Текст книги "Беспризорница Юна и моркие рыбы (Книга 1)"
Автор книги: Ена Трамп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
И вот они сидели тесной компанией, если можно так выразиться, – а почему бы и нет. Фрейлина Марта и дона Бетта, и Папаша Маугли, граф де Билл и Кондор, и Анна-Лидия, – они сидели в темноте и тишине, слушая, как истекают последние дни перед летом, последние дни, когда топится печка, а дальше – кто знает, что будет, так они сидели, и каждый загадал свое желание, наверное. По крайней мере, дона Бетта загадала. Она загадала кому-то, кто идет по лесу и заблудился – выйти к дому, и, наверное, все остальные тоже загадали что-то кому-нибудь. А запах все не пропадал.
А дальше случилось вот что.
Открылась дверь. Пес Гудвин вошел в тронный зал и, не говоря ни слова, улегся рядом с троном. Гудвин, которого в дом ни заманить, ни затащить было невозможно!.. Гром среди ясного неба! Никто не шевельнулся. Все, затаив дыхание, смотрели на дверь.
И появился человек и остановился на пороге.
– Белый Ворон!..
Это воскликнула дона Бетта, и никто никогда не слышал у доны Бетты такого голоса. Поднявшись, выпрямившись во весь рост, стояла она у печки и смотрела на человека.
Тогда Белый Ворон прошел в зал и уселся на мягкий ковер зеленого цвета (только не видно в темноте) у стены. Он сел и закрыл глаза. И дона Бетта, постояв, тоже села.
Белый Ворон наконец открыл глаза, провел ладонью по лбу и посмотрел на всех.
– Здравствуйте, – сказал он. – Ну надо же, – сказал он, снова обводя комнату и присутствующих в ней долгим внимательным взглядом. – Вот я и здесь. Не думал, что такое может быть.
Поднялась фрейлина Марта и вышла из комнаты. Белый Ворон не обратил на это внимания. Он продолжал смотреть. И все смотрели на него. Он вдруг улыбнулся.
– Я много слышал про вас, – сказал Белый Ворон, – о вас знают в самых разных местах, Вы даже, наверно, не представляете себе, как далеко отсюда знают про этот... замок.
– Кгрм! – в тишине сказал Папаша Маугли. Посмотрел по сторонам и буркнул: – Ничего себе получается. Живешь-живешь, а тут про тебя, оказывается, знают, это как? – Он посмотрел на Кондора, на графа де Билла. – Это чего теперь? грозно вопросил Папаша Маугли.
– Так всегда, – сказал Белый Ворон, внимательно глядя на Папашу Маугли. Но это ничего. Для вас – ничего. Разве что кто-нибудь зайдет на минуту.
– Ладно, – сказал Папаша Маугли, и прямо посмотрел на Белого Ворона. Так, значит, Белый Ворон – это ты и есть.
Белый Ворон кивнул и сказал:
– Так меня называют.
– Очень хорошо, – проворчал Папаша Маугли. – Врать не буду: давно хотел на тебя посмотреть, до нас тут тоже... кой-чего доходит. Я, вообще-то, Папаша Маугли.
– Видишь, – сказал Белый Ворон, – раз так, мы уже как будто знакомы. Я знаю – у тебя дети.
– Дети... Грм! Они спят, – сказал Папаша Маугли. – Когда темно, они спят.
– А завтра? – спросил Белый Ворон. Палаша Маугли почесал у себя в бороде.
– Вообще-то, завтра мы собирались к Рыболову. – Он посмотрел на Белого Ворона. – Да, – сказал Папаша Маугли. – Им нравится река в том месте, где он сидит. Они плавают и купаются, бегают и кричат, а я сижу рядом с Рыболовом. Вообще-то, – сказал Папаша Маугли. – Я стараюсь ему не надоедать... хотя мне это... кажется, мы ему не очень...
– Нет, – сказал Белый Ворон. – Вы ему не мешаете.
– Да? – спросил Папаша Маугли. – Ну, это хорошо, если так. А то мне порой кажется... Но подожди!
Папаша Маугли сурово свел брови.
– Ты меня сбил, – рявкнул он. – Дети – пусть, а вот я слыхал, ты появляешься там и тогда, где без тебя никак. – Белый Ворон ничего не ответил на это, и Папаша Маугли стал медленно подниматься, и встал весь, расправив плечи. – Так что, – начал он своим хриплым басом, – им... то есть, нам здесь... может кто-нибудь хочет чего-нибудь...
