Текст книги "Путь Инкуба"

Автор книги: Энди Чэмберс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5
Рассказ о началах

На сотый день после катастрофы на девственном мире Лилеатанир выжившие члены клана Светлых озер наконец подошли достаточно близко, чтобы увидеть Лил'эш Эльдан Ай'Мораи, Священную гору первых лучей зари. Их путешествие по истерзанному лику девственного мира было долгим и тяжким. Те немногие запасы еды, что уцелели во время набега, погибли в катаклизме, который случился следом, и поэтому на каждом шаге пути их преследовала нужда. Самые способные предводители и воины клана пали в великой небесной битве против темных сородичей. Храбрые воители отдали свои жизни, чтобы изгнать охотников за рабами, но этот поступок оставил их народ без вождей среди ужасного опустошения, оставленного природными бедствиями. И поэтому те путники, что отправились на север, чтобы найти Мировой Храм, поначалу представляли собой идущую вразброд толпу, что состояла в основном из юных и старых, немощных и малодушных.

Сначала они искали совета у Сардон Тир Ланиэль. Она была высока, спину ее не согнули многие прожитые зимы, и волосы все еще хранили цвет спелого зерна. Полвека назад она была защитницей племени и миропевицей, чем заслужила большой почет клана, поэтому было естественно, что они решили сделать ее своим лидером в это тяжелое время. Единственное, что смогла придумать Сардон – это отправиться в путь к Мировому Храму и попросить там помощи. Поначалу она хотела пойти одна, но другие выжившие не желали и слышать об этом: они говорили, что призрачные тропы слишком опасны, чтобы по ним можно было ходить, и что сама земля пребывает в смятении. Огромные птерозавры отказывались летать, вьючные звери быстро слабели от насыщенного пеплом воздуха. Пеший поход к Мировому Храму занял бы месяцы. Полные страха экзодиты взвесили все эти возражения и многие другие, но никто не спорил, что путешествие необходимо, вопрос стоял лишь в том, кто пойдет. В конце концов весь клан, все, кто от него остался, просто собрали свои скудные пожитки и присоединились к Сардон, идя на север.

Великие леса Лилеатанира горели, как факелы, в его богатом кислородом воздухе. Вдали, над южным и восточным горизонтом, небо продолжало озарять зловещее свечение отдаленных пожаров. На протяжении всего похода они видели эти огни, но те регионы, через которые они проходили, были уже мертвы и остывали. Во многих местах все еще вздымались задевающие облака стволы могучих деревьев, словно города из почерневших башен, в других яростные подземные толчки с корнями выворотили сотни лесных гигантов, превратив леса в непроходимые лабиринты из обугленной древесины. На всем лежали толстые наносы серого пепла, заглушая любые звуки, и каждый шаг поднимал в воздух удушливые облака. Периодически путникам приходилось огибать трясущиеся разломы в земле или медлительные потоки лавы, ползущие от множества молодых вулканов, поднимающихся по всему миру.

На одиннадцатый день они встретили других выживших. Это были члены болотных кланов, которые прятались в подземных оплотах, пока дрожь земли не выгнала их на поверхность, и мир предстал перед ними преображенным. Дни переходили в недели, и они находили других уцелевших, или те находили их. Поодиночке или малыми группами, день за днем они присоединялись к их походу – шокированные, смятенные, все более и более истощенные. Клан озер принимал их всех и заботился о них, как только мог, хотя у них осталось совсем немного драгоценных припасов. Помимо неоскудевающего притока выживших собратьев, они не встречали на своем пути практически никаких иных живых существ – все создания, способные передвигаться, давно уже сбежали, а кости остальных присоединились к черным погребальным кострам выгоревших лесов.

Во время катастрофы небеса скрылись под толстым слоем зловещих туч, и температура уже начала падать. Солнце теперь было видно только на закате и рассвете, выглядело оно красным и распухшим и лишь ненадолго появлялось из-под сплошного покрывала облаков. Поначалу холод смягчался за счет неспособного уйти сквозь тучи тепла от лесных пожаров и вулканов, которое создавало пагубные, пахнущие костром ветра, но теперь огонь отступил на юг и на запад и больше не согревал путников. Через три недели после начала похода утренняя роса осела инеем, принеся долгожданное облегчение от вездесущего пепла. Примерно с сорокового дня они стали временами видеть снег. Это были настоящие кристаллы замерзшей воды, совершенно непохожие на хлопья оседающего пепла, которые стали привычной деталью их ежедневных невзгод. Через несколько ночей начали умирать первые путешественники: пробирающая до костей стужа и постоянное недоедание взимали свою дань. Дорогу на север теперь отмечали маленькие одинокие пирамиды из камней, наваленных над телами тех, кто погиб за ночь.

