Текст книги "Жизни, не похожие на мою"

Автор книги: Эмманюэль Каррер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

~~~

Закончив Национальную школу магистратуры, Этьен сделал два важных шага: вступил в Профсоюз работников органов правосудия и занял ответственный пост судьи по исполнению наказаний в Бетюне. Профсоюз объединял рядовых судей левой ориентации. Их не интересовало продвижение по социальной лестнице, зато привлекала охота на преступников из чиновничьей среды, за что их упрекали в отправлении классового правосудия, только с обратным уклоном. Классический пример – дело нотариуса из Брюэ-ан-Артуа[31]31
  Ныне Брюэ-ла-Бюисьер – коммуна во Франции, регион Нор-Па-де-Кале, департамент Па-де-Кале, округ Бетюн, кантоны Брюэ-ла-Бюисьер и Уден. Коммуна была образована в 1987 г. путем слияния двух коммун – Брюэ-ан-Артуа и Ла-Бюисьер. – Прим. пер.


[Закрыть], обвиненного в изнасиловании и убийстве без каких бы то ни было убедительных улик лишь на том основании, что он имел красивый дом, хорошую машину и пузо члена Ротари клуба. Что касается Бетюна, то там проблемы были те же, что и в Брюэ, как, впрочем, во всех бедных северных регионах: безработица, нищета, бесхозные шахтные отвалы и преступления на парковках, где одни неграмотные алкоголики насиловали других. Оба эти шага были продуманы и взаимосвязаны, но противоречия между ними возникли довольно быстро. Очень скоро Этьен почувствовал, что его затирают некоторые старшие товарищи по профсоюзу, активно занимавшиеся политикой. Эти сорокалетние участники событий 1968 года сумели воспользоваться приходом к власти левых сил и поделили между собой важные посты. На добрых лет двадцать они блокировали продвижение по служебной лестнице своих более молодых коллег; отныне способному и ловкому дебютанту оставалось рассчитывать только на крохи с барского стола. Шел второй семилетний срок президентского мандата Миттерана. Этьена, как молодую надежду левой юриспруденции, выбрали для участия в работе комиссии по реформе закона по исполнению наказаний, что могло бы открыть перед ним дверь министерского кабинета. Его стремление стать судьей было продиктовано, по его собственному признанию, склонностью к власти и комфортной жизни, а ведь он, обладая острым чувством классового сознания, не мог не понимать, что постепенно утрачивает связи со своей средой. Раньше судьи считались важными персонами, но в 1989 году, когда он закончил Национальную школу магистратуры, в табели о рангах судей поставили ниже супрефектов и, мало-помалу, перестали приглашать на официальные приемы. В отличие от большинства высокопоставленных государственных служащих, имевших, особенно в провинции, служебные машины и квартиры, судьи были лишены всяких льгот в натуральной форме. Они работали в плохо отапливаемых помещениях, без компьютера, со старым серым телефоном на столе и угрюмыми секретаршами. Всего за одно поколение важное лицо, всегда бывшее на привилегированном положении, стало обычным добрым малым: теперь он ездит в метро, питается в кафетерии из подноса с отделениями, и все чаще этот добрый малый оказывается женщиной, что безошибочно свидетельствует о пролетаризации профессии. У Этьена, любителя комфорта и буржуазного образа жизни, имелись все основания при первом же удобном случае переметнуться в лагерь более зажиточной и солидной публики. Он не сказал, каких золотых гор ему наобещали, но я знаю: он слишком горделив, чтобы хвастаться, и, полагаю, по этой причине выбрал – именно выбрал, а значит, имел из чего выбирать – должность рядового следователя среди сброда Па-де-Кале.

То, чем занимается в своем кабинете судья по исполнению наказаний, немного напоминает процедуру в кабинете психоаналитика. Он слушает и пытается понять, что способен понять человек, сидящий напротив него.

Его клиентура состоит из людей с серьезными проблемами: многие из них наркоманы и носители ВИЧ. Шансы на то, что они выкрутятся, ничтожно малы, добрые слова заведомо напрасны. Тем не менее, они все же есть – правдивые и уместные одновременно, иногда даже действенные.

