Текст книги "Беспризорница Юна и моркие рыбы (Книга 1)"
Автор книги: Ена Трамп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)
Вдруг она услышала шаги. Никто никогда не заходил на ее крышу, и воробей некоторое время надеялась, что может все-таки дождь, или кто-нибудь по ошибке залез на чердак. Нет. Скрипнула железная дверь, и шаги вылезли на крышу. Остановились. Потом было какое-то слово, которое она не поняла. Воробей сидела, не шевелясь, она хотела быть сейчас у себя дома. Шаги пошлепали к ней.
– Привет, – было сказано воробью, – ты кто?
Воробей молчала.
– Ты что, глухая? – Воробья легонько толкнули коленом. – Я спрашиваю, ты кто?
Воробей сказала:
– Я... воробей.
Тот, кто с ней разговаривал, фыркнул:
– Воробей! Ври побольше!..
Воробей молчала. Обида разгоралась в ней. Она зажмурилась, вдохнула дождевого воздуха и чирикнула:
– Я воробей! И это моя крыша! Я здесь всегда сижу!..
– Зыканско, – удивились там. – Посмотрите-ка на нее, это ее крыша. А может это моя крыша? Может я сегодня придумала, что я теперь буду жить на крыше, а?.. Ну, чего молчишь? Может подеремся?
Воробей сидела зажмуренная крепко-крепко, чтобы не заплакать. Все обижали воробья. Никому было воробья не жалко.
– Все вы, девчонки, дуры, – сообщила эта, и потом долго ничего не говорила.
Внизу был город, а на город падал дождь. Воробей уже открыла глаза. Эта сидела теперь рядом с ней. Краем глаза воробей видела, что она тоже мокрая, и волосы у нее на голове торчали ежиком.
Так они просидели молча не знаю сколько времени, и дождь падал на них обеих.
– ...Ну ладно, – наконец сказала эта и встала. – Скучно здесь. Я, кажется, уже передумала жить на крыше.
Шаги зашлепали к двери, ведущей на чердак. Возле двери они остановились.
– Покедова! – Шаги слезли по лесенке и слышались еще на чердаке, а потом совсем пропали.
Остался большой дождь над большим городом и над маленьким мокрым воробьем на краю большой крыши.
То есть можно сказать, что все вернулось обратно, на эти самые круги, про которые было написано в той книге.
6. БЕСПРИЗОРНИЦА ЮНА И ПЛОХАЯ КОМПАНИЯ.
А мы вернемся к нашей глупой беспризорнице и узнаем, что же случилось после того, как она села не на свое место.
Может быть, раздался гром и сверкнула молния, и трон вместе с Юной провалился глубоко под землю?
Хуже, гораздо хуже!
Не случилось ровно ничего.
Ничего не случалось полчаса, или немножко больше, – после чего Юна вскочила. Хорошо, что было темно, – а так бы все увидели, как горят ее уши. Она крикнула:
– Вруны! Козлы!..
И выскочила из замка – как из пулемета! – трах-тах-тах! – прохлопала всеми дверьми, пролетела через черный-черный лес, протряслась в последней электричке, и только в городе перевела дыхание, и долго кружила у вокзала, яростно топая по раскисшему снегу.
Беспризорницы не плачут – не дождетесь! Метко плюнув на фуражку толстому вокзальному полицейскому, Юна немного утешилась и вернулась домой. Отныне и навсегда Юна была одна, с дурацким домом в дурацком лесу было покончено навеки, пусть они там живут как хотят, пусть играют в свои дурацкие игры, уезжают в свои дурацкие путешествия и называют эту предательницу хоть королевой, хоть птицей соловей – ее, Юну, это больше не касается.
Они еще узнают, кого они потеряли. Они еще придут, и станут проситься. А она, Юна, будет жить весело. Еще в сто раз веселее. В сто миллионов раз! И потом, когда они придут, и будут плакать и умолять... То она, Юна, будет жевать жевачку. И вежливо ответит, – еще вежливее, чем их дурацкий Юрис:
– Пардон, мадам! С девчонками я больше не связываюсь.