Белый Ворон молчал, глядя на свои руки. Потом он поднял глаза.
– Нет, – сказал он.
– Ты точно знаешь? – переспросил Папаша Маугли.
– Да, – сказал Белый Ворон. – Точно.
– Это хорошо, – сказал Папаша Маугли и, постояв еще немного, уселся обратно. – Я, вообще, и сам так думал, – сообщил он, – но подумал, а вдруг там чего. А то – пожалуйста. У нас тут ничего, хорошо, лес вот рядом. – Он повернулся к графу де Биллу. – Эй, граф де Билл, расскажи человеку про лес. Он, наверное, узнать хочет.
– Да ты что? – вдруг озлился граф де Билл. – Ты, Папаша, ополоумел сегодня, что ли? Что я могу рассказать п р о л е с? Я п р о л е с ничего не знаю!..
– Я могу рассказать про лес! – вдруг пискнула молчавшая до этого Анна-Лидия, и граф де Билл, застыв с открытым ртом, стал медленно поворачиваться к ней.
– Это Анна-Лидия, – сказал Папаша Маугли. – ...А это фрейлина Марта, сказал он с явным облегчением.
Фрейлина Марта вошла, неся поднос с чашками дымящегося чаю.
Сделав книксен, она с улыбкой предложила Белому Ворону выбрать любую; Белый Ворон взял ближайшую к нему и поблагодарил фрейлину Марту. И тогда фрейлина Марта, держа поднос в одной руке, подняла вторую и потрепала Белого Ворона по голове.
– Выше нос, – сказала она. – Все хорошо, мальчик. Все правильно. Ты устал – ну что ж, бывает.
– Да, Марта, – сказал Белый Ворон, поднимая голову – а в это время все вытаращились на фрейлину Марту, будто увидели ее в первый раз! Будто только сейчас все поняли, что ничего не знают про эту старушку (она хоть и не слишком-то походила на старушку, но все-таки она была старая) – да нет, никто тут почти ничего ни про кого не знал, только что сами рассказывали, а с вопросами лезут одни невежи... Но фрейлина Марта!.. – Ты, как всегда, права, сказал Белый Ворон, и глаза его невесело смеялись, – а то, что несу я, ни в какие ворота не лезет...
– Чшшшш, – сказала фрейлина Марта. – А ты сейчас наговоришь ерунды. Пей это. А потом Анна-Лидия проведет тебя спать.
Белый Ворон спал ночь, и день. И вторую ночь, и второй день. А Анна-Лидия Вега-Серова все это время ходила и хвасталась, что она, пока провожала Белого Ворона спать, рассказала ему про одно место в лесу, в которое ее Санта однажды водила (у них была такая тайна), и где под снегом растет земляника. И что Белый Ворон слушал ее внимательно, даже когда уже лег, и не перебивал, а только спрашивал. Не то, что некоторые. И сказал, что он это место знает. Граф де Билл, услышав это, сказал только: "Хороший он человек". Анна-Лидия, заподозрив подвох, стала спрашивать: "Почему? Почему?"
– По кочану, – ответил граф де Билл.
Все думали, что Белый Ворон будет спать и третью ночь, и Папаша Маугли в шутку спрашивал фрейлину Марту, чем она его напоила. Но на третью ночь Белый Ворон спустился в тронный зал, где все сидели. Он сел на то же место, что и позавчера, и фрейлина Марта, как и позавчера и как почти всегда, принесла чай. Все попили чай, и Белый Ворон стал рассказывать. Он рассказывал про птицу Субадук и реку Ису Счастья. Он рассказывал про клескопцы, что живут в глубине океана, и про диковинных тварей опоссумов, прячущихся в ветвях. Он рассказывал про холмистую страну, где можно сидеть на одном холме и смотреть, как на другом идет дождь, а когда дождь доходит до тебя, на другом холме уже светит солнце, и можно накрыться вшестером одним листом лопуха и смотреть, как там радуются люди. И рассказывал про то, как однажды море обиделось на людей в одном городе и ушло от них и, пока шло, было больше всего похоже на огромную тарелку на тоненьких маленьких ножках. А эти люди, они шли домой с набережной, и, потому что дело было вечером, не знали, что море ушло от них, и вели себя так, как будто море у них за спиной, и это было смешнее и грустнее всего в мире. И потом рассказал про человека, который любил море, и поэтому шел к нему пешком за тысячу верст, и вот пришел, и увидел, что моря нет, и увидел этих людей, которые ни о чем не знали. И тогда он не захотел останавливаться и пошел вслед за морем, потому что очень любил его, и догнал его наконец, и сказал о своей любви. И море, чтобы проверить его, стало загадывать ему загадки, – но человек отгадал эти загадки, и тогда море поверило ему и остановилось, и стало не как тарелка на тоненьких ножках, а как... ну, как море.