Работая с такими потерянными, раздавленными личностями, с юных лет покатившимися по наклонной плоскости, Этьен обнаружил, что чем труднее ему понимать собеседника, тем спокойнее он становится. Глядя на чужие страдания, он инстинктивно входил в то состояние, что помогало ему переносить собственные муки, когда он болел раком. Он словно бросал якорь вглубь самого себя. Не надо раздражаться, не надо бороться, пусть все идет своим чередом: лечение, болезнь, жизнь. Не надо выдумывать умные фразы, пусть слова сами срываются с губ: и не факт, что они будут хорошими, но только так у хороших появится шанс быть услышанными теми, кому они предназначены.

Этьен часто рассказывает о себе. Тому, кто испытывает страх и презирает себя, он говорит про собственный страх, про свой искаженный до неузнаваемости образ, возникший однажды перед его внутренним взором. Больному он рассказывает о своей болезни. Говоря на эти темы, он отбрасывает стыдливую сдержанность. Два случая заболевания раком и ампутированная нога производят на его клиентов серьезное впечатление. Он это знает и без зазрения совести пользуется этим: хорошо, если его несчастья пойдут на пользу благому делу.

Кому или чему, на самом деле? Другому человеку? Более умному? Лучшему? Этьен сказал, что от такой мысли его тошнит. Что до меня, то я считаю ее справедливой. Чересчур благонамеренная и правильная, сказала бы Элен, но все же справедливая, и он был ее живым воплощением.

Что ты хочешь сказать? Что я нормальный парень, потому что у меня был рак и мне отрезали ногу? А если бы нет?

Нет, нет, я признаю: проблема гораздо сложнее, чем представляется на первый взгляд, можно болеть раком и остаться подлецом или идиотом, но на самом деле я сказал то, что имел в виду. А если я о чем-то умалчиваю, тем более, что не говорю здесь о Фрице Цорне или Пьере Казенаве, так это о том, что его, по-моему, вылечил его же рак.

Я пытаюсь представить себе молодого судью, ковыляющего по тротуарам Бетюна. Он живет не здесь, не стоит преувеличивать, он снял квартиру в Лилле. Привез свои книги, пластинки. По вечерам он снимает протез и в одиночестве ложится в постель. Всегда один. Лечение, физический недостаток, потеря шевелюры и волос на теле нанесли жестокий удар по его либидо. Теперь он чувствует себя лучше, да и волосы отросли, остроумия ему не занимать, вообще можно сказать, что он соблазнительный мужчина, но уж чего не скажешь, так это того, что у одноногого мужчины нет проблем в жизни и общении с женщинами. Он еще не встретил ту, кто примет его таким, какой он есть, кто полюбил бы его с двумя ногами, но встретит и полюбит его одноногого. Чувствует ли он, что скоро все изменится и к нему вернутся любовь и доверие? Или он уже потерял всякую надежду? Нет, он не отчаивается. Даже оказавшись на дне пропасти, он не считал свое положение безнадежным. Жажда жизни никогда не покидала его: после кошмарных сеансов химиотерапии она вела его в кафе напротив института Кюри и заставляла заказать здоровенный сэндвич с колбасой. Облокотившись на барную стойку, он уплетал его за обе щеки и думал, что жить все-таки хорошо, даже в шкуре Этьена Ригаля. Тем не менее, он был пленником явления, известного психиатрам как путаница понятий: любой выбор для него оказывался проигрышным. Решка – ты выигрываешь, орел – я проигрываю. Трудно перенести, когда тебя отвергают из-за того, что у тебя одна нога, но еще хуже оказаться объектом желания по той же причине. «Первый раз, когда девушка дала мне понять, что из-за этого не хочет со мной спать, – вспоминал Этьен, – я влепил ей оплеуху. Но однажды мне довелось услышать, как другая девица в присутствии кучи народа заявила: „Хочу трахнуться с Этьеном, меня дико заводит мысль о его деревянной ноге“. И, поверь мне, вынести такое еще тяжелее. Тем не менее, нужно научиться проглатывать и это. Мне помогло то, что в конце сексуальной пустыни я встретил девушку, которую в детстве изнасиловал ее собственный отец, а позже, в подростковом возрасте, она стала жертвой двух неизвестных насильников. Даже упоминание о сексе наводило на нее дикий ужас. В то время я тоже боялся секса, как огня. Как говорится, два сапога – пара. Несомненно, именно по этой причине мы оказались вместе в постели. Мы сделали все возможное, чтобы избавиться от страха, и наш опыт оказался просто потрясающим. Необыкновенным с сексуальной точки зрения, невероятным по нежности и самозабвению, одним из лучших в моей жизни. Я часто рассказывал об этом изнасилованным женщинам, а иногда и юношам, принимая их в своем кабинете. Я говорил им: „Да, то, что с вами произошло отрицательно сказывается на сексуальном поведении, это серьезная травма, неблагоприятный фактор, но вы должны знать, что есть люди, для которых ваше затруднение покажется сущей мелочью, и если вы согласитесь с этим, то сможете взглянуть на свою проблему другими глазами“».