Итак, с замком было покончено; и если кто был этому ужасно рад, то это, конечно, мама. Хитрая мама сразу обо всем догадалась и ехидно спросила: "А как же печка и люди?" – и Юна яростно промычала что-то, потому что рот у нее был занят котлетами. Но маме этого показалось мало, и она сразу же стала приставать к Юне, чтобы она сходила в школу, потому что приходили какие-то дядьки, ругали маму, что она не знает, где Юна, и грозились, что если Юна будет и дальше пропадать, то они отберут ее у мамы и отправят куда-то. Юна сказала маме на это:
– Пусть сначала поймают! – лысые дураки, они думали, что у Юны в городе больше не будет дела, как только ходить в их несчастную школу, сидеть день за днем вместе с этими примерными мальчиками и девочками, которые только и знают, что скучать, и не имеют ни о чем никакого понятия! Но тут мама начала кричать на Юну, и Юна начала, кричать на маму, а потом заперлась в своей комнате, заткнула уши и бубнила: "Ничего не слышу, ничего не слышу", – а потом они помирились, и Юна с большой неохотой пообещала маме, что пойдет в школу, и мама поцеловала Юну, хотя Юна отчаянно оборонялась – вот еще!.. Но обещание она выполнила и сходила в школу – целых два раза. Сидела одна за последней партой, рисовала в тетрадках королеву Санту с рогами и бородой и самолеты, которые бомбили дом в лесу, а на переменах ходила руки в брюки – не обращая никакого внимания на девчонок, что шушукались кучками за ее спиной, и на затаенно-завистливые взгляды мальчишек. Но на второй раз Юну вызвали с уроков к директрисе, которая сказала про ее штаны:
– Чтоб больше в таком виде в школу не появлялась!
И Юна ответила:
– Очень надо!
Ведь в городе была весна, самая настоящая, а не какая-нибудь там незаконная, ручьи неслись во всю прыть. Нельзя было терять времени, и перво-наперво Юна придумала, что можно жить крыше – это вам не несчастный дом в лесу! Можно сидеть на краю, болтать ногами и плевать на всех!.. Но, взобравшись на крышу самого высокого дома, Юна обнаружила, что ее опередили, и ей сразу расхотелось. Если бы это был еще какой-нибудь беспризорник, – мог, в конце концов, в этом городе найтись еще хотя бы один беспризорник?.. Нет, это была опять какая-то девчонка.
Ну ладно, тогда держитесь.
После двух вечеров, которые Юна провела, запершись в своей комнате, она вышла на улицу, и в одном кармане у нее перекатывались тяжелые металлические шарики от подшипников, а в другом... По четырнадцать резинок-"модэлок" с каждой стороны, прочная кожаная пятка посередине, а все вместе – новенькая боевая рогатка! И ночь, и пустой проспект, и светофор на перекрестке, и холодок в животе, и сжатые зубы, – не ждите пощады, у беспризорницы Юны не дрогнет рука, раз вы так, то она выходит на войну, одна – против всех! Она останавливается, оглядывается; она выбирает шарик, подбрасывает его на ладони; прищурив глаз, она оттягивает пятку, и
ТРАХ, ДЗЫНЬ!!!
– бьет без промаха!..
Трах, дзынь! Война всем, кто хочет жить спокойно! Трах! – всем, кто не принимает беспризорниц всерьез! Дзынь! – всем, кто думает, что она так просто, они еще услышат, качаясь на своих табуретках! Порядок? Будет вам завтра порядок, – трах, дзынь!.. трах, дзынь!
На шестом по счету светофоре сзади раздалась пронзительная трель полицейского свистка.
Никогда ноги не подводили Юну. Она рванула с места так, как будто собиралась выиграть мировой чемпионат по бегу с препятствиями. Она бы точно выиграла, если бы ее не остановил взрыв смеха за спиной.
По инерции Юна пробежала еще несколько шагов, затем затормозила и обернулась.
На темной скамейке, свистя по-всякому и блистая огоньками сигарет, сидела плохая компания и покатывалась с хохоту над беспризорницей Юной.
Ей потом объяснили, что светофоры – это так, детские игрушки, и Юна согласилась. Те шесть, их все равно через несколько дней починили, и никакого беспорядка не получилось, – но зато Юна связалась с плохой компанией.