Некоторые забросили путешествие, откололись и ушли искать свой собственный путь и бороться за новую жизнь с миром, который столь внезапно обернулся их врагом. На смену им приходили новые, и их становилось все больше, пока наконец тоненький ручеек жителей озер не превратился в смешанный поток многих кланов, а затем в целое море выживших племен Лилеатанира. Большую часть путников, судя по всему, вело желание держаться вместе и убедиться, что они по-прежнему часть чего-то большего. Все жаждали понять, что произошло с их миром. Некоторые хотели отыскать способ отомстить тем, кто был в этом повинен. В определенный момент их странствие стало больше походить на паломничество, в котором обычно разрозненные кланы Лилеатанира объединились против общего врага. И вот тогда Сардон начала ощущать страх.

Сардон, разумеется, верила, что путешествие обрело более возвышенное значение для ее народа, но с течением недель она все больше и больше боялась того, что могла обнаружить в священной горе. Она по-прежнему чувствовала связь с мировым духом, витающую где-то на краю ее сознания. Присутствие, которое она ощущала с самого детства, но не такое, каким она его помнила. Совокупная сущность мирового духа имела множество различных аспектов; он мог быть игривым, заботливым, охраняющим, мудрым, но в любом случае его присутствие было благим и служило для всех постоянным источником радости и уверенности. Теперь все изменилось. На задворках ее разума бурлила и извивалась змеей примитивная ярость – свирепая, негативная, разрушительная, внушающая ужас. Все экзодиты чувствовали эту перемену, но никто не отваживался заговорить о ней. Все они лишь смотрели на Сардон умоляющими глазами, как будто она каким-то чудесным образом могла излечить неизлечимое и вернуть мир на прежний путь.

Бремя на ее душе становилось тяжелее с каждым шагом к цели. Когда на горизонте показалась священная гора, многие пилигримы начали петь и танцевать, с нетерпением ожидая конца путешествия. Сардон не радовалась вместе с ними, ибо ей казалось, что это странствие было только началом.

Лил'эш Эльдан Ай'Мораи был воистину титаническим пиком. Его плоская верхушка обычно была окутана слоем облаков, из которого по склонам стекали опоясанные радугами водопады и искрящиеся ручьи. Теперь гора выглядела такой же холодной и мерзлой, как и мертвые леса у подножья, и похожие на плесень снежные наносы уродовали ее неровный каменный лик, словно проказа. Ярость земли оставила в горе множество черных рваных провалов. Из них поднимались испарения, как будто внутри гнездилась целая стая драконов. Мировой Храм находился в самых корнях горы, надежно защищенный сотнями метров твердой породы. Он не имел никакой физической связи с окружающим миром, поэтому до него можно было добраться лишь по самым тайным из призрачных троп. Раньше Сардон отваживалась надеяться, что Мировой Храм по-прежнему недостижим, но, глядя на изломанную гору, она с гнетущим чувством неизбежности поняла, что сквозь один из этих провалов можно будет пробраться внутрь.

В конце концов Сардон покинула своих товарищей и из последних сил двинулась в путь. Они слезно распрощались с ней, но никто не попытался пойти следом. Экзодиты понимали, что встретиться с духом-драконом можно лишь в одиночку, и решили ждать у подножия священной горы, пока она не вернется или пока холод и голод не заберут их всех. Сардон неумело карабкалась по склону, чувствуя на себе неимоверную тяжесть ответственности за свой народ. Она медленно продвигалась к наиболее низко расположенному отверстию, которое увидела снизу, ползла среди скал, подтягивалась на выступы и перепрыгивала трещины. Под руками и ногами постоянно ощущалась дрожь горы, временами сверху сыпались щебень и камни и с треском и стуком катились мимо в опасной близости от ее головы.

Много раз провал терялся из виду, но струи пара, поднимающиеся оттуда, неизменно направляли Сардон в нужную сторону. Когда она подобралась ближе, то начала понимать, насколько огромным был этот разлом на самом деле. С расстояния в несколько миль он казался тонкой черной трещинкой, вблизи же становился огромной зияющей пещерой высотой больше, чем карнозавр, и достаточно широкой, чтобы весь клан мог войти внутрь, выстроившись плечо к плечу. Сардон проползла через последнюю груду упавших камней, достигла выступа, торчащего перед входом, и неуверенно всмотрелась внутрь.