А лето заглядывало в окно, и уже можно было ехать хоть куда, в любое место, о котором говорил Белый Ворон, – вот послушать еще чуть-чуть, и поехать! И только когда темнота вдруг посерела и все увидели, что за окнами уже светлее, чем в зале – вот только тогда спохватились, что забыли лечь спать! Но теперь уже было поздно, да, к тому же, спать и не хотелось, – может это фрейлина Марта со своим чаем?.. Так или иначе, но фрейлина Марта пошла готовить еду, Кондор ушел в сад играть на своей дудке, а граф де Билл, Папаша Маугли и Белый Ворон пошли в лес, и за ними увязалась Анна-Лидия. И граф де Билл! Граф де Билл, который скорее дал бы отрубить себе ногу собственным топором, чем допустил бы, чтобы за ним в лес увязался кто бы то ни было, а уж Анна-Лидия... – на этот раз и слова не сказал.
Время перевалило за полдень, когда в тронный зал, к доне Бетте, так и не переставшей топить печку, зашел Папаша Маугли.
Усевшись рядом на корточки, он рыкнул, хмыкнул, почесал бороду и потер колено. Дона Бетта смотрела в огонь.
– Он пошел к Рыболову... один, – наконец сказал Папаша Маугли. После чего снова некоторое время издавал нечеловеческие звуки и, все-таки пробравшись сквозь них, спросил: – Слушай, вот как ты думаешь... может фрейлина Марта, она это... того? с детьми-то? а?.. Справится?..
Дона Бетта оторвалась от огня и взглянула на него вопросительно. И тогда Папаша Маугли, покраснев и надувшись, рубанул:
– Я должен пойти с ним!
Дона Бетта на это ничего не ответила, лишь подложила в огонь полено. Папаша Маугли крякнул и спросил:
– Или нет?.. – Поднявшись с корточек, он постоял еще с минуту, после чего вышел, что-то бормоча себе под нос. И вновь наступил вечер, и теперь уже все ждали Белого Ворона в тронном зале. А он рассказывал детям про индейцев, и пришел позже, когда дети заснули. И снова все пили чай, а потом Анна-Лидия Вега-Серова попросила Белого Ворона рассказать еще что-нибудь. Но Белый Ворон улыбнулся, покачал головой и ответил, что уже все рассказал. Но все уже так настроились сидеть, что стали постепенно сами о чем-то разговаривать и рассказывать, а то и помалкивать, и ночь мелькнула так же быстро, как и первая, потому что летом ночи – не то, что зимой. И к концу ее граф де Билл вдруг вспомнил про один холм, не очень далеко, откуда можно смотреть на лес, как с капитанского мостика. И все пошли на этот холм, чтобы встретить там рассвет. А по дороге обратно всех вдруг одолела зевота и усталость: шутка ли, две ночи подряд! Все вернулись во дворец и отправились спать по своим покоям.
А дона Бетта не ходила никуда. Она сидела перед печкой в тронном зале. Только она больше не топила ее: все, лето наступило. И тут открылась дверь, и Белый Ворон прошел по ковру (светло-зеленому, как молодая трава, это уже было видно, потому что было утро).
Он сел. На то место, где обычно сидела фрейлина Марта, и где ковер был усыпан опавшими лепестками от цветов вишни. Они немного посидели в пустом тронном зале. Потом Белый Ворон сказал: "Пойдем".
Они вышли из замка и пошли по лесу. Они шли молча. Затем, на опушке, Белый Ворон попросил, чтобы дона Бетта подождала его немного, и скрылся за деревьями. Дона Бетта стояла и ждала, а затем пошла вперед и вышла в поле. Синее небо распахнулось над ней, и в этом небе летела белая птица.