Теперь все было по-другому. Юна была не одна, у нее теперь была целая плохая компания! Пришлось, правда, сначала со всеми по очереди передраться, чтобы они не считали ее девчонкой, и вообще; но зато после этого они признали ее равной, а во всяческих безобразиях она была самой первой, и всегда шла вперед, или совершала в одиночку то или это, после чего получала от плохой компании дружеского тумака в плечо:
– Ну ты даешь!.. – и Юна, не оставаясь в долгу, давала кому-нибудь пинка кулаком в спину и отвечала:
– А ты думал!
А безобразия! О, какие они учиняли безобразия, – что светофоры? тьфу! Юна и не вспоминала о них никогда. Теперь она со своей плохой компанией дралась с другими плохими компаниями, и у нее все время был синяк под глазом или разбита губа. И еще они ходили по городу целые ночи напролет и громко пели плохие песни, а если им встречался какой-нибудь прохожий, то, конечно же, он старался поскорей перебежать на другую сторону улицы – и горе ему, если Юна вздумывала перебежать вслед за ним! Они рассказывали анекдоты и героические истории. А один раз увидели пустую полицейскую машину и перевернули ее вверх колесами; а еще один раз взломали ларек и вытащили все, что там было. А еще!.. еще они пили вино – и Юна пила вино. И курила сигареты. И папиросы. И всякие окурки, а еще... Еще было лето.
Ну, а что же говорила по этому поводу Юнина мама? Мама... да ну ее вообще! а вот зато если плохая компания почему-либо расходилась на ночь, то Юна шла прямиком на какой-нибудь чердак и засыпала там; и вот утро, и вот Юна выходит, отряхивая с себя опилки, и видит – ого-го! – в подъезде здоровенный папиросный окурок, и, длинно свистнув сквозь зубы, поднимает его и, дунув, вставляет в рот. Кажется, в кармане оставалась еще одна спичка? – да вот она. И спичка зажигается об стену с первого раза, и вот первый утренний дым, от которого чуть звенит в ушах и немножко кружится голова, выливается в светлое небо, выглядывающее из-за высоких домов.
День-ночь, день-ночь, месяц – трах! Другой – дзынь!..
Ночь. Была ночь, когда Юна вдруг вспомнила про замок – и удивилась. А удивилась она потому, что, кажется, совсем-совсем про него забыла, и про Санту, и про всех, кто там был. И это означало, что Юна победила – пусть они теперь там. А она обошлась и без них, прекрасно и замечательненько. А, кстати, в это момент Юна как раз шла домой (она теперь там редко бывала, потому что мама...) – но тут как раз шла; троллейбусы уже не ходили, и она шла пешком, и еще один пацан из ее плохой компании шел с ней, а звали его Боря, или Витя, им было по дороге до перекрестка, а дальше в разные стороны. И вот Юне внезапно стало совершенно обязательно рассказать кому-нибудь, как она здорово обошлась без них, и даже вовсе про них забыла, – а тут как раз этот Боря. Юна шла, думала, а потом сказала этому пацану:
– У меня в окне, ну, где я живу, – там, короче, видно одну дорогу...
И пошла-поехала! Они уже давно стояли на этом перекрестке, а Юна все рассказывала про этот черный-пречерный лес, и какие там деревья, и про то, что там стоит дом, – не дом, а дворец, потому что в нем есть трон, он это... ин-структи-рован изумрудами, и на этом троне... там живет одна такая девчонка, такая красивая – просто ужас, ты таких в жизни не видел, сказала Юна этому Боре или Вите, вот она и сидит на этом троне, потому что она королева, хотя лет ей сколько и мне, но она королева, потому что ее все так называют. Только я одна не называла, и поэтому она со мной дружила лучше всех, и мы ездили в город... И тут Юна снова принималась рассказывать про эту дорогу, по которой она попала в лес, и про то, как они с Сантой однажды попробовали по ней пройти, но ничего не получилось, а Юрис – он все знает! – он сказал потом, что так и надо, чтоб не получилось, а то если все время будет получаться, так что же это такое выйдет? а этот Юрис – он был рыцарь... и тут она снова перескакивала в замок, и говорила про дону Бетту с печкой и волосами, и про Папашу Маугли, который может пройти весь лес, прыгая с дерева на дерево, и он... знает каратэ, вот! Юна говорила и говорила, и совсем заговорила этого Борю или Витю, он только глазами хлопал, и наконец она остановилась, чтобы перевести дыхание, и посмотрела на потухшую сигарету, и бросила ее на асфальт. А этот Боря, улучив эту минуту, сказал:
– А чего же ты тогда оттуда ушла?..
