Текст книги "Любопытство наказуемо"

Автор книги: Энн Грэнджер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Тетки, дядя Роуч, все врачи, которых они приглашают, чтобы те меня осмотрели, дура сиделка, даже здешний приходской священник!

Она вскинула руку, указывая на каменную церковку за нашими спинами.

– Когда деревенские женщины пожаловались ему на меня, он пришел к моим теткам. Они говорили обо мне. Меня, конечно, при их разговоре не было. Я никогда не сижу с ними, когда они хотят поговорить обо мне, но я, уверяю вас, очень хорошо научилась подслушивать, – с гордостью произнесла Люси. – Они, бывало, оставляли открытым окно, потому что день был теплым; я высовывалась из окна в комнате наверху, а они спустя какое-то время начинали ссориться и говорили громче. Священник все повторял, что «ничего не понимает», как будто мои походы имели к нему какое-то отношение! Он попросил теток не пускать меня в деревню. Сказал, что меня лучше держать в доме и в парке. Он призвал теток выполнять свои обязанности по отношению ко мне. Тетя Кристина очень рассердилась и заявила: мол, Роучи свои обязанности всегда выполняют. Они позаботятся о том, чтобы я не шаталась нигде без присмотра. Так и сказала – «шаталась», как будто я дикая лошадь. Похожа я на дикую лошадь?

– Нет, Люси, – ответила я, потому что она замолчала и воззрилась на меня, требуя ответа.

Мой ответ ее удовлетворил.

– Так вот, – продолжала она, – я замужняя женщина, и, если бы Джеймс был здесь, им всем пришлось бы замолчать. После того как старик священник ушел, меня сразу же позвали вниз и велели никуда не выходить за пределы парка. Иначе они грозили меня наказать.

– Как наказать? – спросила я.

Люси нахмурилась:

– Они сказали, если я не буду вести себя как положено, они вынуждены будут запереть меня в моей комнате «для моего же блага и для моей же безопасности». Я пожелала узнать, при чем здесь моя безопасность. Тетя Кристина ответила, что деревенские женщины меня боятся и думают, что я выжила из ума. На меня могут напасть. И потом, я своим поведением «мараю фамилию Роуч». Мое поведение тетка назвала «нелепым». Что ж, они не первый раз обвиняют меня! Вы бы слышали, что они говорили, когда я собралась замуж за Джеймса. Из-за этого мы с тетей Кристиной ужасно поссорились. В общем, в конце концов мне пришлось с ней согласиться. Когда тетка Кристина что-то говорит, она не шутит. Если я не буду, как она выразилась, «вести себя нормально», они вынуждены будут попросить помощи специалиста. Поэтому я не выхожу за пределы парка при доме; иногда я, правда, гуляю по пляжу, у воды. И все-таки они пригласили этого лондонского мозгоправа, чтобы он осмотрел меня и решил, могу ли я жить среди людей…

«И меня пригласили, чтобы я присматривала за тобой, когда ты покидаешь пределы дома и парка, – мрачно подумала я. – Значит, мне придется предотвращать неприятные стычки с деревенскими жителями». Вслух я посочувствовала:

– Вам тяжело приходится, раз вы не можете выходить на прогулки.

Люси нахмурилась:

– Они как будто ничего не имеют против того, чтобы я гуляла по пляжу… точнее, не имели до тех пор, пока… – Она замолчала и топнула по кустику грубой травы. – Они хотят, чтобы я признала, что моя дочка умерла, а я не желаю. Вот почему они вызвали Лефевра. Но как я могу сказать, что она умерла, когда я знаю, что она жива? В конце концов все скажут, что я лишилась рассудка. Но это ложь! Я не сумасшедшая! И знаете, мне врут не только о моем ребенке! Вам расскажут ужасные вещи и о Джеймсе!

Она снова впала в ярость. Глаза ее метали молнии, как было, когда она впервые увидела Лефевра.

– Они скажут, что Джеймс меня не любит! А он любит меня! Он единственный человек на свете, которому я нужна… – Ее глаза наполнились слезами. – До знакомства с Джеймсом я была никем и ничем, буквально ничем. Он сделал из меня человека! Дал мне свою фамилию, так что больше я не Роуч. Мое замужество им страшно не понравилось, понимаете? Это они отослали Джеймса в Китай. Он не хотел ехать. Хотел остаться со мной.

