведь я не сразу поняла, что Натан убил родителей. Решила: увидел Натан, что отец и мать умерли, и повредился умом. По правде говоря, как-то не верилось, что их обоих нет в живых. А про ружье я еще не знала.

Илай ответил: кажется, Натан пошел в ванную умыться. Думаю, странно как-то… Но в тот день странным было все. Мне хотелось выяснить только одно: в кухне Натан или нет. Вот вошла я в дом, а Илай даже не попытался мне помешать.

Надеюсь, вот как перед Богом истинным, что больше мне никогда не придется видеть такую картину… Как будто там шло сражение. Повсюду кровь! Один стул лежал на боку, а за ним на полу – Альберт, головой вниз… Хотя головы у него, считайте, и не было, так что трудно сказать… Я только и узнала его по цепочке от часов. Альберт всегда носил отцовские золотые часы и цепочку в жилетном кармане. Ни зимой, ни летом он жилетку не снимал, и из кармана вечно торчала цепочка.

Милли я нигде не увидела и позвала ее по имени пару раз. Тогда следом за мной вошел Илай, он сказал, что его мать в прачечной.

Я обошла Альберта – осторожно, стараясь не задеть его, – и вошла в прачечную. Я уже вроде как подготовилась… если только можно подготовиться к такому ужасу. Бедная Милли сидела на полу, прислонившись головой к котлу. Он… Натан… должно быть, прицелился в упор и убил ее одним выстрелом.

Только тогда я и поняла, что случилось. Я знала, что Натан где-то в доме и ружье до сих пор у него. Я повернулась, выбежала из кухни во двор – там было безопаснее.

Илай тоже вышел и встал на пороге. Он сказал: „Я же вам говорил“. Я спросила, где ружье – по-прежнему у Натана? Он ответил: нет, оно на кухонном столе. Должно быть, оно там и лежало, но я, честно говоря, его не заметила. В кухне было темно, хоть на дворе был светлый день, а потом, я ведь сразу наткнулась на Альберта. Потом я вышла в прачечную и увидела Милли… После такого уже не станешь разглядывать кухонный стол.

Я велела Илаю вызвать полицию. А он стоит столбом и как будто ничего не соображает… Нечего делать, пришлось мне сесть на старый велосипед и ехать в ближайший паб, „Олень“. Там я сказала владельцу, что случилось, и велела вызывать вас [свидетельница имеет в виду полицию]. С фермы я звонить боялась – я ведь не знала, где Натан, а Илай сказал, что брат совсем спятил и бродит по дому. Я не знала, где ружье, у Натана или нет. Илай сказал, что ружье осталось на кухонном на столе, но я его не заметила. Может быть, после того, как Илай вышел на крыльцо, Натан успел спуститься вниз и снова взять ружье. И даже если бы Натана там не было, мне бы духу не хватило вернуться в дом и перешагнуть через Альберта, зная, что бедная Милли сидит в прачечной с дырой в груди. И потом, я все время помнила, что на месте преступления ничего нельзя трогать. Хотя, может, это только в детективах так?

Полицейские велели владельцу паба передать мне, чтобы я оставалась в „Олене“ и ждала их. Ну, убеждать-то меня не пришлось, понимаете? Я бы ни за что не вернулась на ферму Смитов! Помню, налили мне бренди, а рука так дрожит, что я еле донесла стакан до рта. Уж и не знаю, как я доехала до паба и не свалилась с велосипеда. А домой я ни за что бы не доехала. Потом за мной приехал сын на машине, положил велосипед в багажник и отвез меня домой. Вряд ли я когда-нибудь это забуду».

Бедная Дорин Уорбл! Какая она оказалась храбрая! Джесс вздохнула и перешла к следующей странице – протоколу допроса Илая Смита.

«Я ездил на ярмарку. Мы решили продать двух коров. Я выручил за них неплохую цену. Отец, конечно, стал бы ворчать: мол, продешевил… Но он уж такой, вечно был чем-то недоволен. Вот и утром, перед тем как я уехал, он тоже все ворчал насчет цен. Все шло как обычно: отец ворчал, мама готовилась стирать. Натан перед зеркалом мазал волосы какой-то дрянью, которую купил в городе. Отец сказал, что от него воняет как от шлюхи, и принялся прохаживаться на его счет.