– Чего, чего, – огрызнулась Юна. – Надоело, вот чего!..
И день, был день, и Юна шла на встречу со своей плохой компанией, и, подходя к тому месту, где они все стояли, увидела, что все они показывают на нее пальцами и смеются.
Оказалось, что этот пацан уже разболтал им про все, что ему рассказала Юна, и теперь Юну подняли на смех.
– Вот врунья! – кричала вся плохая компания. – В этом лесу – дикие звери? Да они все повывелись давно! И замок! Ха-ха-ха! Замок! – И они стали дразнить беспризорницу Юну и кричать, что нет никаких зверей, и что Юна – просто деточка, маменькина девочка, и дома сказки читает! И Юна так разозлилась, что чуть не полезла драться сразу со всеми, и кричала:
– Ничего я не читаю! И все есть – и звери, и замок!
И тут кто-то сказал:
– А вот мы проверим. Пусть она ведет нас в этот замок, мы и проверим, все так или не так!
Юна попыталась объяснить им:
– Там такой лес, что он может заблудить, раскидать и растерять нас, и мы можем потерять кучу времени, а замок не найти.
Но тут вся ее плохая компания начала насмехаться над ней сильнее прежнего и говорить, что теперь понятно, что Юна просто-напросто все выдумала, до последнего словечка.
– Хорошо же, – сказала Юна, разозлившись до невозможности. – Хотите – так получите. Едем, сейчас же.
И вот вся эта плохая компания поехала на вокзал и села в один вагон электрички, и электричка тронулась, и они поехали.
И они так шумели и ругались в вагоне, что все остальные люди ушли из этого вагона в другие. А когда в вагон вошел контролер – злой, как собака и как все контролеры! – то они стали плеваться, и заплевали ему всю сумку, и контролер поскорее убежал. И, поскольку было вино, то все пили его, а бутылки бросали на пол. Только одна Юна не пила вина, она сидела, мрачно смотрела в окно и помалкивала, а иногда смотрела на свою плохую компанию, как они кричат: "А вот мы разберемся с этим замком, и с этими королевами, и медведями, и собаками!" и размахивают палками, которые прихватили с собой на всякий случай. И вдруг Юна встала и громко сказала:
– Выходим.
И они вышли на станции, и вся плохая компания собралась вокруг беспризорницы Юны и выжидательно смотрела на нее: ну, что теперь?
Юна же, не говоря ни единого слова, перешла через рельсы и остановилась на платформе, с которой электрички ехали обратно, в город. А когда вся плохая компания вновь окружила ее, посмеиваясь и толкая друг друга локтями, Юна обернулась к ним и сказала:
– Я передумала. Я не повезу вас в замок.
– Ха! – закричала плохая компания, бурно веселясь. – Скажи лучше сразу, что наврала, и что нет никакого замка!..
– Я наврала? – спросила беспризорница Юна, делая шаг вперед. – Я наврала?!!..
Ясное дело, случилась драка, а поскольку вся плохая компания уже к этому времени сильно разозлилась на беспризорницу Юну, они принялись колотить ее, и колотили, пока не подъехала электричка, а тогда они, бросив Юну, вскочили в вагон, и электричка умчалась в город.
И Юна уехала в город, только на следующей электричке, и на этот раз у нее была разбита губа и синяк под глазом одновременно.
В городе она вышла, не доезжая до вокзала. Это был какой-то новый район на окраине, с одинаковыми большими домами, в котором Юна никогда не бывала. Теперь она шла между этими большими домами, сворачивая то туда, то сюда, а в воздухе уже сгущались сумерки. Юна шла не спеша, потому что спешить ей теперь было совершенно некуда. У нее больше не было ни плохой, ни хорошей компании.
7. ОДИН В ПОЛЕ НЕ ВОИН.