Набирая в Гугле слова «сексуальность, увечье», я попал на сайт Overground, предназначенный для людей, испытывающих сексуальную тягу к инвалидам. Они называют себя «поклонниками» – по-английски devotees. Но среди них есть своего рода экстремисты – «претенденты», или wannabees, то есть те, кто жаждет лично перенести операцию по ампутации конечности, чтобы отождествлять себя с объектом своей страсти. Претенденты, переходящие от слов к делу, встречаются довольно редко, в большинстве своем они удовлетворяются спекуляциями вокруг самой идеи и делают фотомонтажи, изображая самих себя со столь желанной культей. Те, кто идет до конца, обрекают себя на страдания. Мне довелось читать свидетельские показания одного из них: на протяжении ряда лет он пытался найти «подходящего» хирурга, который согласился бы отрезать ему здоровую ногу, и в итоге тяжело ранил себя в ногу из охотничьего ружья, причем сделал это настолько успешно, что ампутация стала неизбежной. Поклонники и претенденты образуют весьма предосудительное, стыдливое сообщество и хотели бы избавиться от чувства стыда: мы не извращенцы, – говорят они, – конечно, наши желания довольно своеобразны и распространены лишь среди узкого круга лиц, но они естественны, и мы хотели бы иметь возможность говорить о них открыто. Они признают, что их желания труднореализуемы. Идеальную пару составили бы поклонник и претендент, жаждущий перенести ампутацию, тогда оба наслаждались бы своей взаимодополняемостью, пребывая в совершенной гармонии: большое преимущество интернета заключается в том, что он способствует встречам подобного рода, исходя из принципа, что все разрешено между соглашающимися сторонами, достигшими зрелого возраста, – даже, как это случилось несколько лет тому назад, заключению контракта между одним типом, желавшим съесть себе подобного, и другим, изъявлявшим готовность – вначале, по меньшей мере, – быть съеденным. Но подобный идеальный союз встречается крайне редко, особенно когда склонность претендента имеет ярко выраженный фантазматический характер. В жизни чаще всего приходится сталкиваться с ситуацией, когда поклонник – допустим, это мужчина – женат на женщине, которая ничего не знает о его желаниях и придет в неописуемый ужас, когда тайное станет явным. На интернет-сайте ему советуют действовать осмотрительно и неторопливо, предложить супруге поучаствовать в эротических играх с использованием костылей, но совершенно ясно, что в склонности к ампутации признаться куда сложнее, чем в пристрастии к содомии или ондинизму[32]32
  Ондинизм – сексуальное наслаждение от мочеиспускания с садистским или мазохистским уклоном. – Прим. пер.


[Закрыть], и еще меньше шансов «обратить в свою веру» партнера, если ранее у того не замечалось тяги к инвалидам. Третий путь – самый роскошный для поклонника – встретить настоящего инвалида. В принципе, напрашивается мысль, что эти люди, чей физический недостаток у многих вызывает отвращение, должны радоваться, встретив тех, кого их увечье, напротив, привлекает. Проблема, которую не может скрыть даже интернет-сайт, ведущий активную пропаганду среди новых сторонников, состоит в том, что большинство невольных инвалидов – то есть подавляющая часть людей, перенесших ампутацию – реагируют точно так же, как Этьен, когда девица сообщила ему о своем желании переспать с ним из-за его деревянной ноги: их тошнит от отвращения. Влечение поклонников вызывает у инвалидов чувство брезгливости и обвинение в лицемерии: обхаживая женщину-инвалида, поклонник должен тщательно скрывать, что делает это по причине ее увечья, женщина должна думать, что желанна сама по себе.