С этими словами Люси подобрала юбки и вдруг бросилась бежать по тропинке. Я поспешила за ней, окликая ее по имени, но она не обращала на меня внимания и бежала, пока мы не добрались до крытых ворот. Люси запыхалась, волосы растрепались и выбились из-под полей шляпы. Она круто развернулась ко мне с вызывающим выражением лица. На висках блестели бусинки пота, зато слезы высохли.

Я указала на деревянные скамьи и предложила:

– Давайте немного посидим. Обещаю, я не скажу ничего, что вас раздражает.

Люси нехотя опустилась на одну скамью, я села напротив. Она сняла шляпу и некоторое время обмахивалась ею, а затем положила рядом с собой на сиденье. Так мы просидели минуту или две, избегая смотреть друг на друга.

Наконец, Люси, не поднимая головы, буркнула:

– Вы не виноваты. Вы их не знаете. Но я знаю, что Джеймс меня любит. Когда он вернется домой, им придется это признать! Джеймс очень умный. Он найдет нашу дочку. И мы, все трое, будем вместе.

Казалось, она снова вот-вот расплачется, поэтому я попыталась ее утешить:

– Да, да, конечно!

Тут она приободрилась так же внезапно, как только что впала в ярость. Она как будто забыла, о чем мы с ней разговаривали.

– Хотите пойти дальше? В деревне очень скучно, я вам уже говорила. Пойдемте назад; я покажу вам калитку в живой изгороди, ведущую на пляж; там я обычно гуляю. Мы и сейчас можем туда пойти.

Ее предложение показалось мне неплохим, и я согласилась. Люси поправила мятую шляпу и водрузила ее на голову. Ее порывистость меня развеселила.

– У меня что, дурацкий вид? – встревоженно спросила она.

– Нет-нет, только позвольте, я завяжу вам ленты… вот так.

Она благосклонно подчинилась, и мы зашагали назад той же дорогой, какой пришли. Дорога была пустынна, как и раньше, если не считать одинокой цыганки с корзиной. Вначале она собралась подойти к нам; она даже протянула руку, надеясь на милостыню. Но потом, увидев лицо Люси, оставила попытку заговорить с нами и поспешила к деревне. На ходу она сделала незаметный жест, словно отгоняла от себя что-то невидимое.

Я с горечью подумала: вот и цыганка боится, что Люси ее сглазит! Но времени беспокоиться о таких мелочах у меня не осталось. Впереди показался «Прибрежный», и наше с Люси шаткое перемирие окончилось.

Перед калиткой стоял доктор Лефевр; он смотрел на дорогу. Я заподозрила, что он поджидает нас. Наверное, и Люси подумала то же самое.

– Ужасный, ужасный человек! – закричала она, явно добиваясь того, чтобы он ее услышали.

– Тише… – Я встревоженно схватила девушку за плечо. Ей не пойдет на пользу, если доктор отметит в своих записях, что она оскорбляла его на дороге с пылом лондонской уличной девчонки.

Люси развернулась ко мне в еще одной вспышке того внезапного гнева, свидетельницей которого я была на кладбище:

– Вот видите, и вы на его стороне! Так вот, я с ним встречаться отказываюсь. Я не буду с ним разговаривать! Я не желаю его видеть!

К моему ужасу, она нагнулась, подобрала камень и швырнула его в Лефевра, снова вопя:

– Убирайтесь, вы меня слышите?

К счастью, целилась она плохо. Камень упал, не долетев до доктора, и, отскочив от дороги, улегся в нескольких шагах от него. Лефевр внимательно посмотрел на орудие мести с отстраненным интересом, не выказывая удивления.

В голове моей мелькнула мысль: уж это-то он наверняка запишет!

– Люси! – прошипела я. – Неужели вы не понимаете, что сами себе вредите?

Она разрыдалась:

– Оставьте меня в покое… все оставьте! Лиззи, не ходите за мной, слышите?

Подхватив юбки, она снова пустилась бежать. Промчавшись мимо доктора и не взглянув на него, она бросилась в калитку и побежала по тропинке за домом.

