Текст книги "Моя Теодосия"
Автор книги: Эни Сетон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
VIII
Свадьба Теодосии и Джозефа состоялась в Олбэни, в понедельник, второго февраля 1801 года, в скромной гостиной маленького домика, который Аарон снял для этой цели.
Впоследствии Тео никак не могла вспомнить подробности этой церемонии; она припоминала, что испытала лишь чувство острого удивления, что свадьба, которая обычно представляется как жизненно важный шаг и ее ждут с замиранием сердца, оказалась в действительности самым обыкновенным и простым делом. Она ожидала, что будет дрожать от волнения и, возможно, будет радоваться и испытает восторг от совершаемого таинства. Но она не почувствовала ничего подобного.
В комнате было сумрачно: через крошечные окна было видно, как на улице, в стремительном танце, кружится снег. В одном конце комнаты полдюжины гостей негромко вели светскую беседу, да и то делали это из вежливости, соблюдая правила приличия и нетерпеливо ожидая, пока накроют столы. Не было никакой атмосферы праздника.
Аарон, как всегда, поддерживал оживленную, пустую беседу и поспевал повсюду, как и положено хозяину дома. Джозеф, в новом костюме из темно-желтой парчи, казался абсолютно таким же молодым человеком, который уехал из Ричмонд-Хилла четыре с половиной месяца назад. Он приехал вчера вечером, и Тео не успела даже поговорить с ним. На ней самой было роскошное платье из муслина, расшитое бриллиантами, одно из тех, которые она приобрела в Нью-Йорке, перед отъездом. Но оно все-таки было менее великолепным и не шло ни в какое сравнение с тем элегантным и изящным платьем, которое она надевала на день рождения.
Только Натали, которая, конечно, поехала с ними, испытывала все чувства, вполне соответствовавшие такому торжественному событию, как свадьба. Она съежилась в углу, за камином, прижав платок к глазам, и тихо сияла добродушно-грустной улыбкой.
– Если бы только она была счастливой, бедная Тео, – в ужасе бормотала она. В отличие от Тео, Натали была напугана, сердце ее, казалось, было разбито. Она дотронулась до распятия, висящего у нее на шее, и обратилась с молитвой к Божьей Матери, заступнице всех созданий божьих. Священник мистер Джонсон двигался по направлению к камину, а потом – обратно, и так – в течение всей службы. Его длинная черная сутана почти касалась горящих поленьев, и Тео зачарованно наблюдала за ним, пока он, наконец, не спросил у новобрачных о согласии вступить в брак.
Внезапно он прекратил свое движение. Его увесистая Библия со стуком захлопнулась. Церемония закончилась.
Тео почувствовала, как рука отца притянула ее к себе. Его длинные изящные пальцы нежно коснулись ее лица, и он поцеловал ее в лоб. Тео увидела, что на глаза его навернулись слезы.
– Да благословит тебя Господь, моя дорогая, – прошептал он.
– Отец… – она крепко прижалась к нему, и слезы, подступившие к горлу, уже готовы были вырваться наружу.
Он слегка встряхнул головой и мягко отстранил ее от себя. Под его пристальным и нежным взглядом она ощутила, что нужно повиноваться ему.
– Подойди к своему мужу, Тео. Он хочет заключить тебя в объятия.
Муж! Это слово громким эхом отозвалось у нее в душе. Этот коренастый мужчина, с черными вьющимися волосами и наглым, нетерпеливым ртом – ее муж!
Лица гостей улыбались, и полусентиментальное, полунепристойное веселье, свойственное любой свадьбе, продолжалось дальше.
«Как я одинока! – подумала она, совершенно испуганная и беспомощная. – Никто этого не понимает, даже отец!»
– Пожалуйте к столу – отметить это торжественное событие, – беспечно провозгласил Аарон, подталкивая ее с мужем в столовую и поднимая бокал, чтобы сказать первый тост в честь молодой пары.