Когда я приехал во второй раз, мы с Этьеном проговорили до самого утра. Перед завтраком он позвонил жене и предложил ей присоединиться к нам в итальянском ресторанчике, куда он водил меня во время предыдущего визита. Я мельком видел Натали на похоронах Жюльетт, и теперь с беспокойством думал, как она воспримет странную авантюру, затеянную мной и ее супругом, но как только эта решительная улыбчивая блондинка устроилась на банкетке рядом с ним, все мои сомнения улетучились. Казалось, ситуация веселила ее: Этьен доверял мне, она тоже, и оба с нескрываемым удовольствием наперебой рассказывали о том, что называли между собой «американской четвертью часа» – этого выражения я раньше я не слышал, и оно обозначало определенный момент на празднике, когда девушки брали инициативу в свои руки и сами выбирали кавалеров.

На календаре была осень 1994 года. Этьен закончил курс психоанализа. Объективно для него ничего не изменилось, но он чувствовал, будто в нем что-то открылось, и теперь мячом владеет команда под названием «жизнь». Психоаналитик подтвердил его ощущения, и они вместе решили провести еще один сеанс, теперь уже последний. Этот момент был волнующим: два раза в неделю в течение девяти лет ты говоришь какому-то человеку то, чего не сказал бы никому другому; завязываются совершенно своеобразные отношения, и вот по обоюдному согласию эти отношения прекращаются, ибо конечная цель их достигнута. После последнего сеанса Этьен отправился на Северный вокзал и сел на поезд до Лилля, где во второй половине дня ему предстояло повести первое занятие с группой молодых адвокатов. После занятий вся группа – в нее входила и Натали – собралась в кафе, чтобы перемыть косточки новому преподавателю. Одним Этьен очень понравился, другие высказывались резко против. Натали принадлежала к числу первых. Она считала его блестящим, оригинальным специалистом, отрицателем традиционного подхода к юриспруденции. Девушку волновал его мягкий голос, за тонким юмором угадывался богатый жизненный опыт, какая-то завораживающая тайна. Натали провела собственное расследование: узнала его адрес, выяснила, что он живет один, гуляет один, в одиночестве ходит во «Фнак» за книгами. Он нравился ей все больше и больше. На следующих занятиях ей показалось, что он интересуется девушкой с ее потока, но это ее ничуть не обеспокоило: во-первых, та девушка была уже помолвлена, а во-вторых, и это самое главное, хоть он об этом даже не догадывался, для нее он был мужчиной ее жизни. Она пригласила его на вечеринку, он не пришел. Непродолжительные курсы подходили к концу, оставалось всего несколько занятий. И тогда она отправилась к нему в суд и сообщила, что слушатели, неудовлетворенные программой, хотели бы прослушать хотя бы еще одну лекцию. На самом деле это было не так, но она подговорила десяток приятелей, и те стали статистами на последнем дополнительном занятии, состоявшемся на квартире Этьена и прошедшем в очень неформальной обстановке. В конце, когда все разошлись, Натали задержалась и предложила ему пойти в кино. Фильм назывался «Три цвета: Красный»[33]33
  «Три цвета: Красный» (фр. Trois Couleurs: Rouge) – кинофильм Кшиштофа Кеслевского, третья часть трилогии «Три цвета». Картина является последним фильмом Кеслевского, умершего в 1996 году. – Прим. пер.