2. СЮРПРИЗ.
Вечер, насвистывая, спускался с луны по канату, и, наступив на землю, превратился в ночь окончательно, – и черной кошкой сиганул за ближайший куст! И тогда высыпали звезды, и ветер промчался по небу с большой метлой и в кирзовых сапогах, сметая остатки туч за горизонт, а после уснул в лесу, – а Юрис Рыжебородый, благоухая земляничным мылом, вышел из замка и остановился на ступенях.
Прямо перед собой он увидел дикого кабана с веточкой красной рябины в зубах. В темноте кабан был похож на статую, и его маленькие глазки пронзительно сверкнули в свете, упавшем из двери.
– Где королева? – спросил кабан, не поздоровавшись. – Я слышал, что королева вернулась.
Юрис моргнул, но тут же ответил чрезвычайно церемонно, склонившись перед кабаном буквой "Г":
– Королева Санта Первая принимает душ и одевается, дабы выйти к Празднику Костров, устроенному в честь ее возвращения из дальнего странствия... – Он подумал, и добавил: – Может, и в честь чего-нибудь еще.
Кабан некоторое время проницательно смотрел на Юриса, даже выпустил рябину из зубов и прижал ее копытом к земле. Однако сверх сказанного этикет от Юриса ничего не требовал, и теперь он стоял прямо и в ус не дул, – а надобно сказать, что такая позиция выходила весьма для кабана неудобной, ибо он занимал в табеле о рангах очень и очень высокое место, и в его кодексе чести значилось: "На все смотреть прямо либо сверху!" И посему, пару раз всхрапнув для острастки, кабан в несколько угрожающем тоне испросил позволения присутствовать на празднике как имеющему важное известие для королевы, – и, получив ответный вопрос, отчего бы ему и не присутствовать на празднике, даже и не имей он такого известия, удалился пока из сада, чтоб подкрепиться, а заодно еще раз заглянуть в лужицу (...была там одна такая лужица, она никогда не высыхала, – в нее можно было смотреться, как в зеркало).
Юрис же, получив возможность сойти наконец со ступеней, не преминул ею воспользоваться и двинулся по саду, удивляясь разве что тому, как этому нахальному типу удалось пробраться мимо Гудвина, – и тут как раз он заметил невдалеке Гудвина, и вздумал было подойти и положить ему руку на спину, но вовремя заметил – что-то с Гудвином не так: слишком неподвижен он был, натянут, нацелен весь, как стрела. Юрис взглянул в ту сторону, увидел силуэт другой собаки... Какая собака, вдруг понял он, это же волк! Они стояли и смотрели друг на друга, пес Гудвин и серый волк, стояли и смотрели, будто лес на дом, а дом на лес... Юрис прошел мимо, и только через пару шагов пришел в себя настолько, чтобы сказать: брррр!..
Ведь это же Праздник Костров, – не лезь, не вмешивайся, не пытайся расставить все по местам, а то по балде получишь! И так все стоит по местам круглый год, надоедает же порой, в самом деле, нужно же иногда встряхнуться, что ты как маленький! А маленьким, вот, право же, Юрис себя не считал; достаточно сказать, что он пережил один такой праздник – ох, давно это было... Тогда ведь он и нашел, никто больше не нашел, а он встал, и пошел, и пришел, и нашел, и взял, и поднял, и к сердцу прижал, и понес, и принес – а между прочим, там девяносто килограммов было, если не все сто... Трон! Ну конечно, ведь всякому всегда было ясно, по крайней мере, Юрису-то ясно – что королева, – хотя она тогда совсем еще была крошка, чуть постарше, чем Папашины дети, – а вот теперь какая стала, и у Юриса самого выросла борода, и – и опять Праздник Костров, то есть, еще не праздник, но уже все готово. На всех местах, свободных от деревьев, заботливо сложенные шалашики дожидались той минуты, когда получат возможность взорваться все разом красными цветами и поспорить с огнями небесными фейерверком своих искр! Посередине же сада стоял длиннющий стол, составленный из всех столов, что были во дворце, и из снятых с петель дверей, поставленных на пеньки, а кое-где и просто наскоро сколоченный из широких досок, и на всем этом столе... О, чего на нем только не было! – разве что пустого места: фрейлина Марта и Анна-Лидия постарались на славу; именно мимо этого стола шагал сейчас Юрис, и был немало доволен тем, что у него плохое зрение. К сожалению, нюх у него был нормальный. О-оо... жареные грибы, мммм! – медовые пышки?.. а это... ну неужто... шоколад?! с орехами??? Ну, это было уже свыше сил человеческих; Юрис приостановился – только на секундочку, чтобы убедиться и проверить... впрочем, было темно, и никто не знает, что он там делал. Так или иначе, но наконец он появился в свете факела, вокруг которого сидели все остальные и отдыхали перед праздником; после трудов к нему подготовки.