Да; вот так вот она и шла по одинаковым большим дворам одинаковых больших домов, подбивала камушки ногой, – а становилось все темнее, так что когда ей под ноги попался желтый лист, то пришлось его поднять и поднести к самому носу, чтобы убедиться: да, действительно, желтый лист. Так что же – это осень? опять осень? Значит, прошел год с тех пор, как она сидела в своей комнате и смотрела на дорогу, – и опять, как тогда, осень. Но теперь не как тогда. Теперь ничего не будет. А интересно, Санта уже вернулась? Наверное, вернулась. И в это время они все сидят в тронном зале, и дона Бетта подбрасывает дрова в печку, и в открытое окно вишня протягивает свои ветки с последними, уже почерневшими и сморщенными ягодами, – очень вкусными. И все они молчат. И еще они пьют чай.
– Ну и сидела бы с ними, – сказала себе Юна, она все шла и шла, пылила кедами. – Никто тебя не выгонял, на фиг кому ты там...
Дядька, попавшийся навстречу, как уставится на Юну – и она прикусила язык. Шла себе дальше, а дядька еще несколько раз оглянулся, – действительно, ну и видон был у беспризорницы Юны. Но Юна уже забыла про дядьку, она думала.
Да, она потерпела поражение. Теперь уже нельзя было не признать, что она потерпела поражение, по всем статьям. Юна аж сама себе удивилась, как она думает: она думала, как взрослая! Но она и вправду, пожалуй, была взрослая уже – потому что она потерпела поражение сокрушительной силы. И не только с замком, а и вообще со всем, что было, с дорогой, и все такое. С дорогой больше никогда не получится... а в замок? если и правда можно приехать, на электричке и через лес? Да, можно... было, а теперь нельзя, нельзя – и все тут. Значит, что же такое получается? – раз в замок нельзя, а как было раньше, до замка, тоже нельзя, потому что она уже взрослая, и все эти штучки – да ну их. И, значит, выходит... придется ходить в школу? В эту школу, где Юну оставили на второй год, и мама даже не ругалась, она теперь только все время плакала такого Юна хуже всего не могла терпеть!.. Но теперь придется терпеть. Нельзя вернуться назад, это Юна уже откуда-то знала, и больше ничего такого не будет, и, значит, надо забыть это все...
– Ха, – пробормотала Юна, – забыть, терпеть...
И тут она все забыла.
Три маленьких дома. Каменных, трехэтажных, с пустыми провалами окон. Старых-престарых. Они стояли среди здоровенных многоэтажных громад, а те напирали на них ровным строем, и теснили их, и наступали; но три маленьких дома стояли твердо и гордо, спина к спине, и, ясное дело, собирались с честью выдержать этот свой последний и решительный бой.
В двух из них двери были заколочены, а в третьем – нет. Юна толкнула эту тяжелую дверь, и дверь со скрипом подалась внутрь, и она вошла, вдыхая глубоко-глубоко этот знакомый запах, таинственный запах сырости, и пыли, и неизвестно чего еще – упоительный запах, какой бывает во всех покинутых домах! Юна зажгла спичку и посветила ее, а когда спичка погасла, еще постояла в обступившей ее темноте, слушая, как бьется сердце. Вот так да! В этом районе, где Юна даже раньше и не бывала, потому что ничегошенько интересного найти здесь было невозможно, – здесь три великолепных, восхитительных, незнакомых, необследованных в каждой их щели старых дома!.. Вот так везуха, вот это зыканско. Понятно теперь, где она будет сегодня спать? Ну конечно, понятно!!! – и, последний раз вздохнув глубоко, беспризорница Юна сделала шаг, наткнулась на лестницу, и пошла-пошла, придерживаясь за стену, потому что перил не было, останавливаясь на площадках и толкая все двери (но они были забиты, или же те, кто там прятался, крепко-накрепко заперлись). И сердце ее стучало так, как будто хотело вырваться наружу.
Так она дошла до третьего, последнего этажа. Здесь была только одна дверь. Юна посветила на нее спичкой, потом протянула ладонь и нажала.
Дверь ушла внутрь даже без скрипа, и прямо в глаза Юне ударил свет. Юна отшатнулась и чуть не упала с лестницы – она же была без перил! Но это был просто фонарь с улицы, он светил в окно. А окно было в комнате, прямо напротив двери. В которую Юна вошла, ступая мягко и пружинисто, как все, кто готов к чему угодно.