[Закрыть], и повествовал об истории судьи – одноногого, пожилого и циничного мизантропа в исполнении Жана-Луи Трентиньяна. Но они не обратили на такое совпадение никакого внимания, потому что уже через десять минут после начала фильма Натали поцеловала Этьена. Весь оставшийся день они провели вместе, ночевать она осталась у него. Этьен понимал, что в его жизни вот-вот произойдет что-то невероятное, и испугался. У него была запланирована поездка в Лион, где он собирался провести неделю отпуска у знакомой, и он уехал в надежде успокоиться, собраться с мыслями. В Лионе он провел бессонную ночь и под утро понял, что влюбился, его любовь взаимна, надежна, тверда, и на ней он сможет построить свою жизнь. Утром Этьен позвонил Натали: я возвращаюсь, давай встретимся у меня дома; хочешь остаться со мной? Она приехала к нему с вещами, и с тех пор они больше не расставались. Но Этьену предстояло сказать ей еще кое-что, далеко не столь радостное: несмотря на то, что он уже несколько лет не делал тесты, не желая омрачать себе жизнь, он был почти уверен, что химиотерапия сделала его бесплодным. Натали не отрицала существования такого риска, поскольку хотела иметь детей, но она не стала зацикливаться на проблеме, а сразу занялась поисками ее решения. Она приобрела книгу биолога Жака Тестара[34]34
  Жак Тестар (род. 1939 г.) – профессор, почетный директор по научной работе Национального института здравоохранения и медицинских исследований, посвятивший свою научную деятельность репродуктивной медицине и биологии. Профессор Тестар создал научную базу для экстракорпорального оплодотворения, благодаря которой в 1982 г. Во Франции появился на свет первый ребенок из пробирки. Автор двух романов: «Прозрачность яйцеклетки» (1999), «Что будет с наукой?» (2006). – Прим. пер.


[Закрыть] с описанием различных вспомогательных репродуктивных технологий: если не сработает ни один из них, у нас будут приемные дети, заявила она. Но, прежде всего, нужно пройти тест. Она все решила и организовала, ему оставалось лишь выполнять то, что от него требовалось. Натали приняла его таким, каким он был: с инвалидностью, страхами, возможной стерильностью – со всем тем, что угнетало его последние годы; все это шло одним комплектом, и этот комплект ее устраивал. Она сопровождала его в банк спермы, а через неделю они отправились туда за результатом. Секретарша сказала Этьену, что интерн хочет лично встретиться с ним, и это их встревожило, но когда интерн открыла дверь зала ожидания, то не смогла сдержать улыбку, заметив, как они жмутся друг к другу точно испуганные воробьи на краешке скамейки, обтянутой черным дерматином. И я тоже улыбнулся, видя их сидящими в обнимку на ресторанной банкетке спустя одиннадцать лет после того визита. «В последние дни мне приходилось сообщать много плохих новостей, – сказала им интерн, – поэтому мне хочется объявить хорошую: вы можете иметь ребенка». Выходя на улицу, они переглянулись: ну что, займемся? На следующий месяц Натали забеременела.

Она была родом с севера, этот север сидел у нее в печенках, как, впрочем, и у него. К тому же, один из его коллег, тоже специалист по уголовному праву, уже не раз говорил с умным видом человека, видящего дальше своего собеседника, что истинное призвание Этьена – судебное производство. Коллега был намного старше Этьена, придерживался правых взглядов, отличался безупречной честностью и относился к числу судьей старой закалки. Их взгляды во многом расходились, но они с уважением относились друг к другу, и Этьен был вполне готов положиться на его мнение; не имея ярко выраженной склонности, человек чаще всего действует наугад, что до меня, то я в подобных случаях полагаюсь на туманные советы «Книги Перемен»[35]35
  Книга Перемен, И цзин – наиболее ранний из известных истории китайских философских текстов. Принят конфуцианской традицией во II веке до н. э. как один из канонов конфуцианского Пятикнижия. «Книга Перемен» (англ. Book of Changes) – название, закрепившееся на Западе. Более правильный, хоть и не столь благозвучный вариант – «Канон Перемен». – Прим. пер.


[Закрыть]. Хорошо, когда ты сам принимаешь решение, но можно принять неверное решение и пойти на поводу у постороннего человека, потому что вам нравится совет или заманчивое предложение, потому что вы хотите пустить жизнь по новому руслу, перестав цепляться за такое второстепенное обстоятельство, как ваше желание. «А ведь в самом деле, раньше я как-то не видел себя в роли члена суда малой инстанции, – размышлял Этьен, – но если месье Бюссьер уверен, что мне это подходит, то почему бы нет? Почему бы мне не выставить свою кандидатуру на освобождающийся пост в суде малой инстанции Вьена? Кроме того, Вьен находится совсем рядом с Лионом, Натали могла бы стать членом лионской коллегии адвокатов, и наконец, там теплее, чем в Бетюне».