В девять часов Натали отвела Тео наверх и помогла ей переодеться в дорожный костюм. Она накинула ей на плечи плащ из фиолетового бархата, завязала ленты шляпки под подбородком. Шляпка тоже была из фиолетового бархата, и, может быть, поэтому лицо девушки казалось мертвенно-бледным.
Натали поцеловала ее.
– Ничего не бойся, дорогая, – прошептала она грустно. – Это не должно быть так… так уж плохо. Всем замужним женщинам в этом мире приходится… – тут она покраснела.
Тео слабо улыбнулась.
– Я не боюсь, Натали, дорогая.
Сейчас она опять ничего не ощущала, кроме полнейшей усталости: абсолютная отрешенность, как будто она была марионеткой, которую дергают за веревочки.
Чувство одиночества и отчужденности не покидало ее и в момент прощания с отцом. Аарон уже внутренне подготовил себя к этой трудной минуте и теперь утешал ее, и напоминал о том, что они снова увидятся через две недели. Его предосторожность была излишней. Казалось, она с трудом осознает, что делает, и то, как небрежно и беспечно она прощается с ним, наполнило его душу неприятными опасениями. Он пожелал ей поскорее привыкнуть к ее новому положению и надеялся в душе, что она все-таки прислушается к его словам, несмотря на эту отрешенность. Он задумался над тем, что она теперь совсем взрослая, что детство ее закончилось навсегда и впереди ее ждет совсем другая жизнь. На мгновение у него возникли дурные предчувствия, но он тотчас же выбросил их из головы. Конечно же, она будет счастлива – достойное окружение и достигнутая цель – обеспечивают счастье при любых условиях. Ей нужно помнить об этом.
Он резко распахнул входную дверь и проводил молодых супругов к небольшим двухместным саням, которые уже давно дожидались их снаружи. Лошади топтались на месте, дрожа от холода. А снег уже прекратился. Высоко вверху, в морозном воздухе, маленькими блестками мерцали звезды: они казались теперь совсем крошечными точками, как будто съежились от холода.
Тео уселась в сани, и Джозеф устроился рядом с ней. Лошади помчались вперед, весело позвякивая бубенцами.
– До свидания! Счастливого пути! – Большая часть гостей возвратилась в дом, но Аарон все стоял, с непокрытой головой, и, сжавшись от холода, следил за санями, пока они не скрылись из вида, повернув за угол.
Полозья саней плавно скользили по только что выпавшему снегу в направлении порта. Аарон заказал для них отдельную каюту на нью-йоркском корабле и сообщил об этом Джозефу лишь перед началом их прощального вечера.
– Теодосия так любит Ричмонд-Хилл, – объяснял он зятю, – и поэтому я позаботился о том, чтобы вы могли отправиться туда немедленно. Для нее будет удобнее, если вы поплывете на корабле, даже если лед на реке задержит вас ненадолго. Путешествия по суше в это время года – слишком суровое испытание для нее, а уж остановки в тавернах абсолютно исключены.
Таким образом, Джозеф понял, что весь их медовый месяц пройдет в соответствии с заранее составленным планом. Он принял это как должное, без каких бы то ни было возражений, признавая, что это благоразумно и избавляет его от многих хлопот. Но он был ошеломлен, когда вошел в просторную и удобную комнату, которую заказал Аарон, обнаружив, что она совершенно не похожа на те каюты, которые можно увидеть на любом корабле. На полу лежал турецкий ковер, а доски стен были чем-то покрыты, а потом побелены и сверкали изумительной чистотой. В каюте было два кресла, а на закрепленном столе, располагавшемся рядом с койками, красовался огромный букет роз.
Теодосия нарушила воцарившееся молчание, негромко вскрикнув от восторга:
– Какое великолепие! Я никогда не думала, что хоть одна каюта может выглядеть так, как эта! Это ты все устроил? – Он сердито замотал головой.
– Нет, – и после минутной паузы добавил: – Я полагаю, это сделал твой отец.
Она подошла к печке, сняла перчатки и протянула озябшие руки поближе к огню.
Конечно же, все это устроил ее отец. Кто же еще способен потратить столько сил и средств, лишь бы ей было так хорошо и удобно? Кто бы еще догадался прислать ей эти розы, тот единственный сорт, который можно достать среди зимы.