Домой я вернулся, как обычно, около половины пятого. В дом вошел с черного хода. Мы всегда так ходим, а парадной дверью почти и не пользуемся. Я сразу почувствовал запах крови и решил, что к обеду зарезали цыпленка или двух. Потом я увидел, что за столом сидит Натан и вот так глупо ухмыляется, а перед ним лежит ружье. И рубашка у него вся в брызгах и пятнах крови. Я спросил: „Нат, что ты натворил?“

Он ответил, что убил маму и папу. И показал на отца, который лежал на полу. Я спросил, где мама. Он ответил, что она в прачечной. Я вышел в прачечную и сразу увидел мать. Потом вернулся в кухню и спросил, почему он убил их. Он сказал: „Время подошло“, – кажется, так. Время подошло. Больше он ни слова не произнес. Встал, оглядел себя – кровь как будто только что заметил – и говорит: „Надо бы пойти помыться“. Поднялся наверх, открутил краны в ванной… Я вышел во двор, закурил. Должно быть, я выкурил две или три сигареты подряд, ничего не замечая. Меня всего трясло – и снаружи, и изнутри. Потом за яйцами приехала Дорин Уорбл. Я сказал ей, что случилось, и дальше уж она всем занималась. Дорин – славная женщина. Мама часто ее вспоминала».

Джесс закрыла папку. Может быть, они поскандалили из-за пустяка – например, из-за душистого масла для волос? Может, Натану надоели отцовские оскорбления? «Время подошло»… Какие-то слова оказались для него последней каплей. Натан навсегда положил конец отцовскому ворчанию.

Джесс поехала домой – спать.

Сложись все по-другому, Лукас встретил бы начало новой недели с радостью. В выходные он отлично потрудился – аккуратно замазал царапину на зеркале. Работая в гараже, он вспоминал молодость. В прежние годы он разъезжал на старых драндулетах и всегда сам чинил их.

– Ах, счастливые деньки… – вздохнул Лукас и тут же сам себя одернул. Какие там счастливые… Если честно, жизнь у него тогда была просто мерзопакостная. И все равно он всегда любил чинить старые машины.

В прежние времена ему хотя бы не приходилось волноваться из-за трупов, которые попадаются в самых неожиданных местах. Он в последний раз протер зеркало и отошел на шаг – полюбоваться своей работой. Тут в дверь гаража постучали, и радость тут же увяла, сменившись ужасом.

Неужели копы?

– Кто там? – крикнул он, стараясь не выдавать тревоги.

Пришедший назвался – глухо буркнув свое имя.

– Чтоб тебя! – буркнул Лукас, но все же открыл дверь и, поманив гостя в гараж, тут же запер за ним. – Я же сказал: между нами все кончено! – напустился он на вошедшего. – Какого черта ты сюда заявился? Не желаю иметь с тобой ничего общего!

– Я пришел сюда, – спокойно ответил гость, – потому что ты сам запретил приходить к тебе домой. Вот я и решил ткнуться в гараж. Чем занимаешься? «Мерс» полируешь?

– Кой черт – полирую! – огрызнулся Лукас. – Замазываю царапину! Наверное, задел что-то на твоей распроклятой ферме. А может, и не там… Но на всякий случай…

В голову вдруг стукнуло: чем меньше известно гостю, тем лучше.

– Я просто проверяю, в порядке ли машина, – зачем-то добавил Лукас, хоть и понимал, что уже сболтнул лишнее, и как бы невзначай набросил на зеркало тряпку.

Его собеседник оперся о машину, чем еще больше разозлил Лукаса.