~~~

Вьен, супрефектура департамента Изер, – городок с 30000 жителей, галло-римскими развалинами, старинным кварталом, бульваром с множеством уютных кафе и ежегодным джазовым фестивалем в июле. Вместе с тем, Вьен настолько буржуазен, насколько Бетюн обижен судьбой. Круг влиятельных горожан, коммерческие или судейские династии, строгие фасады особняков, за которыми в узком кругу происходят наследственные разборки: все это забавляло Этьена, оказавшегося вдруг заброшенным в глубинку, какой показывал ее в своих фильмах Шаброль[36]36
  Клод Шаброль (1930–2010) – французский кинорежиссер, один из ведущих представителей французской новой волны, получившей широкое признание в конце 1950-х гг. – Прим. пер.


[Закрыть], тем более, что он не собирался жить в Вьене, а лишь ездить туда три раза в неделю – полчаса на машине из района Перраш, где они с Натали нашли подходящую квартиру. Его рассказы искренне веселили Натали, ибо настоящий центр притяжения их жизни находился не там, а в этой ухоженной и со вкусом обставленной ими квартире, где вскоре появился на свет их второй ребенок. Однако, когда на первое же судебное слушание, проходившее под председательством Этьена, адвокат явился с получасовым опозданием и даже не потрудился извиниться, молодой судья понял, что его испытывают на прочность, и поддаваться такому беспардонному нажиму он не имеет права. Вьенская адвокатура сложилась двадцать лет тому назад, эти же люди останутся на своих местах еще двадцать лет; до них в коллегии были их родители, после них будут их дети, и когда появляется новый судья откуда-то со стороны, их действия предельно ясны – чужак должен понять, кто в доме хозяин, а кто гость, и кто под чью дудку будет плясать. Этьен вызвал к себе того адвоката и вежливо сказал: «Поскольку вы опоздали в первый раз, я не стану предавать данный случай огласке, но, пожалуйста, воздержитесь от повторения, ибо для вас это может закончиться весьма плачевно».

Второго случая не было.

Когда Этьен был судьей по исполнению наказаний, он принимал людей в своем кабинете. Одетый в джинсы и футболку, как и его клиенты, он выслушивал их, давал советы, находил конкретные пути решения их проблем, причем чаще всего они не имели под собой юридической основы. Такие взаимоотношения могли тянуться годами. Теперь же, в суде малой инстанции, он носил мантию и восседал на возвышении в окружении секретаря суда и судебного исполнителя, также облаченных в мантии и обращавшихся к нему с иерархическим почтением, чересчур чопорным, на его взгляд. На первом же слушании не обошлось без ляпа: выходя из совещательной комнаты он галантно посторонился, пропуская вперед свою секретаршу, и эта причуда судьи застала ее врасплох. Она отказалась проходить первой, смутившись так, словно заподозрила его в желании заняться с ней содомией, воспользовавшись подвернувшимся случаем. После этого Этьен заметил, что секретарша старается держаться на приличном расстоянии позади него, пока он не переступит порог. До последнего момента она делала вид, что раскладывает папки на столе, при этом ее руки заметно дрожали. Про себя Этьен улыбался, наблюдая за формальной церемонностью, но ему не хватало личных взаимоотношений с подсудными. Он принимал решения, влиявшие на жизнь людей, которых он видел в лучшем случае минут пять-десять. Теперь он имел дело не с личностями, а с делами. Более того, все приходилось делать быстро. Загруженность канцелярий вела к отправлению механического правосудия: такое-то нарушение карается таким-то наказанием, такой-то изъян в контрактных обязательствах ведет к принятию такого-то решения, при этом все делается в спешке, тем более что продуктивность, то есть количество вынесенных решений, является решающим критерием при аттестации судьи, а значит и его карьерного роста. Этьену нравилось работать в быстром темпе, но он дал себе слово не гнаться за количеством, а видеть в каждом деле единственную в своем роде оригинальную историю, требующую особенного, нетривиального правового подхода.