– Боже мой, – услышала я его шепот.

Он смотрел ей вслед. Когда я подошла к нему, он повернулся ко мне и поднял брови.

– Мы были на могиле ее дочери, – объяснила я, – так что, пожалуйста, извините ее. Почему вы здесь стоите? Вы нас ждали? Если да, я в самом деле вынуждена попросить вас держаться от Люси подальше. Вы сами видите, как огорчает ее один ваш вид. Чему тут удивляться? Она считает, что вы приехали для того, чтобы забрать ее в свой сумасшедший дом.

– В клинику, – мягко поправил меня доктор. – Нет, я ждал вовсе не вас и миссис Крейвен, а Гринуэя. Он обещал оседлать мне лошадь. Я собираюсь прокатиться верхом по пустоши.

Только тогда я заметила, что на докторе бриджи для верховой езды и высокие сапоги. Правда, сверху на нем по-прежнему был сюртук, застегнутый на все пуговицы, и блестящий цилиндр. Перчатки он сменил на более прочные, из свиной кожи.

«Ах, Лиззи! – укорила я себя. – Наверное, мне следует извиниться перед доктором. Напрасно я на него накинулась». Но Лефевр меня опередил, снова заговорив:

– Согласен, миссис Крейвен действительно казалась немного расстроенной. Она сказала, что в той могиле похоронено ее дитя?

Мне совсем не хотелось рассказывать ему о поведении и обвинениях Люси на кладбище.

– Я уже говорила вам, что вашей шпионкой я не буду, – напомнила я. – Не собираюсь докладывать ни вам, ни кому бы то ни было о разговорах, какие мы вели с миссис Крейвен. Пусть она знает, что может кому-то доверять, что рядом с ней есть человек, который не станет сплетничать, в том числе и о ее состоянии.

– Уважаю ваши взгляды, – поспешно ответил доктор. – Согласен, миссис Крейвен очень нужен друг, с которым она может быть откровенна.

Наступила неловкая пауза.

– Доктор Лефевр, – смущенно проговорила я, – хотя я и не могу вам довериться, есть одна вещь, о которой мне бы хотелось вас спросить… если вы, конечно, позволите. Понимаю, я веду себя не совсем честно. И я не обижусь, если вы велите мне не совать нос в чужие дела.

Он поднял брови, но ничего не сказал. Я вынуждена была продолжать:

– Меня интересуют Джеймс Крейвен и его поездка в Китай. Мне кажется не совсем честным, что молодого человека отправили так далеко от молодой жены. Чарлз Роуч – ваш знакомый. Разве вам его поступок не кажется странным?

Доктор Лефевр поднял руку и потеребил бакенбарды.

– Несомненно, миссис Крейвен уверяла вас, что муж скоро к ней вернется? Нет-нет, не отвечайте! Впрочем, вы бы и так не ответили, верно? – Он улыбнулся. – Вы правы, дело не совсем честное. Мне следует удовлетворить ваше любопытство. Вы немного похожи на исповедника. Вы слушаете признания в чужих грехах, а сами держите рот на замке. Нам, врачам, часто приходится вести себя так же.

Я поняла, что густо краснею.

Доктор поднял руку вверх и продолжал:

– Однако Джеймс Крейвен – не мой пациент, следовательно, меня не связывает врачебная тайна… Позвольте рассказать вам о Крейвене, раз он вас интересует. Я считаю, что в нем начало всех бед. Будет гораздо лучше и справедливее, если вы узнаете все как есть. Крейвен весьма типичный для наших дней молодой человек. Симпатичный, приятной наружности, без состояния, но смышленый. Он обладает безукоризненными манерами и начисто лишен всякой совести.

– Вы с ним знакомы? – спросила я. – Или кто-то просто рассказывал вам о нем?

– Мы с вами, дорогая моя, познакомились лишь вчера, – с мягким укором ответил Лефевр, – но мне кажется, вам следовало бы понять меня глубже. Поверьте, мисс Мартин, я не полагаюсь на чужие суждения. Я выражаю собственное мнение, основанное на наблюдении за тем, сколько бед этот несчастный юнец причинил всем вместе и каждому в отдельности.

– Да, конечно, – буркнула я, и смущенная, и раздосадованная одновременно.