В лицо ей ударил горячий, пахнущий серой ветер – сильный и непрерывный поток воздуха, поднимающегося снизу. Из глубин доносилась устрашающая мешанина шумов: отдаленное громыхание и какие-то шипящие звуки. Сардон преисполнилась храбрости, насколько это было возможно, и начала спускаться.

Простыми словами и, как ему самому показалось, с похвальной лаконичностью Пестрый объяснил, в чем была причина Разобщения, терзающего Комморру, и роль, которую Морр в ней сыграл. Инкуб молча принял новую информацию, а затем продолжил свой путь, как будто Пестрого не существовало. На самом деле, эта реакция была лучше, чем тот надеялся.

Молчание Морра растянулось, казалось, на целые эпохи, пока они брели по Паутине. Пестрый болтал, делился наблюдениями и даже временами пел, чтобы заполнить пустоту, но так ничего и не смог вытянуть из громадного инкуба, за которым следовал. Отсутствие прямой агрессии со стороны Морра он воспринимал как положительный знак и просто улыбался этому. В конце концов, инкуб задал ему прямой вопрос, и то, что ему не понравился ответ, не было проблемой арлекина. Гладкие стены Паутины проплывали мимо, путники выбирали все более и более тонкие нити, и инкуб с уверенностью шагал в каждый новый поворот. Изгибающиеся эфирные стены стали более тонкими и разреженными: они продвигались в регионы, где целостность путей нарушалась и становилась прерывистой. Тогда инкуб остановился, повернулся к Пестрому и наконец заговорил снова.

– Я поразмыслил над твоими словами, – медленно произнес он, – и нашел… вероятным… что ты можешь быть прав.

Пестрый улыбнулся с неподдельной теплотой.

– Тогда это еще можно исправить! Иди со мной, и, хотя я не могу гарантировать, что все будет забыто и прощено, ты наверняка сможешь спасти Комморру.

– Я не могу, – ответил Морр.

Улыбка Пестрого исчезла так же быстро, как солнце скрывается за тучами. Он тяжело вздохнул.

– Ты все еще считаешь, что обязан дойти до храма Архры и покаяться за убийство своего архонта. Это, конечно же, важнее, чем даже мысль о том, чтобы заняться явно менее срочным делом по спасению собственного города от неизбежного разрушения. Довольно-таки предсказуемо, на мой взгляд.

Морр угрюмо кивнул.

– И ты по-прежнему считаешь, что должен предстать на суд этих твоих иерархов, несмотря на то, что знаешь, что они скорее всего убьют тебя за содеянное.

Морр снова кивнул. Пестрый закатил глаза.

– Я не предполагаю, – сказал он с некоторой долей отчаянья, – что ты по…

– Я бы хотел, чтобы ты отправился вместе со мной в храм, – перебил Морр.

От удивления Пестрый захлопнул рот, но только на мгновение.

– Что ж, я польщен. Надеюсь, не в качестве жертвы или, может быть, козла отпущения?

Дерзкое замечание, похоже, не возымело никакого эффекта на огромного воина.

– Теперь я вижу, что, если иерархи не сочтут нужным прервать мое существование, ты можешь мне понадобиться, – невозмутимо продолжал Морр, – и что будет полезно держать тебя рядом.

– А что если иерархи сочтут нужным попытаться прервать мое существование на основании – о, не знаю – какого-нибудь малоизвестного принципиального правила?

– О вероятности подобного я ничего не могу сказать.

– Хммф, ну что ж, независимо от своих шансов я буду очень рад сопровождать тебя на этот танец, Морр, – просветлел Пестрый. – Я счастлив, что мы становимся столь добрыми друзьями, товарищами, и, если можно так сказать, наследниками великого будущего, сражающимися против превратностей судьбы.

– Не принимай выгодный союз за дружбу, маленький клоун.

– Хорошо, хорошо, не беспокойся, не буду, – несколько ворчливо отмахнулся Пестрый. – Я хотел лишь возвысить наше уникальное содружество, как оно того заслуживает, и знал, что на тебя можно положиться: ты всегда готов снова обрушить наши совместные надежды в никуда.

– Прекрасно. Тогда иди за мной и не сходи с того пути, по которому я ступаю.

– Вот уж мне-то об этом можно было и не напоминать, – фыркнул Пестрый и последовал за инкубом по пятам.

Перед ним простиралось расширение Паутины, смутное переплетение скрещивающихся нитей, часть которых волновалась на эфирном ветру, а часть была растрепана, и сквозь них временами просачивались радужные лучи. В целом это место походило на огромную пещеру, затянутую фосфоресцирующими паучьими сетями, которые развевались от призрачных дуновений. Морр направился к подернутому рябью цветному контуру, который переливался то охрой, то янтарем, то нефритом. Сломанный портал, превратившийся в слабое место нескольких измерений, который все еще связывал множество иных реальностей и путей, но действовал неопределенным и изменчивым образом.