– Привет, – сказал Юрис.
– Как спалось? – спросила фрейлина Марта, а остальные поздоровались, а Анна-Лидия пискнула: "А где королева?"
– Превосходно, – отвечал Юрис фрейлине Марте, а потом – Анне-Лидии: Королева просила еще немного времени, потому что она готовит сюрприз. Она хочет, чтобы все ахнули.
Анна-Лидия немедленно ахнула, но тут же повернулась к фрейлине Марте и поинтересовалась: – А блины не остынут?
– А костры на что, – ответила фрейлина Марта. Юрис же между тем сказал доне Бетте: – Можно тебя на минуту?
Они отошли в темноту и оказались под большой развесистой яблоней, самой старой в саду.
– Я не спал, – начал Юрис серьезно.
– А что ты делал? – спросила дона Бетта. В темноте Юрису не было видно ее лица. Он сказал:
– Я думал. Раз Белый Ворон был здесь... – (Что-то треснуло в ветвях, и Юрис поднял голову, но, не увидев ничего, продолжил), – и раз он попросил тебя подождать его немного, – то, значит, ему это нужно. Значит, ты должна его ждать... как бы долго для тебя это "немного" ни тянулось. – Он подождал, но, не слыша ответа, добавил: – Знаешь, сколько у него важных дел? Сто восемьдесят девять тысяч триста девяносто пять! – остается только удивляться, как это он вообще нашел время заглянуть...
– Откуда ты знаешь? – спросила дона Бетта.
– Я?.. – Юрис несколько смешался. – Ну, я читал много всяких книг про него... – Но доны Бетты уже не было перед Юрисом! Тут Юрис смутился настолько, что через десять секунд уже настоятельно желал только одного: провалиться сквозь землю на этом самом месте! Чтоб только не выходить на свет факела, где его все увидят и узнают, что он, доблестный Юрис, ляпнул что-то совершенно неподобающее! (Неизвестно, почему так казалось Юрису Рыжебородому: ведь он действительно прочитал массу литературы, и мог бы без труда, своими словами, объяснить все, что угодно.) Ну, только стоять здесь тоже не годилось, и в конце концов он все-таки вернулся к факелу, – где, кстати, никто не заметил ничего, потому что, в ожидании начала, коротали время кто как умел. (А в ветвях яблони опять что-то хрустнуло, но этого тоже никто не заметил.) Ну так вот, – там, у факела, граф де Билл насмехался над Анной-Лидией Вега-Серовой, потому что было просто уму непостижимо, как может в мире существовать такая вопиющая глупость, как жить с ней рядом и что она отмочит в следующий раз! Потому что днем, несмотря на то, что времени у нее свободного, как и у всех, не было, Анна-Лидия улучила-таки минуту, сбегала на речку и... пригласила Рыболова в гости!! "Анна-Лидия, – звал граф де Билл. – А, Анна-Лидия? Ну и что он тебе сказал?.." "Ну чего он ко мне пристал, – хныкала Анна-Лидия. – Что он, не знает, что Рыболов никогда ничего не говорит?.." "Значит, он пожал тебе руку? – не отставал граф де Билл. – И долго-долго кивал головой? Кланялся и улыбался?" "Папаша Маугли! Ну скажи ему..." "Анна-Лидия! А тебе никогда не приходило в голову, что если бы Рыболов захотел, он бы просто – взял, и пришел? Что, может, он здесь хозяин, а вовсе и не ты – а?" "Папаша, ну скажи..." "Чего сказать-то", – бурчал Папаша Маугли, косясь на детей.