Джозеф бросил свою накидку на одно из кресел и с несчастным видом уставился в спину ни о чем не догадывавшейся Тео. Он почувствовал, что очень сердит на Аарона за эту предусмотрительную заботливость. Это просто какая-то досадная и смешная нелепость – начинать семейную жизнь в будуаре, обустроенном тестем! Но помимо этого в глубине его души засело беспокойство, причину которого он никак не мог уловить.
Сейчас, а затем и в Ричмонд-Хилле, он размышлял о преданном послушании Тео своему отцу. И часто, когда они были втроем, он чувствовал себя не в своей тарелке, когда она с отцом замыкались в собственном мирке, наверное, по-своему прекрасном, но который он не понимал и поэтому слегка обижался на них.
Конечно, не следовало бы расстраиваться по поводу такой замечательной вещи, как любовь между отцом и дочерью, особенно когда она настоящая – тогда это просто непреходящая и истинная ценность. Раньше он часто убеждал себя, что все изменится, как только они с Тео поженятся. Тогда Тео просто механически перенесет свое искреннее восхищение, свою чуткость, любовь и заботу с отца на своего нового господина. Девушки всегда так поступают.
Он и раньше рисовал в воображении картину их свадебного вечера, видя мечтательные, застенчивые и сияющие глаза Тео, проливающие слезы, возможно, лишь по причине расставания с отцом. И вот теперь они снова должны будут встретиться с Аароном, да еще так скоро! А он мечтал остаться вдвоем, вдали ото всех!
Тео же ни смущалась, ни плакала. С начала церемонии венчания до настоящего времени она сказала лишь несколько слов, и то только для того, чтобы выразить свое восхищение убранством каюты, к чему он не имел ни малейшего отношения! Эта каюта напоминала ему театральные декорации, и потому все казалось обманом! Он чувствовал себя в этой обстановке очень неуютно.
Тео продолжала отогревать руки у печки. Она казалась ему абсолютно неприступной: эта благовоспитанная, вежливая маленькая незнакомка.
Он услышал, как с палубы, расположенной у них над головой, доносится топот матросских ног. Шесть колоколов зазвонили где-то, затем закричали: «Поднять паруса!», и за этой командой последовал мягкий толчок, означавший, что судно отчаливает от берега. Корабль заскрипел всеми деревянными частями.
Он прокашлялся и заметил:
– Мы… мы уже плывем.
– Да, я тоже так думаю, – ответила она, по-прежнему не двигаясь.
Он подошел к ней.
– Не хочешь ли ты снять шляпку и накидку? Здесь довольно тепло.
Она послушно развязала ленты под подбородком. Он помог ей снять плащ и повесил его на крючок у двери, стараясь растянуть эту процедуру. Он все больше и больше чувствовал себя неловко. К черту все это! Они поженились, она безумно хороша, и она – его жена! Он так мечтал об этой минуте. Он помнит те ночи в Каролине, когда он беспокойно метался в постели, сжигаемый желанием обладать ею. Ради любви к ней он даже не заходил в публичные дома в Чарлстоне, куда так усиленно старались заманить его друзья.
Но сейчас он не испытывал никаких чувств. Ее бледное, застывшее маленькое личико с огромными горящими глазами, как… как у лунатика, даже пугало его. Он даже не представлял, как смог бы заключить ее в объятия, такую застывшую и холодную, похожую на одну из мраморных статуй, которые стоят у него в саду.
И все-таки это была их первая брачная ночь. В такую ночь мужчина должен действовать уверенно и решительно, не обращая никакого внимания на холодность невесты.
Джозеф с большим трудом сделал несколько шагов, пересек каюту и уставился в непроглядную тьму иллюминатора. Один или два огонька мелькнули на берегу; прыгающее пламя огромного костра медленно проплыло у него перед глазами, осталось позади, потом исчезло из вида совсем, и снова наступила кромешная тьма. Судно мягко скользило вниз по течению. Толчки почти не ощущались. Душа его наполнилась беспричинным страхом, который его мучил с детства и теперь беспокойно закрался в сердце. Наконец, он собрался с духом и обратился к Тео, стараясь скрыть нахлынувшие чувства.