– Он ведет к храму? – спросил Пестрый, поддавшись природному любопытству. – Нам надо быть уверенными, куда мы хотим направиться, прежде чем пройти – иначе мы, знаешь ли, можем оказаться где угодно.

На близком расстоянии в разноцветной пелене стало видно тонкие зеленые и синие нити, которые гипнотически извивались в ее толще, говоря о том, что Разобщение в далекой Комморре слабо отдавалось даже здесь.

– Нет, я должен вернуться по своим шагам, чтобы войти в храм. Нам надо отправиться назад, к началу.

Морр стремительно вошел в многоцветную пелену, словно титан, шагающий по океану. Пестрый юркнул следом за инкубом, и вьющиеся энергии поднялись и окутали их обоих. На них нахлынули мощные противоборствующие течения, разделяющиеся реальности рассыпали их на мельчайшие частицы, закрутили в вихре и снова соединили. Их омыли бесконечные потоки чуждых концепций и странных стимулов, исчезающих в тот же миг, как их воспринимал разум. Но целеустремленность Морра продолжала вести его вперед, сквозь ужасное разрушение, раздирающие, терзающие душу силы, а Пестрый жался позади него, как будто двигаясь в кильватере корабля. Уверенность инкуба была ошеломительна, она искажала и изгибала неустойчивые реальности, покоряя их его воле. Наконец они на мгновение очутились в невесомости, портал неохотно поддался и исторг их из себя… где-то в другом месте.

Они стояли среди простора, усыпанного белым песком, который ярко сверкал, подобно свежевыпавшему снегу. Стояла ночь, но темноту изгоняли непрекращающиеся вспышки от горизонта до горизонта. Резкий барабанный бой взрывов сливался в непрекращающийся гром, который раскатывался по всему небу. Где-то на расстоянии виднелись громадные зловещие силуэты размером с горы, которые, казалось, прыгали и менялись в неверном свете.

– Что это за место? – тихо и благоговейно спросил Пестрый.

– Место, которое больше не существует, земля привидений, – загадочно прогремел Морр и устремился куда-то по белым пескам. Ветер придал песку форму идеально повторяющих друг друга волн, пересекающих его путь. Морр поднимался на гребни барханов и соскальзывал по их противоположным склонам, не теряя скорости. Адские отблески взрывов и эхо грома не утихали.

– Могу я хотя бы поинтересоваться, кто сражается – или, точнее, сражался? – спросил Пестрый, когда они добрались до третьего такого гребня. Он легко взбегал по ним, не оставляя следов. – Если хочешь, считай меня фанатом истории.

– Народ, который должен бы быть осмотрительнее, сражается сам с собой, – нараспев произнес Морр. – Их мелочная ссора уже полностью разрешилась.

Пестрый уловил в словах Морра немалое удовлетворение и оглядел озаренный горизонт.

– Почему мне кажется, что это был для них не самый лучший исход? – подумал он вслух. Морр ничего не ответил. Он был занят тем, что пристально разглядывал скачущие тени вдалеке. Наконец инкуб ткнул пальцем куда-то во тьму.

– Вот и я, – сказал Морр. – Следуй за мной, но не подходи слишком близко и ничего не говори.

Пестрый послушно устремился за темным силуэтом инкуба. Его шлем и плечи ясно вырисовывались в отраженном свете далекого обстрела, но все остальное выглядело лишь как еще более черное пятно посреди черноты. Когда волнообразные барханы остались позади, стало видно, что эти массивные, похожие на горы очертания впереди принадлежат титаническим наростам мозгового коралла. Из песка рядом с ними торчал ряд окаменевших ребер, нерукотворное надгробие какого-то зверя невероятной величины. В тенях, отбрасываемых ребрами, двигались два силуэта. Морр намеренно замедлил шаг, чтобы эти двое могли уйти достаточно далеко вперед, прежде чем последовать за ними.

Описать зрение Пестрого как кошачье или ястребиное значило бы сослужить плохую службу всем благородным зверям, вовлеченным в это сравнение. Достаточно будет сказать, что его зрение было ясным, острым и проникало в те длины волн, которые обычно остаются неизвестны и для млекопитающих, и для пернатых. Он внимательно всмотрелся в силуэты впереди и разглядел, что один из них, тот, что был ближе к осторожно ступающему Морру – это молодой, худой и долговязый эльдар, забрызганный кровью. Юноша был явно изможден и почти наг, если не считать тряпья, одна рука неуклюже висела, как будто раненная. В другой руке он сжимал изогнутую дубинку, чей шарообразный набалдашник был покрыт коркой запекшейся крови.