Они повырастали за лето почти на полголовы каждый, и загорели дочерта, дочерна, потому что все лето жили в лесу, очень далеко от замка; и волосы у мальчиков повырастали почти до плеч, а стричься они не давались. И ко всему этому, когда Папаша Маугли намекнул им сегодня, что кому праздник, а кому и бай-бай, Иван ему надменно ответил: "Бледнолицая собака! Это тебе, может, бай-бай, а мы костры помогали..." "Что-о-о?! Я – бледнолицая?.." – возопил Папаша Маугли, но тут эти щенки разбежались кто куда, а теперь вот сидели поодаль, прямо и неподвижно, изредка перебрасываясь короткими и непонятными больше никому словами. Ну, это кому непонятными, а Папаша-то все мотал на ус, и дожидался только, чтобы нанести ответный удар в самый неожиданный момент... А Кондор обстоятельно набивал свою трубку. Словом, все были здесь, и дожидались только сюрприза, то есть – великой королевы Санты, изволившей почему-то уже порядком опаздывать.
...А вот интересно, что бы они все сказали, узнай они, что в этот момент великая королева Санта, в белых лакированных туфельках, и в белом платье, и с ожерельем морского жемчуга на шее, – что она вылазит в открытое окно по веткам яблони, и платье цепляется за сучки, и кто-то хихикает впереди, а кто-то молча ждет сзади?..
3. ПРОЩАНИЕ.
– Ой!..
– ...Я, кажется, провалилась... но еще не совсем...
– Подожди, не шевелись, я зажгу спичку!
Чиркнула спичка – и высветила сплетение ветвей со всех сторон, бурелом под ногами. Еще осветились два испуганных лица, одно выше, другое ниже. И еще одно – черное, неподвижное, как маска. Спичка погасла.
– Бенджамин, помоги ей!.. Вот болван деревянный, ни черта не понимает... Бенджамин! Сюда ее, ну...
Но уже трещали ветки, и человек, весь черный, чернее черной ночи и черного леса, вытащил беспризорницу Юну... А, ну конечно, это была она. Из ямы, в которую она почти рухнула, но вовремя успела уцепиться за разлапистую колючую ель. Юна пробормотала что-то типа "сэнкью" в сгусток темноты, засовывая в рот исколотые пальцы. Не привыкла она как-то к таким... черным. Полчаса назад, впервые увидев его в королевской опочивальне, беспризорница Юна не смогла удержаться от удивленного восклицания: "Ого! А это что за чучело?" Полчаса назад?!.. Не смешите! Представить невозможно было здесь, среди этих ветвей и опасного молчания со всех сторон, что где-то совсем рядом может быть дом, и в саду стоит... нет, уж лучше не вспоминать, какой там стол. В этот момент зажглась еще одна спичка, и беспризорница Юна, разглядев Санту, хихикнула:
– Ну и видон у твоего платья, просто зыканско.
Свет растекся по какой-то черной глыбе, и, померцав, погас.
– Что это?!
– Откуда я знаю!
– Нет, я знаю... это... это танк. Слушай... пошли отсюда.
– Так пошли!.. – Юна подождала и сплюнула сквозь зубы куда-то в темноту. Ох, и не нравилось ей в этом непонятном лесу, да еще ночью, страх царапался изнутри острыми коготками. Юна сплюнула еще раз и заметила небрежно: – Ты же говорила, что знаешь, куда...
– Заткнись! – взорвалась вдруг Санта. – Это из-за тебя все: ты хотела куда-то идти! – (Все это время они говорили зачем-то шепотом, и даже сейчас Санта кричала шепотом, – наверное, это было очень смешно, если там было кому смеяться.) – Если б не ты, я бы... я бы дарила всем подарки! На празднике! Это ты во всем виновата!..
Юна... она не нашлась, что сказать. Она стояла молча. Виновата?..