Комната. Это была комната. У окна стоял стол и стул. А на столе стакан. Юна неслышным шагом подошла к окну – даже стекло в окне было. Да, здесь можно было спать, – и еще как, даже подозрительно, что такая удача. Окно выходило во дворик, из него были бы видны два остальных дома, если бы фонарь не светил прямо в лицо и не слепил глаза. Юна повернулась спиной к окну и постояла так, привыкая к темноте снова. В глубине комнаты что-то чернело – а вот что: кровать, и что-то еще на ней. Юна отделилась от окна и подошла к кровати.
ХОБА-НА!!!
Нет, у Юны не подогнулись ноги! Просто настоящая беспризорница всегда чувствует, когда надо сесть и посидеть и хорошенько поразмыслить, потому что дело оборачивается незнакомой стороной, и как бы не попасть впросак. Кровать оказалась сетка, всю жизнь Юна мечтала о такой, кровати, чтобы на ней качаться. Но сейчас – до кровати ли ей было?
Это был меч, – делов-то. Юна никогда в жизни не видела настоящего меча, но тут уж ошибиться невозможно: вот он лежит на кровати почти во вою длину, и, оттого что Юна села рядом, блик света пробежал по нему (от фонаря) и вернулся обратно, остановившись ярким пятном ближе к рукояти. Меч. Да, это вам не кошки-собачки, не шишки-елочки... и не на лифте кататься. Так тихо, и фонарь глядит своим синим лунным глазом в окно, и вся комната целая, а на пружинной кровати – меч. Если тут так еще посидеть, то перестанешь вообще понимать, какой год на дворе – может уже какой, другой?..
Но тут Юна засвистела сквозь зубы, и стала качаться на кровати, и потом сказала (не слишком, впрочем, громко):
– Мало что, может тут какой... музей. Может это еще и вовсе не настоящий...
Как будто она забыла, что никогда нельзя разговаривать в таких домах, а если тебе уж жутко в темноте, так попищи как мышь или поскреби пальцем по стене! Она запнулась – и в следующую секунду ее так и подбросило вверх. Шаги! Это были шаги – неужели можно было подумать, что мечи просто так валяются где попало, и что тот, кто его здесь оставил, не явится сюда в самом скором времени!.. Шаги поднимались по той самой лестнице без перил – по чему же еще, и приближались к той самой двери, за которой стояла кровать с мечом и с Юной рядом.
Но Юны уже не было рядом. Юна уже лежала под кроватью, тихонько потягивая покрывало, которое и так свисало почти до самого пола, но чтоб еще чуть-чуть, – и нюхала пыль.
Шаги дошли до двери, дверь отворилась, и кто-то вошел в комнату.
А это был один в поле не воин, или же одинокий рыцарь по прозванию Заяц.
Но дальше я пока ничего не могу сказать. Вот: пошли спать.
Кто-то спешит через леса и туманы, через темноту и дожди, он все ближе и ближе, он так устал – что же будет, если и мы встретим его усталыми? Ничего хорошего не будет. Вот Санта – та бы нипочем не легла, она говорила: "Я всегда боялась проспать самое интересное", – но ты не бойся, я разбужу тебя раньше, чем все начнется. Честное слово.
Часть 2. ВЫСТУПЛЕНИЕ
1. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЗАМОК.
Музыка играла всю ночь.
Это была такая музыка... Ну, как будто бы птица пела: не здешняя, небывалая, знающая, Что было, Что будет и Зачем – птица. Цыганка, что ли?.. Ну ладно, это я, конечно, перехватила; все равно, музыка играла, и все сидели в тронном зале, и пустой трон таинственно темнел. Все молчали, а музыка играла и играла. Она играла в саду, и даже когда все пошли спать, она все играла, – и всем приснились сны. Графу де Биллу приснилось, что он попал в другой лес, где ему и идти-то никуда не надо, вот он и сидит, сидит и сидит на месте, даже забыл, кто он сам такой, так хорошо. Анне-Лидии Вега-Серовой, которая на все лето куда-то пропала, а потом появилась в туфлях с каблуками и с волосами, покрашенными в белый цвет, – ей снится, что волосы у нее опять такие, как были. А детям снилось... И доне Бетте снилось... но ни к чему раньше времени выдавать чужие секреты.