Доктор кивнул.

– Мне доводилось несколько раз встречаться с ним… – Лефевр помрачнел. – Он приехал в Лондон всего два с лишним года назад, как Дик Уиттингтон [2]2
  Уиттингтон, Дик – персонаж английских легенд и пантомимы; бедный молодой человек, который вместе со своим котом приехал в Лондон, чтобы сколотить себе состояние.


[Закрыть], на поиски счастья. Крейвен сразу явился к Чарлзу Роучу, представившись дальним родственником. Видимо, он надеялся, что Роуч примет его на службу в свою компанию – разумеется, на незначительную должность. Вначале он рассчитывал стать простым клерком. Крейвен откровенно признался, что денег у него нет, но не упомянул о том, что погряз в долгах, которые наделал из-за своего пристрастия к азартным играм. Поверьте, мне не раз приходилось иметь дело с жертвами азарта. Кое-кого страсть к азартным играм совсем лишила рассудка. Большинство из них в начале своего жизненного пути были такими же счастливыми и беззаботными, как молодой Крейвен… Мой друг Роуч – человек добросердечный и великодушный, а Крейвен, надо признаться, очень обаятелен. Не успели мы оглянуться, как молодой человек уже поселился в доме моего друга в Челси. Там он и познакомился с Люси Роуч. Тогда ей едва исполнилось шестнадцать; она всего за несколько недель до приезда Крейвена вернулась из пансиона…

Крейвен понял, что ему представился удобный случай. Как видите, я обо всем говорю откровенно и никак иначе. Риск был велик, но Крейвен решил, что все козыри у него на руках. Девушка была совершенно неопытна. Скорее всего, ей еще не приходилось встречаться с молодыми людьми – во всяком случае, с такими, как Крейвен. У нее не было ни матери, ни старших сестер, которые присматривали бы за ней. Несомненно, ей не терпелось избавиться от опеки теток. Старые девы относятся к молодым девушкам примерно так же, как они относились бы к тем пони, что бродят без присмотра на здешней вересковой пустоши: как к созданиям непредсказуемым, упрямым, ручным лишь наполовину.

Молодой человек признался ей в любви, и она ему поверила. Но охотники за приданым не нравятся родственникам, а семья Роуч особенно ревностно защищала свои интересы. Вот почему Крейвен позаботился о том, чтобы его предложение не отвергли с ходу… чтобы его нельзя было отвергнуть. Вы понимаете, о чем я говорю? – Доктор замолчал и вопросительно поднял брови.

– По-моему, да, – ответила я. Сердце у меня упало. Крейвен ее соблазнил. Скорее всего, это было не так уж трудно. Любопытство Люси к вопросам пола уже пробудилось после жадного изучения дядиной коллекции.

– Вот именно. Как часто бывает в таких случаях, оказалось, что она ждет ребенка. И тут Крейвен показал свою истинную натуру. Он пришел к Чарлзу Роучу и предъявил ему целый список требований. Он женится на Люси, но не безвозмездно, хотя он выразился не так нагло. Во-первых, еще до брачной церемонии все его долги должны быть выплачены. Что же касается будущего, он объявил, что им с молодой женой нужен дом в модном районе Лондона. Они рассчитывают жить на широкую ногу. Роуч должен обеспечить племяннице щедрый доход и в то же время взять его, Крейвена, на хорошую должность и щедро платить. Учтите, речь шла уже не о месте обычного клерка. К тому же Крейвен и словом не обмолвился о том, что он намерен отрабатывать огромное жалованье, которое он себе запросил. Он ясно выразился, что его место должно стать синекурой.

– Чарлз Роуч принял его в фирму, – заметила я. – Значит, он на все согласился?

– Что же еще ему оставалось? Позволить Крейвену запятнать доброе имя племянницы, лишить ее будущего? Я уже не говорю о ее разбитом сердце… Бедное дитя верило негодяю и до сих пор верит…

– Но ведь репутация самого Крейвена тоже пострадала бы, если бы он ее бросил, – возразила я.