Это после того, как она тряслась в последней электричке, а потом ломилась через весь этот черный-пречерный лес, и твердила про себя, что она обязательно найдет этот треклятый замок, потому что – ей надо! А что надо?.. ну, надо увидеть Санту, и все ей сказать. Не то, чтобы там "извините, пожалуйста", – но просто сказать ей, что она, Юна, тогда была дура, потому так и получилось, теперь-то она бы и смотреть в ту сторону не стала! Сидите, пожалуйста, на своих тронах – а у нее есть Дело, и Санта спросила бы, что за Дело, а Юна бы ответила, что это Тайна. Потому что это – Тайна, а не какая-нибудь там тайночка, которыми Санта хвастается всю жизнь, а самая настоящая превеликая Тайна, и, когда наступит время, ее все узнают, и тогда, конечно, все поймут, что Юна была не просто так себе беспризорница, а теперь пришлось лезть через весь сад по веткам и прямо над этим столом, из которого она даже не взяла себе ничего попробовать – зря, конечно. Но зато она влезла в окно, а Санта, как дура, вертелась перед зеркалом, не могла бусы застегнуть, и говорит:
– Помоги застегнуть! – И потом: – Чего ты ко мне не зашла? Я же говорила, а теперь поздно, уже надо идти туда. – Что-то не похоже было на нее, и Юна спросила: – Ты... тебе что, не сказали?
– Про что? – спросила Санта, становясь перед зеркалом то так, то сяк. Все, пошли, сейчас будет ПРАЗДНИК!!!
– Что я тебя свергнула, – сказала Юна.
– Что? – Санта повернулась к ней.
– Уши на что, – сказала Юна. – Свергнула, вот что!
– Куда?
– Ты что, не знаешь, что такое свергнула? Села на твой, этот! Стул – вот куда! Не сказали?
– Ты?.. – только и спросила Санта. Не могла же Юна тут же начать все объяснять, Санта так на нее смотрела – как на таракана! А потом она тем более не могла ничего объяснить, потому что Санта развернулась и выбежала вон! И Юна стояла одна. Вот, она опять стояла в замке. Только, кажется, лучше бы она тут не стояла. Но она стояла, пока можно было, а потом стало нельзя, она как будто была прицеплена на резинку, только эта резинка состояла из минут, и теперь она тянула ее обратно к окну. Юна уже сидела на подоконнике, когда дверь распахнулась, вбежала Санта, а с ней...
– Я из-за вас все делала! – крикнула Санта. – А вы... Вы, все... Ну и живите теперь сами, а мы с ним... мы пойдем в монахи!
– Это что за чучело?.. – ошарашенно спросила Юна.
– Дура! Это... мой новый рыцарь, он как даст тебе сейчас... в зубы!
Юна бы могла много чего сказать на это. Уже даже хотела сказать, но вспомнила, что не за тем пришла. Тогда она слезла подоконника и сказала: Ладно. Пусть даст, только один раз, и не со всей силы – ты тогда успокоишься?
– Не успокоюсь, – отрезала Санта.
– Ну и не надо, – сказала Юна. – Я все равно ухожу.
– Куда это ты уходишь? – спросила Санта. Но Юна снова не успела ничего объяснить! – Ладно: пойдем, – сказала Санта решительно. Тут уже Юна опешила: К... куда?
– Я знаю, куда. – заявила Санта. – ну, давай, пошевеливайся! Нет, давай, помогай мне – я же в платье!..
Так кто, спрашивается, виноват?! И тут Юна так разозлилась, что могло случиться все, что угодно – ведь всякому известно, как вредно ссориться в таком лесу в такое время. Но случилось другое. В темноте и тишине раздался короткий гортанный выкрик – и у Юны чуть сердце не выскочило! Но это крикнул черный человек, что до этого молча стоял рядом – и, треща ветками, ринулся куда-то.
Юна не успела ничего понять, как Санта вдруг рванулась вслед за ним – и Юна осталась одна, и спустя несколько секунд сквозь топот и хруст услышала: Санта хохотала!.. Значит... Но Юна не стала думать, что это значит, и, если они хотели подшутить над ней и убежать, то зря, потому что она шагнула, зажмурившись (все равно ничего не видно), прямо в ветки, забарахталась в них, и вдруг они выпустили ее, и она побежала куда-то вниз, все быстрее и быстрее, вниз, и остановиться уже было никак, и она уже триста раз должна была врезаться во что-нибудь со всей силы...
Но не врезалась! Потому что деревья! Деревья, деревья, они уступали ей дорогу! Они размыкали свои сплетенные ветки, поднимали их, отводили в стороны, они расступались там, где бежала беспризорница Юна, крича, хохоча, размахивая руками и едва успевая за собственными ногами, – вниз, вниз, не боясь уже больше ничего на свете, – и еще быстрее!!!!