Осенью я дважды ездил во Вьен, чтобы побродить по дворцу правосудия. Это красивое здание XVII века возвышается над маленькой площадью, где находится гордость города – храм Августа и Ливии. Когда я не был «на аудиенции», как однажды выразился неожиданно для самого себя, я встречался с судьями, секретарями суда и адвокатами – всеми теми, кому рекомендовал меня Этьен. Я допытывался у них, чем все-таки занимается судья малой инстанции, как Этьен и Жюльетт выполняли свою работу, а они спрашивали, зачем мне все это надо, как я собираюсь использовать полученные сведения. Почтительная дань уважения недавно ушедшей из жизни свояченице? Статья о правосудии во Франции? Памфлет на тему о чрезмерной задолженности? Я ничего не мог им ответить, но чувствовал: им льстит интерес писателя к работе судов малой инстанции, никогда не привлекавших широкое внимание публики, и в то же время они держались настороже. Имя Этьена открывало мне двери, но не так широко, как я рассчитывал. Я позвонил судье – его преемнице – и, ссылаясь на Этьена, сказал, что в течение одной-двух недель хотел бы присутствовать на заседаниях суда, на что получил ответ: без соответствующей подготовки подобные стажировки не организуются. Я ни слова не говорил о стажировке, просто предупреждал ее из вежливости, что собираюсь посещать судебные слушания, в большинстве своем открытые, но, как это часто бывает, когда делаешь глупость и просишь никому ненужное разрешение, муха тут же превращается в слона: судья заявила, что не может взять на себя такую ответственность, и за разрешением мне следует обратиться аж к первому председателю апелляционного суда. «А почему сразу не к министру юстиции?» – пошутил Этьен, совсем не удивленный таким поворотом. И тут до меня дошло, что на новую хозяйку кабинета давит тень ее предшественника, и она, должно быть, видит во мне наемного шпиона, эмиссара Императора, вернувшегося, чтобы вызвать к жизни призраки Реставрации.

В конце концов, я все же устроил нечто вроде стажировки и сам удостоверился в том, что мне сказал Этьен: судья малой инстанции – это эквивалент участкового врача в органах юстиции. Непогашенные задолженности по квартплате, выселения, удержания из зарплаты, опека над недееспособными или престарелыми лицами, тяжбы по суммам менее 10000 евро, если больше, то это уже компетенция суда большой инстанции, занимавшего престижную часть дворца правосудия. Те, кто посещал заседания суда присяжных или даже исправительного суда, могут сказать, что суд малой инстанции представляет собой непривлекательное зрелище, в худшем случае – жалкое. Там все мелкое: ущерб, возмещение убытков, ставки. Это обитель бедности, но она не обернулась преступностью. Судьи барахтаются в липкой тине обыденности, имеют дело с людьми, погрязшими в заурядных и вместе с тем непреодолимых трудностях, и чаще всего даже не видят своих клиентов, поскольку те не приходят на слушания, ни их адвокатов, потому что адвокатов у них нет; и тогда судьи рассылают судебные решения заказной почтой, добрая половина которой остается невостребованной.

На севере специалиста по уголовному праву обеспечивали работой наркоманы и ВИЧ-инфицированные, тогда как во Вьене специалист по гражданскому праву занимался тяжбами в кредитно-потребительской сфере. Вьен, как я уже говорил, – город буржуазный, а Изер – не самый бедный из французских департаментов, но Этьену хватило нескольких недель, чтобы убедиться: он жил в мире, где люди задыхались в долговых тисках и не могли из них выбраться. На судебных заседаниях по гражданским делам мелочная разборка по поводу смежной стенки или чрезмерному потреблению воды становилась глотком свежего воздуха, ибо позволяла хоть ненадолго отвлечься от монотонной череды заявлений кредитных учреждений по вызову в суд несостоятельных должников.