Юноша крался за второй фигурой, которую едва можно было четко разглядеть; это был воин в черных как ночь доспехах, чей усеянный множеством лезвий шлем поднимался на высоту, превышающую даже немалый рост Морра. Фигура казалась неземной, чуждой даже для этого странного места. Она один раз оглянулась назад – Пестрый успел заметить горящие глаза – прежде чем неторопливо продолжить путь в направлении коралловых утесов. Юношу как будто тянуло к бронированному воину, и он беззвучно и решительно шел за ним, невзирая на страх.

Пестрый перевел взгляд с нескладного молодого эльдара на Морра и обратно, внезапно осознав. Он сказал: «Вот и я». Здесь, в нарушенной части Паутины, куда просачивались бесконечные вероятности Хаоса, по-прежнему обитала старая сущность инкуба. Первые шаги Морра к инициации застыли во времени и продолжали существовать, как осколок воспоминаний, и их можно было восстановить, чтобы заново найти тот же самый путь – путь к потаенному святилищу Архры.

Пестрый подумал, не было ли то существо, которое вело за собой юного Морра, воплощением самого Архры. Об отце инкубов ходило множество легенд. Большая их часть была лжива или противоречила друг другу, но все они сходились в одном: сам Архра был уничтожен много лет назад, и единственным его наследием был основанный им орден инкубов. Вероятнее всего, они просто видели то, что увидел юноша, или же думал, что увидел, отраженное и воспроизведенное в этой истерзанной взрывами ночи.

По мере приближения над ними начали подниматься хмурые утесы кораллов. У подножий этих складчатых, изгибающихся бледных скал лежали останки огромного корабля. Тупые ребра из ржавого железа торчали сквозь дырявую шкуру из разлагающихся пластин брони, сломанный хребет растянулся на целый километр. Из гигантских турелей на верхней стороне корабля торчали застывшие пальцы пушек, слепо тыча в небеса. Когда темная фигура и следующий за ней подросток исчезли за расколотым носом, Морр снова ускорил шаг, чтобы не потерять их из виду.

Пестрому попадалось на глаза все больше и больше мусора, лежащего в песке на дне коралловых каньонов: металлические детали, изломанные и проржавевшие до полной неузнаваемости, наполовину засыпанные останки множества других машин, разнящихся по типу и величине от летучих механизмов с тонкими крыльями до меньших собратьев того корабля-великана, к которому они приближались. И кости. Всюду лежали кости и зубы, местами так плотно, что они полностью скрывали из виду песок. Кости тысяч, а возможно, и миллионов скелетов, простирались так далеко, сколько хватало глаз.

Они обогнули нос упавшего корабля, и впереди Пестрый увидел высокий нанос песка, образовавший седловину между двумя утесами. Небо за ним было ярко освещено адским пламенем бомбардировки. Длинные, причудливые тени скакали за фигурой в доспехах и юнцом, которые поднимались по песку, не обращая внимание на опасность. Морр зашагал вперед, сконцентрировавшись на далеких силуэтах, которые уже достигли верха седловины и перевалили через нее, исчезнув из виду.

Крутой склон трясся от ярости обстрела. Морр с трудом продвигался сквозь песок, который постоянно обрушивался небольшими лавинами. От бомбардировки в воздухе висел отвратительный запах горелого. Временами он становился сильнее от бьющих в лицо порывов жаркого ветра, порожденных накладывающимися друг на друга ударными волнами ближайших взрывов.

Морр и Пестрый достигли гребня одновременно и остановились. Перед ними простиралось видение из преисподней: усеянная оспинами кратеров равнина, освещенная потоками пламени и световыми следами от гудящих снарядов. Внизу не было видно ни одного живого существа, лишь мечущиеся огни казались живыми и триумфально, со стихийной яростью проносились по оплавленным пескам. Единственный язык пламени нефритового цвета ярко и ровно горел на самом горизонте, словно сияющий зеленью наконечник копья, вонзенный в землю.

Шлем Морра закрутился направо и налево, быстро выискивая его прежнее «я», но он не смог разглядеть даже следов будущего неофита и его загадочного покровителя.

– Нет! Это неправильно! – неверяще взревел Морр поверх какофонии взрывов.

– Что? Где мы должны быть? – прокричал Пестрый.

Морр указал на ровное зеленое пламя, висящее у горизонта.

– Врата, – мрачно сказал инкуб.