Тут нога ее за что-то зацепилась, а вслед за тем земля исчезла куда-то. Лечу!.. – успела подумать Юна,
– и шмякнулась, и кубарем покатилась по мокрой траве, – но уже не вниз. Последний раз перекувыркнувшись, Юна остановилась на четвереньках и, едва успев перевести дух, обернулась назад и крикнула:
– Ничего не больно, курица довольна!..
Лес темнел, сомкнувшись плотной стеной, как ни в чем не бывало, без лиц, без глаз – и куда кричать, непонятно. И еще Юна услышала другой звук. Ну, и тогда она огляделась по сторонам.
Прямо перед ней текла речка, и вода играла луной, разбивая ее на сверкающие полоски и собирая обратно. Светлый силуэт королевы Санты шел по бревну, перекинутому через реку. На середине Санта остановилась, и черный силуэт, уже сидевший там, протянул ей руку, – качнувшись, Санта взяла эту руку, и тоже села. А потом обернулась к берегу и махнула рукой.
– Вот мы и пришли, – сказала Санта.
Они сидели втроем на бревне, – черный человек, Санта и беспризорница Юна, а лес, расступившийся, чтобы текла река, стоял справа и слева, шелестя верхушками – начинался ветер. А черная вода шуршала внизу, под ними, и все бежала и бежала куда-то. А они болтали ногами. И было ни капельки не страшно. И не холодно. И не еще как-нибудь. А было так, как будто они просто расстались надолго, а теперь встретились, беспризорница Юна и королева Санта, и просто медлят, одна и другая, оттягивая ту минуту, когда наконец-то начнут друг другу все рассказывать. И, когда Юна подумала это, тут Санта и сказала:
– Ну давай, рассказывай.
Но Юна, прежде чем рассказывать, покосилась на черного человека. Санта, перехватив ее взгляд, сказала:
– Не бойся, он все равно ничего не понимает. – Повернувшись к черному человеку, она крикнула: – Бенджамин! Где твой барабан?
Черный человек тотчас готовно улыбнулся и ткнул пальцем в сторону леса. Потом в воду. Потом в небо. Потом ударил себя кулаком в грудь. И все это время ослепительно улыбался. Санта расхохоталась и сказала Юне: – Видишь? Он ничего не понимает. Потому что он не умеет разговаривать. То есть, умеет, но по-другому, а по-нашему – не умеет.
– Где ты его взяла? – спросила Юна.
– О! это не я, а Кондор. Его зовут, вообще-то, Бенджамин Приблудный. Кондор нашел его в лесу – он хотел застрелить Кондора, из автомата. Но промахнулся. На самом деле он не хотел застрелить Кондора, а просто боялся, а Кондор привел его во дворец, и поселил в королевских покоях, дурак. Селил бы у себя! А Бенджамин тогда там заперся, и три дня его никак не могли выманить. А потом он сам вышел. А автомат он куда-то спрятал, и пистолет, и гранаты, и патроны, а сделал себе взамен барабан – я еще не видела, это Кондор Юрису рассказал, а Юрис мне. А я про тебя думала, – сказала Санта, – часто. Представляла, что ты со мной, и что бы ты делала.
– Я тоже, – сказала Юна, и так оно и было.
– Но ты села на мой трон, – сказала Санта и надулась.
– Ха, – сказала Юна. – Больше не сяду, даже не проси. Я просто все перепутала, но теперь-то я знаю.
– Расскажи! – Санта с любопытством повернулась к ней.
– А чего, я не умею. Лучше ты дону Бетту попроси, она тебе расскажет. Или Юриса. Они тебе лучше расскажут.
– Нет, я хочу, чтобы ты!..
– Ну ладно. – Юна перекинула ногу, и устроилась на бревне верхом. – Ну вот помнишь, ты когда уезжала, ты сказала мне... "Ты хорошая, даже может лучше, чем я", – передразнила Юна Санту. – Но это ты неправильно сказала. Если бы я была лучше, мне бы дали сто рублей. Но так... так тоже нормально. Может, даже еще и веселее. Ну... видишь, я не умею рассказать.
– Нет, ты все правильно рассказала. – Санта серьезно кивнула. – Даже Юрис бы не смог так правильно рассказать.
– Ну, – сказала польщенная Юна, – Юрис-то смог бы...