– Я собираюсь выпить глоток глинтвейна, – резким голосом произнес он, хмуро посмотрев на Тео, как будто она запрещала ему это, – если я, конечно, найду здесь кого-нибудь, кто приготовит его.
Теодосия повернула в его сторону свою маленькую головку, брови ее взметнулись вверх, а глаза холодно взглянули на него.
– Алексис, как вам известно, ожидает ваших приказаний в салоне, наверху. Вам нужно лишь позвать его. Он готовит отличный глинтвейн.
Ну конечно, Алексис! И как он только позабыл об этом. Ведь его тесть позаботился обо всем, даже прислал своих слуг. Джозеф вскочил вдруг в ярости, резко распахнул дверь и закричал:
– Алексис!
Негр уже бежал к нему.
– Да, сэр. Слушаю, сэр.
– Я хочу выпить глинтвейна. Да пошевеливайся, черт побери!
Алексис поклонился с чувством собственного достоинства, в каждой клеточке его тела сквозило возмущение. Аарон обращался со своими слугами с неизменной добротой и вежливостью. Негру не понравилось поведение мистера Элстона, но он заметил, что жених – несчастен. Он даже посочувствовал ему, но еще больше пожалел мисс Тео. Ведь в мужья ей достался тупоголовый бык, да вдобавок со скверным характером.
Он вернулся спустя несколько минут, неся чашку с дымящимся глинтвейном, источающим аромат лимона, портвейна и мускатного ореха. Тео опустилась в кресло и теперь, подперев подбородок руками, любовалась розами. Элстон прислонился к дальней стенке, хмуро уставившись на ковер. Поскольку он даже не взглянул на вошедшего Алексиса, тот молча поставил напиток с двумя фарфоровыми чашками на деревянную скамью и, поклонившись, исчез.
Джозеф зачерпнул дымящуюся горячую жидкость.
– Вам следует составить мне компанию, – приказал он твердым голосом. – Мы должны выпить за нашу свадьбу.
– Конечно, – Тео взяла чашку и сделала маленький глоток. Джозеф выпил свою одним залпом, налил еще одну, осушил ее и наполнил третью.
«Это не может быть реальностью, – подумала Тео. – Я, должно быть, сплю. Скоро я проснусь и увижу, что лежу в чистой постели в Ричмонд-Хилле. Отец сейчас спустился вниз в библиотеку. Он, как всегда, немного опоздает к завтраку и не даст мне выпить вторую чашку чая. Зато после завтрака мы поедем гулять по парку; привязанная к столбу Минерва будет дожидаться меня, приветливо помахивая хвостом и встречая ржанием. Наш пруд покроется тонким льдом, а вербы на опушке леса будут сверкать инеем, а позади них – я увижу – Гудзон! Моя прекрасная река! Но сейчас я ведь тоже на Гудзоне!»
Она вернулась к действительности, испытав легкий шок, хотя мысль, что она плывет по любимой реке, немного успокоила ее. Река мягко качала ее на своих могучих волнах; волнах, которые текли – неподвластные времени, – не останавливаясь и не поворачивая вспять.
Мерни. Короткое, резкое имя, которое она никогда не произносила даже мысленно. Оно причинило ей острую боль. Все эти месяцы она гнала от себя воспоминания, связанные с этим именем. Она яростно отбросила их от себя и теперь.
«Все произошло не так, как я ожидала, – подумала она. – Не было ничего таинственного и волшебного в том, что уже произошло. Все было обычно и неинтересно: как и говорил отец. Я никогда не должна думать об этом больше. Так как Время и Река принесли меня сейчас сюда, ничего не вернуть, как бы я ни хотела этого».
– Что должно случиться, то и происходит, и ничего нельзя вернуть назад, – донесся до Тео негромкий шепот вечной Реки.
– Тео!