К такой стороне социальных бед Этьен не был подготовлен ни жизнью, ни учебой. За годы, проведенные в Национальной школе магистратуры, один из преподавателей лишь однажды упоминал о праве потребления, при этом говорил с таким ироничным пренебрежением, будто речь шла о праве, предназначавшемся для дураков, для тех, кто подписывает контракты, не читая, и не заслуживает помощи. В учебниках говорится: основа гражданского права – контракт, а основа контракта – свобода воли и равенство сторон. Никто не берет или не должен брать на себя обязательства против своей воли. Те, кто это делает, должны быть готовы к последствиям: следующий раз они будут осторожнее. Этьену не нужно было тратить восемь лет в Па-де-Кале, чтобы понимать: свободы и равенства между людьми нет, но это не меняло его взглядов – иначе он не был бы юристом – на простую идею: контракты должны соблюдаться. Он вырос в буржуазной среде и никогда не испытывал настоящих финансовых трудностей. Они с Натали имели общий счет в банке, сберегательную книжку, договор страхования жизни и заем на жилье, который погашали автоматическими списаниями с банковского счета, рассчитанными таким образом, чтобы никогда не волноваться хватит ли им денег на отпуск. Что касается револьверного кредита, то Этьен знал лишь одно: клиентская карточка «Фнака» давала ему право пользоваться некими хитроумными платежными механизмами, но он никогда к ним не прибегал, предпочитая оплачивать свои диски и книги наличными или очками лояльности, если денег на все новинки не хватало. Изредка – поскольку не числился в списках клиентов – он находил в почтовом ящике яркие рекламные буклеты различных кредитных учреждений. «Черпайте деньги из вашего резерва, когда захотите», – уговаривал Sofinco. «Доставьте себе удовольствие прямо сейчас», – предлагал Finaref. «Нужны деньги? Как быстро?» – вопрошал Cofidis. «Самое время воспользоваться», – убеждал Cofinoga. Все эту макулатуру Этьен, не читая, отправлял в мусорную корзину.

В ходе судебных слушаний перед ним прошло немало бедолаг, проглотивших разноцветную наживку, и с тех пор он смотрел на рекламные листки уже другими глазами. Этьену открылось, как просто убедить бедняков, что даже они могут приобрести стиральную машину, автомобиль, приставку «Нинтендо» для детишек или просто продукты питания, что они возместят долг позднее, и это обойдется им не дороже, чем при оплате наличными. В отличие от контролируемых и недорогих ссуд, предоставляемых обычными банками со своими кредитными учреждениями-филиалами, подобные контракты заключаются в мгновение ока: достаточно поставить подпись внизу рекламки, носящей название «предварительная оферта». Это можно сделать в кассе магазина, документ тут же обретает силу и продлевается по умолчанию. Покупатель берет все, что хочет и когда хочет, постепенно он начинает осознавать себя владельцем дармовых денег. Предложение составлено так, что никоим образом не развеивает это приятное чувство. Например, речь идет не о займе, а о «финансовом резерве», не о кредите, а о «платежном механизме». Вам говорят: «Вам нужны 3000 евро? 3000 евро за 1 евро в месяц вас устроит? Уважаемая мадам, вы зашли вовремя. Дело в том, что нам рекомендовали вас как надежного клиента – нашего магазина, нашего центра посылочной торговли, – достойного воспользоваться совершенно исключительным предложением. Вы прямо сейчас можете открыть кредитный резерв на сумму до 3000 евро». Сведения о чрезмерно высокой стоимости этого кредита набраны крохотным шрифтом на обороте оферты, кто-то знакомится с текстом, кто-то нет. Чаще всего нет. Как бы то ни было, бумажку подписывают, ибо при отсутствии денег это единственный способ купить все необходимое, впрочем, не всегда такое уж необходимое, скорее просто то, что хочется, ведь даже бедным чего-то хочется, и в этом заключается вся драма. Там, где банк из осторожности откажет, кредитное учреждение всегда скажет «да». Именно поэтому банкиры любезно отправляют туда ненадежных клиентов. Кредитному учреждению все равно, что вы уже по уши погрязли в долгах. Там ничего не проверяют: подпишите оферту, сорите деньгами – это все, что от вас требуется. Все идет хорошо, пока вы ежемесячными выплатами погашаете свой долг, точнее долги, поскольку подобные кредиты имеют свойство накапливаться. Вы и глазом не успеете моргнуть, как наберете с десяток коварных карточек; как следствие, неизбежно начнутся проблемы с выплатами: вы не потянете. И тогда кредитное учреждение подает иск в суд. Оно требует взыскания причитающихся ему сумм плюс процентов по контракту, плюс пени, также предусмотренной контрактом. В результате получается сумма намного большая, чем вы могли себе представить.