Лишь к утру музыка прекратилась, потому что Кондор и Бенджамин Приблудный заснули прямо в саду, и Бенджамин и во сне обнимал свой барабан, а Кондор зато отбросил дудку далеко в сторону. Если делать с кем-нибудь вместе что-то одно, а потом, закончив дело, заснуть в одну и ту же секунду, то тогда к вам обоим придет один сон. Им повезло: у них так и случилось. Бенджамину Приблудному и Кондору приснилось море – одно море на двоих. Кондор не знал, что это за море, зато Бенджамин Приблудный очень хорошо знал, что это за море. Во сне они понимали язык друг друга, и Бенджамин Приблудный все рассказал Кондору. Зеландия, – повторял Бенджамин Приблудный, и Кондор его понимал так же хорошо, как когда они играли. Потом Бенджамин Приблудный сказал Кондору: – Сейчас пойдем туда, где нас ждут. – Но сначала они решили полежать у моря на камнях. Они лежали с закрытыми глазами, а ветер доносил до них брызги, сорванные с гребней волн. От этих брызг они и проснулись – оказалось, что это пошел дождь. Тут они вспомнили, на чем они вчера остановились, – они остановились, сыграв, что лето почти прошло. Что же; Кондор посмотрел на Бенджамина, и Бенджамин сразу же улыбнулся, сверкнув белыми зубами на черном лице, а потом пожал плечами. Они пошли досыпать на чердак, и дождь стучал по крыше, стучал, барабанил.
К полудню тучи немного рассеялись, и все разошлись из замка по разным делам: нужно было начинать готовиться к зиме. В замке остались только фрейлина Марта и Анна-Лидия Вега-Серова. Фрейлина Марта закатывала яблоки в большие десятилитровые банки и заливала их сахарным сиропом, а Анна-Лидия ей помогала.
Работа была в самом разгаре, когда за окном раздался безудержный лай Гудвина. В следующий момент, распахнув двери настежь, в замок вбежала вбежала? – нет! – вломилась, ворвалась, влетела вихрем неузнаваемая, похудевшая, загорелая, прекрасная...
Королева Санта Первая!
Босиком, в вытертых добела и перепачканных чем попало джинсах, вся в разноцветных бусах, браслетах, побрякушках, звоночках, – Мой земляничный народец!!! – кричала она во все горло. – Я вернулась! Вернулась!!!.. – И, хлопая дверьми, через весь дворец, в тронный зал, трогать трон, гладить, осматривать – ждал ли? А Анна-Лидия Вега-Серова, опрокинув большой таз с яблоками – они так и поскакали по гладкому деревянному полу! – бежала за нею с визгом: "Королева!!!"
Вслед за Сантой вошел Юрис Рыжебородый, и фрейлина Марта, оставив яблоки, которые начала было поднимать, двинулась к нему. Они поцеловались, и Юрис сбросил с плеч два огромных рюкзака, набитых всякой всячиной, и, кивнув на них, объяснил: – Здесь подарки. – А тут Гудвин наконец замолк, а в следующую секунду дона Бетта вошла в дом. Она вошла и все увидела.
Королева Санта, насмотревшись на трон, вернулась в комнату, а Анна-Лидия следовала за ней по пятам.
– Все так, как мне и снилось! – объявила Санта ликующим голосом. Затем остановилась и подозрительно уставилась на Юриса, стоящего рядом с доной Беттой. – А ты! Ты, я знаю, ты уже что-то рассказал! Без меня!..
– Нет, – сказала дона Бетта. – Он ничего не рассказывал.
– Смотри! – сказала Санта сурово. – Расскажешь без меня хоть слово – я тебя разжалую... в свинопасы! – Она расхохоталась и перекрутилась на одной ноге. – Дона Бетта! – воскликнула она. – Смотри, как выросли мои волосы!
– Волосы всегда растут в путешествиях, – сказала дона Бетта.
– А вы знаете? – сказала Санта, отступая на шаг и обводя все и всех взглядом. – Вы не знаете! Они не верили мне! Они, никто, не верили мне, что я королева, что у меня есть замок и народ! Так что я в конце концов и сама перестала себе верить – Юрис, скажи им, сколько раз я приставала к тебе, чтобы не возвращаться, потому что вдруг мы вернемся, а здесь ничего нет! Скажи им!..