Она медленно оглянулась и встретилась взглядом с глазами Джозефа. Вино придало ему смелости. Он быстро пересек комнату и грубо схватил ее за плечи.
– Поцелуй меня! – приказал он, а его дрожащие пальцы принялись ощупывать корсет ее платья.
Потрясенная таким поведением, она отпрянула назад и упала в кресло. Она вся сжалась в комок и с отвращением, которое отразилось на ее лице, вырвалась из его рук. Она в ужасе застонала:
– Нет, пожалуйста, не надо…
Лицо его побагровело.
– Что с тобой? Ты же моя жена! Ты выглядишь как… – пробормотал он надтреснутым голосом, почти совсем невнятно.
– Ты выглядишь так, будто ненавидишь меня. – Он уронил руки и опустился перед ней на колени. Тео вжалась в кресло, стараясь отодвинуться от него как можно дальше. Его прерывистое дыхание наполнило каюту.
– Тео, – голос его ломался. Он глубоко вздохнул. Ее сердце бешено колотилось, готовое выскочить из груди.
Он казался нелепым: этот опустившийся на пол, большой пыхтящий зверь, враг, дикое животное. Внезапно его лицо изменилось. Его губы скривились, как у маленького ребенка, который был несправедливо наказан и не понял, за что именно. Глаза его, с недоумением и отчаянием, смотрели на нее. Теперь он уже не был врагом и диким зверем, а всего лишь – несчастным мужчиной, разуверившимся в собственных силах. От жалости к нему у нее сдавило горло, и в это мгновение она поняла, что то, что было грубой демонстрацией мужественности, на самом деле являлось лишь попыткой скрыть свой страх.
– Бедный Джозеф, – прошептала она.
Он осторожно посмотрел на нее, не веря тому, что она сказала. Ее глаза наполнились слезами, она улыбнулась ему сочувственной улыбкой взрослой женщины, женщины-матери.
Они еще не были близки; их души не были тесно связаны между собой. Но они уже начинали понимать друг друга. Одинаково беспомощные – две частички, принесенные рекой жизни в одно место и время для того, чтобы быть вместе. И в счастье, и в горе они должны быть вместе, не заставляя страдать один другого и причинять друг другу боль. Она закрыла глаза, протянула к нему руки и прижала его голову к своей груди.
IX
Четвертого марта Теодосия и Джозеф прибыли в Вашингтон, чтобы присутствовать на инаугурации президента Джефферсона. Они пробирались сквозь оживленную и возбужденную толпу, собравшуюся в здании Конгресса США, толкаясь и вытягивая шеи, стараясь что-нибудь разглядеть.
Аарон, облаченный в роскошный костюм из черного шелка, как член президиума Сената произнес короткую блестящую речь, посвященную новому президенту и его вступлению в должность, всем собравшимся, а также Главному судье, который должен был привести президента к присяге. Долговязый, неряшливый, небрежно одетый, Джефферсон возвышался над ним; и не одна только Тео, а и многие представители Сената понимали, что Аарон гораздо больше подходит для этой высокой должности.
«Как это несправедливо, – с горечью подумала Тео. – Ведь на этом месте должен бы быть мой отец. Почему люди так слепы и так глупы?»
Хотя Аарон придерживался точно такого же мнения, но ни другу, ни врагу он никогда не показал того разочарования, которое постигло его, когда стали известны результаты голосования.
Аарон был опытным игроком-политиком, и если одна дорога для него закрывалась, то его природный оптимизм помогал ему сразу же найти другую. Он не стал президентом, не добрав всего один голос избирателя. Это может свести с ума – да. Президентство его не состоялось, но он принял это как должное, с присущим ему самообладанием, и уже строил планы на будущее. Ведь будут еще другие выборы, откроются другие возможности для блестящих успехов в этой огромной и непоследовательной стране.
Его оптимизм заразил и Теодосию. В течение трех дней, что она с Джозефом провела в Вашингтоне, принимая участие во всевозможных церемониях, присутствуя на приемах, банкетах и парадах, у нее не было времени думать о предстоящем вскоре прощании с отцом. За прошедший месяц она смогла уже как-то приспособиться к своему замужеству. Она больше никогда не теряла того материнского сострадания к Джозефу, которое открыла в себе в их первую брачную ночь. Оно давало ей силы смириться с несносным характером Джозефа и физической близостью с ним.