– Знаешь, чему учат новичков в полицейской школе? – спросил Лукас, неприятно осклабившись. – Никогда не трогать машину. Если на дороге приходится останавливать машину, надо наклониться к окошку или попросить водителя выйти. А к самой машине прикасаться нельзя. Почему? Потому что все автолюбители очень нервничают, если к их «ласточке» прикасается чужой. Так сказать, примитивный пережиток первобытных времен – все стремятся защищать свою территорию.

– Тебя, Лукас, трудно заподозрить в первобытных пережитках, – заметил гость, но намек понял и от машины все же отошел. – Я так считаю…

– А мне плевать, что ты считаешь, – ответил Лукас. – Зачем приехал?

– Я думал, нам нужно все обсудить.

На ум Лукасу вдруг пришло выражение, бывшее в ходу в годы его юности:

– Значит, неправильно ты думал, солнышко!

Ему стало не по себе. Последние события сильно растревожили его. Он так старательно лепил нового себя – и вот пожалуйста! Новая оболочка без труда отпадала, а под ней обнаруживался прежний Лукас… В чем дело?

– Я имею в виду, – продолжал ничего не подозревающий гость, – если ты в самом деле нашел труп…

– Конечно, я нашел его в самом деле! – рявкнул Лукас. – Или, по-твоему, я нарочно все придумал?

– Нет, нет, конечно нет! – примирительно заявил его собеседник. – Но во вчерашнем вечернем выпуске новостей об этом ни слова.

– Значит, его пока не нашли. – Лукас постарался скрыть облегчение. Чем дольше труп не найдут, тем труднее будет полиции выйти на его след.

– В таком случае ты, наверное, собирался заявить в полицию?

Лукаса чрезвычайно раздосадовали и сам вопрос, и тон, которым он был задан.

Сам Лукас не жалея сил избавлялся от простонародного выговора жителя южных, рабочих, кварталов Лондона, хотя в последние годы такой выговор даже вошел в моду. Когда он рос, так говорить считалось не стильно. Тот, кто так говорил, считался «другим», «не из наших». Тех, кто так говорил, не пускали в те круги, куда отчаянно стремился Лукас. Поэтому в юности он старательно вырабатывал у себя произношение, которое тогда называли «шикарным». И все равно знал, что говорит не совсем «как надо». Он завидовал той беззаботной уверенности выходца из среднего класса, какую слышал сейчас в голосе своего гостя. И презирал его.

– Ты что, спятил? Как бы я им объяснил, зачем туда пожаловал? – не выдержал Лукас.

– Объясни, что заехал туда из любопытства. Мол, подыскиваешь место под застройку.

Лукас еще больше разозлился – откуда его гостю знать, что там, на ферме, у него возникли именно такие мысли? Неужели его так легко раскусить? Неужели он настолько прозрачен? Из того, чьи мысли можешь прочесть, можно веревки вить… В голове невольно всплыли прежние подозрения.

– Я тут тоже кое о чем подумал… – Он смерил своего гостя мрачным взглядом. – И мне очень интересно, почему ты назначил мне встречу именно на той ферме?

– Просто я о ней знал, и все! – оправдывался гость. – Настоящая глушь… Владелец там не живет. Время от времени заезжает, но редко, и столкнуться с ним можно лишь по чистой случайности – если уж особенно не повезет. И даже если бы ты с ним столкнулся, тебе бы ничего не стоило придумать что-нибудь правдоподобное. Например, сказал бы, что ищешь участок под застройку – ну примерно то же самое, что и полицейским, если бы ты им позвонил.

– Я не собираюсь звонить в полицию! – не выдержал Лукас. Урезонив себя за вспыльчивость, он продолжал ледяным тоном: – И уж кому и знать об этом, как не тебе! Ни один из нас копам не настучит, не правда ли? А теперь убирайся отсюда и больше не попадайся мне на глаза, ясно? И я к тебе больше не обращусь. Но когда я выясню, кто меня подставил… – Тряпка медленно соскользнула с зеркала и с легким шорохом упала на землю. Лукас осекся и закончил так: – Тот, кто меня подставил, очень пожалеет об этом!

Говоря, он механически нагнулся за тряпкой. В молодые годы он бы ни за что не допустил подобной ошибки…