Лефевр покачал головой:

– Дорогая мисс Мартин, поверьте, такой мошенник, какое бы ни было у него темное прошлое, всегда отыщет себе новую жертву, которая охотно поддастся его обаянию и уговорам. Люси заклеймили бы падшей женщиной, ее ребенок рос бы в бесчестье, как незаконнорожденный, но к мужчине, моя дорогая мисс Мартин, общество в таких случаях относится гораздо снисходительнее.

Я знала, что так оно и есть, и кивнула.

– Чарлз Роуч чувствовал себя обязанным спасти доброе имя племянницы и доброе имя Роучей. Кроме того, надо было как-то успокоить сестер. Можете себе представить, как они отнеслись к ужасной новости. Но мой друг совсем не дурак. Крейвен не получил всего, чего добивался, – по крайней мере, все окончилось для него не так, как он надеялся. Ему сказали, что он получит хорошую должность, но не в Лондоне. Его отправят в Кантон, где у компании Роучей есть чаеторговая контора и склад. Ему положат щедрое жалованье… но лишь до тех пор, пока он будет оставаться за границей. Его жену поместят под опеку сестер Роуч, а обо всех ее нуждах напрямую позаботится дядя, без вмешательства мужа. Короче говоря, Джеймс Крейвен стал эмигрантом, который получает из дома деньги на жизнь. Там, где он находится сейчас, у него наверняка много собратьев. В портах Дальнего Востока немало заблудших овечек из европейских семей. Все они регулярно получают содержание из дома; и все прекрасно понимают, что дома их никто не ждет.

Я молчала, обдумывая то, что только что услышала.

– Мистер Чарлз Роуч, – медленно сказала я, – дал мне понять, что рано или поздно мистер Крейвен возглавит фирму.

– Такой слух распустили для широкой публики, мисс Мартин. Нет, Джеймс Крейвен никогда не будет ничего возглавлять. Ему позволят прожигать жизнь в Кантоне, а тамошний филиал возглавляет опытный агент. Крейвену не позволят принимать важных решений и уж точно не позволят запустить пальцы в кассу.

Наверное, я очень удивилась, нарисовав себе последнюю картинку. Лефевр криво улыбнулся:

– Мне удалось вас шокировать!

– Нет-нет, – возразила я, – но все, что вы рассказали, очень огорчительно. Люси думает, что… – Я осеклась, потому что уже собиралась сделать то, что, по моим же собственным словам, делать не хотела: пересказать ему часть нашего с Люси разговора.

Оказалось, что мне ничего не нужно говорить.

– Она думает, что Крейвен ее любит и вернется в Англию, где будет с ней. Но нет, он не вернется. Она больше его не увидит; вряд ли она даже получит от него весточку. Если бы она была ему хоть чуть-чуть небезразлична, он бы ни за что не согласился уехать от нее, тем более в такое нездоровое место. Смертность среди европейцев в тех краях очень высока. Вот почему туда обычно посылают холостяков. Крейвен мог бы отказаться на этом основании, но тогда у него не было бы денег, которые он может тратить, как считает нужным. Если бы он остался здесь с женой, Роуч потребовал бы, чтобы все их счета присылались напрямую ему, и веселой жизни Крейвена настал бы конец. Ему пришлось бы отчитываться за каждую мелочь… Видите ли, деньги, которые достались Люси в наследство от родителей, помещены в акции семейного предприятия и находятся под опекой. Иными словами, на все выплаты необходимо получить согласие ее дяди Чарлза и других акционеров, главным образом его сестер, которые выступают опекунами. Так было решено еще до того, как родители Люси отправились в свое злосчастное путешествие. Они понимали, что рискуют оставить дочь сиротой. Условия нельзя пересмотреть до тех пор, пока Люси не исполнится двадцать один год, независимо от того, каким будет к тому времени ее семейное положение. Таким образом, ее родители стремились защитить коммерческие интересы фирмы Роучей. Как оказалось, их предусмотрительность спасла состояние Люси от загребущих лап Крейвена – во всяком случае, на время. Крейвен совсем не обрадовался, узнав, что, оставшись в Лондоне, не получит ни гинеи и не сможет транжирить деньги жены в игорных домах. Наверное, он был обескуражен, когда понял, что его переиграли. И все же, узнав, что больше ничего не получит, он почти не спорил и послушно отплыл в Китай.