Элстоны уезжали из Вашингтона седьмого марта. Джозефа раздражал предстоящий отъезд, и он сгорал от нетерпения поскорее увезти Теодосию, которая очень долго прощалась с отцом:
– Я забыла привезти Кэти книгу, которую обещала: пожалуйста, передай ей, что пришлю ее сразу же, как только приеду на Юг. Да, скажи Натали, что я забыла мою белую кашемировую шаль на верхней полке шкафа в Ричмонд-Хилле, пусть она ее носит сколько захочет и…
– Лошади ждут нас, Тео, – перебил ее Джозеф. – Мы опоздаем на паром.
Аарон криво усмехнулся:
– Твой муж беспокоится, как бы поскорее увезти тебя от меня на свои рисовые поля, но я вскоре приеду навестить вас, а тем временем пишите мне, мадам, часто и разборчивым почерком. И, пожалуйста, без этих ваших небрежных каракулей.
– Да, я буду писать, – пообещала она. – И ты, папа, и я, будем, полагаю, считать дни, когда сможем опять встретиться.
Джозеф бросил на них недовольный взгляд, злобно принявшись сбивать сосульки с куста.
– Вы уже говорили об этом прошлым вечером. Не будешь ли ты, Тео, любезна сесть в карету?
– Я думаю, Джозеф прав, моя дорогая, – произнес Аарон. – Никогда не следует надолго затягивать момент прощания. – Он быстро поцеловал ее и поспешил удалиться, неслышно ступая по деревянным доскам, образующим тротуар.
Джозеф бесцеремонно втащил Тео в карету; лошади медленно двинулись вперед, увязая в грязи, которая захлюпала у них под копытами; громоздкая повозка потащилась по направлению к парому. Они начали свое двухнедельное путешествие к новому дому Теодосии.
Эта поездка потом вспоминалась Тео бесконечным дребезжанием и грохотом кареты, вереницей грязных таверн, еда в которых вызывала расстройство даже их молодых желудков. Общий дискомфорт время от времени усиливался, когда они преодолевали реки, вышедшие из берегов из-за весеннего половодья.
Джозеф был неподходящим компаньоном для любого путешествия: нетерпеливый и вечно всем недовольный, он без конца ругал и изводил слуг, обращаясь с ними с тем императорским высокомерием, с каким он помыкал своими рабами. И естественным результатом этого становилось отвратительное обслуживание. Почтовые лошади подавались с опозданием; он, казалось, вообще никогда не способен был снять нормальное жилье в переполненных гостиницах; ему и Тео всегда доставались одни осадки на дне бутылок с вином и последний кусок жаркого.
Путешествовать с Аароном – это совсем другое дело! Он был щедр на похвалы и всегда умел находить общий язык практически с любым человеком. А в редчайших случаях, когда ему приходилось все же испытывать неудобства, которых он не мог избежать, он относился к этому с юмором. А Джозеф злился. Или, если не злился, то ворчал, ругая погоду и дороги, с ослиным упрямством продолжая путешествовать таким варварским способом.
– А если бы мы дождались судна, плывущего из Александрии, не было бы это проще? – однажды предложила Тео.
– Конечно же, нет, – взорвался Джозеф. – Тебе хорошо известно, что я не люблю путешествовать по воде. Эта поездка такая трудная, потому что мы путешествуем как крестьяне. Я не привык ждать и причинять себе неудобства. Это невежливо с твоей стороны: предлагать мне такое! Я и так чувствую себя отвратительно.
«И я тоже», – подумала она.
Трудно было не понять, что мучаются они из-за отсутствия личных слуг и только потому, что он так решил. Для этой поездки на Север он не только не взял с собой никого из своих рабов, но и ей не разрешил взять одного из прислуги Бэрра, сказав со всей откровенностью, что рабы дожидаются их на плантациях, и там их даже больше, чем достаточно. В результате они обходились своими силами и выглядели небрежно одетыми, неухоженными, когда, наконец, достигли Иоханна и сошли с парома «Ламбертон – Джорджтаун Мэйл».