Юрис покачал головой.
– Ты преувеличиваешь, – возразил он. – Действительно, всякое бывало, обратился он к фрейлине Марте и доне Бетте и Анне-Лидии, – но королева ни разу не уронила своего достоинства. Она везде была королевой.
Смех Санты смешался со звоном ее колокольчиков.
– Зато теперь – сколько я всего видела, я просто обогатилась! Я вам все расскажу... нет, не все, то есть, сразу не все, а потом все. А где все остальные? где беспризорница Юна?
Так как она в этот момент смотрела на фрейлину Марту, то фрейлина Марта ответила сущую правду: – Не знаю. – Может, она и еще что собиралась добавить, но Санта все равно ее перебила: – Я так хочу спать! Мы не спали целую ночь, все шли и шли!.. Но сначала я хочу вымыться! И одеть белое платье, которое я не взяла с собой, и белые туфли! Нет, сначала спать, потом одеть! И поесть. Нет, сначала я хочу спать, а потом уже все остальное.
– Анна-Лидия, – сказала тогда фрейлина Марта. – Дай королеве белое полотенце и, если тебе не трудно, постели чистые простыни, пока она будет мыться.
Санта двинулась было за Анной-Лидией, но вернулась.
– А вы что будете делать, пока я буду спать?
Юрис открыл рот. Но, прежде чем он успел что-либо сказать, раздался спокойный голос доны Бетты.
– Мы будем носить дрова и готовить праздничный стол к Празднику Костров.
Праздник Костров!..
Все так и застыли. Потом, через минуту, Санта сказала шепотом, глядя на дону Бетту во все глаза: – Это – мне?.. Праздник Костров... что мы вернулись? – Санта дернула Юриса Рыжебородого за рукав. – Юрис!!! Ты слышишь, Юрис Праздник Костров! – как хорошо, что мы вернулись! ...Только вы ничего не начнете, пока я не проснусь?
Дона Бетта сказала: – Конечно, нет. – Санта еще секунду стояла, как будто хотела что-нибудь спросить, но потом двинулась к двери. На пороге она обернулась и сказала:
– Скажите беспризорнице Юне, чтобы она зашла ко мне. Даже если я буду спать. – И вышла, не дожидаясь ответа.
Тогда Юрис повернулся к доне Бетте. (Фрейлина же Марта тем временем убирала со стола все яблоки, и все банки, и весь сахарный сироп – раз Праздник Костров, то яблокам придется подождать.) А Юрис сказал, глядя доне Бетте в глаза.
– Белый Ворон. Ты сказала, Белый Ворон был здесь.
– Да, – сказала дона Бетта.
Тогда Юрис снял очки и сунул себе в карман. После этого он размахнулся, и как хватит себя кулаком по лбу! А потом что есть сил дернул себя за бороду, аж слезы на глазах выступили! Затем он вынул очки, надел их, и, снова ставши вежливым благородным Юрисом, сказал доне Бетте, не проронившей за это время ни слова:
– Прости. Я так хотел увидеть Белого Борона.
Дона Бетта и сейчас ничего не сказала.
– А скажи, пожалуйста, – попросил Юрис, – кто еще был в замке, когда... он...
Фрейлина Марта унесла яблоки в погреб. Дона Бетта отвернулась и подошла к окну. Юрис стоял на месте.
– Был вечер, – сказала дона Бетта, глядя в окно.
Был вечер, и все сидели в тронном зале – всем хотелось еще немного посидеть вместе, перед тем, как разъезжаться на лето. А как же, ведь на то оно и лето, когда ты еще успеешь посмотреть дальние страны и побывать в невероятных приключениях. Но не все разъезжались на лето из замка: дона Бетта, например, никуда не уезжала, и еще Кондор. Так вот, Кондор. В этот вечер он принес из леса какую-то травку, но, против обыкновения, не стал забивать ее в свою трубку, а настоял на том, чтобы бросить ее в печку. Травка была брошена... запах поплыл по всему дворцу. Тогда Кондор сказал, чтобы все загадали желание, и оно сбудется. Только это обязательно должно быть желание не для себя, а для кого-то другого.