Лефевр обернулся и посмотрел вслед Люси.

– Довольно часто, когда правда невыносима, люди находят спасение в фантазиях. Мне доводилось наблюдать много тому примеров… – Не дав мне ответить, он отрывисто добавил: – Но Гринуэй, пожалуй, будет гадать, куда я запропастился. До свидания, мисс Мартин!

С этими словами доктор коснулся своего цилиндра и быстро зашагал прочь.

Глава 7

Элизабет Мартин

Я не знала, что делать дальше. Люси ведь могла убежать и в дом. Если так, она, скорее всего, заперлась в своей комнате и не откроет мне дверь, пока не успокоится.

С другой стороны, Люси известно, что в первой половине дня в доме работает крысолов. Вряд ли ей захочется видеть его, да и теток тоже, учитывая ее теперешнее состояние. Куда же еще могла она побежать?

На пляж! Она сама говорила о калитке в живой изгороди в углу парка. Доктор Лефевр за завтраком рассказывал, что накануне после ужина вышел из парка к пляжу. Если он нашел выход, да еще при лунном свете, значит, найти его не так трудно.

И все же, если бы я не знала про калитку заранее, я бы, скорее всего, не заметила ее. Я удивилась, что доктор нашел ее ночью. Маленькая деревянная калитка была совершенно закрыта крупными листьями лавра. Вряд ли ею часто пользовались. Впрочем, несколько веток лавра по бокам оказались обломаны. Я остановилась и осмотрела их. Надломы свежие… возможно, ночью куст повредил Лефевр… или таинственный мужчина с белой собачкой? Неужели он вошел в парк со стороны моря? Более старые надломанные ветки могли оказаться делом рук Люси. Я толкнула калитку. Изгородь сопротивлялась, но петли оказались хорошо смазаны (еще один сюрприз), и стоило мне хорошенько надавить, как калитка распахнулась. Я вышла на берег моря.

Солнце ярко светило мне в лицо. Я остановилась, чтобы насладиться теплом и полюбоваться чудесными солнечными зайчиками, плясавшими на воде, чуть в отдалении, потому что снова начался отлив. Береговая линия острова Уайт с холмами и зданиями так и манила к себе. Но близость острова была иллюзорной.

Мне стыдно признаться, но минут на десять я совершенно забыла о том, что разыскиваю Люси. Наверное, мне хотелось ненадолго выбросить из головы здешние мрачные дела. Люси мне нравилась; мне хотелось ей помочь, но я не знала, кому здесь можно верить и кто говорит правду. Люси часто бывает откровенна вплоть до наивности, но внезапные перемены настроения затрудняют общение с ней, а иногда делают и просто невозможным. «Я хорошо научилась подслушивать», – без тени смущения призналась она. Может быть, она способна и на другие уловки.

Доктор Лефевр казался человеком порядочным, и, как я подумала с улыбкой, он наверняка хорошо играет в шахматы. Может быть, во время своего пребывания здесь он сыграет партию с одной из сестер Роуч. Сестрам игра, похоже, нравится.

От мрачных мыслей меня отвлек дикий пляж, усыпанный многочисленными предметами, оставшиеся здесь после прилива. Яркий солнечный свет слепил глаза. Подобрав юбки и придерживая их обеими руками, я осторожно побрела по камням, стараясь не свернуть лодыжку. Пляж состоял в основном из мокрой светло-серой или светло-коричневой гальки, намытой морем. Галька удерживалась на месте благодаря деревянным волнорезам, установленным через равные промежутки. Волнорезы вдавались в воду, напоминая ряды почерневших, гнилых зубов. Но между участками стремительно сохнущей гальки встречались и участки мокрого песка, такого гладкого, как будто по нему прошлись утюгом. Отступающие волны выбрасывали на песок ракушки, целые и расколотые на мелкие кусочки, очень похожие на яичную скорлупу. Среди ракушек я заметила ярко-белые – казалось, будто они светятся – скелеты каракатиц, их дают своим питомцам владельцы домашних птиц.