Карета Элстона дожидалась их: на козлах сидел блестящий, черный кучер, в красивой ливрее в красные и зеленые полоски, с медными пуговицами, и в сверкающем черном цилиндре.
– Это – твоя новая хозяйка, Помпеи, – сказал Джозеф, облегченно вздохнув после того, как вытянул ноги в карете во всю длину.
Помпеи оскалился и пробормотал что-то невразумительное Тео, которая беспомощно улыбнулась и, повернувшись к Джозефу, рассмеялась:
– Я не поняла ни слова из того, что он произнес. Это все равно, как если бы он говорил по-китайски.
Джозефа это нисколько не позабавило:
– Он приветствует тебя и желает счастья. Ты должна немедленно приступить к изучению этого простонародного диалекта. Ты будешь повелевать более чем двумя сотнями негров, и у тебя будет много обязанностей.
– Я? Повелевать? – она была поражена. Ей почти не приходилось общаться со слугами дома. Пэгги и Алексис вели домашнее хозяйство самостоятельно, за ними не нужно было наблюдать. Пэгги, довольно образованная для мулатки, писала почти так же хорошо, как это делала сама Тео, и справлялась со всеми обязанностями, даже в непредвиденных ситуациях.
«Как мало я знаю о жизни тех, кем собираюсь руководить, – подумала она и еще больше удивилась следующей мысли, – как мало я хочу знать о ней!» Она мысленно приказала себе:
– Никаких страхов, никаких колебаний, никаких потаканий своим слабостям. – Это был один их афоризмов Аарона.
– Что я должна буду делать? – спросила она, пытаясь придать словам бодрый тон. – Я полагаю, наблюдать за всеми неграми.
– В надзоре нуждаются лишь рабы на полях и в мастерских, а никак не домашние слуги. Кроме того, есть много других дел… – он зевнул. Он устал; и чем ближе они подъезжали к дому, тем больше его начинали терзать сомнения и колебания, которые не занимали его мысли, пока они были на Севере.
Например, как Тео следует вести себя в качестве хозяйки? Какое впечатление произведет она на его семью, которая даже сейчас насчитывает двадцать человек? Они, конечно, будут радушны и вежливы, но одобрят ли они его выбор? Он постарался взглянуть на нее глазами своих домочадцев. То, что она была прелестной, очаровательной и к тому же дочерью вице-президента – здесь фактически ничего не значило. Он женился на чужестранке, и к тому же без денег. Лично для него последнее обстоятельство не играло никакой роли. Аарон, уже после свадьбы, поведал ему о своих плачевных финансовых делах. И это открытие, надо отдать должное Джозефу, нимало не смутило его. Хотя его семья могла думать по-другому.
Тео заметила, как он нахмурил, брови.
– Ты должен примириться пока с моей неопытностью, Джозеф, – спокойно сказала она. – Я постараюсь научиться. Но, пожалуйста, помни, что для меня все здесь совсем другое. Даже природа, – добавила она, слегка вздрогнув.
Они спустились вниз, к рисовым полям, простирающимся по берегам двух рек: Пиди и Вэккэмоу, по краям поля были окаймлены причудливыми зарослями. Она в изумлении смотрела на бурную растительность: ни на что не похожие виноградные лозы, толщиной чуть ли не с ее руку; какие-то извивающиеся черные ветви и развешенный повсюду, на деревьях и кустарниках, серый мох, похожий на видение из потустороннего мира. Впечатление от увиденного носило отпечаток чего-то мистического и зловещего, заключавшего в себе какую-то неведомую опасность.
Джозеф пошевелил ногами и положил их одна на другую.
– Тео, – внезапно сказал он, – я собираюсь поговорить с тобой об одной вещи. – Тут он выдержал многозначительную паузу, поглаживая свои ухоженные усы. – Твое воспитание разительно отличается от того, которое получают здешние леди. Ты должна следить за своей речью, иначе они сочтут тебя невоспитанной и бесцеремонной. Ты обсуждаешь такие вещи, о которых говорить здесь вслух считается дурным тоном.
– Что я должна делать? Я не понимало, что ты имеешь в виду.
– Так я и думал. Твой отец, как мне кажется, дал тебе слишком большую свободу. И сделай, пожалуйста, так, чтобы они ни за что не узнали, что ты не ходила в церковь. Здесь тебе придется посещать Церковь Всех Святых каждое воскресенье.
– Безусловно, раз здесь так принято. Отец и я, вообще-то, никогда не были истинно верующими. Он обычно говорит, что в юности посвятил этому достаточно времени. Ты знаешь, его дедушка, Джонатан Эдвардс, был известным в свое время проповедником. И так как я ходила в различные церкви – это может показаться тебе странным – Римскую католическую, Немецкую, Собрание Встречающихся Друзей…
– Абсурд! – перебил ее Джозеф. – Как раз так я и думал. Для джентльмена должна существовать только одна церковь – англиканская. И никакая другая. Ты не должна относиться к… к предстоящему рождению ребенка так, как это позволительно, оказывается, было в Ричмонд-Хилле.
Тео покраснела, но с губ уже готов был сорваться протест:
– Я думаю, все, о чем ты сейчас говорил – глупость. Ты намекнул, как я поняла, что твоя мачеха ждет ребенка. Ведь это должно быть сейчас в центре внимания. Я не вижу, как можно не замечать этого.
– Ты будешь, тем не менее, игнорировать этот факт, – отрезал он. – Ты не будешь вообще упоминать об этом. Иначе они подумают, что ты – распутная женщина.
Она упала духом.
– Ну ладно, Джозеф, – успокоила она его, – я постараюсь.
Она понимала, что приближающийся «суд божий» тревожит его. Его беспокойство казалось ей и забавным, и жалким. У нее был большой опыт общения с людьми, и она без особого труда завоевывала их доверие.
– Не будь таким угрюмым, – беспечно сказала она. – Я буду такой же набожной, как проповедник, и в разговоре стану избегать тем, которые здесь затрагивать неприлично, я обещаю. – Она дотронулась до его огромной руки своей маленькой изящной ручкой в перчатке и погладила его грубые пальцы.
Его лицо просияло. Он всегда таял в те редкие моменты, когда она ласкала его. Джозеф обнял жену за тонкую талию и крепко прижал к себе. Она покорно улыбнулась ему.
– Мы почти приехали? – поинтересовалась она.
Он покачал головой:
– Не совсем, но мы уже приближаемся к броду.
Тео кинула взгляд на реку, о которой так много слышала прежде. Она вряд ли догадывалась, что счастье и благополучие ее новой семьи, вросшей в эту землю корнями, полностью зависели от толстого слоя ила, покрывавшего берега, и все их состояние – их плантации – полностью определялось поведением реки. Но на нее не произвел большого впечатления этот небольшой мутный поток, который без труда можно было перейти вброд. Джозеф заверил ее, что этот поток значительно расширяется вниз по течению, но Тео была разочарована, думая о другой, удивительной и великолепной реке на ее родине.
Она закрыла глаза и попыталась представить свои любимые комнаты в Ричмонд-Хилле и отца. Что он, интересно, делает сейчас? Он должен был покинуть Вашингтон вскоре после их отъезда.
– Ты могла бы по крайней мере взглянуть на страну, которая должна стать твоим домом, – с досадой в голосе сказал Джозеф, посмотрев на нее.
Тео взглянула с виноватым видом:
– Конечно. Но только я уже все осмотрела. Здесь нет ничего интересного – только деревья и болота, да еще этот ужасный висячий мох. Он наводит на меня страх. Это похоже на сцену из «Ада» Данте: мне кажется, что я вот-вот услышу вопли и стенания грешников.
– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – холодно произнес Джозеф, – мы все считаем, что мох этот очень даже красив. Вон как много его вокруг Оукса.