Такими же притягательными оказались и водоросли, которые лентами и спутанными клубками лежали на песке. Некоторые были темно-коричневые, другие – ярко-зеленые, встречались блестящие и хрупкие, попадались и грубые, покрытые пузырьками. Я подобрала клубок и сжала в кулаке; пузырьки приятно лопались, освобождая какую-то субстанцию с сильным запахом нашатырного спирта. Я быстро выбросила клубок. Среди камней застряли куски дерева, рыбьи скелеты, обрывки сетей. В мусоре и водорослях, не обращая на меня никакого внимания, рылись чайки.

Я нагнулась, чтобы подобрать скелет каракатицы, но тут же вскрикнула и отступила. Пальцы едва не коснулись раздутого трупа дохлой крысы, наверное выброшенной за борт с какого-нибудь судна. Я постаралась получше отряхнуть руки.

Находка напомнила мне о Бреннане-крысолове, а он, в свою очередь, заставил вспомнить о том, что я пришла сюда искать Люси. Я снова почувствовала себя виноватой.

Приставив ладонь козырьком ко лбу, я посмотрела в обе стороны, но не увидела ни единого следа Люси. В нескольких сотнях шагов на мысу росли сосны с плоскими верхушками, похожие на боязливых купальщиков. Наверное, во время прилива их корни подмывает водой. Ветер согнул их стволы в сторону суши. У основания некрасиво переплелись ветви. Может быть, Люси спряталась там, в зарослях?

Я направилась туда; когда я приблизилась, из-за деревьев выбежал маленький белый терьер и с лаем помчался мне навстречу.

Вначале я решила, что передо мной одна из собак Бреннана. Остановилась, думая, что он где-то поблизости и отзовет собаку, потому что эта порода вызывала у меня опасения. Почти сразу же, к своему облегчению, я услышала мужской крик, и из зарослей показалась мужская фигура.

– Сидеть, Спот! – резко вскричал он, и песик послушно сел. Я увидела, что передо мной не собака крысолова, хотя она была той же породы. У этой шкурка была чистая, аккуратный ошейник. Сразу видно, что пес ухоженный – наверняка чей-то домашний питомец. Песик посмотрел на меня ясным, пытливым взглядом, вывалив язык.

– Какой ты славный! – воскликнула я, наклоняясь к нему.

Песик в ответ, как мне показалось, глупо заулыбался и завилял коротким хвостиком. Из-за сосен, размахивая тростью и расчищая себе путь, вышел его владелец. Я сразу поняла, что это не Бреннан.

Я потянулась к песику, и хозяин заспешил к нам. Гравий под его тяжелыми шагами громко скрипел.

– Люси? – воскликнул он.

Я выпрямилась, и он понял, что обознался. Теперь он был совсем недалеко и остановился с выражением такого разочарования на лице, что я с трудом скрыла улыбку.

– Извините, – сказала я. – Я не миссис Крейвен, а Элизабет Мартин; я только что приехала в «Прибрежный» на место компаньонки миссис Крейвен.

Незнакомец быстро взял себя в руки и снял котелок, обнажив курчавую голову.

– Прошу прощения, мисс Мартин. Очень рад с вами познакомиться. Я Эндрю Бирсфорд, здешний землевладелец; живу неподалеку. – Он указал куда-то тростью и добавил: – Я занимаюсь сельским хозяйством.

Благодаря хорошо сшитому костюму из дорогой легкой шерсти, выговору и манерам, выдающим человека образованного, я решила, что передо мной так называемый «фермер-джентльмен»; он, конечно, не сам пашет землю, а лишь руководит своими работниками. Лицо у Бирсфорда сильно загорело, а мускулистые руки выдавали, что он и сам при случае не гнушается физической работой на свежем воздухе. На вид ему можно было дать лет тридцать пять.

Мне вспомнились хорошо смазанные петли калитки, которая вела из «Прибрежного» на пляж.

– Мы с миссис Крейвен ходили гулять, но она ушла в дом, – сказала я.

Его загорелые щеки покраснели. Он пытливо заглянул мне в глаза.

– Как она себя чувствует? Она не потому ушла домой, что ей стало нехорошо?

В его голосе я уловила неподдельную тревогу и сказала себе: вот и еще одно осложнение!

– Спасибо, мистер Бирсфорд, она чувствует себя вполне сносно.

– Пожалуйста, передайте ей мои наилучшие пожелания и… – Он осекся.

Я поспешила ему на помощь:

– Вчера, по пути сюда, мы ехали по вересковой пустоши. Там ваши владения?

– Отчасти, – тут же ответил он, радуясь, что подоспела безопасная тема. – Только, пожалуйста, не думайте, что я из местных крупных землевладельцев. Помимо самой фермы, на моей земле стоит лишь дом, где живет управляющий, хозяйственные постройки, домики для рабочих, мой дом и пара выгулов.

– «Прибрежный» раньше тоже входил в ваши владения? – спросила я по наитию.

Бирсфорд покачал головой:

– «Прибрежный» принадлежал человеку, получившему его по наследству. Однако прежнему владельцу дом не был нужен. Он несколько лет пустовал, и лет пять назад его купил мистер Чарлз Роуч. Жители деревни очень радовались, узнав, что в доме снова будут жить. Неприятно смотреть на пустой, заброшенный дом; кроме того, местные надеялись, что новые хозяева наймут их на работу.

Бирсфорд обвел рукой окружающее нас пространство:

– Сами видите, в наших краях работать негде, только на земле. Не так давно, меньше ста лет назад, здесь находили приют контрабандисты, хотя здешние течения коварны. Контрабандой жили многие местные жители. – Он поморщился. – Более того, целые деревни занимались контрабандой, и люди были увлечены до такой степени, что днем почти никого видно не было – все вставали ближе к ночи и отправлялись на промысел. Те дни прошли, хотя некоторые старики еще помнят их. Мой дворецкий расскажет вам, как его в детстве предупреждали, что нельзя никому рассказывать о ночных похождениях, и как даже самые почтенные домохозяйки не видели ничего зазорного в том, чтобы пить контрабандный чай… К сожалению, теперь местные жители очень обеднели… И их надежды на «Прибрежный» тоже не оправдались. Купив дом, Роуч заехал ко мне познакомиться и сразу сказал, что здесь будут жить его сестры. Они любят уединение и хотят поселиться в тихом месте. Экономку, а также старшую горничную и кухарку они привезли с собой из Лондона. Из местных наняли только пару младших горничных, конюха, младшего конюха… ну и садовника, конечно. Примерно полгода назад к теткам приехала их племянница, миссис Крейвен.

Бирсфорд задумчиво посмотрел на живую изгородь, окаймляющую парк «Прибрежного».

– Когда она только приехала, я не видел ее, потому что приближался срок ее родов. После того мы с ней несколько раз встречались здесь, на пляже… конечно, совершенно случайно, – поспешно добавил он.

– Рада слышать, что она с кем-то общается, – заметила я. – Такой уединенный дом, возможно, подходит пожилым дамам. Но я не думаю, что это лучшее место для молодой женщины. По-моему, живые разговоры, прогулки пошли бы Люси на пользу… – Я замялась, не зная, как лучше выразиться. – Вы наверняка знаете, что у нее… не все гладко. Ей нужно отвлечься, а не углубляться еще больше в свои проблемы.

Бирсфорд долго смотрел на меня в упор, а потом сказал:

– Надеюсь, вы сумеете помочь Люси… то есть миссис Крейвен. Я прекрасно знаю, что в последнее время ее жизнь не была счастливой. Ей нужно общество более молодой женщины. Я не критикую леди Роуч, конечно. Но скажем… они слегка закоснели в своих привычках.

– Я тоже надеюсь, что сумею помочь миссис Крейвен, – согласилась я. – В конце концов, ради этого я сюда и приехала. Рада с вами познакомиться, мистер Бирсфорд.

– О да, взаимно… – Он надел котелок. – Надеюсь, мы с вами еще встретимся, мисс… э-э-э… Мартин. Спот, ко мне!

Он свистнул песику; тот вскочил и подбежал к хозяину.

Я медленно зашагала к калитке. Что же тут происходит? Люси, по ее же признанию, любит гулять по пляжу; очевидно, Эндрю Бирсфорд тоже часто здесь бывает в надежде встретить ее. Так кто же смазал петли садовой калитки? Его интерес к Люси очевиден. Он очень расстроился, обнаружив меня вместо нее. Судя по всему, к ней он обращался запросто, по имени… Все ясно.